Mai Tai

Все замерло. Они замерли. Испуганно смотрели на размытое, темное, чрезмерно близкое изображение друг друга. Кажется, даже сквозняк из приоткрытого на ночь окна прекратил свое движение на несколько секунд. Тэн поступил не так, как ожидал Джун. И даже не так, как тот предпочел бы. Но, очевидно, так, как ему бы хотелось. Иначе плотно прижавшиеся к губам тайца губы не разомкнулись бы, большие пальцы рук, все еще придерживающие его лицо, не размазывали бы солоноватые слезы по узким скулам. – Прости... – под взглядом Тэна, Джун превращается в скопище необъяснимых, хаотичных природных явлений. Грузной волной, боязливым тсунами, сосед оказывается все выше, вынуждая тайца сползти вниз, принимая горизонтальное положение на одеяле. Бей. Беги. Так привык реагировать Тэн на внезапные действия первокурсника. Замри. Сейчас Тэн замер. Впервые что-то критически близкое и непривычное побуждало тело приостановить всякое движение. «Не знаю, почему я... Не хочу ничего с этим сделать...» Мягко опустившись на кровать под давлением Джуна и оказавшись под пеленой его бережных поцелуев, Тэн вдруг ощутил то, чего не чувствовал рядом с ним уже давно. Безопасность... Ничто не угрожает. Каждая новая секунда и неосторожное слово не влечет тревоги. Он не опасается, что через пару мгновений ему попытаются проломить грудную клетку, не пытается закрыться, чтобы защититься, не думает, как кольнуть побольнее... И сейчас избавление от всех этих тревог приятнее всего… Хотя это и идеальная возможность отомстить за все причиненное когда-либо. Если бы Джун не был таким безопасным. Таким безоружным. Он не углубляет поцелуй, не лезет руками под одежду. Словно не желая опошлять происходящего, Сяо касается губами нижней губы, которую он однажды разбил. Эта теплая волна, поселившаяся в теле Джуна, отступает также медленно, как и нахлынула, опуская парня к ключицам тайца. Ожерельем из кротких прикосновений губ он украшает кожу на шее, на которой позволял сжиматься своим пальцам. Ни в одном из этих прикосновений не ощущается ни капли плоского желания, но остро чувствуется вина. К новым, не пройденным местам ведет не похоть, а горькие воспоминания... И все еще необъяснимый страх. – Ты можешь... оттолкнуть меня, – напоминает Джун, утыкаясь носом в ложбинку между ключицами. Не так страшно быть отстраненным, если ты обозначил, что готов к этому, что, в каком-то смысле, ожидаешь этого и считаешь, что, пожалуй, так было бы правильно. «Пожалуй, да. Я должен...» И это будет...честно. «… Но ты кажешься таким... Невероятным... сейчас...». Тэн слегка улыбается. Этому невольному растяжению лицевых мышц невозможно препятствовать, как влюблённый или безумец не может контролировать улыбку. По телу словно разливается тепло. Кто его просил? Закрывает глаза. Чувств и ощущений слишком много, если не отключить хотя бы одно из них, системе грозит перегрузка. Но если Тэн откроет их снова, ему грозит целый поток горячей влаги из уголков больших глаз. В последнее время они особенно щедры на слезы. – М... Не буду..., – все еще дрожащая рука мягко опускается на затылок китайца, пальцы путаются в еще не расчёсанных, влажноватых прядках. Мягкие... Кажется, он никогда не касался их так осознанно. Не чувствовал их так. Кислород будто заканчивается в легких... А ладонь слишком сильно сжимается, болезненно оттягивая захваченные волосы. В горле снова печет, но таец тихо сглатывает этот комок боли. – Можно?.. – не открывая глаз, полностью наощупь, Тэн опускает свободную руку на плечо парня, подушечками пальцев проходясь по затянувшейся ранке и не спеша убирать руку. – Я больше не хочу... Причинять тебе боль. Таец шумно сглатывает, тут же спешит оправдаться за эмоциональную слабость. – Знаю, звучит глупо… Как хорошо, что сейчас он не видит Джуна. Этого и не требуется, и так, здесь, на тесной узкой кровати ему отчетливо различимы все движения китайца. Тэн чувствует, как Сяо наползает чуть выше, нависает над ним, опираясь на руки, позволяя смелее касаться ноющей мягкой тонкой кожи, которая надолго останется шрамом-напоминанием на теле первокурсника. Она все еще чуть теплее, чем кожа вокруг, Тэн уверен, это прикосновение не может не быть болезненным. Но парень над ним готов пережить такую незначительную боль. «Если это нужно тебе… Если это сможет загладить, хоть какую-то часть моей вины…». Это тепло и эта легкая боль переживается им совсем иначе. Словно от ранки по крови Джуна расходится бурная химическая реакция, сжигающая его изнутри, а через подушечки своих дрожащих пальцев Тэн каким-то образом научился быть искусным ее катализатором. Китаец опускает ладонь поверх руки Тэна, с силой давит на последствия одной из их стычек, так, что они оба чувствуют пульсацию под ранкой. Затем переводит руку тайца к середине своей груди, в которой, в попытках покинуть эту ситуацию, в которой все в корне неправильно, с треском о ребра бьется истеричное сердце. – Глупо... – согласно кивает Деджун, – и ты глупый, и я… и вообще все это, – Тэн... мы ужасные. Тэн кивает. «Ужасные друзья. Ужасные соседи. Ужасные люди. Ты и я». Потребовалось немало усилий, чтобы наконец открыть глаза. Поднять взгляд на этого парня. Наконец, он достаточно далеко, чтобы позволить разуму проясниться. Все происходит очень медленно и этого «медленно» вполне достаточно, чтобы начать что-то отдаленно осознавать, чтобы вспышка неправильных чувств и желаний медленно рассеялась по комнате. Тэн видит свою руку на чужом сердце. Под пальцами словно горит лист бумаги, опаляя кожу и заставляя окончательно проснуться. Тэн ощущает подкрадывающуюся тревогу, холодную, вытесняющую все, согревавшее их до этого момента, тепло. «Я... Ты... только что... ЧТО?». На губах еще свежо ощущение поцелуя. Как и на шее, где Сяоджун словно выжег чувственную дорожку, что еще долго будет напоминать тайцу о его прикосновениях. Ужасно. Ужасно неправильно... Хоть в пределах этой комнаты, словно, не происходило ничего прекраснее, за её пределами у тайца своя другая жизнь, любимый парень и работа, а у Джуна впереди вся его однообразная, но стабильная традиционная скука. Не нужно ставить под угрозу хрупкие балансы друг друга, сводить совсем несовместимые пути. – Не мы ужасные, а ты... – называется... собрав воедино всю свою тайскую вредность, выпаливает Тэн, хотя голос даже не звучит язвительно. Напротив, мягко и... Неуверенно, словно боясь, что Сяо не поверит его словам. Он сам бы не поверил. Лихорадочно бьется сердце... «Не понимаю своих чувств...» – вопросов в голове больше, чем ответов. Лучшим выходом кажется... Притвориться, что резко захотел спать? – Джун, мне нужно отдохнуть. Тэн осторожно освобождает руку из ладони Джуна, почти со скорбью стараясь игнорировать то, как пальцы парня дрогнули, порываясь задержать руку на свой коже. Задержаться на его груди еще секунду может быть фатальной ошибкой и все равно этого не будет достаточно. Ни китайцу, ни Тэну… Замри. Тэн отводит взгляд. Это единственная возможность спрятаться сейчас. Затаиться и надеяться. «Пожалуйста... Не задевай меня сейчас... Я дал тебе подойти слишком близко...». Но китаец лишь понимающе кивает, возвращаясь на свою половину комнаты. Боковым зрением Тэн замечает, как бессилен плывущий по мраку комнаты силуэт. В комнате сейчас особенно мало места. Закрывая глаза и отворачиваясь, таец старается поскорее успокоить дыхание, корча из себя уснувшего «ангелочка». Джун бесшумно опускается на кровать, также поворачивается спиной к соседу. Лежит, глядя вперёд себя. Минуты тишины позволяют Джуну протрезветь, расставить все на свои места и от этого его бросает в озноб. Оглядка назад пронзает парня едким чувством стыда, от которого он старается дышать как можно тише, в идеале, ему бы вообще испариться, хотя бы на одну ночь. Воспоминания о всех словах тайца о его отвратительности и ненависти сразу дало тревожному разуму самое очевидное объяснение тому, что заставило его не отстраниться. «Ты бы никогда не поцеловал меня по своей воле». Осознание собственной омерзительности, флешбэки многих нелицеприятных картин, нарисованных невыносимым характером китайца. С учетом этого поцелуй казался наиболее мерзким поступком, чем любое насилие, причиненное первокурсником. «Ты просто был напуган тем, что начнется, если ты отстранишься…». Джун хотел бы чувствовать в отношении себя раздражение, но опустошающая безысходность позволила ему лишь вцепиться короткими ногтями в одеяло, долго и сильно сжимать в кулаке ткань. Они оба уснули лишь под утро, с головой прячась под одеялом, надеясь проснуться кем-то другим.