Аппетиты

— Ну? Как все прошло? Аказа-доно долго сопротивлялся? Мей едва не поперхнулась своим завтраком, совсем не ожидав, что Доума явится к ней раньше обычного. Но, видимо, ему было совсем уж невтерпеж узнать подробности вчерашнего визита. Замешкавшись, Мей все-таки нашлась с ответом. — Аказа-сама обещал зайти сегодня. Доума на это даже присвистнул, вскинув руки над головой. — Мей-чан, ты просто прелесть!.. Я же говорил, что ты справишься — даже Аказа-доно рядом с тобой решил оттаять! Ох, как я рад… Я ведь уже начинал подумывать, что Аказа-доно безнадежен. Мей, сидя перед Доумой в полном тревожном смятении, совершенно не могла понять и разделить его радости. А он будто этого совсем не замечал. Глаза демона нездорово блеснули, а на губах скользнула приторно слащавая улыбочка. У Доумы и правда сегодня было отличное настроение — проницательная Мей уже поняла: это явно не к добру. — Мей-чан… — Доума потянул девушку на себя, свободными когтистыми пальцами ухватив ее за подбородок. — Знаешь, я ведь умею быть благодарным. Помнишь, я тебе кое-что обещал? Сердце Мей забилось быстрее. Доума усмехнулся. В очередной раз умилился. — Помнишь. Знаю-знаю, тебе не терпится увидеть мой подарок! Я очень долго над ним думал, правда, Мей-чан. Даже с друзьями советовался!.. Надеюсь, тебе понравится. Я ведь правда очень благодарен тебе, Мей-чан. Ты мне так помогаешь… Подожди, я сейчас. Ты, наверное, уже умираешь от любопытства, да? Что-то напевая себе под нос, Доума исчез в дверях — оставил Мей томиться в тяжелом ожидании. Она еще ни разу не видела Доуму таким возбужденным и… «счастливым». Это не могло не пугать. Не прошло и минуты, как демон с хитрым прищуром и с блистательной улыбкой на лице появился на пороге, что-то пряча за спиной. Нервы Мей-чан в одно мгновение натянулись в тонкую струну. Доума все-таки знал толк в подарках и сюрпризах. — Вот, смотри. Как тебе? Скажи, мы ведь угадали с цветом? Думаю, нежно-зеленый тебе подойдет. А какой сложный орнамент! Ну, тебе нравится, Мей-чан? Если что, я передам мастеру Гекко-доно все твои восхищения и благодарности! — Это… горшок?.. — едва выдавила из себя Мей, побледнев. Взгляд невольно перевелся на Котоху-чан, молча наблюдавшую за всем этим страшно удивительным сюром. Доума только усмехнулся, испытующе посмотрев на свою обескураженную зверушку. Да, он определенно знал толк в подарках любимым женщинам. — Думаю, твоя голова в нем будет смотреться очень прелестно. Давай проверим? Мей забыла, как дышать. Доума в опасной близости потянул к ней руки, приставляя к ее лицу кривой горшок паршивой лепки. Будто примеряя, присматриваясь. К горлу девушки подкатил тугой ком, стоило холодному горлышку горшка коснуться ее шеи и подбородка. Мей замерла безвольной куклой. Ребра обдал острый прилив унижения, смешанного со страхом. Доума уже приготовил для ее головы горшок. И результатом он явно остался доволен. — Восхитительно! Тебе так идет, Мей-чан!.. Думаю, Котоха-чан должна тебе обзавидоваться! Божечки, вы так мило будете смотреться вместе, правда? Ну, Мей-чан, тебе, что, не понравился подарок? Доума наконец убрал горшок от белого лица Мей, пристально на нее посмотрев. В глазах демона вспыхнуло напускное беспокойство. — Мне очень понравился ваш подарок, Доума-сама, — Мей поклонилась, протянула подрагивающие руки к горшку, чтобы забрать свое будущее место упокоения. Доума на это только мягко улыбнулся. — Я знал, что тебе понравится. Мы с Гекко-доно долго выбирали расцветку, которая тебе подойдет. Ну как, я угадал? — Угадали, — сдавленно повторила за ним Мей, чувствуя, как ее белые руки мгновенно занемели от этой проклятой ноши. — Я рад, — снова вдохновенно пропел Доума, сощурившись. — Обязательно похвастайся перед Аказой-доно моим подарком! Он тоже должен оценить. Может, беря с меня пример, он тоже наконец научится ухаживать за женщинами. Ты прости, Мей-чан, меня уже заждались последователи. Давай, иди поставь свой подарок на самое видное место! Я даже разрешаю немного подвинуть Котоху-чан. Уверен, она не обидится!.. Доума снова испарился, а Мей так и осталась стоять посреди комнаты с собственной могилой в руках. Тело мелко затрясло. Мей закусила губу до крови — боль больше не отрезвляла. Мей развернулась к окну, к Котохе-чан. Она не успела сделать даже пары шагов. Раздался резкий звонкий треск. Мей ошалелым тупым взглядом уставилась себе под ноги. Уставилась на глиняные осколки — все, что осталось от «подарка». Девушка невольно схватилась за голову — будто проверить, не разлетелась ли на ошметки и она. Хотя сейчас это было уже и неважно. Мей опустилась на колени и принялась судорожно собирать каждый кусочек — пытаться склеить несклеиваемое. Он убьет-убьет-убьет. Ему не нужен несчастный горшок — он упокоит ее с остальными мертвецами — поставит на полку на самое видное место. Свежий трофей с пустыми глазницами. Мей резко отшатнулась, отползла. Затравленный взгляд невольно зацепился за Котоху-чан — даже она, казалось, смотрела на нее сейчас с осуждением. «Неблагодарная, криворукая Мей-чан — специально-специально оступилась». В висках набатом закричала паника — в коридоре раздались приближающиеся шаги. — Что-то случилось, Мей-чан? Я услышал такой грохот… О… — Доума, осмотревшись, быстро прикинул, что к чему. Не задумываясь, он подлетел к онемевшей девушке, поднимая и притягивая к себе — отводя подальше от осколков. На лице демона не проснулось и тени удивления, расстройства, недовольства. — Мей-чан, ты не поранилась? — Нет… — не своим голосом прошептала Мей, не отрывая взгляда от осколков. Доума продолжал прижимать ее к себе — она уже совсем не сомневалась: если он захочет, ее голова сейчас треснет на столько же частей, что и злосчастный разбитый горшок. Но Доума только обхватил ее лицо руками, заставив посмотреть себе в глаза. Радужный отблеск ослеплял, выворачивал и без того измученное нутро. Мей всхлипнула, не сдержалась. — Мей-чан, ну ты чего, не плачь… — Доума аккуратно смахнул пробежавшие по щекам слезинки, мягко улыбнувшись. — Ты, что, расстроилась из-за такого пустяка? Да Гекко-доно тебе еще может горшок слепить. Хочешь, даже не один. Мей охнула, почувствовав, как ее ноги оторвались от земли, а руки невольно ухватились за шею демона. Доума, ухмыльнувшись, осторожно понес Мей в сторону постели. — Ты устала, Мей-чан. Но оно и неудивительно: ты ведь столько возишься с моими прихожанами… — Доума печально вздохнул, укладывая полуобморочную Мей в постель. Демон провел ладонью по ее горячему лбу, накрывая глаза. — Мей-чан, тебе нужно отдохнуть. Сегодня никаких прихожан, ты останешься здесь. А я лично за тобой поухаживаю, хорошо? — Не нужно, Доума-сама… Я в порядке. Доума покачал головой. — Ты так мило пытаешься обмануть меня, Мей-чан. Ох, несчастное дитя… Твое тело смердит слабостью. Ты хоть и не демон, но как целитель тоже должна это чувствовать. Разве я не прав? Не упрямься, Мей-чан. Ты перетрудилась, вот и на разбитый подарок уже реагируешь так… болезненно. Так нельзя. Давай, тебе нужно поспать. Мей ничего не ответила — только натянула одеяло по плечи и снова уставилась на то, что осталось от разбитого горшка. Тело пробил противный озноб. Глаза снова встретились с нечеловеческим фальшивым участием — Мей даже в бреду бы не поверила, что Доума действительно за нее переживал-беспокоился. Наоборот он… был доволен? Мей, хоть и была на грани обморока-припадка, все же смогла увидеть в глазах Доумы мимолетную жуткую слащавую усмешку. Ту самую, с которой он еще минуты назад пристраивал ее голову к «подарочной» могиле. — Отдыхай, Мей-чан, я скоро навещу тебя.

***

Днем к Мей вместе с Доумой зашла и Наото-сан — убрать то, что осталось от «подарка», а заодно тоже разузнать о состоянии «прихворавшей» Мей-чан. Мей притворилась спящей. Сейчас у нее совсем не было ни сил, ни желания играть и давить из себя фальшивые улыбки. Не сегодня. Ей и правда нужно было отдохнуть. От Доумы и его сюрпризов в первую очередь. — Мне сказали, ты собралась откинуться из-за разбитого горшка. — Вы?.. — Мей приоткрыла глаза, понимая, что перед Ним притворяться смысла точно нет. Она в удивлении приподнялась с постели, прижала колени к груди. Аказа, войдя в ее комнату без стука, невольно усмехнулся: эта девчонка очень уж сейчас была похожа на лупоглазого зашуганного зверька. — Я же сказал, что приду. Аказа прошелся по комнате, едва ли не сразу зацепившись взглядом за горшок с черепом, стоявший у окна. Демон нахмурился. Он никогда не понимал больной тяги Доумы к такому «украшательству». Но, с другой стороны, теперь он прекрасно понимал, почему на этой, еще живой девушке, совсем не было лица — одна мертвая приклеенная маска. Благо, пока не посмертная. — Но вы так и не объяснили, зачем, — Мей настороженно следила за каждым шагом, каждым взглядом демона. Она все еще не знала, чего ей стоило ждать от «друга» Доумы-сама. Явно он не утешить-поддержать ее пришел. Добить, скорее — оставалось только надеяться, что хотя бы не горшком. — А по-моему, объяснил, — между тем невозмутимо отозвался Аказа. — И твой хозяин тебе объяснил. Ты туго соображаешь. Мей не стала с этим спорить. В последнее время ее сознание вместе с сообразительностью плавились от поддевок Доумы, от работы в поместье, от собственных игр и ужимок, от… Мей уже давно душила эта жизнь обреченной пленницы. Только слепой, ослепленный, или Доума отказались бы это замечать. — Значит, вы все-таки хотите лечиться? Аказа нахмурился. Эта девчонка не только тормозила, но еще и несла откровенную чушь. Впрочем, как и вчера. Но Аказа не злился. Аказе было любопытно, какие бредни успел навешать ей о нем Доума. Аказе все еще не нравилось, что он втянул в их личные разборки-перепалки какую-то девчонку, но, видимо, именно с ней Доума планировал устраивать свои дальнейшие представления и доводить своего «друга» до белого каления. Аказа должен был его опередить, сорвать все планы. Размазать его самодовольную улыбку не грубой силой, а его же оружием — игрой и фальшью. В противном случае он никогда от него не отвяжется — и Господин не спасет. — Из нас двоих лечиться стоит тебе и твоему хозяину. Мей промолчала — согласилась. — А это… правда, что вы… не едите женщин? — тихий вопрос сам сорвался с губ. Именно от этого «недуга» она должна была его и исцелить. Именно этого желал и ждал от нее Доума-сама. Лицо демона исказилось в многозначительной задумчивой усмешке. Все окончательно встало на свои места. — Хочешь проверить? — Аказа спустя затяжное молчание не удержался от издевки. Но Мей будто пропустила это мимо ушей, совсем не переменилась в лице — она и так сидела перед ним белая как смерть. Ей сегодня вручили собственную могилу прямо в руки — что бы Аказа сейчас ни выкинул, с Доумой он явно не сравнится. Аказа-сама слишком спокойный, адекватный. Не тот уровень. — Я хочу понять, что вам от меня нужно. Почему меня здесь держат. — А ты как думаешь? — Доума-сама хочет, чтобы вы… меня поглотили? Аказа скрестил руки на груди. В глазах этой девчонки не было страха — только пустота и отрешенность. Какая-то извращенная форма смирения. — Ты уже знаешь, как должна закончить, — удовлетворенно мрачно заметил он. — Мне даже интересно, почему ты все еще не покончила с собой. Ты могла бы это сделать — я вижу. Так понравилось играть с хозяином? — Мне… нельзя умирать, — пустым тоном только отозвалась Мей, опустив глаза. В золотистых демонических глазах лишь на мгновение вспыхнул немой вопрос. — Почему? В глазах Мей скользнуло смятение. Стоило ли ей открываться… демону? Мей быстро отмахнулась от смешных сомнений — все равно если Аказа-сама захочет, он и голыми руками вывернет ее душу наизнанку. Не убьет, но покалечит. — Потому что… Бабуля мне это не простит. Никто не простит. Аказа нахмурился, поймав на себе взгляд черных глаз. В них не было и толики безумия, помешательства, но в словах, полных отчаянной уверенности, читалось что-то неживое, отрешенное. Она — та самая девчонка, чью деревню они истребили подчистую. Она единственная, кто выжил. Никакой бабки у нее нет. Ни у кого прощений ей просить не нужно. — Да ты и правда больная, — небрежно заключил Аказа и спустя мгновения раздумий добавил: — Вся твоя семья вместе с твоей бабкой давно мертва. Ты правда ни черта не понимаешь? Мей подняла глаза на демона, полные безразличия. Склонила голову на бок. — Бабуля всегда говорила мне, что моя жизнь бесценна. Я живу, чтобы помогать другим. Мой клан, моя семья столетиями занимались лечением людей. Я не имею права накладывать на себя руки. Пока есть люди, нуждающиеся в моей помощи, я должна жить. Бабуля не простит меня, если я сдамся. Какой наивный и явно давно уже заученный бред. Аказа даже поморщился от раздражения. А затем звонко рассмеялся в голос. — А ты забавная. И сумасшедшая. Я не удивлен, что твой хозяин не спешит тебя прикончить. Мей снова никак не отреагировала на его поддевки, будто снова пропустила все мимо ушей. Аказе это не понравилось. Он пристально взглянул на нее — и в следующий момент оказался в опасной близости рядом. Лицом к лицу. Мей не шелохнулась, не дрогнула. Золото демонических глаз потонуло в глубоких черных омутах. — Ты никому больше не нужна. Твоей семьи и деревни больше нет. Ты. Это. Понимаешь? Если бы Аказа был человеком, ему бы стало не по себе от взгляда девушки — мертвенно покойного. Мей смотрела прямо в глаза демону и одновременно будто сквозь него. Аказа резко отстранился, заметив, как губы Мей растянулись в мягкой жуткой улыбке. — У Доумы-сама есть люди, которым нужна моя помощь, — бездумно едва слышно прошептала она, прижав голову к коленям. — Я нужна им. Аказа скривился в насмешке. Она совсем не слушала его. Вернее, слушала, но совсем не слышала. Поломанная девочка, укрывшая свое сознание в придуманном мирке самообмана — мирке, где ее ждут, где она всем нужна, где она лишь временно игрушка на привязи у монстров. Она жива. И вся ее семья — тоже. Там, в закорках подсознания. Ни один демон не сможет убедить ее в обратном — сломать окончательно. — Значит, ты помогаешь им… А ты не думала, что ты всего лишь маринуешь еду для хозяина? Они безнадежны и обречены так же, как и ты. Мей притихла, снова уткнувшись носом себе в колени. Аказа был согласен играть во что угодно, но только не в молчанку. — Это неправда, — твердым тоном отчеканила она, резко поднимая глаза на демона. — Неправда. Наото-сан говорила, они могут уходить в город. Доума-сама им разрешает. — Разрешает, потому что они всегда возвращаются, — парировал Аказа, уже начинающий раздражаться от глупой упертости этой недобитой девчонки. — Как ты думаешь, почему? — Потому что они в отчаянии. Они сломаны, они потеряли веру. А я… я могу ее вернуть. Я могу все исправить, могу исцелить… Демон оборвал ее потуги в объяснения. — Бессмысленно пытаться чинить то, что уже сломано, — голос Аказы на этот раз звучал непривычно холодно, жестко. Если поначалу эта девчонка его даже немного забавляла, то теперь ее наивные речи откровенно… выбешивали? Аказа ненавидел слабых — Мей же вся была пропитана немощью, болезнями — и без демонических рецепторов учуешь в ней лекаря. Аказа, общавшийся с ней всего ничего, уже не переваривал ее запах: он въедался под кожу, в легкие — тошнотнее яда глицинии. И все же Аказа продолжал недвижно стоять у нее над душой — стучаться в запертые двери, задыхаясь. Сам не до конца понимая, почему. — Ты слишком много на себя берешь. Может, еще бабулю свою из мертвых воскресишь? Когда вернешься домой — на пепелище. Мей даже не посмотрела на демона. Кинула пустой взгляд куда-то в бок. Он просто насмехается над ней. Хочет сломать ее. Как Доума-сама. Только у Аказы-сама методы другие. И цели. Мей не глупая: все понимает. И то, что ее прежняя жизнь давно мертва — тоже. Она просто об этом не думает — не позволяет. Прячет эти страшные мысли там, докуда ни демоны, ни она сама не доберутся. Она должна выжить — остальное она вспомнит и обдумает после. Мей привстала с постели. Аказа между тем не сводил с нее взгляда — замер в щекочущем ожидании. Внутри этой девушки всего на мгновение что-то переменилось, перевернулось. Но не сломалось. — Вы специально пытаетесь меня задеть. Хотите, чтобы я потеряла надежду. Вы все хотите, чтобы я сдалась. Простите, Аказа-сама, я не могу… Мей, сбившаяся, и сама толком не знала, что именно она «не может». Зато догадливый Аказа знал. — Ты не можешь признаться себе, что твоя жизнь скоро оборвется и ты не сможешь больше тратить ее на больных, раненых и прочий жалкий смрадный сблев. Каждое слово, которое он выплевывал с подчеркнутым презрением, глухой болью отдавалось где-то под ребрами, ядом застывая в крови. Нет, он не прав. Заблуждается. Мей смотрела демону прямо в глаза и все больше понимала: он не играл с ней — действительно верил в то, что говорил. Но от его искренности брошенные слова не переставали быть для нее ложью. Аказа-сама был не прав: она уже давно во всем себе призналась. Смирилась еще тогда, когда впервые пыталась сбежать в потемках из своего же живого кошмара. Если бы она не приняла свою участь — она бы и дня не выдержала, живя в опасной близости с Доумой-сама. — А вы… на что вы тратите свою жизнь, Аказа-сама? Сейчас вы разговариваете со мной, потому что вас попросил Доума-сама. Вы приходите сюда, потому что подчиняетесь Доуме-сама. Вы тоже несвободны от Доумы-сама. Вы… — Не говори о том, чего не знаешь, — процедил Аказа, не сводя глаз с осмелевшей девушки. — Я пришел к тебе, потому что сам так захотел. Мей только похлопала глазами на резкий ответ демона. А затем мягко тепло улыбнулась — не фальшиво — по-настоящему. Аказа смотрел на бледную зажатую Мей будто впервые. Ему никто никогда так не улыбался. Мей Оота точно больная. И он, кажется, тоже немного, раз вообще зацепился за это взглядом. — Я вам верю, Аказа-сама. Аказа только сейчас понял, что немного просчитался со своими выводами-диагнозами. Мей Оота действительно смирилась. Смирилась только с тем, что одной ей от Доумы не сбежать. Ей нужна помощь. Аказа-сама на роль спасителя совсем не годился. Но Мей-чан была совсем не в том положении, чтобы выбирать, за какую спасительную ниточку хвататься.