Аппетиты

— Санеми-сан, завтра вы освобождаете эту палату. Санеми ничего не ответил, лишь на мгновение скосил на Мей полный безразличия взгляд. Что, судя по его анализам, завтра он переезжает на кладбище? Не то чтобы Санеми был очень расстроен этой новостью. Санеми было очень даже все равно. Ему было плевать — как плевать и на все остальное, что происходило вокруг него последние недели. Даже крутящаяся рядом Мей, делавшая ему перевязки и с явным трудом вливавшая в него пахучие настойки, обтиравшая его вонючими тряпками, больше не вызывала в нем совершенно ничего. Ни желания накричать, ни желания придушить, ни желания сломать об нее многострадальную табуретку. Ничего. Санеми уже давно не хотелось совершенно ничего. Врать самому себе — в первую очередь. Его больше не интересовало, чем там жил без него штаб, что тут задумала эта демоническая девка — Санеми вдруг осознал, что для него это все давно стало совсем не важным. Неважным, пустым и бессмысленным. Как его жизнь. Санеми больше не за что было цепляться — все умерло. Он умер — еще там, во время битвы, когда на его собственных трясущихся от бессилия руках развеялся прах последнего человека, ради которого он жил и сражался с демоническими ублюдками. В жизни Санеми больше не было ни младшего брата, ни демонов. Ничего не было. Пустота. Тишина. Холод. Не пришла на его праздник жизни только смерть. — Какуши завтра помогут вам перебраться домой, я все подготовлю. А сейчас давайте-ка выпьем пару отваров. Мей опустилась рядом на постель Санеми, помогла ему сесть. Он и не подумал сопротивляться — бессмысленно. Играть перед этой девкой грозного несгибаемого Столпа Ветра уже было бессмысленно. Она ведь все понимала — Санеми видел по глазам. Оно и к лучшему. Он наконец проиграл. Санеми даже не поморщился, когда Мей влила в него очередной полный стакан какой-то мутной горькой дряни, вяжущей язык. Не рявкнул он даже тогда, когда с него стали снимать прилипшие бинты на ранах и обмазывать обжигающей склизкой мазью — совсем не по его заученному расписанию. Мей делала с ним все, что считала нужным, а он считал нужным этому не сопротивляться. Убогий, слишком уж шаткий для них обоих компромисс. Мей, в который раз проходясь мазью по краям начинавших затягиваться ран, тщетно хотела услышать от Санеми хоть что-нибудь: хоть брань, хоть бессвязный негодующий бубнеж или же уже привычные угрозы. Мей очень хотела бы услышать того самого, уже знакомого ей Санеми-сана — грубого, резкого, вспыльчивого — до одури живого. Но Мей понимала — как никто понимала — сейчас это было невозможно. Сначала Санеми-сана нужно было вылечить. Вылечить раны, до которых не могла добраться ни одна заживляющая мазь. Мей уже не первый день билась над новым планом лечения. И не первый же день билась, чтобы беспокойная Аой-сан все-таки доверилась и развязала ей руки. — Нет. Это против правил. Да и своими экспериментами ты его только сильнее покалечишь. Он и так после твоих «осмотров» больше ни с кем не разговаривает. Даже настойками больше не кидается. Что ты вообще с ним сделала, а? Сломала нам Столпа. Каждый их разговор о методах лечения Санеми Шинадзугавы начинался и заканчивался примерно одинаково — ничем. Каждый из них продолжал стоять на своем, никто не хотел уступать. Аой не хотела давать Мей слишком много пусть и временных полномочий, не хотела, чтобы та с головой уходила в слишком уж тяжелый, во всех смыслах неподъемный случай. Мей же не хотела сдаваться после первых же неудач и пускать лечение Санеми-сана на самотек — хоронить Санеми-сана заживо. Нет. У него еще был шанс. Она знала наверняка — по себе знала. — Аой-сан, вы же понимаете, что дело совсем не в моем лечении и не в его ранениях. У Санеми-сана глубокое расстройство, Санеми-сану нужно… — Ему нужно, чтобы ты оставила его в покое. Все, хватит. — Вы правы, Аой-сан, хватит. Вы сами все понимаете: если так продолжится, Санеми-сан долго не протянет. Сейчас Санеми-сану совсем не становится лучше. И не станет, если мы не… — Думаешь, если ты будешь вокруг него бегать, что-то изменишь? Аой злилась. Злилась на Мей, что так спокойно говорила об обреченности Санеми-сана; злилась на саму себя, что ничего не могла поделать с этой самой обреченностью. Она и без откровений Мей прекрасно знала, что Санеми-сану осталось недолго: делай-не делай ты ему перевязки. В его анализах не было и намека на положительную динамику, в палату его заглядывали все реже и реже. Будто уже приготовились к неизбежному. Санеми и правда больше ни на кого и ни на что не реагировал. Умер — душой, разумом уж точно. — Я не собираюсь вокруг него бегать, Аой-сан, — Мей безумно хотела достучаться если и не до Санеми-сана, то хотя бы до Аой-сан. Она же тоже должна была уже понять: выхода у них не было. С Санеми-саном нужно было что-то делать. Без промедлений и сомнений. Цепляться за любые, даже самые мизерные шансы. — Я собираюсь вылечить его. Поверьте мне, я понимаю Санеми-сана. Я знаю, каково это: не хотеть жить. Аой на подобные выпады только поджимала губы. Тупое бессилие перед простыми, понятными словами Мей вымораживало до зубовного скрежета. Аой не хотела признавать собственное поражение, не хотела принимать собственную слабость. Аой не хотела признавать, что Мей была права: мертвых, безысходно обреченных она понимала лучше, чем кто бы то ни было. Мей понимала, по крайней мере, догадывалась, что творилось с Санеми-саном. Аой же — нет. — И какой смысл, что ты будешь выхаживать его дома? Что изменится? Мей не любила загадывать. Аой любила конкретику. — Санеми-сана нужно встряхнуть. Во всех смыслах. Я постараюсь сделать все для этого возможное, Аой-сан. Я не могу ничего обещать, но… — И не надо. Пустых обещаний от тебя никто не просит. Мей знала: рано или поздно Аой-сан дала бы добро на «сомнительный заведомо провальный эксперимент». Делать было нечего. Состояние Санеми было стабильно — стабильно ухудшалось. Если раньше он хотя бы пытался сам есть и жестко пресекал любые попытки ему помочь, то теперь его буквально кормили с ложечки. Мей кормила. Санеми не сопротивлялся. Это пугало. Санеми и правда был будто сломан. Мертв — внутри. Аой не было смысла отрицать очевидное. Санеми Шинадзугава тоже тронулся. Неудивительно, что Мей первая успела это понять. То, что Мей целых две недели продержалась с Санеми, о многом говорило. Более того, в перерывах между своей одной беспрерывной сменой, она успевала еще и наведываться к другим своим «старым» пациентам: узнавать, как у них шли успехи в реабилитации. Аой видела: Мей была более чем в порядке. Уход за Санеми-саном ее нисколько не подкосил. Мей стала даже более собранной и сосредоточенной — по крайней мере, именно это бросилось в глаза Аой на паре совместных обходов. Как она ни старалась отыскать объективные причины окончательно отказать Мей в смене метода лечения, на ум ей ничего не приходило. Мей можно было доверять. Мей действительно хотела помочь. Это она уже успела доказать и словом, и делом. Аой нечего было противопоставить, они ничего не теряли. Потерять они могли только Санеми. Наверное, Аой бы как врач не простила себе, если бы они не испробовали все возможное, чтобы вернуть Санеми к жизни. Они должны были постараться, они должны были попытаться. Мей должна была. «Ничего не обещай. Ни мне, ни себе, ни ему» — вместо согласия бросила как-то Аой, поджидая Мей у палаты Санеми. Мей тогда ничего не ответила, лишь коротко кивнула. На следующий день Аой распорядилась, чтобы свободные какуши подготовили вместе с Мей Санеми-сана к «переезду». И даже на эту новость Санеми не стал возражать. Он продолжал лежать, тупо уставившись в потолок, и лишь изредка позволял Мей проводить с ним необходимые процедуры. — Санеми-сан, не волнуйтесь, к вашему возвращению все подготовят. Дома вам будет попроще. И мне тоже. У вас ведь там тоже есть деревянный потолок, да? Отлично. А то здесь вы, наверное, уже все трещины пересчитали. Вам нужна смена обстановки, Санеми-сан. Вам нужно… вернуться домой. Мей привыкла забивать пустую тишину в палате Санеми своими разговорами. Мей очень хотела бы услышать что-то в ответ, но понимала, что сейчас на это надеяться было бы очень глупо. Санеми-сан не мог заставить себя даже самостоятельно сесть — не то что вовлечься в совершенно безынтересную ему беседу. Мей уже привыкла разговаривать сама с собой, со стенами — последние во время ее монологов, по крайней мере, не так сильно на нее же давили. — Санеми-сан, я понимаю, что вы мне сейчас не ответите, но я должна вас спросить: вы же будете не против, если я временно поживу у вас? Пока вы не поправитесь, конечно. Знаете, теперь вы будете у меня единственным пациентом… Я обещала Аой-сан ни на шаг от вас не отходить. Вам придется потерпеть меня немного дольше, чем планировалось, Санеми-сан. Мне жаль, но это лишь вынужденная мера, правда. Как только вам станет лучше, мы сразу же с вами расстанемся. Обещаю. Мей была уверена: она ждала «переезда» больше, чем Санеми-сан. Волновалась — тоже. Ее совсем не смущало, что жить она теперь будет, пусть и временно, но в доме человека, который наверняка меньше всего на свете хотел бы принимать у себя гостью вроде нее. Что ж, Санеми-сану придется потерпеть. И ее, и ее потуги вытянуть из него последние вздохи жизни. Выбора у него не было.

***

Мей едва не заблудилась, бегая по штабу в поисках поместья Шинадзугавы. Она вымученно выдохнула только тогда, когда перед глазами наконец показался самый обычный дом с пристройками, ни капельки не похожий на зловещее логово грозного и страшного Столпа Ветра. Обычный дом — он не многим отличался от дома Убуяшики-сама: та же планировка. Даже сад во дворе имелся. Не такой пышный и ухоженный, конечно, но все же. Первое впечатление о своем временном жилище и месте работы Мей очень даже обнадежило. Здесь она точно сможет сосредоточиться только на Санеми-сане — посвятит ему каждую свободную и несвободную минуту. — А у вас здесь уютненько. Простите, Санеми-сан, я немного припозднилась, — крикнула она, только зайдя в коридор с корзинкой трав, из которых она уже на вечер запланировала приготовить нужные настойки. Мей быстро нашла комнату, где лежал Санеми-сан. Казалось бы, не изменилось ровным счетом ничего: он так же не обращал ни на что внимания, цепляясь мертвым взглядом лишь за трещины на потолке. Даже когда Мей подошла к нему и приложила ладонь к его лбу, он не покривился, не сморгнул. Мей выдохнула. Жара не было. Состояние ее пациента и правда было стабильно, но ее это нисколько не радовало. Раны Санеми уже давно начали затягиваться, он давно уже должен был начать сам себя обслуживать, пытаться встать, заговорить. Но, кажется, чем лучше ему становилось, тем глубже Санеми уходил в себя. Падал, снова и снова ломаясь изнутри. Мей понимала: с такими неутешительными подвижками он навсегда мог остаться прикованным к постели. И сейчас такой расклад, видимо, Санеми-сана более чем устраивал. — Знаете, я думала, вам понравится идея с переездом. Дома… оно всегда спокойнее, правда? Быстрей пойдете на поправку. Ну, или умирать вам тут будет всяко легче, чем в больнице. Я знаю, вам ведь там совсем не нравилось. Мей замолчала. Она уже не в первый раз заговаривала с Санеми о смерти, как о чем-то простом и ясном только им двоим. Мей видела в глазах Санеми не только мертвую пустоту — она видела смирение. Санеми не хотел жить и не хотел бороться за свою же жизнь. Санеми лишь хотел, чтобы это все закончилось. Плевать уже, как именно. — Оставь меня, — хрипло, одними губами выдавил из себя он, не поворачивая головы. Мей вздрогнула. Это было первое, что сказал Санеми спустя две недели тяжелого молчания — нашел в себе силы хотя бы на это. Сейчас он наконец дома, сейчас он хотел побыть один. — Нет, Санеми-сан, — Мей нахмурилась. Санеми моргнул. В который раз убедился, что эта пришибленная дура не понимала ни слов, ни угроз, ни замахов табуреткой. Мей опустилась на пол. — Я уже говорила вам: я не уйду, Санеми-сан. Слышите меня? Мей отложила корзинку с травами, которую захватила еще в госпитале, и посмотрела Санеми прямо в глаза. Он слышал ее. Слышал и слушал. Пытался понять, почему она все никак не отвязывалась от него. Его ведь перевели домой потому, что в его лечении больше не видели смысла. В их склоках и пустых перепалках тоже теперь больше не было никакого смысла. — Знаете, когда я была у демонов, я тоже хотела умереть. Я не хотела жить по чьей-то прихоти. В моей жизни больше не было никакого смысла. Я была… как вы, Санеми-сан. Просто лежала и считала каждую трещинку на потолке, пока демон перевязывал мои раны, обмывал мое тело, кормил… Тот демон хотел, чтобы я жила. Тогда я чувствовала себя кем-то вроде зверька, с которым игрался сначала один «хозяин», а затем… Затем меня передарили другому. Передарили тому, кто вообще не знал, что со мной делать: как играть. Я выжила только потому, что ему так захотелось. И знаете, даже находясь на грани смерти, больше всего на свете я тогда хотела снова оказаться дома. Я хотела умереть не в лапах демона — дома. Конечно, тогда глупо было думать о подобном. Глупое желание. Санеми-сан, я сказала, что понимаю вас не потому, что сейчас вы — мой зверек, а я — ваш временный хозяин. Я понимаю вас, потому что когда-то меня тоже заставляли жить. Санеми-сан, я не знаю, почему, но понимаю, что сейчас вы хотите умереть. Хотите, но не можете: я вижу, вас тоже что-то держит. Санеми-сан, вам тяжело. Я прошу вас: зацепитесь хотя бы за меня. Вы ведь правда ненавидите меня? Вы же думаете, что это из-за меня демоны нашли и напали на штаб — вы ведь в этом подозреваете меня? Вы всегда не доверяли мне. Санеми-сан, я знаю, вы и сами помните: вы лично обещали запереть меня в карцере уже за то, что я втерлась в доверие самому Оякате-сама. Я знаю, вы тоже хотели бы во всем разобраться — вы все еще хотите разобраться со мной. Пожалуйста, зацепитесь хотя бы за это. Я не уйду. Я не оставлю вас, пока вы сами не прогоните меня. Слышите? Санеми слышал. Слышал и молчал. Она знала, что сейчас он не прогонит ее — не сможет. Она знала и пользовалась его тупым бессилием. Чертова девка. Она принимала то, что сейчас он больше не был тем, от кого следовало шарахаться и бежать сверкая пятками. Сейчас он жалок и беспомощен — она видела это и принимала на вооружение. В ее глазах не не было жалости, не было насмешки — лишь понимание. Санеми это видел. И ни черта ему от этого было не легче. — Мне все равно, — снова раздался хрип. Мей поднесла к пересохшим губам Санеми стакан с водой. — Это неправда. Вы устали, Санеми-сан. Вы устали бороться. Я понимаю вас. И я… хочу помочь. Санеми снова сморгнул, отпив еще немного. Мей поставила стакан с водой на столик. Санеми посмотрел на нее уже знакомо — как на дуру. — Не подскажете, где у вас здесь тряпки? Хочу помыть полы, — Мей потянулась, губы растянулись в слабой неловкой полуулыбке. Если бы Санеми сейчас накричал на нее, ее улыбка стала бы только шире. Но увы, ее в очередной раз одарили только красноречивым немым взглядом. — Хорошо, поищу сама. Мей пошла шуметь в быстро найденной уборной, Санеми же остался лежать на разложенном футоне. Лежать и слушать, как гремели тазы и шумела вода — в его доме давно никто так громко и нагло не хозяйничал. Санеми вообще не помнил, когда в этот дом в последний раз ступала нога человека — за все время службы в штабе он и не думал никого зазывать к себе. Он запрещал заявляться сюда даже какушам: готовкой, стиркой и уборкой обычно Санеми занимался сам, не позволяя никому притрагиваться к его вещам. Сейчас от прошлой жизни Санеми, казалось, не осталось совершенно ничего. Ему было совершенно все равно, что какая-то подозрительная девка со своей слезливой историей про демонов сейчас надраивала у него в коридоре полы. Раньше он бы уже давно огрел ее половой тряпкой и вышвырнул вон. Сейчас же Санеми не дернется, даже если она найдет и начнет вычищать его припрятанный клинок. Мей была права: он устал. Устал бороться: и с собой, и с навязчиво упертыми идиотками вроде нее. Как только звон ведер и легкие шаги раздались у его комнаты, внутри Санеми невольно что-то сжалось. Мей с ноги распахнула дверь, в одной руке держа ведро с мыльной водой, в другой — тряпку. Вид у Мей был растрепанный, но вместе с тем не менее сияющий. Она давно не отвлекалась от медицинских дел простой уборкой. Смена деятельности — лучший отдых. Мей не изменяла себе: не забывала заветы бабушки. — Вот, Санеми-сан, сейчас вам и дышать будет полегче — без грязи и пыли. Санеми, поджав губы, снова перевел взгляд в потолок. Уйти в себя так и не получилось: всплески воды и возня Мей били по вискам. Отвлекали. Санеми сдвинул брови: внутри него начало закипать уже давно забытое раздражение. Он злился. Снова злился на эту чокнутую, что сейчас свободно хозяйничала у него дома. — Это… моя тряпка. Мое ведро… Верни на место… — Вы хотите мне помочь, Санеми-сан? Не стоит, я почти закончила, — Мей словно по щелчку оторвалась от мытья пола, повернула голову в сторону футона. Не смогла сдержать глупой улыбки. Снова ее испепелял хмурый колючий взгляд. Снова Санеми-сан смотрел на нее с неприкрытым раздражением — как раньше. По каждой ее напряженной клеточке невольно растеклось тепло. Тепло и облегчение. Санеми-сану сейчас было не все равно, что она хозяйничала у него в доме: он злился. Она — его злила. Это хорошо, это прогресс. — Санеми-сан, не переживайте, я поставлю все на место, — заверила она, выжимая тряпку. — Если не верите, я могу оставить все здесь — у вашей постели. Обещаю, Санеми-сан, из вашего дома ничего не пропадет, пока я здесь. Сами проверите потом. Я… Может, я и жила с демонами, но я не воровка. В этом меня подозревать не надо. На это заверение Санеми ничего не ответил, перевернулся на бок. В комнате теперь пахло свежестью и мылом. Мей как ни в чем не бывало продолжила шерудить тряпкой по углам. — Ого, сколько у вас тут паутины, — Мей согнулась, пытаясь как можно дальше просунуть тряпку за шкаф. — Знаете, я в детстве очень боялась пауков, а моя бабушка всегда стыдила меня за это. Она говорила, что настоящий лекарь не должен ничего бояться. Я тогда совсем не понимала ее… Да и сейчас не особо понимаю. В страхе ведь нет ничего такого — каждый чего-то боится. Бояться пауков может даже тот, кто посвящает свою жизнь спасению людей. Правда, Санеми-сан? Или вы так не считаете? Мей вздохнула, покрасневшими руками выжала тряпку, зачем-то бросив ее обратно отмокать в ведро. Мей снова пристально посмотрела на замолкшего Санеми. — Санеми-сан, а вы случайно не боитесь меня? — Чего?.. — Санеми заерзал, снова перевернулся на спину, повернул голову. В голосе Мей не было и намека на издевку, словно она действительно решила всерьез задаться этим вопросом. Вывести Санеми на чистую воду, расставить наконец все точки над «и». — Раньше я думала, что я вам просто не нравлюсь, — Мей пожала плечами. — Но теперь я понимаю: дело совсем не в этом. Вы совсем не спите, Санеми-сан. Даже ночью вы не можете закрыть глаз — я знаю. Я знаю, почему. Вам страшно, Санеми-сан. — Дура, — Санеми бросил на нее уничтожающий взгляд. За свою жизнь он много двинутых повидал, но эта… Действительно, демоническая девка — лучше и не скажешь. Санеми совсем не понимал ее. Не понимал, почему она от него никак не отвалит; не понимал, чего она вообще добивалась своим пустым трепом и убогими попытками вывести его из себя. Санеми не собирался сдаваться, не собирался играть по ее правилам. Он не будет перед ней унижаться — она перебьется. — Я знаю, что могу ошибаться, — задумчиво протянула Мей, взяв ведро в руки: с уборкой она наконец закончила. — Как и вы, Санеми-сан. Знаете, чем больше я провожу с вами времени, тем сильнее убеждаюсь, что у нас с вами один диагноз. Вам так не кажется? Санеми задрал голову в потолок. Эта дура наверняка и сама не понимала, что несла. Санеми бесила и раздражала ее «услужливая» снисходительность. Санеми злило, что она вела себя с ним так, будто знала, что творилось у него на душе. Будто она и правда знала, как ему помочь. Нет. Санеми был уверен: ему уже помочь никто не мог — даже он сам. Поздно. Незачем. — Знаете, я буду спать с вами, — так и не дождавшись ответа, Мей потерла влажные руки. — Я пока убиралась, нашла у вас еще один футон. Надеюсь, вы не будете против. У вас большая комната, Санеми-сан. Я постелю себе вон в том углу. Мей широко улыбнулась, давая понять, что выбора у Санеми-сана особо не было: футон она сюда притащит, как только подсохнет пол. — Постели себе в карцере. — Я подожду, когда это сделаете лично вы. Мей подняла ведро и поплелась вон из комнаты. Она знала: нервировать Санеми-сана нужно дозированно — иначе она добьется совсем противного эффекта. — Я скоро вернусь, Санеми-сан. Отдохните пока. Только выйдя за дверь, Мей тут же прислонилась к стене. Задумалась. Все шло хорошо — по плану. Дома Санеми-сану должно стать полегче — дома у него будет больше поводов беситься на нее. Дома у Санеми-сана будет больше поводов почувствовать себя живым.

***

На очередную перевязку Санеми дался только после часового «отчета» о том, какие целебные травы Мей уже успела найти и насобирать вблизи штаба. Увлеченная своим же монологом, она ни на секунду не давала себе передохнуть — дать выдохнуть Санеми-сану. Мей говорила-говорила-говорила, попутно заканчивая с приготовлениями последних отваров. — Достала. — Как скажете, Санеми-сан, — Мей лишь понимающе кивнула и подскочила к нему с уже готовыми растворами и бинтами. Теперь перевязки проходили легче и для Мей, и для Санеми. Раны и правда продолжали затягиваться, последние же загноения она удаляла несколько дней назад. — Идете на поправку, Санеми-сан, — делая последнюю завязку на груди, пробормотала Мей. Санеми будто не услышал. Он все еще злился на то, что так спокойно позволял этой девке прикасаться к себе, что все еще так и не исполнил ни одной из своих угроз. Поэтому она совсем не боялась его — в ее глазах Санеми выглядел просто слабаком и пустословом. Санеми такое положение дел не устраивало. Но выпроводить Мей из собственного дома он не мог. Его тело за последние недели будто пригвоздило к постели. Санеми совсем ничего не чувствовал. Только тупое бессилие, когда в него снова и снова вливали пахучие отвары и делали ему перевязки. Санеми хотел бы вскипятиться, наорать, снова швырнуться какой-нибудь табуреткой — хоть чем-нибудь, но… не мог. — Санеми-сан, вы любите тушеную рыбу? — вдруг спросила Мей, складывая оставшиеся чистые бинты в отдельный принесенный ящик. — Чего?.. — Санеми тупо покосился на Мей, не до конца понимая, к чему она вообще клонила. — Я обещала приготовить Гию-сану мабуну с дайконом. Могу приготовить и на вас. Если вам такое нравится, конечно. — Жрите сами ва-… — Я поняла вас, Санеми-сан, — нетерпеливо перебила его Мей и улыбнулась. — Значит, вам я приготовлю как обычно — кашу. Хорошо? — Нет, — глухо рявкнул Санеми. Мей выжидающе на него уставилась. — Что «нет»? У вас появились какие-то пожелания? Не стесняйтесь, Санеми-сан. Может, вы хотели бы что-нибудь особенное? Что вам нравится, Санеми-сан? Если не хотите говорить, я могу спросить у Гию-сана. Вы же вроде бы друзья, верно? Санеми стиснул зубы. Нет-нет-нет, она не могла быть такой тупой — она притворялась, специально играла на его нервах — Санеми не тупой. — Ты не будешь готовить на моей кухне, — но почему-то Санеми продолжал вестись на все ее крючки-уловки. — Мне позвать кого-нибудь другого? — Нет. Противостояние в очередной раз зашло в тупик. Мей покачала головой: Санеми-сан явно не понимал, чего он сам хотел. Упрямый проблемный пациент. Тяжелый интересный случай. — Тогда что вы будете ужинать, Санеми-сан? — поинтересовалась Мей, обводя рассеянным взглядом комнату. — Я не голоден, — выплюнул Санеми, тут же почувствовав себя полнейшим идиотом. Зачем он вообще отвечал на ее вопросы? Это же… всего лишь провокация. Они оба знали, что он будет есть и пить то, что она ему принесет — другого выбора у Санеми не было и не будет. Помирать от голода он все еще не собирался. Он вообще не собирался помирать. — Это плохо. Но поправимо, — между тем пробормотала Мей, откладывая старые бинты в принесенный таз. Следующие минут десять она собиралась в полной тишине, мысленно обдумывая, что же она начнет готовить к ужину первым. Санеми снова делал вид, что его в этой комнате не существовало — сейчас Мей это уже не особо задевало. Мей было важно, чтобы Санеми-сан хотя бы изредка вступал с ней в разговоры, пререкался, грубил, угрожал. Постоянного напряжения между ними и она бы долго не вынесла. — Зачем… Ты это делаешь? — бросил Санеми, когда Мей уже собралась уходить — оставить его одного со своими мыслями на пару часов. Мей обернулась словно по приказу. — Делаю «что»?.. — казалось, она действительно не поняла вопроса. — Убираешься здесь, готовишь, играешь тут передо мной няньку, врачиху — зачем? Мей снова улыбнулась. То, что Санеми-сан начал думать над подобными вопросами — прогресс. — Это — часть лечения, Санеми-сан. А еще я знаю, что вам бы не понравилось, если бы я позвала сюда кого-нибудь мне в помощь. Вы же не любите незваных гостей у себя дома, верно? Это стресс, это нервы. А вам нельзя лишний раз волноваться, Санеми-сан, понимаете? Повисла пауза. О да, Санеми понимал. Санеми не понимал только одного. — Тогда какого черта здесь забыла ты? — резким тоном выдавил из себя он. Ее он хотел бы видеть дома при себе явно в последнюю очередь. Она это знала — они оба это знали. Но Мей продолжала строить из себя наивную идиотку — продолжала играть с ним, сколько бы он ее ни слал куда подальше, сколько бы он ее ни игнорировал. Сколько бы он ей ни проигрывал. Эта тупая безысходность выводила больше всего. Он был открыт для нее, понятен — как бы он ни старался скрыться, отстраниться. Эта пришибленная везде его достанет — сама покалечится, но душу из него вытрясет. Вытащит. — Я — это другое, Санеми-сан, — губы Мей снова растянулись в многозначительной полуулыбке. Санеми едва слышно выдохнул: эта отбитая была совсем безнадежна. Совсем не понимала, что городила. Противоречила сама себе. В который уже раз. — Я не разрешал тебе… — Вы уже разрешили, Санеми-сан, — возразила Мей. — Если бы вам действительно не нравилось, что я пришла к вам в дом, меня бы уже давно здесь не было. Санеми-сан, вы можете встать. Можете подойти ко мне. Можете взять меня за шею, и… Проводить до двери. Но вы не хотите этого. Рано или поздно ваше тело полностью восстановится. Но вы все равно ничего не сможете со мной сделать. Потому что дело совсем не в ваших ранах — вы и сами это знаете. Поэтому я здесь. Поэтому вы не хотите, чтобы я уходила. Вам нужна помощь, Санеми-сан. Но вы не хотите о ней просить — потому что просить вам ее не у кого. В комнате повисла тишина — но не мертвая, как раньше: напряженная. Санеми сжал края простыни — все, на что он сейчас был способен. Мей это знала — видела его слабости насквозь и совсем не хотела закрывать на них глаза. Наоборот она будто с нездоровым интересом изучала каждую перемену его ущербного состояния. Унизительно, отвратительно. Но Санеми было плевать — он не знал, куда еще ниже ему было падать. Теперь он не мог дать отпор даже какой-то демонической девке. Вернее, не хотел. Что было еще хуже. Лучше бы он и правда остался лежачим инвалидом, чем просто лежачим идиотом. Мей тем временем начала стелить себе в другом конце комнаты — все-таки действительно где-то отрыла уже потрепанный временем футон. Санеми старался вовсе не смотреть в ее сторону. — Санеми-сан, скажите, после того, как вы начали принимать мои отвары, вам все еще снятся кошмары? Молчание. Выдох. — Значит, придется повысить концентрацию… — пробормотала про себя Мей, взбивая подушку. — Санеми-сан, вы же не против, если я вечером отлучусь к Гию-сану? Я быстро, мне нужно просто… — Можешь не возвращаться. Мей мотнула головой, покраснев. — Думаю, если я останусь у Гию-сана, будет неловко. Да и… Я уже ему сказала, что теперь живу с вами. Ему это не очень понравилось. Он за вас очень переживает. — Что ты ему там про меня наплела? — не выдержав, Санеми недобро зыркнул. — Ничего, — Мей качнула головой. — Только то, что вы так и не смогли попасть в меня табуреткой, потому что были слишком слабы. Гию-сан был… удивлен. — Я… не слабак… — процедил Санеми. Сейчас он должен был очень и очень пожалеть, что в его комнате не было ни стульев, ни табуреток. Да даже если бы и были, Санеми бы точно побрезговал кидать в Мей своими же вещами. Еще чинить потом все из-за этой — нет уж… — Хорошо, я передам ему. Гию-сана, кстати, скоро совсем выпишут — через две недели. Может, он и к вам сможет заглянуть. Проведать. И мы сможем вместе приготовить ужин. Гию-сану нужно будет попрактиковаться — одной рукой ему готовить будет сложновато, но он обещал, что кроме лосося приготовит для меня еще и данго. Бабушка в детстве часто прятала от меня сладости. А вы, Санеми-сан, любите сладкое? Санеми закатил глаза. Как же он устал слушать ее бредни… Она и правда вместе с Гию собралась угробить его кухню? Гию там в больнице тоже все последние мозги пилюлями вытравили? Или это они просто вдвоем решили довести его до белого каления? Чтобы он наконец встал — чтобы он им обоим врезал. — У вас ничего не получится, — бесцветным тоном выдавил из себя Санеми. Мей продолжительно посмотрела на него. Качнула головой. — Мы постараемся, Санеми-сан, — ответила она, прекрасно понимая: говорили они сейчас каждый о своем, но думали явно об одном и том же. Конечно, Гию-сан не был близким другом Санеми-сана. Но Гию-сан был явно ему небезразличен. — Сейчас я заварю вам отвар. — Я не… — хотел было рявкнуть Санеми, но замолк, поймав на себе тяжелый непроницаемый взгляд Мей. Она и правда не собиралась с ним нянчиться — она собиралась его лечить. — Санеми-сан, мы это уже проходили. Будете упрямиться — придется прописать вам уколы. Приятного в этом будет мало: и для меня, и для вас. — Он, что, правда поверил тебе? Мей в который раз поняла Санеми с полуслова. В который раз поспешила разочаровать его своим ответом. — Да. Я рассказала Гию-сану все. Рассказала, что произошло в ту ночь. Хотите, вам я тоже расскажу. Мне нечего скрывать, Санеми-сан. — Нет. — Вы не хотите или боитесь услышать мою правду? — Мне достаточно своей. Мей пожала плечами. Правда Санеми-сана была слишком уж далека от реальности. По крайней мере, ей так казалось. — Как скажете, Санеми-сан. Но знайте, что я всегда здесь, если вы вдруг захотите меня «допросить».

***

Мей снова пришла, когда за окном уже давно стемнело. Ноги гудели — она успела набегаться по всему поместью и все ради того, чтобы принести Гию-сану лично приготовленное, еще не остывшее рыбное блюдо. Мей немного печалило то, что они не могли провести ужин вместе, она не могла как раньше остаться и поболтать с Гию-саном о всяком — ее самый тяжелый и интересный пациент давно ждал ее, наверняка против воли давясь слюной от запахов, пробивавшихся через кухню в его комнату. Когда Санеми-сан был голоден, он становился еще злее. А ведь она даже не могла просто принести и оставить специально приготовленную ему рисовую кашу: Санеми никогда не ел один — попросту забывал. Мей каждый раз приходилось сидеть рядом с ним и о чем-то трещать, пока Санеми слабо и с неохотой заталкивал в себя очередную до мерзости уже давно приевшуюся кашу. — Опять дерьмо приготовила. Мей нисколько не расстроилась такому комплименту, когда Санеми, морщась, приступил к позднему ужину. — Правда? А Гию-сану нравится, как я готовлю. Тушеная мабуна точно понравилась. Может, вам тоже принести? От каши вас, наверное, просто уже подташнивает. — Меня от тебя тошнит, — хмуро кинул Санеми и тут же закашлялся. — Не подавитесь, Санеми-сан. Мей снова ушла на кухню, но затем тут же вернулась с подносом отваров. Лицо Санеми скривилось еще сильнее. В нос вдарил уже знакомый ядреный запах травяной дряни. От нее у Санеми мутило уже не только желудок, но и все остальные жизненно важные органы. — А Гию-сану нравятся отвары с щепоткой календулы, — на опережение вставила она, пожав плечами. Санеми хотел было сказать, что Томиока всегда был неравнодушен ко всякому дерьму, но промолчал. Этой только повод дай потрепать языком, а Санеми не особо хотелось слушать, как Томиока, не самый ничтожный Столп, один из преданнейших служителей дома Убуяшики, с которым он сражался бок о бок в последней битве с Прародителем, спелся с очередной демонической нелюдью. С этого он был готов блеваться больше, чем с осточертевшей каши. — Вам помочь или вы тут сами справитесь? — спросила Мей, переводя взгляд то на Санеми, то на отвары. Санеми же не сводил глаз с пустой тарелки. — Я как раз захватила из дома Бабочки шприцы — не забыла, — удовлетворенно невзначай сообщила Мей. Санеми потянулся к первому стакану с мутной жижей. Выпил залпом, кривясь. Прошло всего несколько минут — на подносе осталась только осушенная посуда. Мей облегченно выдохнула. — Благодарю, Санеми-сан, — тихо проронила Мей, собирая стаканы. Осталось только все помыть и можно готовиться ко сну. Мей снова пропала где-то на кухне. Ей не впервой было оставаться на ночь вместе с Санеми-саном. То, что они снова будут спать в одной комнате, пусть и по разным углам, ее нисколько не волновало. Волновал ее лишь сам Санеми-сан, который еще ни одну ночь не мог нормально выспаться. Санеми-сан не мог сомкнуть глаза. Санеми-сан часто впадал в бред. Санеми-сан часто забывал: где он, кто он. Где Генья. Мей уже знала, что Санеми потерял в последней битве брата. Санеми в последней битве проиграл. Сейчас Санеми-сан не умирал. Санеми-сан хотел уйти следом за братом. Мей вернулась в комнату уже в ночной юкате. Потушила свет. Опустилась на футон. Санеми так и лежал, задрав голову. Снова он не собирался спать. Со стороны Мей не сразу послышалось подозрительное шебуршание, непонятная возня. Санеми лишь мельком скосил взгляд в ее сторону: посмотреть, с чего это она там раскорячилась. Санеми не успел подать и голоса, как Мей потащила футон прямо к нему. — У окна поддувает, Санеми-сан. Вы же не против, если я… Серые глаза налились кровью, злобно сверкнули во тьме ночи. Эта дура совсем страх потеряла, раз решилась завалиться прямо рядом с ним. Совсем без тормозов. Он — тоже, раз даже не подумал что-либо на это возразить. Мей наконец легла, затихла. Ее и Санеми сейчас разделял лишь столик с лекарствами. Протяни руку — до чужой шеи точно дотянешься. Никто из них двоих все не решался сделать это первым. Они лежали, вслушиваясь в дыхание друг друга не смыкая глаз. Молча ждали рассвета. Как и все прошлые беспокойные ночи. — Это… Это все из-за тебя… Мей вздрогнула, когда глухой шепот раздался у нее почти над самым ухом. А затем грохот — столик с лекарствами опрокинулся на пол. Мей даже не подумала пошевелиться — Санеми ее почти достал. Грубо схватил за руку. — Он… Он умер из-за тебя. Из-за тебя в штаб пришли демоны. Из-за тебя… он там. А я… Я здесь. Я все еще здесь из-за тебя, — хрипло бессвязно тянул он, мажа мутным взглядом по замершей девичьей фигуре. С каждым рваным словом его перебинтованная грудная клетка вздымалась все резче. Мей вслушивалась в каждый его вздох, в каждый его хрип. Сейчас Мей была готова мириться-примиряться с любыми его спутанными бреднями, с любыми обвинениями, с любыми подозрениями — лишь бы он не закрывался от нее, не уходил в себя. Он повторял один и тот же приговор ей уже не первую ночь, наутро сам того не помня. Каждый раз Мей заслушивалась им не перебивая. В бреду и забытьи Санеми-сан был прав как минимум в одном: это все из-за нее. Из-за нее он сейчас жив. Из-за нее он сейчас страдает. И будет страдать — до самого конца. Если бы Санеми умер, если бы его не спасли еще в операционной после битвы, если бы его не пытались вытащить сейчас — было бы правильней. Санеми так думал. Санеми был в этом уверен. — Поэтому вы ненавидите меня? — Мей задавала этот вопрос уже не раз — вопрос, который уже не раз оставляли без ответа. Санеми сжал ее руку крепче. Снова уставился в потолок. Тишина снова забила по вискам обоих, по телу растеклось знакомое давящее бессилие. Они снова делили одно чувство на двоих. — Если бы я умер… Он бы не простил. Если я умру, он… Он больше не простит. Он попросил… В последний раз меня попросил… А я не могу… Мей сжала руку Санеми в кулак. Осторожно, почти невесомо провела пальцами по его костяшкам. В последнее время Санеми приводили в чувства только чужие касания — ее касания. Поэтому Санеми никогда не отпускал ее руку первым. Даже там, в больнице, когда Мей садилась рядом с ним и держала его за руку, пока он продолжал шептать что-то бессвязное, понятное только ему и… Санеми продолжал шептать то, что в здравом уме никогда бы не осмелился озвучить вслух. — Мой брат — тупой кусок дерьма. А я… Я еще хуже. Я должен был умереть. Я должен был… Должен был умереть куском дерьма. Я должен был умереть как брат — вместе с братом. А из-за тебя… Из-за тебя умер только он. Из-за тебя я жив. Из-за тебя все неправильно. Ты… Ты неправильная. Мей соглашалась почти с каждым его словом. Санеми был прав. Все неправильно. — Ты должна была умереть, — еще одна полуночная истина. Мей принимает и это. Давно уже приняла. Мей повернула голову — Санеми смотрел прямо на нее. Взгляд его был покоен — мертв. Мей знала: к утру он забудет все, что ей наговорил. Не вспомнит — к лучшему. — Ты ни черта… Ничего не знаешь. Ты не поможешь, — в пустоту плюнул Санеми, наконец, будто сдаваясь, прикрывая глаза. Мей снова сомкнула его теплую ладонь в своей руке. Санеми нельзя было оставлять одного ни на час дольше днем, ни на минуту — ночью. Санеми нужно было держать за руку, с Санеми нужно было говорить — неважно, о чем. Главное, быть рядом. Главное, не бросать его один на один с рвущим душу бредом и кошмарами. Мей по себе знала: ни одни отвары не могли вытравить ужас из затравленного горечью сознания. Прошлое будет преследовать, будет пожирать заживо — каждую минуту, каждую ночь. С этим ужасом невозможно примириться. В одиночку невозможно примириться. Мей знала. Санеми только догадывался. — Все будет хорошо, Санеми-сан. Выбора у нас все равно нет.