— Не дергайся. А то снова вырубишься. Бегать вокруг тебя тут некому.
Синие глаза смотрели исподлобья строго, холодно. Аой-сан явно была не в духе. Аой-сан явно хотелось хотя бы разок так же «вырубиться». Но в отличие от «безрассудной шуганой Мей» она этого себе позволить никак не могла. Без нее и без ее контроля точно-точно разом вырубится и все поместье Бабочки.
— Простите… Я… Кажется, упала… — Мей все-таки попыталась привстать с постели. Осмотрелась. Находилась она явно в какой-то незнакомой комнате, в которой не было даже окон. Это темное полупустое место больше было похоже на какую-то каморку. Или на подвал.
Аой лишь фыркнула, заметив слабые потуги Мей наконец понять, где она и что с ней все-таки случилось.
— Ты, кажется, забылась. Не нужно из себя тут героиню строить, ясно? Если не держишься на ногах — падай. На кровать падай, понятно? А не на улице под дверью. Только шуму своим обмороком навела да от работы отвлекла.
Мей опустила взгляд. К впалым щекам прилила кровь. Она совсем не помнила, когда ее в последний раз отчитывали. Особенно за обмороки в неположенное время и в неположенном месте. По обессиленному телу прокатился острый прилив стыда. Она все-таки не сдержалась. Подвела — на ее помощь ведь рассчитывали, в ее помощи нуждалось еще столько раненых, а она…
Она совсем потерялась, утонула в собственном бреду. Демон ее-таки победил — все-таки свел с ума.
— Я… сошла с ума, Аой-сан, — тихо всхлипывая, пробормотала Мей и тут же замолкла. Страшно было признаваться в своем же поражении, но еще страшнее было бы продолжать врать себе: «с тобой все в порядке, Мей», «ты со всем справишься, Мей», «вспомни, что говорила тебе бабуля, Мей». Нет, хватит. Она лишилась рассудка — пора было признать. Доума все-таки добрался до последнего — забрал ее свободу духа, забрал свободу мысли. Кончено. — Я… У Иноске-сана я видела… Видела… Ее…
Аой непонимающе нахмурилась, а затем вскинула брови. Ее усталое серое лицо почти сразу смягчилось. Она и сама была бы рада поставить Мей диагноз с каким-нибудь помешательством и оставить наконец ее в покое — выписать лечение, прописать режим. Потому что Аой понимала: с Мей Ооты и правда хватит. Еще пара приступов, пара обмороков, и она точно тронется умом. Но сейчас она не спешила приковывать Мей к постели и пичкать сильнодействующими препаратами. Рано. Пока не нужно. Мей Оота не была сумасшедшей.
Аой шумно выдохнула, собралась наконец с мыслями. Мей смотрела на нее слишком запуганно, слишком затравленно. Ей это совсем не нравилось.
— Нормально все с тобой. Слушай, я тогда забегалась, совсем забыла тебе сказать… Предупредить, то есть, — в плохо скрываемом виноватом тоне начала было Аой. — Этот дурак у нас совсем помешался: подобрал где-то женский череп. Его с ним какуши прямо сюда и принесли — он вцепился в него мертвой хваткой и никому отдавать не хотел. Все «мамой» череп называл. Пришлось оставить. Надеюсь, это у него пройдет, мы ему побольше отваров успокаивающих выписали, ты сама видела. А череп этот пока под кровать спрятали, чтобы никто не пугался. Извини меня, я правда забыла тебе об этом сказать. Ты не сумасшедшая, Мей — ты правда видела череп. Настоящий, да. Я его, вот, даже трогала. Знаю, его захоронить бы… Но этот не дает.
Аой передернуло от не самых приятных воспоминаний. Она так и не смогла вытянуть из Иноске, зачем он вообще притащил к ним чьи-то останки и где он их вообще успел достать. Как бы настойчиво она ни выспрашивала, Иноске молчал. Аой злилась на саму себя: вот была бы жива Шинобу-сан, он бы ей сразу все выложил без лишних просьб и угроз. Аой ведь помнила, знала: единственный человек, которого страшился Иноске, была она, Шинобу-сан. У Аой же не было совершенно никакого авторитета. Максимум, что она получила от Иноске на свои расспросы — это вялые грубости и ворчливый полубред вроде: «отстань от меня и моей мамы».
Аой сдалась довольно быстро — решила оставить это все до лучших времен. Когда Иноске восстановится, она обязательно лично проведет с ним вразумительную беседу и лично зальет ему в глотку все заготовленные успокоительные отвары — вернет ему мозг и разум на место. А пока… Пока ей стоило всех предупредить, что под кроватью Иноске внепланово заселился еще один «пациент». Аой сообщила об этом всем. Почти всем.
Аой еще раз виновато взглянула на Мей. Если бы она не забыла предупредить ее, может, у Мей и вовсе не случилось бы того обморока. Может, она бы сейчас и вовсе не смотрела на Аой полными страха глазами, уверенная, что все-таки лишилась рассудка. Впала в бессильное безумие по вине демонов — не по вине Аой, конечно же.
— У тебя случился обморок. Просто обморок. Я тебя осмотрела. Тебе не нужна смирительная рубашка, Мей. Тебе нужен отдых. И нормальный сон. Сон и отдых. Эй, ты вообще слушаешь меня?
Аой хмуро покосилась на Мей. Та все еще находилась в полной прострации. Будто совсем не могла поверить, что тот череп и правда был не плодом ее больной фантазии. Мей не могла поверить, что это кто-то другой, Иноске, тронулся умом — не она.
Мей перевела пустующий взгляд на стену. Склонила голову на бок. Аой стало не по себе.
— Это он… Он принес ее сюда… Для меня… Он принес ее сюда для меня, Аой-сан.
— Иноске?.. — с недоверием спросила Аой, невольно сжав кулаки. Учитывая, что Иноске уже как несколько дней пришел в себя, он точно мог что-нибудь выкинуть без ее ведома. Аой знала наверняка — от этого буйного кабана жди чего угодно. Чаще — проблем.
И все же Мей развеяла ее вспыхнувшие опасения, лишь слабо мотнув головой.
— Доума, — едва слышно, одними губами прошептала она.
Аой нервно сглотнула. Нет, может, все-таки она ошиблась, и Мей правда была не в себе? Может, ей нужно было провести еще пару осмотров? Аой покачала головой: сейчас у нее точно не будет на это времени. Как и на Иноске.
— Ты сама хоть слышишь себя? Не неси ерунды. Я ведь тебе уже сказала: череп принес Иноске. И этот самый Иноске, между прочим, добил того самого демона. Убил его. Убил, слышишь? Его больше нет. Этих тварей больше нет. Пожалуйста, Мей, не сходи с ума. И вообще, зачем демону подкидывать тебе череп? Глупости. Ты переутомилась, Мей. Но оно и понятно. Столько дней на ногах, да еще и после всего, что с тобой там случилось. Я понимаю. Прости, это моя вина, я вообще не должна была подпускать тебя к работе.
Мей снова замотала головой. Нет, это все какое-то безумие. Эта голова, голова Котохи-чан, не могла появиться здесь просто так, случайно. А то, что Иноске-сан называл ее «мамой» пробивало на липкий мандраж… Иноске-сан явно тоже помешался. Доума, конечно, и его успел свести с ума.
— Аой-сан, я… — в горле пересохло, сейчас Мей с трудом давалось складывать даже простейшие слова в предложения. Аой это заметила. Аой, кажется, и без того не особо собиралась ее слушать.
— Ты, кстати, проспала почти два дня, — нетерпеливо перебила она, вздернув подбородок. — Сейчас тебе нужен постельный режим и полный покой. Через час к тебе зайдет Суми, проведет осмотр, выдаст настойки. Будешь следовать всем ее предписаниям — быстрей придешь в себя. Ну да не мне тебя учить.
Повисла тишина. Аой недовольно сощурилась в ожидании любых бессмысленных и бесполезных возражений Мей. Но не прошло и минуты, как их напряженное молчание прервалось только тихим вздохом. Снова на Мей накатила гудящая беспомощность. Она же лекарь, она должна была быть сильной, она должна…
— Но я… Мне нужно… — Мей попыталась было хотя бы на локтях приподняться с постели, но Аой одним тяжелым взглядом заставила ее и без того обессиленное тело онеметь-замереть. Аой лучше Мей понимала, что если та прямо сейчас попробует встать с постели, то не сможет дойти даже до двери, не то что до чьей-то палаты.
— Ты не сошла с ума, Мей, не умерла от переутомления и срыва. Но ты была к этому близка. Очень близка, понимаешь? Не дури и подумай о себе. Если снова доведешь себя — никто тебе уже не сможет помочь. И ты никому не поможешь. Если думаешь, что мы без тебя тут не управимся — это глупость. Ты знаешь, сейчас нам стало полегче, со всеми критическими случаями мы уже справились. Благодаря тебе в том числе. Дальше мы сами разберемся. Тебе же нужно как минимум неделю полежать. Хватит. Ты и так сделала все, что могла. Отдыхай, Мей Оота.
Мей опустила взгляд. Слабо сжала в руках одеяло. Она все еще хотела встать и побежать на очередную смену, но понимала: Аой-сан права — сейчас это было невозможно. Ее силы — душа и тело — все достигло своего предела. Она не сможет никого исцелить, пока не исцелит саму себя. Сейчас она должна была подумать о себе. Своим пациентам она еще успеет помочь — работы в поместье Бабочки хватит еще на долгие месяцы.
— Аой-сан… Спасибо… — тихо прошептала Мей и попыталась улыбнуться уголками губ. Та коротко кивнула.
— Да пока не за что. Выглядишь ты все еще отвратительно. Будто тоже только что с передовой. Ну ничего, твое здоровье мы тоже скоро поправим, вот увидишь. Обещаю. Только, еще раз предупреждаю, давай без самодеятельности. Для тебя еще найдется работа, как поправишься. За это уж точно можешь не переживать.
— Знаю, Аой-сан.
— Вот и хорошо. Отдыхай, жди Суми.
Аой, взглянув на часы, быстро поняла, что с профилактической беседой пора было заканчивать. Ее обеденный перерыв уже две минуты как закончился. Аой еще раз хмуро продолжительно посмотрела на Мей и, немного замешкавшись на пороге, решила все-таки ее оставить. Суми сама здесь со всем справится. По крайней мере, Мей уж точно не будет впадать в истерики, как тот же неугомонный недобитый Зеницу с его «аллергией» на все виды микстур.
Стоило Аой закрыть за собой дверь, как Мей откинулась на подушку. Зажмурилась. Перед закрытыми глазами больше не расплывались уже знакомые кровавые пятна с расчлененными телами — единственное, что сейчас ее обнадеживало. Долгий сон все-таки пошел ей на пользу: Доума оставил ее хотя бы сейчас.
Мей перевернулась на бок, прижала колени к груди. Это ненадолго. Скоро, совсем скоро все повторится вновь. Он здесь. Он все еще живет в ее голове, пуская корни, пробираясь все глубже и глубже в сознание как самая настоящая душевная проказа. Мей уже было неважно, жив Он или мертв. Доума победил. Сначала он пленил ее тело, теперь он не отпускал и ее разум. Измывался, игрался. Как раньше. А Мей все подыгрывала и подыгрывала ему. Как раньше. Проигрывала.
«Я проиграю, если сдамся», — она слишком часто повторяла эту избитую фразу как мантру, боясь, что в какой-то момент потеряет веру и в это. Мей сжала губы в тонкую полоску. Да, она не должна была сдаваться. Доума ведь всегда этого хотел: свести ее с ума, подчинить.
Заставить принять его личный Рай, построенный на чужих страданиях, крови и плоти. Мей не могла ему в этом поддаться. Не смела.
И все же силы на борьбу ее уже давно иссякли. Мей не железная. Все еще человек. Ни один отвар, ни один врач ей уже не поможет: ее личный демон, Доума, будет приходить, добивать ее каждую ночь. Так будет всегда.
Так будет всегда, если она окончательно сдастся и проиграет. Не исцелит саму себя. Не освободит.
Мей поежилась. Она все еще не верила, что Котоха-чан оказалась здесь, в штабе, совершенно случайно. Невозможно. Это Он, Он все подстроил. Решил сыграть с ней в свою игру в последний раз. Мей должна была разобраться с этим как можно скорее — разобраться с «правилами». Поговорить с Иноске-саном.
Если Иноске-сан и правда после битвы тронулся рассудком, ему нужна была незамедлительная помощь. Сейчас у Мей не было никаких логичных, устраивающих ее догадок, почему он хранил у себя голову Котохи-чан, называя ее «мамой». Помешательство налицо.
Мей знала, каково это — терять себя под властью демона. Неважно: во сне или наяву. Потерять себя, свой разум — страшнее любой смерти. Иноске-сан не должен бороться с этим в одиночку. Мей знала, каково это: безнадежно, глупо. Обречено на поражение.
Как только она придет в себя, она первым делом отправится к Иноске-сану. Им нужно поговорить. Обязательно. Неотложно. Больше демона, живущего в ее сознании, она боялась неизвестного.
До прихода Суми оставалось не меньше полчаса, как Мей снова начало клонить в сон. Видимо, двухдневной перезагрузки истощенному организму было мало. Мей все еще ощущала тупую ноющую слабость. Ей все еще хотелось не просто заснуть — забыться.
Мей больше не хотела прятаться, бегать от своих же демонов ни во снах, ни наяву. Она устала. У нее не было никакой уверенности, что в ее следующем кошмаре демон наконец не приберет ее к себе, не достанет, не добьет. Доума будто и правда въелся, сросся с ее сознанием. Такое просто так не отпускается. Не смывается ни одной настойкой.
Мей нахмурилась сквозь дрему, заслышав где-то над головой странный шорох. Она попыталась ущипнуть себя за прижатую к груди руку и тут же поморщилась: больно. Значит, это все еще не сон. Значит, она все еще в сознании, здесь, в пустой темной каморке. Одна. Мей тихо выдохнула. Наверное, ей просто послышался топот на верхних этажах — только и всего. Если она начнет шугаться еще и малейших сотрясаний воздуха, исцелиться у нее не выйдет даже под тяжелейшими препаратами.
— Эй, спишь?.. — прямо над головой раздался хриплый голос. Сверху. Мей рефлекторно сжалась, вжалась в постель. Голос ей был смутно знаком. Это был голос человека, совсем не Того Самого демона. Что не особо обнадеживало. Мей никак не могла заставить себя открыть глаза — страшно. Она не слышала ни скрипа двери, ни шагов. Лишь один-единственный шорох, и то который почти сразу потонул в звенящей тишине ее маленькой тесной комнатки. Нет, это точно какая-то очередная галлюцинация, по-другому и быть не могло.
Мей прислушалась: ни чужого дыхания, ни шагов — ничего больше не было слышно. Может… правда показалось?.. Послышалось. Дыхание Мей стало тише. Нужно будет попросить Суми-сан выписать сразу несколько успокоительных отваров — хотя бы ненадолго избавиться от ходячих наваждений.
— Эй, я, что, разбудил тебя? Ну, значит, теперь мы квиты, ничего. Не притворяйся, что спишь, я же вижу, ты проснулась. Чую, то есть. А нюх у меня, между прочим, даже круче, чем у Гонпачиро, чтоб ты знала. Давай, вставай разговор есть. Времени у меня мало. Я и так тебя еле нашел. Думал, тебя вместе со всеми куда-то положили, а ты, вон, где. Темно тут у тебя, как в кабаньей норе. Мне нравится. Может, я и себе тут койку обустрою. Я не храплю, кстати. А ты?
На словах «кабанья нора» Мей резко распахнула глаза. Иноске-сан. На душе сразу отлегло, однако лицо ее тут же вытянулось, исказилось в тяжелом изумлении. Иноске-сан стоял на потолке на четвереньках, не сводя с нее заинтересованного взгляда. Мей зажмурилась, протерла глаза. Нет, ей не показалось: Иноске-сан и правда завис прямо над ней на потолке, совсем не боясь свалиться прямо к ней в постель.
— Иноске-сан?.. Что вы здесь?.. Иноске-сан, вам нельзя!.. — Мей наконец «ожила», встрепенулась, натянула одеяло на себя по самое горло. Иноске быстро спрыгнул на пол, снова всмотрелся в Мей уже хмурым немигающим взглядом. Его большие изумрудные глаза болезненно блестели: конечно, он ведь очнулся совсем недавно, а уже умудрился соскочить с постели и наверняка пробежаться не по одному потолку. Точно сумасшедший. Мей нервно сглотнула. Она даже боялась догадываться, зачем он пришел сейчас именно к ней и что ему вообще от нее было нужно.
— Да тише ты, я поговорить пришел, — просто бросил он, будто прочитав мысли Мей. А затем подошел к ее постели и опустился на пол, скрестив ноги. — Это важно, Рей. Я б по пустяковым всяким штукам к тебе тут и не рвался бы. Нужна ты мне больно, ага.
— Мей, — лишь рассеянно поправила Мей. Страх в ее глазах сменился сомнением. Она пристально посмотрела на Иноске. Заколебалась. То, что он сам решил прийти к ней — удача. Сама она явно до него не скоро добралась бы. — Подождите, пожалуйста… — она перевела осторожный взгляд с Иноске на прикроватный столик, где уже были расставлены ее отвары. Нужно было принять самый быстродействующий. Мей подрагивающими руками потянулась к пустой чаше, наполнила ее и тут же за пару больших глотков осушила.
Прошла одна минута, две, три — волнение и дрожь, отдававшиеся в каждой клетке, все не утихали. Хаотичные бессвязные мысли продолжали метаться в сознании, то и дело ударяясь друг о друга. Сливаясь в одну кашу. Иноске между тем следил за каждым ее действием, казалось, вслушивался в каждый короткий едва слышный вздох. Его молчаливое терпение иссякло слишком быстро.
— Тот ублюдок сказал, ты знала мою мать. Он сказал, вы были подругами, — наконец разорвал напряженную тишину он, снова пытливо уставившись на Мей. Иноске и не собирался ходить вокруг да около: у него было мало времени. Он знал: его наверняка уже хватились. — Я пришел спросить тебя, правда ли это. И еще… я кое-что спросить хотел. Тоже про маму.
Мей в непонимании беспомощно покосилась на Иноске. Какой ответ он от нее сейчас ждал? Что именно хотел услышать? Что она сама могла ему сказать? Ворох так и неозвученных неотвеченных вопросов мгновенно сдавил виски. Внутри все похолодело. Это была не игра.
Иноске сейчас ждал от нее совсем не подыгрываний. Он ждал ответа.
— Я… не знаю, — растерянно наконец выдавила из себя Мей. Зеленые глаза недоверчиво сощурились. — Иноске-сан, я не знаю, с чего вы вообще взяли, что эти останки, которые вы нашли… Вы правда думаете, что эти останки принадлежат вашей матери? Это… Это же невозможно, Иноске-сан.
«Это безумие».
— Ты, что, не слышала, что я сказал? — Иноске нахмурился, но тут же смягчился. Он совсем не удивлялся тому, что «Рей» тормозила: он уже успел наслушаться, что дела у нее были совсем плохи. От той же Аой, которая совсем недавно пробегала тут, тоже навещала «Рей». Иноске слышал, какие она про него успела наговорить гадости. С ней он потом тоже разберется. Назло, из принципа ее настойки пить теперь не будет. Пусть хоть удавится своими нравоучениями. — У меня нюх. Я чую. Тот ублюдок мне не лгал. Про мою маму точно. Тот ублюдок сказал, что он хотел отдать мою маму тебе, чтобы ты… Чтобы ты не грустила. Да, так он сказал. Но когда мы почти добили его, он сказал мне, что передумал и хочет, чтобы я оставил свою маму у себя. Он… сказал, что это «прощальный подарок» от него. Да, так и сказал: моя мама… «подарок».
Иноске сжал кулаки. Глаза его вспыхнули зеленым ядовитым пламенем. В них не было и намека на безумие. Нет. Только горящая тяжелая злоба.
Мей выдохнула. Возбужденность Иноске-сана была заразительной. Ему хотелось верить, с ним хотелось быть искренной.
— Он собирал останки своих «особенных» жертв и хранил их в специальном шкафу. Кото-… — Мей запнулась, тут же поправилась, — череп вашей мамы лежал там же. Когда я жила у Него, я должна была ухаживать за ними. За вашей мамой — тоже. Наверное, это Он имел в виду — под нашей дружбой. Иноске-сан, мне очень жаль…
— Что мне с ней делать?.. — перебил Иноске, и Мей невольно дрогнула, впервые заслышав в его грубом резком голосе неподдельную растерянность. — Я… Сейчас я ее спрятал, сюда к тебе нести не стал, чтобы ты снова не… Ну, ты понимаешь. Помоги мне, Рей. Ты уже ухаживала за мамой, скажи, что я должен делать. Я… Сам я не знаю. Я ведь думал, что у меня никакой мамы и не было вовсе, а тут… бац.
«Подарок судьбы», — чуть было не проронила мрачно Мей, но вовремя осеклась. Иноске не понял бы. Счел бы за насмешку.
— Вам нужно упокоить ее, Иноске-сан. Похоронить. Вашей маме нужно наконец найти покой.
На лице Иноске вспыхнуло непонимание. Темные брови сошлись у переносицы. Нет, он явно рассчитывал совсем не на такой ответ.
— Ты, что, предлагаешь просто закопать ее? Как желудь, что ли? Нет, — отчеканил каждое слово он, скрестив руки на груди. — Я только нашел ее, понимаешь? Нашел. Я не могу ее… И в яму.
— Вы упокоите ее не в яме, а в могиле, Иноске-сан, — спокойно поправила Мей. Иноске на это только покривился. Ему это все совсем не нравилось. Эта «Рей» явно ни черта не понимала — все еще от обморока своего не отошла, да-да, вот и несла сейчас какой-то, ну, бредовый бред. Он больше не расстанется с мамой. Никогда. Он отомстил за нее, он вернул ее. Теперь они наконец-то будут вместе. Как раньше — как тогда, в те далекие времена, которые Иноске уже и не помнит. Ничего не помнит, кроме «клятвы на мизинцах». Иноске и сейчас «клянется» — больше он никому свою маму не отдаст. Ни демонам, ни земле.
— Ясно, не хочешь рассказывать, что мне с мамой делать — не надо. Сам как-нибудь разберусь. Бывай.
— Иноске-сан, подождите!.. — Мей приподнялась с постели. Ей совсем не хотелось вот так с ним расставаться. Ей очень хотелось, чтобы он услышал ее. Понял. Успокоился. — Я понимаю вас, Иноске-сан, вам больно…
— Ты ни черта не понимаешь, — грубо кинул Иноске, уже успев вскочить, шагнуть к двери. — Твоя мама не провела всю жизнь с каким-то уродом в каком-то уродливом горшке. Одна. Без меня.
— Да, — смиренно согласилась Мей. — Но моя мама тоже мертва. Все мои родные тоже мертвы.
Иноске смолчал. Задумался. Мей же решила воспользоваться его замешательством: продолжить, пока ей вообще давали слово. Послышался короткий вздох. Мей понимала, что она была слишком слаба и слишком не уверена, что сможет переубедить Иноске-сана. Переубедить в том, что «Котохе-чан», его маме, уже давно было не место в мире живых. Она должна была хотя бы попытаться.
Иноске-сан сам должен был все понять. Мей должна была хотя бы попытаться помочь ему понять.
Иноске-сан ведь на самом деле пришел к ней именно за этим: за помощью и пониманием. Одному отпустить «маму» будет очень сложно.
— Все это время ваша мама провела в плену у демона, Иноске-сан. Он держал ее у себя даже после ее смерти. Все это время она не могла найти покой. Пока вы не погребете ее по всем правилам, она не…
— Думаешь, я правда брошу ее? Вот так возьму и закопаю? — с вызовом кинул Иноске. Мей покачала головой. Хочет того Иноске-сан или нет, она будет стоять на своем до последнего.
— Я думаю, вы освободите ее.
— Я уже освободил ее, — в голосе Иноске скользнула неуверенность. — Я убил этого ублюдка.
— Вы освободили ее плоть. Но не душу. Это другое, Иноске-сан.
Иноске нахмурился еще сильнее. А что, если его мама действительно не хотела бы, чтобы он так же, как тот урод, ее везде с собой таскал? Что, если его мама и правда хочет «освободиться»? Иноске об этом совсем не думал. Она же столько натерпелась. Из-за него, Иноске, тоже. Его мама устала, его маме нужен покой. Вечный. Пусть Иноске и совсем не понимал, что это такое. В отличие от «Рей».
— Я запутался, — честно на выдохе признался он. — Я… Я знаю, что мертвых нужно хоронить. Я знаю, но… Не могу. Я кого угодно закопать могу, но не ее…
— Понимаю, — Мей кивнула. — Иноске-сан, и вы поймите: вашу маму уже не вернуть. Сейчас вам придется ее отпустить. Упокоить. Вы не расстанетесь с ней, Иноске-сан. Вы будете навещать ее, ухаживать за ее могилой, оплакивать. Она всегда будет с вами, Иноске-сан. Знаете, мы можем вместе высадить для нее цветы…
— Я не знаю, какие-она любила цветы. И ты не знаешь.
Мей стушевалась. Иноске будто бы ее совсем не слушал. Будто бы он был уже совсем не здесь — где-то там. Где-то с мамой.
В каморке повисла напряженная тишина. В глазах Иноске снова вспыхнул нездоровый блеск.
— Ей не нужны цветы. Я посажу дуб. Много дубов. Я высажу для нее лес из дубов, — в запальчивой задумчивости пробормотал он. Взгляд его подозрительно забегал. Загорелся. Мей не могла понять: хороший это был знак или… Или Иноске-сану пора было принять очередную дозу выписанных успокоительных. Мей даже могла поделиться своими. Прямо сейчас.
— То есть… Вы согласны со мной? — осторожно спросила было Мей, на что Иноске только хмыкнул. Он и сам уже толком не понимал, с чем он хотел согласиться с «Рей», а в чем хотел упереться до последнего. Иноске и правда запутался. После пробуждения он думал лишь об одном: они с мамой снова будут вместе. Он хотел показать ей самую крутую гору, познакомить со своими самыми крутыми друзьями, рассказать ей о своих самых крутых победах и подвигах… Иноске совсем не думал, а нужно ли это было маме вообще. С каждой фразой «Рей» в его кипящем сознании начинало просыпаться все больше и больше сомнений. Он не хотел мучить маму. Если она хотела «освободиться» и от него, то…
Иноске не упертый баран: освободит, проводит, отпустит. Все ради мамы. Он все сделает ради нее. Надо будет: голыми руками ей могилу выроет. Зубами выгрызет.
Иноске в который раз покосился на «Рей». Его самохваленое чутье подсказывало: ей можно верить. Она тоже беспокоилась о его маме. Она не смотрела на него с жалостью, как на тронутого — как смотрели на него почти все девчонки, что приходили ему менять повязки и задавали одни и те же идиотские вопросы. И все как одна старались не опускать глаза вниз, под кровать — все как одна боялись даже взглянуть на его маму.
— Я совсем не знал свою маму. Я не знаю, как ей будет лучше. Даже ты мою маму знала больше. Может, ты и права. Может, если я вырою ей самую лучшую могилу, ей понравится. Может, действительно…
Иноске затих. Его мягкие черты лица лишь на мгновение обострились.
— Это будет правильно, Иноске-сан. Я… я могу вам помочь проводить ее, — Мей с надеждой взглянула на Иноске-сана. Они и правда могли бы сделать это вместе. Иноске-сан проводил бы свою маму, она бы — несчастную Котоху-чан.
Иноске с сомнением сморгнул, окинув Мей пронзительным оценивающим взглядом. Ей стало не по себе.
— Копать я буду сам, — сразу же уверенно безапелляционно заявил он. — И посажу я тоже все сам. Ты сейчас даже лопату взять не сможешь — переломаешься. Да и не выпустит тебя никто…
— Но… вас же выпустили, — хотела было возразить Мей, на что получила лишь смешок.
— Выпустили, как же. Я, вообще-то, сам!.. Пришлось свою голову там оставить, а под одеяло подушки подложить, чтоб все там думали, что я просто сплю!.. — Иноске чуть было не ударил себя по перебинтованной груди от распершей гордости за собственную природную смекалку, но вовремя одумался. Если его раны снова откроются — такое уже случалось, когда он в первый раз вскочил с кровати, его снова как минимум на день положат в темную холодную пустую комнату — а не хотелось бы. — Вообще, я знаю, была б воля этих женщин, они б меня еще к кровати привязали. Возятся со мной как… Будто им заняться больше нечем!
— Все беспокоятся за вас, Иноске-сан, — спокойно заверила Мей, нисколько не удивленная тем, что Иноске просто-напросто сбежал из собственной палаты. Она уже поняла: от этого странноватого охотника можно было ожидать чего угодно. И не то чтобы ее это пугало.
— Ладно, пойду я. Слышал, к тебе тут придут скоро. Я пока место для мамы поищу. И еще… Еще кое-что. А за тобой я дней через семь приду. Надеюсь, будешь поживее.
— Иноске-сан, вам нужно вернуться в постель, иначе вам может стать хуже, — Мей попыталась выдавить из себя что-то убедительно строгое, но у нее ничего не получилось. Иноске, казалось, пропустил ее предупреждение мимо ушей. Сейчас его совсем не волновали собственные, еще не зажившие раны. Все его мысли крутились вокруг мамы, которая уже ждала его укромно припрятанная в кладовой на этом же этаже.
— Ты, это, выздоравливай тут. Говорят, у тебя с головой не все в порядке, — бросил было на прощание Иноске, неловко почесав макушку. «Подруга» его мамы за весь их разговор ни разу не показалась ему тронутой. Разве что совсем немного.
— У вас тоже, Иноске-сан, — в свою очередь тихо ответила ему Мей и тут же зарделась. — То есть… Про вас тоже такое говорят, Иноске-сан.
— Знаю, — невозмутимо отмахнулся он. — Врут.
Мей успела только сморгнуть — Иноске тут же исчез, не оставив за собой даже дверного скрипа. Она снова осталась одна. Но ненадолго: скоро и правда должна была подойти Суми-сан для осмотра.
Мей снова с головой зарылась в одеяле. Спать теперь совсем не хотелось. Нужно было все обдумать. Через семь дней ей явно станет лучше. Через семь дней она будет совсем готова: в последней раз встретить и проститься с Котохой-чан. Для Мей это было важно. Безумно. Если она отпустит последнее, что связывало ее с ужасами прошлого, может, и сами ужасы наконец перестанут травить ее и тело, и разум? Мей надеялась. Надеялась, что освобождение Котохи-чан освободит и ее. И Иноске.
Ей все еще не верилось в эту страшную шутку судьбы. Не верилось, что Иноске-сан со своей матерью тоже когда-то попался в лапы монстру.
Но во что бы Мей там ни верила, Иноске-сан спасся — демон отпустил его.
Значит и ее, Мей, демон рано или поздно отпустит. Если она будет сильной, если она не сдастся. Как Иноске-сан.
Мей прикрыла глаза. Она не сомневалась, что, когда Иноске-сан снова придет за ней, у него все будет готово: могила вырыта, гроб сделан, дубовая рощица засажена. Нужно только не забыть о ладане — если что, Мей сама достанет. Знает уже, где.
***
На пятый день Мей стало значительно лучше: с разрешения Аой-сан ей даже позволялось ненадолго выходить на улицу. После того, как она выспалась на несколько месяцев вперед, дышалось по-особому легко. Даже ночью: кошмары больше не мучали ее, вместо них ее теперь «мучали» целым списком отваров и настоек, которые ей нужно было пропивать по расписанию. Ежечасно. Мей как никто понимала, что нужно было потерпеть: без этой травяной панацеи, от одного вида которой ее уже невольно начинало мутить, она точно никогда не придет в себя и уж точно Аой-сан никогда больше не допустит ее к работе. К ее пациентам.
Мей знала, что ее помощь была все еще нужна. Пусть Аой-сан при каждой их редкой встрече и пыталась убедить ее в обратном. «Без тебя справляемся», — вместо всяких формальностей и приветствий обычно бросала она, только заходя за порог одиночной «палаты» Мей и опережая все ее осторожные вопросы. Аой-сан явно не считала нужным беспокоить ее всякими подробностями лечения выживших охотников. Единственное, с чем она периодически делилась: «состояние самых тяжелых пациентов по-прежнему стабильное — без улучшений». Мей без лишних расспросов знала, что это значит. Значит, что ни Гию-сан, ни Санеми-сан, ни еще тринадцать других тяжелораненых охотников пока не пришли в себя. Подобные новости уже не вызывали на лице Мей и тени беспокойства. Их состояние стабильно — это главное. По личным прогнозам Мей самые тяжелые их пациенты должны были прийти в себя как минимум через месяц. В лучшем случае. К этому моменту она тоже окончательно должна была прийти в себя: работы будет еще больше, каждому раненому нужен будет особый уход. Особый подход.
Чтобы поставить кого-то на ноги, Мей сама должна была твердо стоять на ногах. Без приступов, припадков, обмороков и ночных кошмаров. Она знала: Аой-сан точно отстранит ее от работы, если Мей даст ей на то хотя бы малейший повод. Сейчас Мей не должна была думать о том, как там без нее справляются остальные медики поместья Бабочки: сейчас Мей должна была думать о себе.
О себе и об Иноске-сане.
Иноске к ней больше не заглядывал, но Мей его и не ждала: раз он сказал, что придет на седьмой день, значит, ждать его стоило ни днем раньше, ни днем позже. До их новой встречи оставалось целых два дня.
Во время очередной своей прогулки Мей заглянула в одну из кладовых — без особого труда нашла там ладан и кадильницу. Она заранее знала, где хранились вещи для обрядов — все в одном месте. Погребение и захоронение скончавшихся охотников обычно проводились быстро и скромно. На длинные ритуальные прощания ни у кого из живых не хватало ни сил, ни времени. Мей присутствовала на одном из подобных погребений: тоже раскуривала вместе со всеми ладан и дышала саднящим легкие едким благовонием.
Тогда на улице было нестерпимо душно.
Сейчас Мей душилась мыслями о новом предстоящем прощальном ритуале. Мей надеялась: скоро свой заслуженный покой обретет не только Котоха-чан, но и она. Она тоже. Вместе с Котохой-чан Мей похоронит все свои лишь временно задремавшие ужасы и кошмары.
Она похоронит Доуму на этот раз навсегда. Отпустит. Аказу же у нее отпустить получилось, ведь так?..
Все прошедшие дни Мей почти не вспоминала Третью Высшую луну. Аказа умер — вместе с ним умерла и ее вынужденная привязанность к нему. Он хотел, чтобы она отпустила его — Мей так и сделала. В отличие от Доумы Аказа больше не являлся к ней: ни во снах, ни наяву.
Ушел. Навсегда ушел. Золотистые глаза его Демона померкли, а тело давно обратилось в прах. Аказа и правда сдержал свое обещание — больше он никогда не побеспокоит ее, не потянет за собой.
Аказы больше нет. С Доумой Мей осталась один на один. Даже во снах, даже в кошмарах — всегда будет только Он и Она. И Его жертвы, на костях которых Он продолжал играться — с Ней. Мей должна была это прервать, прекратить.
Мей ждала, когда за ней придет Иноске-сан.
***
— Ну, что, готова? Накинь что-нибудь, а то околеешь. Придется еще одну яму рыть.
На седьмой день Иноске пробрался к Мей ровно в пять утра после первого же утреннего обхода. Ему как раз успели сделать свежую перевязку и напоить самой разной лечебной дрянью. Настроение у него, судя по его горящей возбужденной ауре, было более чем воодушевленное.
— Иноске-сан, как вы себя чувствуете? — с сомнением спросила Мей, вставая с заправленной постели и, по совету, накидывая поверх юкаты еще и плотное темное хаори.
— Отвратительно, — честно ответил Иноске, будто в доказательство высунув зеленоватый язык. — Ядовитые ягоды в лесу полезнее этого вашего микстурного пойла. Это только вяжет.
— Значит, хорошо, — успокоила себя Мей. Она и правда переживала, что Иноске будет не в состоянии заниматься погребальными делами — все-таки его раны были очень серьезные. Но, кажется, все ее опасения были пустыми: Иноске по крайней мере сейчас выглядел даже бодрее и живее нее.
— Ты, это… — Иноске сморгнул. — Мы с тобой быстро управимся. Могилу я уже вырыл. Самую лучшую — глубокую такую. И дубы посадил. Всего пару лет пройдет — и стеной все зарастет. Красиво будет… Маме понравится.
Мей коротко кивнула. Она не сомневалась, что Иноске решит подготовиться заранее — сделает все для своей мамы сам. Мей только сейчас в темноте заметила в его руках знакомый череп. Наверное, впервые, находясь в одной комнате с Котохой-чан, Мей не почувствовала тупой тревоги, смешанной с уже знакомым тянущим страхом. На душе Мей было спокойно, тихо. Она готовилась к сегодняшнему дню. Готовилась к их последней встрече.
Под помрачневшим взглядом Иноске Мей взяла кадильницу и ладан в мешочке.
— Так и знал, что что-нибудь забуду, — он смачно ударил себя по лбу и тут же тряхнул головой.
— Ничего страшного, Иноске-сан, зато я не забыла, — как можно спокойнее проговорила Мей, подходя к двери. — Пойдемте.
Иноске медлить не стал. Первым высунул голову в коридор и тут же метнул решительный взгляд на Мей. А затем на маму, которую крепко сжимал в руках.
— Ага. Хватит трепаться. Мама заждалась.
Поместье Бабочки они покинули без всякого шума. Мей тихо радовалась, что им так и не удалось никому попасться на глаза — уже большая удача. Если бы их поймали, прощание с Котохой-чан точно пришлось бы отложить. По спине Мей уже не в первый раз проходил противный холодок, стоило ей только задуматься, что им обоим могла устроить Аой-сан за их утренний «побег»…
Солнце между тем уже замаячило на горизонте, опаляя небо розоватым слабым светом. Мей была рада, что идти им пришлось не по потемкам — она бы точно где-нибудь навернулась и подняла шум. Перед выходом Мей несколько раз успела предупредить Иноске, что бежать они никуда не будут — пойдут быстрым шагом. Иноске-сану, что бы он сейчас ни думал, нельзя было переутомляться. Да и торопиться было некуда — у них было как минимум полтора часа на все дела. Успеют. Иноске, на удивление, не стал в этом перечить. Сразу смекнул: если хилая полуобморочная «Рей» откинется уже по пути — у них будут проблемы.
Стоило им выйти за пределы штаба, Мей невольно замешкалась. Взволновалась. Все еще сложно было свыкнуться с мыслью, что ни штабу, ни ей больше ничего не угрожало: бояться больше было нечего — на штаб больше никто не нападет, а ее никто не утащит за собой прямиком в преисподнюю. Мей шла за Иноске, не сводя взгляда с его перебинтованной спины. Он, в отличие от нее, и не подумал накинуть хотя бы больничную пижаму.
Никто из них за всю дорогу так и не обронил ни слова. Мей вслушивалась в собственные шаги и редкий шум листвы. Росистая высокая трава противно липла к хаори.
По лесу растекалась замогильная тишина, которую не хотелось нарушать даже собственным едва слышным дыханием. Хотелось идти-идти-идти. И молчать.
— Я нашел это место еще давно. Тренировался здесь, — хмуро бросил Иноске не оборачиваясь, когда они зашли в небольшую рощицу. — Маме должно понравиться. Тут ведь хорошо, скажи?
— Да, — согласилась Мей. Наверное, она была бы не прочь побродить здесь как-нибудь одна. Ее глаз уже по пути успел зацепиться за знакомые травы, которые можно было бы засушить и сделать из них еще настоек. Настоек, от которых у Иноске-сана точно больше не будет вязать и зеленеть язык.
— Почти пришли, — бросил Иноске, резко дернув широкими плечами. Мей нахмурилась.
— Вас знобит, Иноске-сан? Вам нехорошо? — в голосе Мей впервые за утро проснулось волнение. В сознании — сомнение. Может, зря они вообще все это затеяли? Нет, Мей тут же отмела эту мысль. Иноске-сана нельзя было оставлять одного с этой ношей, за ним нужно было присмотреть. Не бросать.
Они вместе отпустят Котоху-чан, маму. Отпустят сегодня, сейчас. Не будут больше ждать.
— Да, — тем временем честно ответил Иноске, остановившись и бросив на Мей пристальный взгляд. — Просто потряхивает немного. Не от болячек.
— Хорошо, — неуверенно протянула Мей.
— Ага, — зачем-то кинул Иноске, переведя взгляд на высокие густые кусты, выросшие прямо перед его лицом. Наконец-то дошли. Эта травянистая плотная «дверь» Иноске особенно понравилась в их тайном лесном склепе. В новом мамином доме. — Ты там осторожнее, в могилу не угоди. Я где-то с тебя ростом ее выкопал. Пять дней копал.
Иноске шагнул первым, разведя хлесткие ветви перед собой руками. Мей быстро прошмыгнула следом за ним. И тут же охнула.
О глубине могилы Иноске нисколько не преувеличил — в ней легко можно было закопать человека в полный рост. И не одного.
Мей, осторожно держась за кусты, обошла вырытую яму и кучи земли, одна из которых тоже была где-то с ее рост. Мей осмотрелась, прислушалась. Место и правда было красивым, а главное закрытым: повсюду плотно разросся можжевельник, а по самым краям рощицы уже были посажены дубовые саженцы. Рядом с ямой стоял огромный камень, больше похожий на грубый валун, с высеченным именем.
«Котоха Хашибира».
— Я тут подумал: я даже не знаю, когда она умерла, сколько ей было лет… Я ничего не знаю о своей маме. Кроме имени.
Мей обернулась. Иноске, бережно держа в руках череп, тоже не отрываясь рассматривал самодельную могильную плиту, будто видел ее впервые.
— Ваша мама очень любила вас — вы это знаете.
— Не знаю.
— Ваш нюх разве подводит вас? — Мей сощурилась. Иноске непонимающе покосился на нее. Нахмурился.
Мей поежилась: здесь, в лесу, казалось, было еще холоднее, чем в штабе.
— Я не знаю, любил ли я ее, — Иноске поджал губы, взгляд его совсем помрачнел. Чувства, бурлящие где-то под ребрами, уже который день разрывали его нутро больнее незаживающих ран. Он слишком долго думал, что мамы у него никогда и не было, что мама его бросила. Он слишком много злился. Злился на нее.
Напрасно, значит. Все это было напрасно.
— Вы сделали ей лучшую могилу, Иноске-сан, — тем временем тихо проронила Мей.
— А то, — кивнул он. И тут же посерьезнел. — Давай.
Мей молча опустилась на землю, стала готовить к раскуриванию ладан. В нос почти сразу, стоило ей развязать мешочек, ударил терпкий земляной запах. Мей выдохнула. По телу прошлась дрожь. Ее тоже знобило — как и Иноске. От волнения. Иноске между тем положил череп на землю и нырнул в могильную яму. Потоптался там с минуту.
Зажечь и раскурить ладан у Мей получилось не сразу. Утром в лесу было все еще очень влажно. Ее хаори так точно придется сушить, когда они вернутся.
Пока Мей занималась ритуальными приготовлениями, Иноске успел выбраться назад и ненадолго скрыться в кустах. Достал откуда-то припрятанную лопату и самодельный гроб, больше похожий на деревянную коробку.
Ни Мей, ни он так и не обронили больше ни слова. Вставшее солнце добралось уже до их скрытой кустарником рощицы. Нужно было торопиться, не затягивать.
Как только Иноске закончил с могилой, Мей подошла к нему. Склонила голову.
— Воскурите и помолитесь, Иноске-сан, — Мей протянула кадильницу с ладаном. Иноске взглянул на нее с непониманием. — Попрощайтесь, — тихо добавила Мей, бросая взгляд на коробку, в которой уже лежала молчаливо-смиренная Котоха-чан, заждавшаяся своей скромной погребальной церемонии.
Мей застыла рядом с Иноске, начала про себя нашептывать сутры. Ждать своей короткой очереди прощания.
Они оба быстро потеряли счет времени, одурманенные смертным удушливым благовонием и таинством прощания. Иноске прикрыл глаза, передав пахучий раскуренный ладан обратно Мей.
Мей взглянула в пустые глазницы умершей исстрадавшейся неупокоенной души — и не подумала боязливо отвести глаза. Вместе с ней, вместе с Котохой-чан она когда-то пережила живые ужасы. Котоха-чан всегда была рядом. По воле и неволе демона. Их судьбы тоже были связаны.
Связаны до сегодняшнего дня.
Сегодня Мей отпускает ее. Освобождает. Котоха-чан слишком долго ждала своего упокоения.
— Пора, Иноске-сан.
Иноске дернулся, будто проснулся. Тряхнул головой. Взял останки в деревянном гробике и нырнул с ними в могилу.
Мей в который раз поежилась. Обратно Иноске вылез уже один.
— Я быстро, вот увидишь, — схватился он за лопату и принялся закидывать яму землей. Мей хотела было предложить свою помощь, поработать вместо него — у нее ведь, в отличие от Иноске, хотя бы не было тяжелых ран, которые в любой момент могли открыться, но все потуги Мей оказались тщетными. Иноске, занятый делом, просто игнорировал ее, совсем не боясь случайно зашибить ее лопатой.
Мей встревоженно следила за каждым его резким движением. За каждым растягивающимся на его напряженном теле бинтом. В голове крутилась лишь одна беспокойная мысль: лишь бы не открылись раны… Лишь бы не… У Мей с собой был взят лишь нашатырь — на всякий случай, если Иноске правда станет плохо.
— Хватит на меня так пялиться, сбиваешь, — буркнул он, с шумным вздохом втыкая лопату в землю. Осталось меньше половины, и лучшая могила будет готова.
— Я переживаю за вас, Иноске-сан. Вы же сами знаете, что вам вообще нельзя перенапрягаться. Пожалуйста, отдайте мне лопату, я сама могу…
Иноске лишь предупреждающе вытянул свободную руку перед Мей. Еще чего: чтобы он уступил такое важное дело какой-то полуобморочной. Он сам. Он все сделает сам. Для мамы же старается.
— Это я слышал уже. Лучше сядь, а то я ж и тебя случайно уложу.
Иноске продолжил в одиночестве пыхтеть над могилой. Таинство смерти утекало, рассыпалось в горстях иссушенной земли, которой Иноске так старательно закидывал мамино место упокоения. Мей, осевшая рядом у могилы, только сейчас заметила, что в лесу уже давно запели птицы. Все проснулись.
У нее же по спине прошелся легкий холодок. Мей больше не думала ни о Котохе-чан, ни о свободе, ни об их прощальном отпущении. Сейчас Мей позволяла себе думать и молиться только за то, чтобы Иноске-сан сам ненароком не оступился и не угодил в свою же могилу — поломает он себе и без того переломанные кости.
Мей считала каждый рваный вздох, каждый замах. Считала и не могла остановиться. Иноске-сан все не мог остановиться.
Казалось, время замерло вместе с застоявшимся сентябрьским утром. Замерло вместе с ними. Замерло вместе с наконец почившей Котохой Хашибирой.
— Я говорил, что я лучший могильщик, — Иноске наконец смахнул льющийся пот со лба и, слегка пошатываясь, завалился рядом с Мей, которая все это время не сводила с него сосредоточенного взгляда. Губы Иноске растянулись в глупой улыбке. А затем по его лицу вместе с потом побежала первая дорожка слез.
— Прощай, мама.
