Мы будем

"Гнал бы лучше ты прочь меня"

      Рыжему неловко было бы признаться, но домой он спешил. Весь день его не отпускает странное ощущение, будто у него там на передержке чужой вальяжный кот с дрянным характером, и хрен знает, что он творит в данную минуту - одно предположение неприятнее другого. Может, уже загадил всю хату, может, обои разодрал или пробрался на балкон - и только его и видели. Ищи его потом, сука, свищи его. Сашка реально ничего вокруг не видит, погруженный в свои беспорядочные размышления. Когда чуть не опрокидывает на себя сотейник с горячим соусом, когда безупречно оформляет блюда для подачи. Когда выходит быстро покурить у служебного входа ресторана, пока идет разгрузка продуктов, перемерзая в одном поварском кителе. Когда, наконец, стоит в троллейбусе у дверей, приложившись лбом к поручню, считая остановки. Если подумать и глянуть извне нервяка, то чувствует он не только беспокойство и опасения. Удивительно, но это предвкушение... Когда узнаёшь вдруг заранее о ожидающем тебя новогоднем подарке. Не знаешь, что там, но он есть, и тебя изводит нетерпение - почти невыносимо ждать до праздника. Или же как в детстве, когда скорее сваливал с последних уроков, чтобы погонять в приставку, а на следующий день проспать и опоздать так, что лучше вообще не идти в школу; играть, не прерываясь на сон и еду, - не выпускать бы вообще из рук все эти несколько дней, пока она твоя. *** В квартире тихо. Ни звука. Змеевы понтовые кеды валяются как попало посреди коридора, раскинув шнурки в разные стороны. Быстро разувшись, Горов сразу шагает в комнату, психовано отпинывая с дороги чужую обувку и на ходу расстегивая молнию куртки. "Кот" не только никуда не делся, но и, по всей видимости, вообще не двигался с места много часов. В серых трениках и белой футболке Олег тихо лежит на животе поверх одеяла, обняв сразу две подушки. Светонепроницаемые шторы приоткрыты таким образом, что солнце, то и дело сегодня выныривающее из плотных облаков, сейчас светит ему прямо в лицо. Но того, похоже, это нисколько не беспокоит. Так непривычно - чужой человек в его квартире. Он должен бесить, ведь он занимает пространство, приносит на себе непривычные запахи, пытается коммуницировать с тобой в без исключения неудачное для тебя время, просто присутствует и спит, в конце концов. И вообще, "незваный гость хуже татарина", так какого хрена? Где недовольство, помимо спектра эмоций из разного рода волнения и непонятного детского предвкушения - они-то как раз никуда не делись. Веской причины будить его нет, и стоит Рыжий посреди комнаты в замешательстве, стянув куртку с одного плеча, почему-то залипнув взглядом на Олеговых белых носках, - какая-то надпись тянется по краю широкой резинки, но Саньке не разобрать отсюда. Ли вздыхает сквозь сон, ощутив его присутствие. Как зверь, что всегда настороже. Еще пока не проснувшись, поворачивает голову в его сторону. Устраивается поудобнее, одним движением перемещая одну подушку под живот, утыкается в другую, которую сжимает в руках, трется об нее щекой. И вот - через светлые пряди волос, закрывшие лицо, блестит белком, прозрачной радужкой, наблюдает за Сашкой внимательный глаз. Уютно тебе, зараза, да?.. - Прохлаждаешься? Рука показывается из-под мягких складок постельного белья, сгребает пятерней все волосы назад. И становится видно, что Змей бледный как полотно. Но при этом он улыбается. Улыбается, сука, хитро и очень мягко. - А... Меня накрыло чутка. Рыжий, шурша курткой, склоняется поближе, - заглянуть в бесстыжие глаза, опирается руками рядом на подлокотник. - Я не смог в лифт зайти. Ну охуеть теперь! - Как это - не смог? - что ни новость, то пиздец. - Думал спуститься по лестнице, но тоже обломался, - продолжает нагло врать Змей. - Не купил ничего? - Че нет то? Заказал. Полежи со мной немного? Рыжий сначала думает, ему послышалось... Но посылать его настроения совсем нет, поэтому он просто делает пренебрежительное лицо: - Один лежи. Болезный, блять, - он резко распрямляется и собирается уйти, но Ли вдруг хватает его за руку своей ледяной клешней с таким серьезным лицом, будто если понадобится, лучевую кость ему сломает, но свое получит. - Полежи со мной, - если это просьба, то нихуя она так не звучит. Рыжий мрачнеет и опасно понижает голос, понимая, что тот не стебется: - Какие еще нахер "полежатки"? В глаза, позаимствованные у нежити, - на что только выменял их? - можно смотреть сколько угодно долго и так же бесполезно, надеясь увидеть там хоть какой-то ответ - только путаницу и иллюзии. - Руки, бля, чё ледяные такие? - произносит, наконец, и чувствует, как кровь, пережатая чужими пальцами, вновь поступает в кисть. - Кровообращение хуевое. Погреешь меня? Еще что тебе сделать? Змей сдвигается к другому краю узкого раскладного кресла, освобождая немного места. Не отпускает его руку. Сашка так и зависает в полусогнутом состоянии, осознает вдруг, что решение, каким бы оно ни было, только за ним. Кого и зачем ему стесняться? На кого оглядываться? Они вдвоем в квартире. Рыжий может уйти, да. Уйти и психовать на кухне, громыхая там дверцами шкафов и посудой, злясь на себя о упущенном волнующем моменте. А может подкинуть дров изводящему его предвкушению. Нет никаких судей кроме своей совести и приличий. И уж он точно знает, кому тут совершенно точно плевать на приличия... А совесть, спавшая в Змее летаргическим сном, была потревожена и закопошилась только с проломленным несколько лет назад черепом. Если, конечно, это не ее близнец-перевертыш из королевства кривых зеркал. Так может, ему стоит проверить? И Горов, не веря, что взаправду делает это, скидывает куртку и осторожно укладывается рядом, оказываясь несколько ближе, чем рассчитывал. Кресло-кровать не предназначено для двух здоровых лбов, так что, более-менее удобно лечь можно только если переплестись ногами, тесно прижавшись. Да щас. Достаточно того, что они упираются в острые коленки друг друга и дышат нос к носу. Здесь и постельное белье, и незначительное пространство между ними наполнено запахом его волос, тем самым, таким близким к коже, неопределенным, пудрово-дорогим и дразнящим. Олег укрывает их обоих почти с головой одеялом в незатейливый тонкий цветочек, и Рыжий чуть вздергивает подбородок, мол, ну тут я, чего дальше? Не успевает пресечь себя, когда тянется убрать прядки, закрывающие Ли лицо, случайно касаясь его щеки. И почти обжигается. - У тебя температура, что ли? - это возможно вообще, будучи таким бледным как мел обладателем смертельно ледяных рук? - Хули горячий такой? - Продуло вчера, значит. Поддаваясь незначительному движению его руки, Змей чуть ведет головой вбок и назад. Безразлично пожимает плечами, приподнимается на локте, нависая сверху. Без лишних движений, чтобы не соприкасаться ничем, кроме колен, чтобы не делать их положение совсем уж интимным. Мысленно он отчаянно повторяет данное самому себе обещание - не лезть, не распускать руки, не лезть, еб твою мать, не провоцировать ни себя, ни его. Но не исключительный ли это случай, когда он помнит свои обещания дольше минуты? Слишком много сейчас соблазнов, чтобы зачем-то сохранять дистанцию. Тем более, что ладонь Рыжего остаётся на его голове, сжимая волосы со стороны шрама сильнее, чем нужно, чтобы просто поправить их за ушко. Змей решает, что он будет. Да. Будет провоцировать. Но Сашка смотрит не на него, а на кусок ярко-голубого неба выглядывающего из темного покрывала туч в нешироком просвете таких же плотных комнатных штор. От этого контраста послеполуденного, ближе к концу второй половины дня, света и теплого полумрака всегда хочется спать. Причем спать, подставившись под эти греющие осенние лучи, прикрыв рукавом только глаза. Ему впервые за день, впервые за долгое время становится спокойно, будто обкололи чем-то серьезным; более чем тепло и удобно лежать, несмотря на то, что он даже не переоделся в домашнее. Несмотря на практически чужого чувака под боком. Хочется постепенно все медленнее и медленнее открывая глаза по-настоящему плавно уснуть, но до последнего смотреть на это яркое контрастное небо. Да признай ты, Сашко, говорит Олег в его собственной голове, из-за этого ты и позволил остаться. Из-за того, что почувствовал - можно. Можно пощекотать свои изголодавшиеся нервишки, повестись на игру, чтобы перехватить инициативу и рулить ею по-своему. И мало ли, что может получится из любой затеи, правда же? Вообще любой. Куда только не приводит людей одна вспышка желания, идея, подхваченная и развитая, в какие только прекрасные ли, страшные ли ебеня. Как бы каждый из них не относился к этому, но самым естественным продолжением оказался бы поцелуй. Ведь рука продолжает мягко давить на затылок, - даже не факт, что осознанно, - ненавязчиво тянет к себе, - и Ли слушается. Склоняется ближе. Рыжий ощущает его каждый вдох и выдох. Глаза распахиваются и глядят в никуда, - все внимание его сосредоточено на том, как Змей утыкается лицом ему в то самое открытое местечко над воротом футболки, где шея переходит в плечо. Где кожа его умопомрачительно нежная и чувствительная. Сашка разжимает пальцы и пепельные волосы вновь мягко рассыпаются, подсвеченные солнцем у него из-за плеча. От такого внезапно близкого и горячего дыхания, заставляя задержать свое, схватывает мурашками всю ту половину тела, к которой прижимается Ли. Когда он заговаривает, бормоча прямо за ухом, становится еще хуже: - Одолжи мне что-нибудь из теплых вещей? Домой съездить. Можно терпеть многое, но эти долгие секунды со сковавшим его кайфом и улыбка с горячим дыханием в шею - превыше всяких сил: - Вот сука! - шепотом ругается Сашка и пытается отстранить Олега от себя, но тот как растекся по нем, придавив собой - тяжелый и расслабленный. - Да-да? Влажная улыбка только сильнее впечатывается в кожу, от щекочущего беззвучного смеха, смеха "я все понял, не дергайся" Рыжему делается неловко и жарко за то, что только что было так хорошо. *** - Еб твою, ты прикалываешься, что ли?! - честно, Саня пытается не орать и не уебать ему прямо в этот белобрысый бритый висок. Олег отступает от лифта на шаг назад, а не к нему. Олегу, по всей видимости, пиздец уже настал: - Я не могу, - он мотает головой, отходя еще дальше. - Нет. - Что за детский сад? - Рыжий пытается распознать позорную актерскую игру и уличить его в ней. - А домой ты как попадаешь? - Пешком. Да что ты говоришь? Интересно, если ударить с другой стороны, есть шанс, что отбитые мозги встанут на место? - Отцовская квартира в пятиэтажке. А я... мы... короче, на третьем. - А вчера ты нормально сюда добрался, - Сашка с подозрением смотрит на совершенно бескровного Змея. Он просто ушам своим не верит, просто охота заржать от абсурдности, но молча всплескивает руками, хлопнув себя по бедрам. Они уже двадцать ебучих минут разговоры разговаривают стоя на площадке у двери на лестницу и не могут, блять, спуститься на первый, из-за того, что... Что? У Змея боязнь закрытых пространств? Перед выходом тот сожрал два парацетамола и обещался через полчаса уже быть как огурчик в Санькиной теплой худи под своей ветровочкой и в его же джинсах без дыр; посидел за столом, больше грея о чашку с чаем руки, не выпив и половины. И, конечно, ничего не говорил ни о каких новых странностях до сего момента. - Хуй знает. Это ПТСР. Даже в подъезд зайти иногда проблема, потому что - лестницы, - и я стою как кретин по несколько минут на крыльце. Рыжему нужен перекур от этой пока не укладывающейся в башке херни. Он в третий раз надевает и снимает шапку, запихивает ее в карман куртки. Ему не хватало еще и этого... Определенно не хватало этой перчинки. Он рискует закурить прямо тут, забивает выходить на общий балкон, просто надеясь, что соседям не приспичит сейчас выйти ругаться из-за дыма. Приваливается спиной к стене, тяжело вздыхает, крепко затянувшись. - Ну давай на грузовом спустимся, - бесполезно. Он предлагает одно и то же уже по третьему разу - вариантов-то ограниченное число, всего три, - Сорян, блять, телепорта пока нет. Ты лечишься от этого? Давно это с тобой, ваще? Олег, завесившись патлами, протягивает руку за сигаретой, пока от той не остался один бычок. Им то и дело приходится понижать голос, чтоб не так отдавался от стен и металлических соседских дверей. - Давно! Горов, не еби мозг, а? - растерянность сменяет внезапно вспышка ярости на готового задать еще тысячу вопросов Рыжего. - Я не могу сейчас, но должно попустить. Скоро. Наверное. Не знаю я, блять, когда! - "И на велосипеде не поеду и пешком не пойду", - Саша невесело усмехается. Ладно. Не было еще такого, чтобы совсем безвыходно - только не с ним. Шаркнув ботинками по бетонному полу, он уверенно вжимает кнопку вызова грузового лифта. Когда двери открываются, непотушенный окурок отправляется в шахту, а Сашка, метнувшись до не ожидающего такой подставы Олега, хватает его за куртейку и дергает на себя, одним сильным движением затаскивая в кабину лифта. Шарахает там его спиной об стену с панелью кнопок, не глядя нажимая на первый. Не собирается он тут херней страдать. Поебать ему на эти злые глаза, полинявшие на несколько тонов, со схлопнувшимся зрачком и его загнанное дыхание. - Охуел, Рыжий? - Заткнулся! - рявкает, чуть не щелкнув зубами. Олег дергается всем телом и головой в сторону закрывшихся дверей и, наверное, забывает отталкивать его. Или просто не может. Взгляд его моментально проваливается куда-то в себя, невидяще мечется по закрытым дверям и потолку с подслеповатой лампочкой. Эта резкая перемена настолько тревожная и пугающая, что Рыжий не намерен просто так это наблюдать. Он намерен если не подавить разрастающуюся, хлещущую холодом панику, то сожрать ее, если понадобится, выгрызть ее из его горла. Поэтому сграбастывает его сразу так, как почему-то очень понравилось, - за волосы. Крепко и наверняка болезненно. Да, именно так. Потому что чужой взгляд тут же останавливается на нем. Рыжий тянет Ли к себе, цепляя за шею другой рукой и впечатываясь в его обветренные белые губы своими. Это можно назвать пощечиной среди поцелуев, потому что нацелен на то, чтобы привести в себя, а не на нежность. Сашка прижимается ко рту отрывисто, прикусывая каждый раз. Думать он не даст, не даст дышать и говорить, стянет все внимания на себя. В очередное сухое грубое прикосновение Олег, наконец, задыхается уже не от охватывающего его ужаса, а от возмущения, бесцеремонного с собой обращения. Ударяет по запястью удерживающей его руки, и Рыжий понимает, перестает делать так больно и, сука, да, он собрался целовать его все двенадцать этажей, если потребуется. Губы под его собственными согреваются, становятся податливыми. Загораются, делаются как горячие сладкие ягодные конфеты. У Санька в данную минуту плохо с ассоциациями, но эти губы отчего-то настолько сладкие, что их только и нужно, что обсасывать... Поцелуй становится глубоким, и Рыжий позволяет себе расслабиться, чуя, что теперь до первого этажа они точно доедут в невредимости, что никого здесь не ебанет приступом, - может быть потом, но точно не сейчас, - позволяет чужому языку толкнуться, огладить свой, сдавая инициативу. Сам открывает рот, позволяя превратить "первую помощь" во что-то чувственное. Гораздо более мягкое. - Ты! Рыжая скотина! Затащил меня в лифт, - шипит Ли, облизывая и сжимая, пряча потемневшие губы, когда кабина останавливается, встряхнув их. Отпихивает от себя Сашку. - Всегда пожалуйста. Обращайся, - Горов так же резко, как и наверху, не дав опомниться, выволакивает Олега на первом этаже. Без промедления тащит его по ступенькам вниз к выходу.