Дважды проклятые

Массивный канделябр освещал маленький шатёр, в который очень долгое время никто не заходил. Помещение служило своеобразным хранилищем мелких цирковых атрибутов, а потом нахождение здесь проклятой картины казалось одновременно очевидным и слишком странным, но Человека в маске это не беспокоило. Картину невозможно уничтожить, а значит, и его тоже. Потому на просьбу Сары он отреагировал как на последнюю просьбу утопленника. Разве трудно предоставить ещё несколько живительных вздохов? Человеку в маске было не трудно. В конце концов, всё будет так, как захочет он. — Пожалуйста, — Человек в маске достал картину и выставил перед Сарой. Она вела себя как всегда в последнее время — отстранённо, как обиженный ребёнок, у которого родители забирают сладости. — Какой в этом смысл? — то ли к нему, то ли к себе обратилась Сара. Она стояла и смотрела на картину, не поднимая взгляда. — В чем, Сара? — Во всём этом. В нас с тобой. Она опять начинала об отношениях, хотя эти разговоры не имели никакого смысла, когда в мире столько грязи, которую надо обличить и обречь на вечные муки. Человека в маске беспокоило состояние Сары, но на первом месте стояло их общее «дело». Впрочем, он искренне считал, что её второе место в почётном списке его приоритетов — это очень много. — Нас ждут, Сара, — намекнул он на жертву в зрительном зале. — Ты должна перешагнуть через это. Тогда ничто не сможет нас разлучить. Человек в маске говорил искренне, насколько мог. Щёки Сары покраснели, и женщина отстранилась. Она засунула руку в карман платья. Человек в маске услышал, как нечто треснуло, когда Сара сжала кулак в кармане. — Ничто не сможет нас разлучить, — повторила она. — Звучит совсем как проклятье. — Сара на мгновение прервалась и злобно прошипела: — Чтоб твоя маска треснула осколками внутрь. Чтоб я никогда больше не видела этих ужасов вокруг. Будь ты проклят. Не успел Человек в маске громко рассмеяться над устроенным концертом, как Сара резким движением вытащила руку, и кровавая пыль взлетела в воздух, накрыв с головой их обоих. Человек в маске зажмурил глаза и провалился в неизвестность, а очнулся, ощущая под собой твёрдый соломенный настил. Пахло гарью — не живым пламенем, а чёрной копотью, окрасившей стены и потолок. Человек дотронулся до лица — на нем не было маски, зато были всё ещё непривычные ожоги, изуродовавшие его красивый облик. Шрамы чесались и пощипывали, будто совсем свежие. Даже спустя столько лет он сразу узнал свою мастерскую. Вернее, то, что от неё осталось: стены, потолок и воспоминания о местоположении остальной мебели. Спина непривычно затекла — пришлось размять рукой, прежде чем он смог встать. «Сара вернула меня в прошлое? — подумал Человек. — Или это сон? Проклятье?..» Нащупав маску рядом с импровизированной подушкой, он надел её и поднялся. «Так или иначе, обстановка намекает на то, что я недавно потерял всё, но до суда на Аннет дело не дошло». Одевшись, он спешно направился к выходу. Полуденное солнце ослепило, заставив зажмуриться. Человек вдохнул полной грудью с рвением счастливчика, выбравшегося из огненной ловушки. Тёплая улыбка появилась на его лице. В голове мелькали тысячи мыслей: от насмешки над наивностью прекрасной Сары, которая прокляла проклятого, до обрывков плана дальнейших действий. Бегло оглядев улицу, Человек зацепился взглядом за знакомое до боли коричневое платье в цветок. — Аннет, — вырвалось из груди. — Привет! — помахала она издали и приблизилась к нему с грацией лесной лани. — А я как раз к тебе. Аннет рассмеялась, а он ощутил непонятную тревогу. — Ты чего, забыл, что ли? — она посмотрела на него исподлобья. — Нам давно пора поговорить. Аннет ухватила его за руку и требовательно потянула. Не понимая смысла её слов, как и всего происходящего, Человек в маске всё же позволил ей вести себя. Спустя несколько улиц в тишине, прерываемой городским шумом, Человек заметил перед собой не только некогда любимую девушку, но и странные взгляды прохожих. Люди разных сословий, совершенно незнакомые и шедшие по своим делам, останавливались, чтобы вглядеться в его… маску? — Тьфу, ну и урод! — выплюнула старая бабка, перешедшая им дорогу. Сам не зная почему, он ощутил стыд и желание как можно быстрее скрыться от людских глаз. Проверил маску — на месте. — Я рада, что ты на меня не обижаешься, — вдруг начала Аннет, будто бы не замечая, как окружающие реагируют на собеседника. Человек, доселе мастер красноречия, молчал, словно воды в рот набрав. Прямая улочка, ведущая к окраине леса, где жили Аннет с братом, наконец закончилась. Вместе с остальными людьми подозрительные взгляды и словесные плевки исчезли за их спинами. — Знаешь, я долго думала и поняла, что поступила малодушно с тобой, — продолжала Аннет, остановившись, и заглянула ему в глаза: — Мне бы хотелось извиниться. — Извиниться?.. — вновь ошарашенный, повторил он. — Да. Я виновата. Мы могли бы мирно расстаться, не будь я такой эгоисткой, — вздохнув, она сжала губы и виновато опустила взгляд. — Прости меня. И хотя ты натворил несравнимо больше, я всё равно должна была это сказать. «Несравнимо больше? — пронеслось у него в голове. — Она имеет в виду… будущее?..» Мужчина так удивился, что напрочь позабыл мимолётное унижение на городских улицах. Не дождавшись ответа, Аннет снова взяла его за руку и повела дальше. Человек переваривал услышанное и происходящее внутри себя. Если второе вызывало ступор, а разум твердил быть осторожнее, то первое… он не знал, как относиться к извинениям. Он скорее ждал снег летом, чем эти слова от бывшей возлюбленной. — Значит, мы снова вместе? — Человек не знал, почему именно это он спросил в первую очередь. Аннет хихикнула и, оглянувшись, покачала головой. — Зачем ты спрашиваешь о том, чего бы сам не хотел? Человек в маске отдёрнул руку и остановился. Аннет посмотрела на него как на провинившегося младшего брата или нашкодившего кота. — Как долго ты будешь бегать от самого себя? — она вскинула бровь и уткнула руки в боки. Не желая слышать оправданий, добавила: — Идём. Он покорно зашагал вслед за ней, хотя и не до конца понимал, зачем это делает. Короткая тропинка привела к знакомому дому из крепкой древесины. Запахло травами — так цвёл сад Аннет на заднем дворе. Девушка открыла входную дверь и, войдя, жестом пригласила его. Внутреннее убранство совсем не напоминало дом Аннет, каким он его запомнил. Перед ним стоял небольшой обеденный стол, за которым сидела Сара, подпирая ладонью лицо от скуки. Человек в маске молча перевёл взгляд с Сары на Аннет, затем — обернулся на глухой хлопок закрывающейся двери, но самого выхода не обнаружил. Помещение показалось ему очень странным: ни окон, ни дверей, сплошь тьма, виден только обеденный стол и возлюбленные. Звенящая пустота, бесконечное, чёрное, пожирающее одиночество. Будто кто-то вывернул наизнанку его душу. — Садись, — Аннет указала на стул напротив Сары, которая оживилась с их появлением. — Зачем? — Разве так принято отвечать на приглашение к столу? — язвила Сара, передразнивая его самого. Аннет коротко хихикнула, будто сама присутствовала при том, как теми же словами Человек в маске упрекал Сару. Она села рядом с ней, и теперь они вместе сверлили его взглядами. — Зачем я здесь? — вновь спросил он, проигнорировав выпад в свою сторону. — Прошу тебя, садись, — повторила Аннет. — Нам надо поговорить. Нехотя он послушался, ощущая себя на месте тех, кого обычно приглашал к столу. Но он не жертва, а хищник, очищающий человечество от гнили изнутри. — Не о чем говорить. Я убеждён в том, что занимаюсь благим делом. На протяжении нескольких веков я искал доказательства уродливости человеческой души и каждый раз находил. — Уверенному в своей правоте доказательства не нужны, — ответила Аннет. — В глубине души ты не веришь себе сам. Человек в маске откинулся на стуле и рассмеялся. — Забавно, — заключил он. — Тогда где опровержения? — Ты их просто не замечал, — Сара пожала плечами. — Мужчины, ненавидящие женщин, видят вокруг только падших. Женщины, травмированные мужчинами, видят вокруг исключительно убийц и насильников, — она прервалась, словно оценивая его реакцию, и добавила: — Человек без рук с завистью смотрит на руки других. Это его мир, его реальность, и она ничего общего с реальностью других и уж тем более с будничной действительностью не имеет. Вокруг много людей: они очень разные. — Нет, Сара, — отверг её слова Человек в маске, хотя в душе вновь проросло зерно сомнения. — Люди уродливы, и ты это знаешь. — За несколько веков скитаний по миру можно было бы давно распрощаться с юношеским максимализмом, — хихикнула Аннет. — Врут, когда говорят, что первые сорок лет детства мальчика самые тяжёлые. Бывает и намного дольше. Человек в маске закатил глаза и выпрямился. — Переход на личности — не лучший вариант продолжения дискуссии. Я не желаю продолжать. Ему захотелось встать и уйти куда угодно, лишь бы подальше отсюда, лишь бы эти две ведьмы больше не испытывали его терпение на прочность. — Опять убегаешь? — с грустью спросила Сара. — Когда-нибудь ты всё равно столкнёшься с реальностью, в которой, быть может, смог уйти от меня или Аннет, но не смог убежать от самого себя. Необъяснимая тревога сковала движения. Человек в маске понял, что обязан завершить разговор. И не просто завершить — а выйти победителем. — Хорошо. Быть может, я смотрю на мир однобоко. Однако нельзя не отметить пользу обществу, которую я приношу, верша правосудие над теми, кто этого заслужил. Разве не справедливо обречь на мучения убийцу, насильника или живодера, которые смогли избежать наказания? — Справедливость — слепа. Ты — нет, — ответила одна из девушек. Он уже не мог узнать голос и не понимал, кто с ним говорит, будто всё происходило исключительно в его голове, а беседа велась с самим собой. — Поясни. — Зачем ты пытался отнять у меня мать? — Человек в маске понял, кто с ним говорит, только благодаря контексту. — Миссис О’Нилл — ребёнок, который не воспитывал тебя должным образом. — За все время существования человечество породило несчётное количество бездарных, а порой и жестоких родителей. Почему именно миссис О’Нилл? Слепая справедливость? Или твои личные побуждения, скрываемые за маской благих намерений? Человек в маске ощутил, как кровь подступила к лицу, обжигая едва зажившие шрамы изнутри. — Ты хотел, чтобы я, превозмогая омерзение, вновь посетила представление? Голоса давили, не позволяя ему ответить. Теперь они совершенно отчётливо звучали не снаружи, а внутри головы. — Ты не знал, как по-другому подступиться к женщине, которая тебе понравилась? Человек схватился за маску, будто на него нахлынула сильная головная боль, и он хочет спастись от неё как угодно, лишь бы прямо сейчас. — Разве это имеет хоть какое-либо отношение к правосудию? — Хватит! — рявкнул он, вскочив со стула. — Замолчи, слышишь! Голоса неожиданно стихли. Вокруг зазвенела гнетущая тишина, и Человеку в маске захотелось, чтобы собеседники вернулись. Пусть с упреками, обвинениями, раздражающими беседами. Зато не пустота. Зато не один. — Хорошо, — вздохнул он и уселся обратно. — Предположим, с семейством О’Нилл я поступил эгоистично, и разговоры о принципах в этом случае действительно напоминают фарс. Однако это единичный случай. Пустота заливисто рассмеялась. По телу пробежали мурашки. — О да, особенно под концепцию справедливости подходит последний случай с четвёркой Сентфора, которую ты преследовал только потому, что тебе захотелось новых уродцев в твою, с позволения сказать, семью. — И десятки других случаев, о которых ты предпочитаешь не думать. Человек в маске почувствовал себя на суде, где процессом руководит его агонизирующая сущность. Он пожелал бы ощущать на её месте самых продажных судей, которых только мог представить, уверенный, что их решение даже при худшем раскладе было бы намного безболезненнее. — Твой мир искажён давней обидой, но и это ещё не все. Самое страшное, что ты — тот, кого видишь в других людях. «Урод». Искра мысли погасла так же быстро, как и вспыхнула. — Аннет, как и твои родители, как и завистники при жизни, несомненно, в этом виноваты. Но ты натворил намного больше, чем жестокий отец, заставлявший тебя любоваться ужасом на лицах красивых женщин, сжигаемых на костре. И трусость Аннет, поступок которой прощать не имеет смысла, тоже несравнима с бесчеловечностью твоих деяний. «Это правда». И вновь искра, в этот раз ярче, но всё так же затухшая под гнётом впившейся в нутро демонической маски. — Ты не санитар леса. Ты — хищник, потому что уничтожаешь не больных, а тех, кто тебе больше по вкусу. — Нет! — прокричал он. — Замолчите! Слышите?! Я не хочу это слышать! Задыхаясь от каждого слова, Человек в маске теперь не верил даже сам себе. — Урод, — голос не постеснялся произнести это вслух. Человек в маске громко рассмеялся. Это продолжалось несколько секунд, и, казалось, эмоция исчерпала себя, но закончить смеяться не было сил. Он хотел остановиться и вновь возразить. Снисходительный смех сменился раскатистым, безумным. Казалось, его сущность смеётся над его собственной ничтожностью. Сорвав маску, Человек откинул её в сторону и закрыл рот руками, как вдруг смех исчез. Упрекающие голоса одновременно отдалились и стали громче. Уже не два, а, может, двадцать два. «Демон!» Человек глянул под ноги в поисках маски. Окружение вместе с собеседницами развеялось без следа. В нос ударил запах гари сухих веток и невыносимая вонь многочисленной толпы. Ноги обожгло знакомой болью. «Бездушная тварь!» Пустота сменилась ярким светом, вновь ослепившим его. Человек не понимал, почему теперь не может свободно пошевелиться. Густой дым проник в легкие, заставив громко откашляться. Он обнаружил себя среди толпы привязанным к столбу, некогда ставшим местом смерти невиновной Аннет. «Ты виновен в её смерти!» Толпа бросала в него ругательства наотмашь, но все из них попадали точно в цель. Попытавшись освободить хотя бы руки, Человек растратил последние силы и ослабел окончательно. Он бессильно горел в самом большом костре человеческой сущности — в огне собственной гордости. Сквозь пелену дыма на него с надеждой смотрели бывшие друзья. Рядом с ними была и Сара. Огонь затронул маску, лежавшую у его ног. Человек поднял глаза к небу и из последних сил заплакал. Через мгновение он ощутил, как некто освобождал его руки. Сквозь пелену дыма он увидел глаза Сары. Её чистый и искренний взгляд развеял боль и ненависть, которыми полнилась его душа. Освободив, она взяла его за руку и провела сквозь толпу. Теперь ругань незнакомцев была совершенно не важна, а глаза в мгновение высохли. Человек без маски сам не понял, как они очутились в огромном фиолетовом поле, конца и края которого не было видно на горизонте. Сара нежно улыбнулась и, прильнув к нему, потянула за собой в фиолетово-цветочное море под ногами. Они целовались, как в последний раз, и человек без маски впервые в жизни чувствовал, что ничто его не тяготит, ничто не лежит камнем на сердце и не тянет на дно. От лёгкости на душе хотелось лежать с закрытыми глазами и ни о чем не думать, лишь бы это чувство больше никогда не уходило. Когда он вновь открыл глаза, то увидел перед собой Сару. Она держалась за проклятую картину, шевеля ладонью перед собственными глазами. Цирковые шатры, их антураж и обитатели исчезли без следа. Человек ухватил Сару за руку, и она прижалась к нему, неспособная вымолвить ни слова. Это и не нужно было. Её пустые прозрачные глаза говорили за неё. Куски его маски впились в кожу лица, по щекам и шее стекали тонкие капли крови. Человек не мог сказать, отчего ему было больнее.