Опасные связи

Прежде всего, я хочу сказать своим читателям: спасибо, что читаете. Спасибо, что ждете. Эта глава мне далась очень тяжело, по тем простым причинам, что в моей жизни произошли серьезные изменения: я вышла замуж и переехала жить за границу. Потом в связи с переездом потеряла часть главы. И мне пришлось ее заново восстанавливать. А поскольку у моего мужа ноутбук слегка ранен и у него залипает клавиатура... ну в общем, вы поняли. Отдельное спасибо моей бете: irinka-chudo, что бетишь мою графоманию. Без тебя я бы не справилась. Если кто-то найдет ошибки, пожалуйста, не оставляйте это без внимания. Напишите в комментариях. В этой главе я постаралась разъяснить некоторые загадки, которые мучили вас ранее. А особо внимательные могут заметить маленькую приколюшку в конце главы) Мне лично показалось это забавным. Приятного чтения и спасибо за внимание. _____________________________________________________________________________ Если бы мне кто-нибудь когда-нибудь сказал, что случившееся однажды безумие, о котором я запретила себе вспоминать, произойдет снова… я бы закрыла уши руками, не желая слушать. И глаза бы закрыла тоже. Но сейчас мои руки беспомощными плетями висят вдоль тела, а глаза открыты. И я вижу, что Малфой смотрит на меня прямо и безжалостно, будто желая растоптать мою гордость, унизить меня. Это настоящая битва характеров. Проигрываю ли я? Да. Проиграю ли я окончательно? «Это мы еще посмотрим!» — руки сами собой сжимаются в кулаки, и я приоткрываю рот, углубляя наш поцелуй. Меня неслабо потрясывает, я смотрю на то, как зрачки Малфоя расширяются, и кусаю его за нижнюю губу. Не сильно, но, похоже, ощутимо, раз я чувствую, как его встряхивает. Мысленно ликую: он явно не ожидал ничего подобного. «Надо закрепить эту пусть и маленькую, но победу», — думаю я, ощущая внезапный прилив сил. Страх, а вместе с ним и волна искушения, сковавшие меня вначале, отступают; и жизнь, подобно свежему глотку воздуха, наполняет меня. Вместе с ней приходит азарт. Он пахнет злостью. Изо всех сил отталкиваю Малфоя прочь от себя, и он, явно не ожидавший отпора, легко поддается, откидываясь спиной на противоположную стену. Смотрит на меня удивленно, а я резко говорю: — Что, не ожидал? — и улыбаюсь, наслаждаясь тем, как быстро его самоуверенность сменяется растерянностью. — Не думай, что я вечно буду твоей жертвой, Малфой! У меня есть когти и зубы, которые я готова пустить в ход! — гордо сообщаю ему. Малфой облокачивается на стену, небрежным жестом сует руки в карманы и мягко ухмыляется: — Возможно, я начинаю понимать, что именно в тебе такого, Грейнджер… Что так сильно цепляет за живое и злит… Наверное, мне нравится укрощать диких кошек вроде тебя, — теперь он не выглядит так растерянно, как раньше. Чертов мерзавец либо сумел быстро справиться с оторопью, либо слишком хорошо владеет собой. И уверенности мне это не прибавляет. — Я не дикая кошка, — огрызаюсь нервно. Меня все еще трясет. И я не совсем уверена от чего: от гнева, бессилия, просто пережитого стресса или же… «Нет! Нет! Не думать об этом!» — усилием воли подавляю в себе все непрошенные мысли и ощущения. Но Малфой, похоже, чертов телепат, раз шепчет: — Спорим, что ты вся мокрая… там? И голос у него такой низкий, тихий… интимный, что я чувствую, как от нахлынувшего стыда вспыхивают румянцем щеки, а внутри становится горячо. — Ах ты!.. — вскидываюсь я злобно. — И что? — Малфой вызывающе вдергивает бровь. — Что ты мне сделаешь? По его прищуренному взгляду я понимаю: всё происходящее ему очень нравится. «Но… как же я? Ведь для того, чтобы играть в его игру, надо знать правила. И получать от этой игры удовольствие. А для меня все это… мучительно. Но ведь Малфой никогда не думает о других, верно?..» — бессильно думаю я. После этих мыслей меня охватывает апатия. Ни о чем я с ним не хочу разговаривать и видеть его тоже не хочу. Поэтому подхожу к двери, ведущей в мою комнату. И не смотрю в его сторону. А ему, похоже, это не нравится, раз моё запястье оказывается окольцовано цепкой хваткой его ладони. Смотрю на сильные пальцы, охватывающие руку. Затем перевожу взгляд на него. — Зачем ты это делаешь? — все же спрашиваю. Малфой смеется, закинув голову назад, а мое бессилие перед ним в этот момент отдает отчаянием. — Не подходи ко мне больше! — шиплю, как рассерженная кошка. Резко открываю дверь своей комнаты, чувствуя, что еще немного и закричу на весь дом. Чтобы сюда сбежались все: и мама с Люциусом, и даже Крам с Каркаровым. Чтобы Люциус понял, какого сына он воспитал! Но Малфой будто с ума сходит вместе со мной. Дергает меня к себе, и я ощущаю, как его горячечный шепот оседает на моих губах: — Не истери, сестренка, — он с издевкой смотрит на меня. — И не забивай свою умную головку всякой чепухой. Я всего лишь играю. Изо всех оставшихся сил толкаю его снова, и (слава богу!) он отпускает меня. Только смотрит так, что у все внутри горячим узлом закручивается. Захлопываю дверь прямо перед его носом, хотя бы так пытаясь отгородиться и от него, и от всего этого сумасшедшего вечера. И только в ушах все еще стоит его смех. * * * На следующее утро встаю вялая и не выспавшаяся. Кошмары, преследовавшие меня всю ночь, сводились к тому, что я пряталась от Малфоя по всем своим знакомым и друзьям, а он, будто ведомый каким-то непонятным мне чутьем, всегда неизменно находил меня. Самое ужасное, что где-то в глубине души я хотела, чтобы он меня нашел. И даже сейчас, когда думаю об этом, внутри меня что-то сладко сжимается. С силой выдыхаю воздух и тяжело опираюсь на раковину в ванной. Из зеркала на меня смотрит усталое отражение с огромными синяками под глазами. «Да все понятно. Он просто нашел очередной способ изводить меня. Тут даже голову нечего ломать: он же сам признался в том, что играет мной. Вот только… что-то тут не складывается… Где тот Малфой, который брезговал даже дотрагиваться до меня? А-а-а, стоп! До чего же я дошла? Пытаюсь рыться в его голове! Но нет, хватит! Хватит уничтожать саму себя. Я больше не буду его жертвой!» Ополаскиваю лицо холодной водой и вздыхаю уже чуть легче. Вода освежает. Медленно возвращаюсь в комнату. В доме тихо, стоит полудремотное ленивое утро. Длинный коридор, ведущий к моей комнате, пуст и освещен слабым утренним светом, в котором видны кружащие в воздухе пылинки. И ничто не напоминает о той драме, которая здесь разыгралась вчера. Тихо пройдя по коридору, открываю дверь в свою комнату. И вижу, как загорается экран лежащего на столе мобильника. Он загорается и гаснет. И снова загорается, и снова гаснет. Подлетаю к столу. Две смс. От братьев Уизли и от Лаванды. «Бинго. Причем в двойном размере», — улыбаюсь своим мыслям. Первым делом открываю сообщение от Лаванды: «Давай встретимся сегодня в семь. В городском парке». «Милая моя Лаванда наконец-то решила поговорить», — думаю я и отвечаю: «Хорошо». Возможно мы наконец сможем поговорить нормально? Безо всяких оговорок с ее стороны и без совершенно неуместного стеснения или стыда. «Нужно дать ей понять, что мне все равно, какой она ориентации. Она не перестанет от этого быть моей подругой». Эти мысли немного поднимают мне настроение, и я, улыбаясь, открываю смс от близнецов Уизли. И в следующую же секунду улыбка сползает с моего лица, а вместе с ней и мое хорошее настроение. «20 сентября 2008 года». Внутри меня все холодеет, когда я вижу эту дату. «Выходит, мой отец работал в университете в то время, когда там училась Панси. И тогда же там произошел пожар… Это же ничего не значит, правда? Не значит…» — Это просто случайность, — вслух говорю я сама себе. «Или всё-таки… значит?» Встряхиваю головой. «Так, нужно мыслить логически. Могла ли Панси знать моего отца? Могла. Скажет ли она мне об этом, если я спрошу? С чего бы это? Мы с ней не в тех отношениях, чтобы она могла со мной откровенничать. Да и не доверяю я ей… Мало ли что она может наговорить. От кого же мне тогда всё узнать?.. Точно! Та странная девочка, Луна! Надо бы ее навестить!» В возбуждении я мечусь по комнате, а затем начинаю быстро собираться. В голове проясняется, я вижу перед собой цель и не думаю ни о чем, кроме нее. И когда я, уже полностью одетая, открываю дверь в коридор, то очень удивляюсь, утыкаясь взглядом в Виктора Крама, соляной статуей застывшего на пороге моей комнаты с поднятой рукой. «Видимо, он собирался стучать», — отстраненно замечаю я и невольно начинаю ему сочувствовать, потому что вид у Крама донельзя смущенный. — Привет, — говорю я, решив, что надо как-то начать разговор после недолгого, но очень неловкого молчания. — Привет… Герм-ивонна? — Гермиона, — киваю я. — Мне сказали, что я… как это говорится… могу иметь помощь? — не совсем уверенно говорит-спрашивает Крам. — Можешь, да, — соглашаюсь я, чувствуя невольный всплеск раздражения. «Черт бы побрал этого Люциуса с его закулисными играми! Теперь я еще должна нянчиться с этой звездой, которая упала мне с небес на голову!» Виктор действительно выглядит смущенным, даже немного испуганным. И понимание того, что, скорей всего, ему тоже не слишком-то по себе, немного усмиряет мое раздражение. «В конце концов, возможно он тоже не в восторге от всего происходящего», — думаю я. И мысленно отодвигаю свой поход к Луне на некоторое время. * * * — Дом у нас большой, — произношу я, выходя из своей комнаты. Никакой неловкости по отношению к Краму почему-то не чувствую. Теперь, когда я немного присмотрелась к нему и привыкла к мысли о том, что звезда такой величины находится рядом, Виктор кажется мне… каким-то обычным. Может, мне так кажется еще и потому, что я не ощущаю от него того флёра высокомерия, который веет от людей типа Малфоя. «Так, стоп. Не думать о нем. Не думать». — У вас очень красивый дом, — говорит Виктор. Я замечаю, что он немного расслабился и уже не выглядит таким смущенным. «Это хорошо». — Спасибо, — у меня не получается сдержать кривую ухмылку. — Но тебе нужно говорить это Люциусу. — Ты называешь своего отца по имени? — искренне удивляется Виктор, а я чуть ли по лбу себя не ударяю за этот очевидный промах. Никто не должен знать и тем более вникать в отношения, которые строятся вокруг нашей семьи. И нет, я не поддерживаю Малфоя, который, похоже, совсем свихнулся на этой теме, просто не люблю выметать сор из избы… «Опять Малфой! Да что же это такое!» — сержусь я на саму себя и суше, чем хотела бы на самом деле, отвечаю Виктору: — Он — мой отчим. И не против того, что я так обращаюсь к нему… Не бери в голову, — улыбаюсь ему, и эта улыбка мне самой кажется вымученной и неискренней. Крам, судя по недоверчивому выражению лица, очевидно тоже замечает это. И я очень благодарна ему за проявленную тактичность, когда он возвращается к прерванной ранее теме: — У нас погода холоднее. Поэтому дома немного другие, не такие комфортабельные, как у вас. «Знал бы он, как у нас на самом деле… Восхищался бы так же?» — думаю я, машинально произнося: — Спасибо. А затем, чтобы еще хоть что-то сказать, спрашиваю: — А ты надолго здесь? Ну в смысле не в нашем доме, а вообще… — неловко заканчиваю. Виктор улыбается, и эта его улыбка создает странный контраст с обычно суровым выражением лица. Она такая искренняя и открытая, что мне становится стыдно за свое раздражение. — На время матча, — коротко отвечает он, а я задумываюсь: «По телевизору он немного другой. Там он похож на воина, ведущего за собой всю армию Вживую, правда, тоже суров, но выглядит доброжелательнее. Верно ли распространенное мнение о том, что, чем выше человек стоит на социальной лестнице, тем он проще? Не думаю. Скорей, это чисто человеческий фактор. Взять хотя бы Малфоя… он тоже занимает высокое положение в обществе, а на деле — тот еще говнюк… Да что я все о нем?!» — Герм-ивонна? — осторожно спрашивает Виктор, и это обращение, подчёркнутое акцентом, выводит меня из раздумий: — Прости, — сконфуженно произношу я, — задумалась. Давай объясню тебе, что тут к чему. Виктор с готовностью кивает. — На каждом этаже есть ванные. Кухня на первом, как и зал, в котором мы вчера ужинали. Там же мы и обедаем, а порой и завтракаем. Впрочем, если хочешь, завтрак тебе могут приносить в комнату… — Не нужно, — перебивает меня Виктор твердо, я удивленно смотрю на него, а он продолжает: — Это будет лишним. Я не избалован и могу ходить своими ногами. Невольно улыбаюсь: — Ты хотел сказать, что можешь сам прийти? — Эм… да, — Виктор смущенно чешет кончик носа и весело улыбается. Я вижу в его глазах проблеск симпатии и это вызывает во мне ответную теплую волну. «Все-таки он приятный человек». — Дальше по коридору, — продолжаю я, — есть бильярдная комната, бассейн и даже кинозал. Но я туда никогда не захожу, времени нет толком. Позади дома расположен небольшой сад. Его Люциус разбил для мамы, но тебе там гулять нежелательно. Сам понимаешь, — развожу я руками. — Папарат-цы, — произносит Крам серьезно, а я снова невольно улыбаюсь: — Верно. — У нас в Болгарии много домов подобных вашим. Но они… как это сказать… сделаны из камня. Из цельного, я хочу сказать. Некоторые совсем старые… нет, не так… Старинные, — с достоинством говорит Крам. — Понимаю, — киваю я. — Это поместье новое. Я знаю, что раньше семья Малфоев жила в другом месте. А потом его перенесли сюда. — Почему? — любопытствует Виктор. Пожимаю плечами: — Не знаю. Мама говорит, это произошло после смерти отца Люциуса. А в чем причина, понятия не имею, — заканчиваю я и, понимая, что Крам все еще заинтересован этой темой, предлагаю: — Можешь расспросить подробнее об этом у Люциуса сегодня за ужином. — Да, это хорошая идея, — соглашается Виктор. Мы вместе с ним медленно спускаемся по лестнице на первый этаж, и я продолжаю, уже заканчивая наш разговор: — Не стесняйся, обращайся ко мне, если будут какие-то вопросы. Помогу, чем смогу. Но сам понимаешь, лучше тебе лишний раз не светиться… — Светит-ца? — с недоумением переспрашивает Крам, а я смущенно отвечаю: — Показываться журналистам. — Вот оно что. Ты можешь мне лишний раз не говорить об этом. Я знаю, — улыбка Крама на этот раз не кажется мне веселой. На мгновение я представляю, каково это — быть живым знаменем победы для своей страны. Какая это тяжелая ноша и какая серьезная ответственность. «Не удивительно, что Крам кажется таким взрослым. Вот оно — бремя славы. Он скован множеством условностей и сидит здесь, в этой золотой клетке без возможности элементарно выйти на улицу, прогуляться. Бедняга». Виктор, похоже, что-то такое видит в моем лице, потому что говорит: — Все в порядке, я привык к этому. Я знал, на что иду, когда начинал карьеру. Я лишь пожимаю плечами. И когда Крам желает мне хорошего дня и уходит в свою комнату, долго смотрю ему в спину. Мне он нравится. Все-таки приятно осознавать, что встретила еще одного хорошего человека в этом змеином гнезде. * * * Я уже давно не гуляла в городском парке и поэтому, заходя туда, испытываю что-то сродни очарованию, граничащему с наслаждением. Эти ощущения кажутся мне позабытыми; и от того чувствуются сильнее, чем ранее. Вдыхаю полной грудью свежий, чуть влажный воздух. В нем смешалась и сырость недавно прошедшего дождя, и запах гниения опавших листьев. И какое-то особенное осеннее настроение, под которое хочется сесть на подоконник в теплом уютном доме с чашкой горячего какао и просто грустить. Отбрасываю странные, щемящие сердце мысли прочь и спокойным размеренным шагом направляюсь к Лаванде, сидящей на скамейке в конце парка. Под ногами тихо шуршит листва; ветер, холодный и, кажется, до самых костей проникающий ледяными щупальцами сквозь одежду, резким порывом швыряет прядь волос мне на лицо. Убираю ее заледеневшими негнущимися пальцами и говорю Лаванде: — Пойдем в кафе, погреемся. Чай попьем. Лаванда поднимает голову. У нее бледное лицо, яркие синие глаза, огромные синеватые тени под ними и почти белые, сжатые в полоску губы. Я вижу, что она вся съежилась, скукожилась, будто даже уменьшилась в размере. И когда она встает со скамьи и распрямляется, я, кажется, слышу, как хрустят ее кости. — Пойдем, — тихо отвечает она. * * * — Ты будешь кофе или чай? — спрашиваю у нее, когда мы садимся за столик. Лаванда сидит напротив, несчастными глазами смотрит на меня и буквально выдавливает из себя: — Я не хотела, чтобы ты увидела то, что увидела. — Ты будешь кофе или чай? — повторяю, пристально глядя на нее, от чего Лаванда теряется еще больше. — Чай, — практически шепчет она. Делаю заказ у улыбчивой официантки и возвращаюсь к ней: — Скоро будет готов, и мы согреемся… Да расслабься ты уже, меня абсолютно не волнует то, что я увидела. Ты — моя подруга, у тебя своя жизнь, и ты проживаешь ее по своему усмотрению. А мое дело десятое. Теперь, когда я сказала ей то, что думаю, мне стало легче. Но я смотрю на Лаванду и понимаю, что мой ответ ее не удовлетворил. Будто есть еще что-то, что мучает ее. Что-то, о чем ей трудно говорить. Некоторое время Лаванда молчит, и лицо у нее такое, словно она пытается собраться с мыслями. Я тоже молчу, давая ей время. И наконец она говорит с усилием, будто выталкивая из себя слова: — Я просто хочу, чтобы ты поняла меня. — Я понимаю, — говорю мягко. — Ты не обязана ничего мне объяснять. — Нет, — отвечает Лаванда непреклонно. — Я так хочу. Мне самой это нужно, — и замолкает, когда официантка подходит к нам и ставит заказ на столик. Она уходит, я смотрю на дымящийся кофе, стоящий передо мной, а Лаванда с тем же усилием, что и ранее, продолжает: — Это началось прошлым летом. «Прошлым летом! Как же долго она скрывала это, и как долго мучилась!» Чувство искреннего сожаления затолкать в себя обратно не так-то просто, ведь Лаванда — близкий для меня человек, но я именно так и делаю: упорно молчу, потому что вижу, что высказаться ей жизненно необходимо. — Сначала мы действительно враждовали, я помню, как сильно ненавидела ее. А она, конечно же, терпеть не могла меня. В общем, все было тем, чем кажется сейчас, но по-настоящему. А потом, я помню, как это случилось, но, честно говоря, не помню, когда… Да и не важно это на самом деле… — она делает пару глубоких вздохов, очевидно, собираясь с мыслями, а затем продолжает: — Как-то раз мы пересеклись в одном из ночных клубов. Обе пьяные столкнулись в туалете… Такая банальная история на самом деле, — Лаванда грустно ухмыляется. — Она была очень злой и лезла в драку. Она, конечно, сама часто нарывается, но в тот раз… Это было слишком. Она толкнула меня в кабинку, схватила за волосы и… — голос у Лаванды срывается, она закрывает лицо руками и молчит. И я вместе с ней молчу, переживая этот момент. — Орала мне в лицо что-то про то, как ее все это достало. Что она больше так не может, что нет сил терпеть… А потом поцеловала. Грубо очень, кажется, до крови… Господи, я до сих пор этот момент помню так отчетливо, как будто это вчера было… — Лаванда отнимает руки от лица, смотрит на меняя покрасневшими глазами и вздыхает с таким облегчением, будто отпускает на волю все те мысли и эмоции, что ее грызли до сих пор. «Может, я вздохнула бы с таким же облегчением, если бы рассказала ей всю правду? Кто знает». — С этого момента все и закрутилось. И продолжается до сих пор. Самое страшное то, что я не знаю, когда это все закончится. Я не могу ей сопротивляться, а она всё прекрасно понимает и пользуется этим, — Лаванда беспомощно смотрит на меня. — Мне кажется, что ее совсем не волнуют последствия нашего с ней разоблачения. Ведь если кто-то узнает… — с отчаянием говорит она, — будет скандал. Ты-то никому не разболтаешь, я знаю, но что, если нас с ней увидит другой человек? Гермиона… — Лаванда наклоняется ко мне, — может, ты что-нибудь посоветуешь? А я все равно молчу. Потому что не знаю, что мне сказать и как помочь ей. Я никогда не попадала в такие щекотливые ситуации… Хотя кому я вру? Ситуация с Малфоем разве не достаточно щекотливая?.. Достаточно. Но разве ее я разрешила? Нет. В какой-то степени наши ситуации действительно похожи, с одним лишь различием: тому же Малфою, в случае чего, хватит авторитета прикрыть хотя бы свою задницу, а может, даже и мою, ведь я — тоже член его семьи… А вот Лаванду защитить некому. Мне приходится признать: все, что я сейчас услышала, похоже на знаменитую головоломку «кубик Рубика», которую мне необходимо собрать. И я медленно, как бы пробуя, осторожно сдвигаю ряд за рядом: — Может, тебе стоит поговорить с Джинни? — одна грань с мягким щелчком собирается. — Или, хочешь, я поговорю с ней сама? — вторая сторона со скрежетом пытается встать на свое место, но Лаванда грустно качает головой, и рисунок распадается. — В тот раз, когда ты попала под ее горячую руку, помнишь?.. — я киваю, а Лаванда продолжает: — Я уверена, что она ревновала. И, скорее всего, до сих по ревнует меня к тебе. Так что это не очень хорошая идея. — Что ж, тогда тебе придется каким-то образом решить эту проблему самой. Но знай, что я в любом случае на твоей стороне… Ты не делаешь ничего плохого. И останешься моей подругой при любом раскладе. Лаванда невесело смеется: — Гермиона, неужели ты не видишь? — она вздыхает и откидывается назад, на спинку стула, на котором сидит. — Я ненавижу себя за эту связь, — она с горечью смотрит на меня. — Я стыжусь ее и стыжусь собственного поведения. В конце концов, моя традиционная семья воспитывала меня по-другому. А тут появилась она и… — Лаванда прикрывает глаза, — и я не могу ей сопротивляться. У меня ноги слабеют, когда она смотрит на меня, а уж когда прикасается… Да и пробовала я уже с ней разговаривать, толку — ноль! — с отчаянием говорит она, а я тут же вспоминаю тот полуночный эпизод, когда Лаванда с кем-то ругалась по телефону. — Не думаю, что из этого выйдет что-то хорошее, — Лаванда задумчиво качает головой и тянет руки к своему бокалу с чаем. Греет замерзшие пальцы, смотрит на меня. А мне внезапно становится так пронзительно жаль ее, что впору заплакать. «Как же тяжело ей было все это время, моей болтушке и хохотушке Лаванде, скрывать такую тайну. И ведь я никогда не подумала бы, что такая, как она, умеет хранить тайны. Хотя, возможно, только свои». — Тяжело, да? — спрашиваю я ее. — Невыносимо, — тихо отвечает она. — Меня все время это тяготило и мучило, а сейчас будто мешок с цементом с себя скинула. — И то верно, — невольно усмехаюсь, и мы снова молчим какое-то время. Я смотрю в окно. На улице грустит дождливая осень, и, в такт давно уже угнездившейся в моей душе тоске, завывает ветер. Все, что происходит со мной, с нами всеми... вся эта реальность вдруг кажется мне размытой, какой-то иллюзорной и совсем игрушечной. Как будто стоит мне моргнуть, и я окажусь в другом измерении, быть может, гораздо более опасном, чем то, в котором я нахожусь, но от этого не менее реальном и страшном. Может даже более волшебном… Но вот я моргаю и… ничего. Все та же осень за окном роняет желтые полусгнившие листья на землю, в грязь. Все те же полустертые краски, будто на недописанной картине, маячат перед глазами. И я отворачиваюсь: слишком уж эта осень резонирует сейчас с состоянием моей души. Перевожу взгляд на Лаванду и спрашиваю: — Ты бы хотела повернуть время вспять? А затем прожить его как-то по-другому? Лаванда вздрагивает и поднимает глаза от бокала с чаем на меня. Несколько секунд думает, а затем отвечает: — Скорее всего да. Тогда, может, и не было бы этой дурацкой ситуации. А ты? — Если бы это было в моих силах, — произношу, чувствуя, как жгут глаза горькие невыплаканные слезы, — то мой отец был бы жив. — Прости, — тихо говорит Лаванда, опуская взгляд. — Тебе не за что извиняться, — я вздыхаю, пряча в себе минутную слабость, а затем улыбаюсь непослушными губами: — Знаешь, я даже придумала название этой машине времени, — тяжесть из груди медленно уходит, и мне становится легче дышать, тем более, что Лаванда быстро подхватывает эту тему: — По-моему, «машина времени» — это уже название, тебе не кажется? — слегка повеселев, отвечает она. «Я все же смогла перевести разговор в другое русло», — думаю я с облегчением и отвечаю ей: — Нет, это слишком банально! — на мгновение задумываюсь, а затем выпаливаю: — Эта штуковина не представляла бы собой сложную конструкцию… Ее можно было бы уместить в кармане или… скажем, повесить на шею? Вот! Что-то вроде медальона! — воодушевившись мимолетной фантазией, пришедшей в голову, улыбаюсь Лаванде во весь рот: — Я бы назвала его… «Маховик Времени»! Круто, да?! Она качает головой, с усмешкой глядя на меня: — Какая же ты выдумщица! — Если бы я не была ею, то давно бы сошла с ума, — отвечаю я, а улыбка сползает с губ Лаванды. — Но знаешь что? — тянусь к ней и беру ее за руку. Пальцы у Лаванды теплые. Я сжимаю их и говорю, глядя ей в глаза: — Даже несмотря на то, что мы не можем исправить прошлого, мы можем сделать многое для будущего. Лучшего будущего. — Из тебя вышел бы неплохой политик, — усмехается Лаванда. — Ты отлично оперируешь общими фразами, — она легко улыбается мне, а я, хоть и чувствую непреодолимое желанием стукнуть ее по голове чем-нибудь тяжелым, все же рада, что она медленно оживает, отвлекаясь от своих переживаний. — Этой общей фразой я просто хочу сказать тебе, что все наладится. И я все же попробую поговорить с Джинни. И не спорь со мной! — пресекаю ее попытку возразить и продолжаю: — В конце концов, ты, мое блондинистое недоразумение, вляпалась в то, во что влипать не хотела. А я просто хочу помочь, — ободряюще сжимаю ее руку. Лаванда улыбается мне в ответ. И в этой ее теплой улыбке видна тревога за меня. И то, чего уже долгое время не ощущаю я сама: осознание того, что она не одна.