Аппетиты

— Аказа-сама… Вы молчите уже пятый день. Пожалуйста, поговорите со мной. Скажите хоть что-нибудь. Пожалуйста, Аказа-сама!.. В надломленном голосе Мей кричало слишком много мольбы. Бессмысленно и тщетно. За прошедшие пять дней она уже не раз в отчаянии срывалась на него. Аказа продолжал ее игнорировать, изводить молчанием. Мей не знала, что с этим делать. Мей не знала, как ей самой не закрыться и не сойти с ума. Соблазн в который раз сдаться, сломаться на этот раз был особенно велик. Мей чувствовала: ее конец уже близок. Она не могла помочь ни себе, ни Аказе. Им уже никто не мог помочь. Рано или поздно все закончится. Нужно только подождать. Подождать, когда Аказа-сама наконец решится. Решится убить ее — наконец закончить их мучения. Мей ждала. Ждала и продолжала биться в стену молчания, которую возвел между ними Аказа. Так не могло больше продолжаться. Слишком больно. Невыносимо. Бессмысленно. Аказа теперь молча вместе с Мей делал что-то по дому: приносил воды, бинты, искал свежие нужные травы, готовил под присмотром еду. Теперь девушка со сломанной правой рукой больше не могла отнекиваться от его даже самой малой помощи. В один день Аказа наконец постирал ее юкату и свою одежду — смыл наконец кровь, грязь той чертовой проклятой ночи. Мей не забыла одним вечером тихо поблагодарить его за это. — Простите меня, Аказа-сама. Это я… Я виновата. Из-за меня вы теперь… такой, — «сломанный». Мей и правда чувствовала свою вину. Если бы она сдержалась, если бы она не устроила истерику, если бы… Если бы… Если бы… Если бы… В какой-то момент Мей сама поняла, что ее самобичевания зашли слишком далеко. Это все опасная глупость, опасный бред. Она не виновата. Ни в чем не виновата. Это должно было произойти. Этот срыв, эта позорная попытка сдаться, попытка изменить хоть что-нибудь. Мей забыла, что она всего лишь человек. Не всесильная. Не железная. Уже давно разбитая. Аказа, кажется, тоже это понимал. Аказа, кажется, впервые за долгое время понимал, что чувствовала Мей. Потому что он не мог не чувствовать то же самое. Он тоже хотел сдаться. Хватит. У них с Мей ничего не получится — они оба слишком слабы для этого. Хватит друг над другом издеваться — достаточно. Доума поизмывался над ними обоими достаточно. Мей знала — Аказа думал именно об этом. Аказа думал и решался. А Мей все ждала. Ждала собственного приговора. Истерики, кошмары внезапно совсем оставили ее, отпустили — теперь ее затухшая жизнь превратилась в ожидание. Томительное, вымученное. Немое. Аказа продолжал молчать. Продолжал чего-то выжидать. Волнительно. Каждый день вместе с ним проходил сонно и в то же время волнительно. Аказа постоянно был рядом, смотрел на нее. Спал с ней. Мей совсем не было страшно — только холодно. Мей совсем не боялась, что Аказа снова может ей что-нибудь сломать, может ударить, покалечить. Аказа успокоился. За все пять дней он ни разу не притронулся к ней. Ни одного неосторожного касания. Только взгляды, взгляды, взгляды. На пятый день Мей совсем смирилась с тяжелым молчанием. Смирилась с тем, что ничем она Аказе не поможет. Прошло еще два дня. На эти два дня Мей осталась совсем одна. Аказа впервые после произошедшего решил оставить ее. Мей поначалу в это даже не поверила: ей казалось, он не оставит ее больше никогда. Но Аказа ушел. На миссию, наверное. Мей было неспокойно. За эти два дня она не сомкнула глаз — сидела на кухне, сжавшись, схватившись за нож. Все ждала-ждала-ждала. Второго пришествия бывшего Хозяина ждала. Напрасно. Доума не пришел ни на первый, ни на второй день. Аказа тоже не спешил возвращаться. Страшно. Мей впервые за все это время снова стало страшно. Страшно жить ожиданием Аказы. Страшно жить без Аказы. Тревожность Мей начала сводить с ума. Аказа вернулся на третий день под вечер, как только зашло солнце. Мей ничего не стала спрашивать. — Я спать хочу, Аказа-сама, — только и бросила она, проходя в комнату. Аказа прошел следом за ней. Снова молча лег рядом. Мей наконец-то смогла прикрыть глаза. Хорошо. Она не спала двое суток — самое время попробовать заснуть. Заснуть с немым демоном под боком, который больше напоминал ей хладный труп. С таким Аказой Мей было спокойно. Ее не трогали, на нее не рычали, не кричали. Мей наконец нашла покой в неживом и разбитом. Покой шаткий и хлипкий. Покой, который вмиг можно было разрушить одним лишь прикосновением. Мей сквозь сон почувствовала, как чужая крепкая рука резко схватила ее за бедро — разбился вдребезги ее покой. Мей вздрогнула, вскрикнула. Проснулась. Аказа навис над ней, жадно всматриваясь в нее демоническим горящим взглядом. — Аказа-сама?.. — на выдохе прошептала Мей, все еще чувствуя, как пальцы демона до боли впивались ей в бедро. В Мей все еще не было страха. Мей понимала — сейчас, вот оно. Сейчас все должно закончиться. Они оба это знали. — Я освобожу тебя, — он решился, решился. Мей перестала дышать. Руки сами потянулись к Аказе — к своему спасению. Долгожданному. Смиренному. Мей обвила шею демона, прижала к себе. Прошептала едва слышно на ухо. — Спасибо. Спасибо, Аказа-сама. Аказа же грубо схватил Мей за подбородок, заставил посмотреть себе прямо в глаза. В его глазах плескалось мертвое золото. Завораживающе. Страшно завораживающе. На губах Мей расцвела улыбка — мягкая, нежная. Она давно так не улыбалась. Она еще никогда так не улыбалась, смотря в лицо Смерти. — Спасибо, Аказа-сама… — снова повторила Мей, чувствуя, как руки демона стали смыкаться на ее шее. Совсем скоро она вздохнет полной грудью — на том свете. Совсем скоро… Совсем скоро все закончится. Короткий щелчок — больше Мей ничего не успела услышать, почувствовать, высмотреть. Мей наконец поглотила темнота. Свобода.