— Ох, Мей-чан, скоро у тебя последователей будет даже больше, чем у меня! Я уже ревную!..
Доума любил самолично заполночь приходить за Мей в деревню и возвращаться вместе с ней обратно к себе в поместье, по дороге выспрашивая, как у нее прошел день и не сильно ли ее вымотали его болезные последователи. Мей обычно во время их совместных ночных прогулок на все расспросы отвечала сдержанно и односложными фразами, не забывая натянуть мягкую смиренную улыбку.
Она уже третью неделю обживалась в деревне последователей, и ей невольно грело сердце, что она действительно сумела найти там свое место. Временно, конечно. Мей впервые, наверное, находясь в заточении у демона, смогла почувствовать себя немного свободнее. Она сумела почувствовать себя нужной, полезной — чего еще мог желать целитель? В той деревне жили обычные люди — брошенные, покинутые, несчастные. Обезумевшие в своей жажде обрести наконец покой под крышей спасителя Доумы-сама.
Мей надеялась как целитель помочь этим людям, отвадить от этого проклятого культа, подарив им новые надежды. Если у нее это получится, то ее заботы и старания точно будут не напрасны. К тому же, пропадая в деревне, у нее получалось отвлекаться и хотя бы ненадолго забывать о ходячем ужасе, который ждал ее в поместье с наступлением сумерек.
Мей хотела как можно подальше запрятать свой рассудок от когтистых лап Доумы. Пока получалось неплохо. По крайней мере, Мей так казалось. По крайней мере, она уже свыклась даже с тем, что ей каждый день теперь приходилось под зорким взглядом Доумы расчесывать волосы своей новой подружке Котохе-чан. Для них троих это стало целым ритуалом. Частью удушливой обыденности.
Мей уже успела смириться с мыслью, что Доума не просто демон — он безумец. Она уже успела понять: так просто он ее не убьет, не сожрет. Доуме скучно, он хочет поиграться. Видимо, хочет посмотреть, как она вслед за ним избавится от рассудка, как опустится на колени перед ним уже без фальши и натянутых улыбок — уверует наконец в свое новое божество и вечное спасение.
Сейчас Мей-чан оставалась слишком закрытой для этого. Что только подстегивало интерес Доумы и желание поскорей ее сломать.
— Все хорошо, Доума-сама. Минори-сан с Харуичи-саном скоро пойдут на поправку. Вы позволите мне завтра сходить с их сыном в лес собрать еще трав?
Доума расплылся в улыбке, приобняв свою личную целительницу.
— Конечно, Мей-чан! Хочешь, я схожу с вами? Ты мне покажешь, что вам нужно собрать, я вам помогу.
Мей только покачала головой. Выдохнула, когда Доума сам все-таки отлип-отстранился от нее.
— Благодарю, Доума-сама, но эти травы… Их нужно собирать днем. В потемках мы ничего не найдем.
Доума опечаленно понимающе вздохнул.
— Эх, жаль, а я очень хотел бы помочь. Я же вижу, как ты устаешь. Людишки такие слабые, постоянно чем-то болеют, ранятся, умирают — жалкие. И как тебе не надоедает с ними возиться?
— Но вы же возитесь со всеми нами, — тихо ответила Мей, подняв глаза на пустое черное небо. — Я тоже хочу, чтобы в жизни людей было меньше боли и страданий. Вы правы, люди часто болеют, и из-за болезней они теряют волю к жизни, они забывают о своих надеждах. И тогда их спасаете уже вы.
«А я хочу, чтобы люди перестали нуждаться в вас».
— Мей-чан, тебе не стоит так утруждать себя. Мой культ все равно сможет спасти и принять все несчастные души! Со временем я и до тебя доберусь.
На лице Мей не дрогнул ни один мускул. Она каждое утро, заботливо расчесывая волосы Котохи-чан, задавала про себя один-единственный вопрос.
«Когда?..»
— И когда же вы до меня доберетесь?
В черных пустых глазах Мей мелькнул нездоровый блеск.
— Когда ты сама попросишь меня об этом, — просто хмыкнул Доума. — Когда-нибудь и ты забудешь про свои глупые мирские надежды и попросишь меня принять себя в Рай. Я очень этого жду, Мей-чан.
Мей нисколько не удивилась такому ответу. Более того, она понимала: сейчас Доума как никогда был с ней честен.
Доума между тем склонил голову на бок, сощурившись. Будто о чем-то глубоко задумался. Мей невольно напряглась, но шага не сбавила.
— А вообще, мне еще нужно, чтобы ты вылечила кое-кого. Мой друг совсем не переваривает женщин. Кажется, в прямом смысле. Ох, да вы с ним, кажется, уже успели познакомиться. Аказа-доно жутковатый, правда? Может, ты его осмотришь, а, Мей-чан? Может, у него проблемы с головой? Или с пищеварением? Или может, его когда-то отвергла женщина, и теперь он страдает? Ох, бедный Аказа-доно, я знаю, в глубине души он такой чувствительный!
— Ваш друг… не ест девушек? — на губах Мей впервые за последние недели промелькнула живая эмоция — удивление. В уставшей девичьей голове вспыхнул ворох вопросов.
— Да, и меня это та-а-к расстраивает… — протянул Доума, закатив глаза и театрально возведя руки к небу. — Аказа-доно ведь не знает, что теряет! Молодые девушки особенно вкусны, нежны, они такие питательные! Ох, если бы он знал!..
Мей побледнела, поймав на себе косой взгляд демона. От подобных разговоров у него точно мог некстати проснуться аппетит. По крайней мере, Мей бы точно не успела удивиться, если бы Доума набросился и поглотил бы ее прямо здесь без всяких фальшиво красивых прелюдий. Доума грязно непредсказуем, безумен, об этом ни на секунду не нужно было забывать.
Уж кто-кто, а он точно болен. Неизлечимо.
Мей посмотрела на демона. При свете луны его мощная фигура действительно выглядела угрожающе. Но чувства Мей уже настолько притупились, что даже сейчас, идя едва ли не под ручку с демоном в ночи, в ней уже не было и капли страха. Страх, ужас, отчаяние — все это она пыталась упрятать глубоко в закорки подсознания. Иначе с Доумой она никогда не уживется — сойдет с ума, как Наото-сан и остальные несчастные.
— Я не уверена, что можно «вылечить» вашего друга. Он же демон. То есть… — Мей запнулась, отведя взгляд, — он же не человек.
— Но мы ведь все когда-то были людьми, Мей-чан, — Доума остановился, пристально посмотрев на девушку. Мей в темноте показалось, что лицо демона на мгновение стало непривычно серьезным. Всего лишь показалось. Доума тут же скривился и улыбнулся ей одной из своих любимых обольстительных жутких улыбок. — Думаю, все-таки было бы неплохо, если бы ты его осмотрела. Я уже с ним ну просто не справляюсь, Аказа-доно такой упертый!.. Но это мне в нем и нравится.
Доума вдохновенно вздохнул и ускорил шаг, подходя вместе со своей зверушкой к поместью.
Мей оставшийся путь шла молча, так и не ответив ничего внятного на просьбу Доумы. Наверняка это снова какая-нибудь игра. Но так или иначе, связываться с еще одним демоном у нее не было никакого желания. Мей уже не раз успела мысленно утешить себя, что в поместье Доумы кроме него самого не водилось никакой другой демонической твари, а тот самый «проблемный друг» если и заявлялся к Доуме, то явно не при Мей. Это обнадеживало.
— Мей-чан, ты извини, но сегодня я снова тебя оставлю, — виноватым тоном протянул Доума, заходя за главные ворота и не оборачиваясь к Мей. — Меня с Аказой-доно сегодня ждет к себе Господин. Ох, я каждый раз так волнуюсь!.. Но ты тоже не скучай, у тебя ведь теперь есть Котоха-чан… Пожелай ей от меня сладких снов!..
Мей лишь коротко кивнула, закрывая за собой главную дверь. С Доумой они разминулись почти сразу же как вошли: он пошел к себе в приемную, она — запираться к себе в комнату.
Котоха-чан уже ее ждала — нужно было выполнить их обязательный вечерний ритуал.
Но не успела Мей взять гребень и подойти к окну, как в восточном крыле, в стороне приемной Доумы раздался страшный грохот. Все затряслось, Мей едва удержалась на ногах. На мгновение следом повисла мертвая тишина.
А затем все повторилось вновь. Котоха-чан едва не соскочила со своего покойного места — Мей ее вовремя поймала, поставив обратно в горшок.
Когда снова все затихло, девушка на ватных ногах подошла к двери.
А что, если на поместье Доумы напали? А что, если?..
Мей не долго думая вышла из комнаты. Если кто-то из смертных набрел на Доуму, ему, вероятно, уже нужна была помощь. Помощь лекаря, если не гробовщика.
Но Мей не успела подбежать к приемной, как снова раздались звуки тупых ударов — кто-то кого-то избивал. Что-то подсказывало Мей, что брезгливый Доума точно не стал бы пачкаться в рукопашном бою.
Мей сделала шаг вперед. Она совсем не чувствовала колючего страха под дрожащими ногами, шла на тусклый свет, сочащийся из приоткрытой двери приемной, словно во сне.
— Оу, Мей-чан, мы тебя разбудили, да? Прости-прости-прости!.. Аказа-доно просто как обычно не в духе, разозлился, что ему пришлось меня ждать, а я…
Доума, распластавшийся на полу в луже собственной крови, между тем попрощался со второй конечностью.
Мей невольно обхватила себя руками, приоткрыв рот. Черные глаза блеснули, а по телу растекся некстати проснувшийся дикий страх. Вмиг смешавшийся с каким-то странным болезненным удовлетворением. Мей в тихом остолбенении смотрела, как Доума приставлял себе на место голову рукой, которая только мгновение назад была отсечена, и не могла оторваться от этого зрелища. Она даже не пыталась спрятаться — так и застыла в дверном проеме, смотря то на покалеченное и спущенное с небес «божество», то на уже знакомого «ночного гостя».
Мей быстро поняла, что если кому здесь и нужна будет помощь, то это ей.
Тот самый демон, который был «не в духе», только один раз безразлично взглянул на нее, а затем снова переключился на Доуму, грубо схватив того за ворот. Потащил к выходу — в сторону Мей.
Доума никак не сопротивлялся, словно ему очень даже нравилось быть половой тряпкой и протирать собой свои же покои. Оставляя на полу кровавые размазанные следы.
— Ты знал, что я приду. Ты специально… — Аказа остановился, снова взглянув на застывшую в дверях немую наблюдательницу, а затем недобро покосился на Доуму. — Заставил меня ждать.
Доума лишь в каком-то сладостном исступлении отрицательно замотал головой.
— Что ты, Аказа-доно, я бы не стал так с тобой поступать, я же знаю, какой ты у нас ужасно пунктуальный! Наверное, поэтому ты до сих пор ходишь в любимчиках Мудзана-сама, несмотря на все свои неудачи в последних заданиях…
Аказа резко тряхнул Доуму, припечатав того к полу. Доума только ойкнул, но в очередной раз не подал никаких признаков сопротивления.
Мей, смотря на это хоть и жуткое, но все-таки приятное зрелище, поставила очередной диагноз своему хозяину. Он не просто болен — он садомазохист.
— Я больше не буду тебя ждать.
Мей вздрогнула, запоздало поняв, что демон, в прямом смысле прошедшийся по сияющему лицу Доумы, теперь направлялся уже в ее сторону. На секунду девушке даже показалось, что ее сейчас будет ждать та же участь, что и ее болезного хозяина.
Но Аказа даже не остановился, когда она машинально отшатнулась от двери, пропуская его. Будто ее для него и вовсе не существовало — если бы она не отступила, он прошел бы сквозь нее.
И Мей бы не удивилась, если бы у него это действительно вышло.
Мей прижала руки к груди, почувствовав, как уже второй раз за этот сумасшедший вечер где-то под ребрами начинало теплиться пугающее облегчение. Еще секунды назад она завороженно наблюдала, как об ее помешанного мучителя вытирали ноги, отрывая конечности — и ей это нравилось. Пусть она и совсем не была уверена, чувствовали ли демоны боль, как обычные люди — это было и не столь важно: картинка все равно выходила очень даже завораживающей.
Мей резко одернула себя, поджав губы. Ее не на шутку испугали эти внезапно вспыхнувшие чувства. Их нужно было убить в зародыше.
Бабуля будет недовольна, если узнает, что она залюбовалась чужой болью и мучениями.
Мей с детства учили любить и сострадать всему живому. С детства учили, что ее главное предназначение в этой жизни — помогать и исцелять всех страждущих. Она же потомственный целитель, она должна быть милосердной.
И даже к демоническому отродью она должна была будить в себе сострадание. Но Мей не могла. Мей смотрела на распластавшегося Доуму, и вместо его недобитой светловолосой головы ей виделась несчастная Котоха-чан.
Она тоже заслуживала сострадания, разве нет?
Мей все не двигалась с места: тяжелые странные мысли будто парализовали ее. Она даже не сразу заметила, как Доума окончательно оклемался, встал и тоже собрался покинуть свои потрепанные визитом друга покои.
Но он, конечно же, не мог, следуя примеру друга, пройти спокойно молча мимо своей зверушки. Доума положил руку ей на плечо, кинув виноватый взгляд.
— Прости, Мей-чан. Аказа-доно просто бесится и боится, что его сейчас опять начнут отчитывать. Я ведь все задания выполняю лучше, чем он. Иди к себе, Мей-чан. Обещаю, больше мы не будем так шуметь — сегодня точно. Добрых снов!..
Доума помахал одним из своих вееров на прощание и тоже поспешил раствориться в темноте.
Мей выдохнула. Сегодня она точно уже не сможет заснуть. Увиденная сцена «общения» двух демонов всколыхнула в ней слишком уж смешанные чувства.
До этого момента она даже не задумывалась, что кто-то мог так беспардонно спускать с небес на землю самого основателя культа Вечного Рая — от Доумы всегда веяло не только безумием, но еще и нечеловеческой силой, опасностью.
Значит, были демоны еще сильнее его. Были демоны, которые с маниакальным удовольствием проезжались по слащавой физиономии своего же брата по крови. А может… Может, у них так было принято? Может, они ненавидели друг друга по умолчанию — потому что демоны?
Мей терялась в собственных рассеянных мыслях, а усталость то и дело пыталась выбить последнюю рыхлую почву здравого смысла из-под ног — благо ватные ноги все еще продолжали держать.
Какое Мей вообще дело до взаимоотношений между демонами? Ей и так удивительно-подозрительно везло, что Доума благодушно отсрочивал ее вступление в культ Вечного Рая. Мей почему-то была больше, чем уверена, что другие демоны не будут играться с ней как с потенциальной едой-добычей и сразу отправят ее в мир иной — не подавятся.
И все же Мей хотелось узнать побольше о демонической жизни, о демонах, об их природе. Может, тогда она наконец поняла бы, почему и для чего ее продолжали держать здесь, изводя и будто намеренно так насмехаясь над ее жалкой беспомощностью. Может, тогда бы она смогла понять, есть ли у нее вообще шансы выбраться отсюда.
Мей все еще не теряла надежды.
Бабуля ведь расстроится, не поймет, если она совсем перестанет бороться.
Мей тихо прошла в приемную. Остановилась, едва не ступив босой ногой в бурые пятна густой крови, что уже успела засохнуть.
Каждый раз, когда ей приходилось работать с тяжелоранеными, останавливать им кровотечения, она невольно приходила к мысли, что в жилах у людей вместо крови течет сама жизнь. Из раненого тела она начинает утекать, в больном теле — тухнуть. Задача целителя — вдыхать жизнь в уже истлевающие и иссыхающие ранами, болезнями тела.
Мей наклонилась, будто в сонливом бреду поднесла палец к луже крови.
Густая, черная.
Эта кровь совсем недавно текла по жилам живого существа. Больная, словно чем-то отравленная. Мей знала достаточно о кровяных болезнях, но такую… встречала впервые.
Мей резко отшатнулась, так и не коснувшись черных сгустков. Прикрыла глаза. Одна навязчивая мысль все сильнее начинала бить по пульсирующим вискам.
Это болезнь — сомнений нет. А если это болезнь, может, существует возможность ее вылечить?..
Мей нахмурилась. Снова вспомнила, что она слишком мало знала о демонах. На вид они напротив казались почти совершенными существами с лишь единственной слабостью — непереносимостью солнечного света.
Но что-то внутри Мей упрямо стояло на своем: все эти твари несчастны в своей немощи. Больны. Доума так вообще давно лишился разума, потерял себя. Именно поэтому с ним нужно было обращаться сдержанно, терпеливо,
по-особенному. Мей с пяти лет бегала помогать бабуле ухаживать за самыми разными больными — она не понаслышке знала, что особенно тяжелые и отчаявшиеся в свое время могли терять и рассудок, к таким нужно было особое отношение.
К Доуме и к его попыткам «подружиться-сблизиться» Мей и старалась относиться по-особенному. Нет, он не чудовище. Он прежде всего болен. Она должна была постоянно держать это в уме, подыгрывая ему. Она целитель — она должна быть чуткой и терпимой даже к таким болезным безумцам как Доума.
Так ее учила бабуля.
— Наверное, когда я вернусь, бабуля сама захочет тебя осмотреть, Доума-сама, — бросила Мей в пустоту, стеклянным взглядом пройдясь по покоям.
Да, ее бабуля точно будет рада. Ее бабуля искусный целитель — всех ставила на ноги. И Доуму она быстро приведет в порядок — избавит от демонической дряни. Мей была в этом уверена.
По крайней мере, она пыталась в этом убедить себя.
Мей вышла из покоев Доумы и в мертвой тишине вернулась к себе. Спать больше не хотелось. Хотелось с кем-нибудь поговорить.
Мей подошла к окну, опустилась на пол. Голова Котохи-чан, дремлющая в своем горшке, теперь была на уровне головы Мей — теперь ей даже не нужно было опускать взгляд, чтобы «провалиться» в чужие пустые глазницы.
Они с Котохой-чан действительно сумели подружиться. Котоха была тихой молчаливой — прекрасной собеседницей. Рядом с ней внутри Мей все замирало и успокаивалось. Именно рядом с ней у Мей получалось хоть немного отходить от общества Доумы.
Рядом с Котохой было покойно, Котоха не вытягивала из нее и без того вымученные эмоции, не заставляла играть по своим странным и понятным только ей правилам. Рядом с Котохой-чан Мей забывала о Доуме — спасалась от безумия, прячась за большой цветочный горшок.
В эту ночь Мей так и не вернулась к себе в постель. Заснула в компании подруги прямо на полу.
***
— Кокушибо-доно, а где Мудзан-сама? — в голосе Доумы помимо легкой растерянности скользнуло явное неприкрытое, но такое же напускное разочарование. Сколько бы он ни выкручивал шею на триста шестьдесят градусов, Мудзан-сама все не появлялся в его поле зрения. Аказа нахмурился, сжав кулаки. — Кокушибо-доно, мы пришли к нему с такими хорошими!..
Доума резко замолк и тут же скривился в своей излюбленной раболепной улыбке. Кокушибо даже не повернулся в его сторону.
— Вы опоздали, — жестким и в то же время тягуче спокойным тоном отчеканил каждое слово Кокушибо, бесшумно задвигая за собой фусума.
— Ох, простите-простите, это я виноват!.. Рядом с Аказой-доно я совершенно теряю счет времени! — Доума виновато опустил глаза, прижав руки к груди. — Но вы не подумайте, Кокушибо-доно, мы и вас рады видеть! Я вот по вам та-а-ак соскучился! Уверен, Аказа-доно тоже. После того как вы в прошлый раз преподали ему урок, он стал намного спокойнее. То есть… стал еще скучнее, чем обычно. Кокушибо-доно, а вы скучали по нам? Как у вас дела?
— Заткнись, — не сдержавшись хмуро бросил Аказа и с вопросом уставился на выросшего перед ним Кокушибо. Лицо у Первой Высшей луны как всегда было нечитаемым. По спине забывшегося Аказы невольно прошелся холодок — мерзкое липкое чувство, которое просыпалось в нем крайне редко — почти никогда.
Под тяжелым взглядом трех пар глаз Аказа опустился на одно колено. Доума же тоже на мгновение замолк: задрал голову и засмотрелся на множество перевернутых комнат, в одной из которых они и находились. Доума крепко задумался.
«Если оставить Аказу-доно здесь одного, как быстро он надоест самому себе?..»
Аказа между тем поднял глаза на Кокушибо. Чувство животного бесконтрольного страха перед сильнейшим все не собиралось притупляться. Наверное, за это он ненавидел Кокушибо даже больше Доумы, но сейчас он из последних сил старался держать на белом лице маску полной невозмутимости.
Сейчас не время и не место. Сейчас он пришел не за этим.
— Я должен доложить Мудзану-сама, что больше не нуждаюсь в напарнике. Мы с ним не…
Аказа вжал голову в плечи. Кокушибо наклонился к нему опасно близко.
— Мудзана-сама… не волнует, как сильно тебе докучает Доума. И меня… тоже. Ваша задача — выполнять указания Господина, не доставляя ему беспокойств. Аказа, — Кокушибо кинул пустой взгляд на растекшегося и непривычно затихшего Доуму, — если ты… до сих пор не понял, почему тебя приставили именно к нему, тебе еще долго… придется ходить в его подчинении.
Аказа не переменился в лице. Только стиснул зубы, боковым зрением заметив, что блаженный Доума уже открыл свой поганый клыкастый рот, чтобы выплюнуть очередную пустую глупость.
— Кокушибо-доно, вы не слушайте его, мы прекрасно ладим! Аказа-доно просто как всегда ведет себя как бука. Я-то знаю, что внутри он…
Кокушибо одним жестом приказал Доуме замолчать.
— Начинай свой доклад, Аказа. Вы… тратите мое время.
Аказа опустил голову, пряча вспыхнувшее раздражение. В каждой клеточке его тела сейчас плескалась злость — он действительно не понимал, почему, для чего весь этот спектакль.
Почему… он все еще не мог убить хотя бы одного из этих ублюдков?
— Как прикажете.
…потому что он был все еще слишком слаб. И это понимали все собравшиеся в комнате. Даже тупой ублюдок Доума.
***
Как только Вторая и Третья Высшие луны наконец оставили в покое Кокушибо, Первая Высшая луна не спешила тоже уходить — возвращаться к своим делам.
Кокушибо ждал дальнейших распоряжений. Кокушибо ждал Мудзана-сама.
Наконец в одной из комнат показался мрачный силуэт. Кокушибо остался стоять на месте, безразлично всматриваясь куда-то в пустоту. Он был единственным демоном из приближенных к Мудзану, кого не сносила волна благоговейного страха перед Господином.
— В следующий раз снова возьмешь их на себя, Кокушибо, — в ровном, леденяще спокойном голосе Мудзана на мгновение скользнули нотки благодарности. Кокушибо поклонился. Господин был явно в хорошем расположении духа и во многом потому, что сегодня ему не пришлось тратить время на нелепые разборки своих слуг. — В последнее время они меня утомляют. Если бы они не были полезны, Высшие луны давно сократились бы до одной. До тебя, Кокушибо. Ты единственный, кому мне еще ни разу за сотни лет не хотелось снести голову.
— Позвольте и дальше верно служить вам… Мудзан-сама.
Оба демона застыли, смотря будто сквозь друг друга. Ни один не чувствовал напряжение, витавшее в воздухе. Оба демона были охвачены лишь леденящим спокойствием. Оглушены затишьем перед бурей.
— Аказа… В последнее время он мне не нравится.
Кокушибо едва заметно качнул головой в знак согласия.
— Аказа… совсем скоро больше не будет вас беспокоить, Мудзан-сама. Доума уже работает над этим.
Мудзан только скептически вздернул бровь. Сам Доума уже давно по умолчанию вызывал у него головную боль. И он мог бы даже понять Аказу, который из столетия в столетие пытался избавить себя от любого «общения» с Доумой, но… Мудзан продолжал держать Доуму при себе и игнорировать стенания Третьей Высшей луны.
Потому что Доума все еще был незаменим, все еще был нужен. Лишенный чувств, эмоций, ограниченный своим же культом — Доума был идеальным исполнителем любой воли Господина. От Доумы нельзя было так просто избавиться — даже ради собственного душевного покоя.
Мудзан давно уже смирился с этим. А значит и Аказа должен.
— Хорошо. Иначе эти двое скоро станут проблемнее крикливых человеческих детенышей.
Кокушибо промолчал. Господин прав как всегда.
