Марш на восток

Не смотря на потери, мы продолжали наступление. Шли по вершинам, попадали под обстрелы, в том числе минометные, зачищали точки, и снова шли. От нашего взвода почти ничего не осталось, и если бы не объединились с остатками других отрядов, побитых не меньше нашего, то пришлось бы в лучшем случае остановиться. Хорошо, что радиосвязь не подвела - говорят, в горах в ней проблемы бывают - без координации действий со стороны майора наши подразделения бы не объединились. Скалистые гребни уже некоторое время, как остались позади - им на смену пришли лесистые высоты. Тоже местность не в пользу наступающих - очень много мест, где можно затаиться врагу. В последнее время, правда, тихо стало, стреляют только где-то в отдалении, но вот насколько это хорошо для нас? Не стреляют потому, что некому, или потому, что выжидают, как снайпер, пока цель дойдет до удобной точки. Нонненьков сказал, что отправил в эти места еще один отряд, опережавший нас, но тех пор о нем, отряде этом, ничего неизвестно - никаких следов нам не попадалось. Быть может, та недавняя стрельба, что и звучала относительно недалеко, прошла с их участием? - Стоп! Всем остановиться! - вскинул руку солдат, один из тех, кто шел в авангарде. Мы видели, как он двигался навстречу нам, среди деревьев. - Перегруппировываемся. Впереди лагерь, будем атаковать. Растянувшийся цепью отряд собрался воедино, и вскоре добрался до опушки, откуда хорошо был виден находящийся в отдалении, внизу у склона упомянутый лагерь. По пути заметили нескольких лежавших в кустах мертвых федератов - дозорные, похоже. Их убрали совсем недавно - пара-тройка минут, и даже без стрельбы. Сам лагерь из себя представлял выстроенные в два ряда армейские палатки, ограждения из колючей проволоки по периметру, кое-где укрепления из мешков. Чуть поодаль от палаток тянется к небу флагшток развевающимся флагом Соединенных Штатов Винланда, а рядом с важным видом стояла полевая кухня. Местность открытая, укреплений, помимо мешков, нет. Из подходящего для нашей позиции вооружения у нас только пара пулеметов и один гранатомет. У остальных оружие для точечной работы - винтовки да автоматы. Незаметно подойти не получится, территория вокруг лагеря открытая. - Тут и думать нечего, - лежа под одним из деревьев сказал наш взводный Хеннинг. - Бьем по ним последнюю гранату из РПГ, затем дружно расстреливаем все, что движется, и только после этого идем проверять. - Плохой план, - ответил тому лежавший под соседним деревом командир другого взвода. С этими словами он протянул Хеннингу свой бинокль. - Посмотри получше, они наших захватили. После этих слов все, кто не был выставлен охранять тылы, вытянули шеи, чтобы получше рассмотреть происходящее в лагере. Зеленая вражья форма на фоне зеленой растительности была слабо различима, да и наша, серая, проглядывалась непросто: было заметно лишь то, что кто-то движется, но четкие силуэты солдат с такого расстояния было разобрать невозможно. Но, допустим, что та насыпь валунов - это вовсе не валуны, а люди, одетые в серую форму, там как раз происходит какое-то движение. - Видишь что-нибудь? - спросил я подчиненную. - Вон там, что-то серое, недалеко от флагштока. Сощурив продолжавшие поблескивать красным глаза, Войкович вытянула шею еще сильнее. - Не очень отчетливо, - ответила та, спустя несколько секунд. - Да, это похоже на людей. Тот что наш, он стоит на коленях, а тот что в зеленом, рядом с ним... у него что, меч в руках? - Верно, - подтвердил Хеннинг, глядя в бинокль. - Они рубят нашим головы. - Господи, - вздрогнув, злата вжалась в землю, будто в нее сейчас кто-то стрелял и та пыталась укрыться. - Там могут оставаться еще наши, живые. Мы должны их освободить, - продолжил настаивать командир, чьего имени я не знал. - Мы не будем этого делать, - настаивал на своем и Хеннинг, отдавая бинокль владельцу. - Незаметно к лагерю не подойти, а если рванем без прикрытия и подготовки, то в лучшем случае обойдемся большими потерями. Результат не оправдывает потери - "дешевле" будет убить пленных, если таковые вправду есть, чем вступать в открытый бой. Томаш, готовь РПГ, бей по палаткам, любые на выбор. Остальные, открываем огонь по команде, стреляйте во все, что будет двигаться. - Отряд, приготовиться, - сжав кулаки, сказал второй командир. По его лицу было видно, что такой выбор ему не нравится, но поступить иначе ему все равно не даст наш Хеннинг. Оставалось либо признать поражение, либо идти в разлад, что приведет к поражению еще большему. Если среди убитых нами и впрямь будут пленные, то он себе никогда не простит содеянного. - Огонь по команде, выбор цели произвольный, дистанция в районе ста метров. - Томаш, стреляй. - приказал лейтенант. - Выстрел! - предупредил гранатометчик перед тем, как вдавить спуск. Все как обычно, и для сегодня, и для тех дней, когда я служил на другом конце света - участвовал в подобных атаках не помню сколько много раз. Только раньше вместо гранатометов были неуклюжие "копья", и карабины неавтоматические, но это по сути ничего не меняет. Что тогда снаряд ударит в землю, разлетится осколками, что сейчас реактивная граната точно также, угодила среди палаток и рванула, разбрасывая осколки и поджигая брезент. Что тогда мы расстреливали из укрытой позиции мечущихся в панике или озирающихся врагов, что сейчас их, будто в тире бьем. И никакого художественного героизма. Били пулеметы очередями, били остальные одиночными, пока в лагере перестало быть видно любое движение. Чуть в стороне военкор сидел с кинокамерой и записывал на пленку нашу рабочую рутину. - А вот теперь можно и посмотреть, что там было такого, - сказал Хеннинг. - В группе вместе со мной идут: Кайнеску, Рутвен, Войкович, Доу, Шмидт, Дахан... ...и еще несколько человек. Небольшим отрядом, под командованием лично лейтенанта мы спустились, чтобы первыми посмотреть на учиненный бардак. В воздухе витал резкий запах жженого брезента, с дымком, от которого еще глаза слезились. Тихонько трещал слабый огонь, несколько раненых стонали от боли. Форма на солдатах была двух различных образцов - здесь находился смешанный отряд, из "янки" и "санни". Многие из них даже с несколькими ранениями продолжали жить. Вернее, доживать свои последние мгновения. Никто, например, не будет помогать вон тому скрючившемуся в траве негру, что пытался наложить на кровоточащий бок бинт. Руки его уже не слушались, пальцы отказывались сгибаться - скоро они безвольно упадут, и ему останется только лежать, вопрос, самое большое, нескольких минут. Или вон тому, лежавшему под брезентом повалившейся палатки и протягивающему к нам обрубок руки, из которого во всю хлестала кровь - даже жгут не наложил. Тоже с минуты на минуту отойдет на тот свет, и никто пальцем не пошевелит. А вот рядом с ним скрючился на земле "санни", сорвавший с плеча повязку с символом солнца и зашивавший задетую вскользь руку. Даже не обратил внимания на нас, но в любом случае - ему только пулю, как и всем прочим уцелевшим достаточно хорошо, чтобы быть способным оказать себе помощь, или взяться за оружие. Теперь ваша очередь страдать. Правда, вид этого не сильно радует: после того, что было во время нашей поездки на танках, после всего пройденного в горах остается ощущение, что наших полегло больше, чем ихних. Да и сами враги не увидят того, как здесь и сейчас умирают их товарищи, чтобы ощутить хоть чуточку того, что и мы за сегодня. Были среди убитых и наши солдаты, лежали на окраине лагеря, в ряд: тело отдельно, голова отдельно. Недалеко от них находился солдат "санни", офицер, судя по знакам отличия, в одной руке меч, в другой тряпочка со следами крови. Лежит, раскинув по земле мозги. - Повэзло тебе, шакал, что умер. Дахан очень хотэл бы с тобой потолковать. - Вот же с-с-сука, - плюнул на мертвого офицера Рудольф, за которым меня попросил присмотреть его командир Томаш. - Ну вот зачем ты это сделал, Руди? - спросил я у того. - Поверь, такие вещи никого не красят. Может, в кино это смотрится красиво, но не в жизни. Нет ничего хорошего в пинании мертвых - мертвого льва и шакал пнуть может. Нужно быть выше этого. Все наши пленные лежали вон там на земле, никто их них не мог погибнуть от нашего огня - враги прикончили их раньше. Из лагеря мы сразу двинулись дальше к лесу - нужно проверить, есть ли на соседней опушке кто из противника. Но раз по нам не открыли огонь, значит предпочли убежать - добравшись до туда, мы нашли только следы ботинок на земле. Идти по ним не стали: сейчас важнее закрепиться на позиции. К нашему возвращению, в лагере уже начались работы: рылись окопы, собирались и пересчитывались трофеи, выбрасывались вниз со склона тела убитых противников. - Давай, берем вот этого, - сказал один из солдат, хватая ближайшего убитого за руки. Его товарищ взял то же тело за ноги, вместе они тащат его к склону. - Давай, на счет "три". И, р-раз, два, три! - раскачав мертвеца, они запустили того в полет. Преодолев несколько метров, тело покатилось дальше вниз. - Н-да, маловато. Рано отпустили. - Вот-вот, куда вам с нами тягаться, - ответил ему еще один из солдат. - Гарри, хватаем этого. Отлично, так, и р-раз, и два... Пошел! - раскачав мертвеца, эти двое похожим образом зашвырнули его туда же вниз. - Во, хорошо полетел, далеко! Вот как надо! - Так, вы, квартет клоунов, - подошедший Хеннинг заставил вздрогнуть всю четверку. - Сейчас на ваши вопли все вражьи недобитки сбегутся, посмотреть, что же тут такого веселого, да самим поучаствовать. А если сил еще много, то давайте копать вас поставлю. - Виноваты, лейтенант. Больше такого не допустим. - Продолжайте работать, - устало потерев переносицу, Хеннинг повернулся к нам. - Злата, ты сегодня хорошо отличилась. Рихард, молодец, что уберег ее. Поэтому, знамя поднимать вам. Айзек, включай рацию, соедини с командованием. А мне, значит, снова флаги менять - тоже хорошо, и уж точно лучше рытья земли и таскания тел. Флаг со звездами и полосами я спустил за несколько секунд, сложил его и швырнул на ближайший мешок бруствера. - Ну, Злата, очередь поднимать - твоя, - уступил я подчиненной место. - А ты не уходи, Рихард. Постой рядом, такой кадр хороший получается, - военкор с кинокамерой не остался в стороне. - А чего ты все нас снимаешь? - спросил я. - Показать Родине наши победы? А почему не покажешь их? - я указал на наших обезглавленных солдат, которым уже готовили братскую могилу. - Или тех, кто погиб на других высотах? Их почему не покажешь комнатным патриотам? - Рихард, перестань. После всего пройденного нам не нужно ругаться друг с другом, - высказалась Войкович, держа руку на веревке флагштока. - Это слишком важное дело, Злата, чтобы его оставлять. Мы же оба были там, в тридцатые. Я на центральном, он на северном. Он не может не помнить "позорный год", тех едва окончивших школу мальчишек, толпами мчавшихся в атаку в полный рост и не замечая укрытий, ведь в головы им не вложили ничего, кроме вот таких вот образов наших солдат, с победным видом поднимающих флаги, незнамо где. - Рихард, ты хороший человек, добрый, - не дал мне высказать все свои мысли военкор. - И поэтому совершенно не принимаешь методы современной пропаганды. - Мы не должны врать собственным гражданам. Защищать страну - дело нужное и важное, но призывать свежую кровь мы должны другими методами. - Одна, пусть и позорная ошибка, и готов лично переделывать всю систему? - усмехнувшись, спросил тот. - Знаешь, как лучше, и сможешь организовать? - Знаю, но тебе не скажу, - доставая из карману пачку трофейных сигарет, одну из многих, я вышел из кадра. - На всякий случай: цензура все равно не пропустит нежеланное, - бросил мне вслед журналист. - Да и за лишнюю трату пленки не похвалят. Ох, Родина-мать, что же происходит. Мы делаем все, чтобы ты была великой, но ты больна чиновниками, которые с легкостью низводят все наши старания. Мы растим детей для лучшего будущего, но их отправляют на убой люди, не принимающими ответственности своей должности, да и получившие эту должность по дружбе, или родству. Им не интересно твое величие, они даже не отправляют на фронт собственных детей. И теперь они решают, что мы должны видеть и думать. О нет, это уже будет война не за тебя, а за них. Сейчас, то, что делаем мы - это еще для тебя, но в дальнейшем это будет меняться. Посмотри на нашу Злату, чего ей в голову вложили. И таких девчонок сейчас воюет по всему фронту... сколько? Тысячи? Десятки тысяч? А когда вернутся те из них, кто выжил, когда вернутся на "гражданку" и родят детей? Может, уже стало поздно? Это ведь самая настоящая личная армия. И скажешь, что бог велит, так они кого хочешь после этого пойдут убивать. Конечно, нам нужна сильная армия, и флот - кроме них нам не на кого полагаться, но мы должны честно объяснять, что такое защита родины, как это грязно и тяжело, но почему важно. И главное - зачем нам влезать в очередной конфликт. Нет, в этот раз по возвращении надо начинать не пить, а что-то делать. Знать бы только, что да как. Поднявшая, тем временем, знамя Войкович, подошла ко мне. Лицо у нее уставшее, но не безрадостное. Перекинув через плечо свою косу, она выбирала из нее набившуюся щебень и кусочки веточек. - Ты воспринимаешь все слишком предвзято, Рихард, - сказала она. - Сейчас и так тяжелые времена для всей страны, нам не стоит приносить ей еще больше плохих новостей. У людей должен быть повод порадоваться. - Злата... Оставим эту тему. - Хорошо. Но мы не должны переживать за погибших. Все происходит по воле Господа, и раз они погибли - значит он забрал их в Царствие свое. Все хорошо По итогам наступления столько-то тысяч наших солдат получили перевод в царствие господне - хороший заголовок для газет, радостный. Еще столько-то человек перешли в его царствие, став мучениками. - Бери лопату, - ответил я подчиненной. - Я вижу, ты устала, но есть работа, которую нельзя отложить на потом. *** Земля здесь плохо подходила для рытья - быть может, поэтому предыдущие обитатели этого места не стали окапываться. На нормальной мягкой земле мне хватит нескольких минут, чтобы выкопать себе "лисью нору". Сейчас, конечно, не час провозился, но гораздо дольше обычного, и, в добавок, на лезвии лопатки теперь появилась пара сколов и помятостей. Наконец, затолкав рюкзак в выемку на дне своего укрытия, можно дать себе пару сигареток отдыха, после чего приняться за приготовление запоздалого обеда. Сильно запоздалого. В этом плане было настоящее раздолье - столько консервов насобирали у врагов, что все рюкзаки теперь туго набиты. Еще мне удалось тайком умыкнуть тогда еще неоткупоренную бутылку, чье содержимое, как узнал уже после откупоривания, отдавало спиртом. Но это на вечер, и, понадеюсь, не для дезинфекции. Сейчас же, готовимся наслаждаться булькающим над огнем варевом - Злата очень быстро бегает за водой к обнаруженному рядом источнику, а содержимое заморских консервов выглядит очень аппетитным. И ложка в сапоге, опять будто бы ожила и теперь просится наружу - точно пришло время пробовать, что там у меня получилось. Высунувшись из своего окопа, я потянулся к котелку, что висел в паре шагов над костром, между мной и Войкович. Нет, еще рано: прогрелось недостаточно. - Как себя чувствуешь? - спросил я подчиненную, показывающую из соседнего укрытия верхний край своего шлема. - Чувствую небольшую слабость, но скоро должно пройти. На боевых качествах это скажется незначительно, - выглянув, сказала Злата. - Это обычное состояния для нас, после использования рагнита. - И как же оно скажется в будущем? - Я не знаю, но нас всех предупредили о возможных последствиях. Мы понимаем, на что идем. - Конечно. А что насчет детей? Все женщины, или молодые девушки рано или поздно задаются этим вопросом. Ты не могла об этом не думать. - А что насчет детей? Ты хочешь, чтобы я тебе их родила? - ввела меня этими словами в ступор подчиненная. Да еще и говорит так обыденно, будто я спросил, сколько много соли добавить в ее половину обеда. - Не... Не-не. Я о другом - изменения в твоем организме не могут не сказаться на потомстве. Или у вас подобные дела под строжайшим запретом? Или вы не сможете теперь забеременеть? - Все будет, как решит Господь. Но вступать в брак нам не запрещено, однако, для этого мы должны получить благословение. Наши души принадлежат Богу, а наши тела - церкви. Поэтому я сперва должна заслужить право на что-либо, в том числе на создание семьи. - То есть, даже сами себе не принадлежите. И тебя такое устраивает? - Сами по себе все эти вещи большая честь: служба Господу, приобщение к таинству Единения, защита Родины, сражение на передовой со Злом. Мы получаем все это сразу. Есть ли в мире что-то еще более лучшее? Нет. - Тебе, чего не случись, а все со вкусом меда будет? И даже наше варево. Кстати, вот оно и приготовилось, бери ложку, наливай. Вкус у получившегося бульона был слабенький, ведь кроме мяса из банки добавить в воду не нашлось чего. От того гораздо страннее осознавать, что подобым варевом наслаждаешься не меньше, чем правильно приготовленным более сложным блюдом. Будто, скажем, пирог мясной испек, большой и нажористый. И спешить, вопреки обыкновению - ведь черт знает когда могут напасть - никуда не хочется. Хочется просто сидеть и смотреть на здешние красоты, наслаждаясь водой с мясом. Сейчас эти высоты - это не вражеские точки, а просто природные образования. В свое время, немало писателей, ныне причисленных к литературным классикам, написали множество восторженных строк в адрес красоты горных пейзажей. Горы только были другими, в совершенно далеком отсюда уголке мира, но, вспоминая их слова, думаю что они не менее красивые и величественные, чем вот эти, по которым прошли мы. Самый настоящий памятник величию. Может, после войны и об этих местах будут говорить, теперь уже современные творцы. Не только художественными строками, но и через кино. В полях внизу, где видно копошение ездящей техники, будет не так красиво. Сейчас бы вдарить по ним, но из крупного и дальнобойного у нас лишь несколько пулеметов - добить-то смогут, но тут надо что-нибудь артиллерийское, да покрупнее, чтоб ошметки до облаков долетали. Кстати... - Злата, ты уже доела? - Так точно. - Отлично. Бери оружие, и пойдем. Рюкзак оставь. Справа от меня ведь располагался пулемет, как раз один из тех, крупнокалиберных, он стоял на приземистой треноге, в окружении мешков с клейкой массой. Это соседняя, справа от меня, позиция - может сложиться так, что нам придется занять данное место. Поэтому, надо глянуть, что за зверя такого мы захватили, и как с ним обращаться. Значится: спусковой крючок, ствольная коробка открывается простым поднятием крышки - на вид все, для пулеметов, классическое, без незнакомых ухищрений. Только вот оптический прицел - впервые вижу, чтобы его ставили на пулеметы: непривычно. - Злата, скажи, как хорошо ты обращаешься с оптикой? Можешь определять расстояние? - С этим у меня плохо. Я могу наводиться только по следам трассеров. Ты хочешь посадить меня сюда? - Пока не знаю. Но нам может и придется занимать это место. На коротких дистанциях у меня еще получается правильно использовать оптику. Здесь расстояние должно быть подходящее, - подойдя к краю склона, я осторожно выглянул вниз, туда же, куда смотрел и пулемет. - Тогда будешь прикрывать меня. А вот если с флангов к нам зайдут, то быстро развернуть не получится - придется поднимать и переставлять, тут уже помощь нужна будет от кого посильней. Оружие нелегкое. - Руди, а у тебя с глазомером как? - все это время помощник Томаша сидел рядом , на мешках и молча что-то расписывал в блокноте. Мой вопрос заставил его сильно оживиться, похоже, что только этого он и ждал. - С глазомером у меня полный порядок, - разулыбался тот. - Мне расчеты хорошо даются, это нас семейное. Я небольшую разметку сделал, - показал он нам блокнот со схемой, на которой были отмечены ориентиры на склоне и расстояния. Такие обычно делают снайперы. - Все говорят, что мне бы в артиллеристы пойти, но не взяли. - Это очень странно, - опередила меня с тем же вопросом Войкович. А все потому, что я в то время выскребал остатки бульона из котелка, который взял с собой, доесть все на "осмотре". - В артиллерийском такие люди сильно ценятся, ведь точные науки многим тяжелы для освоения. Тебя хотя бы в минометный расчет должны были поставить. И это не говоря о других заведениях, где требуются точные вычисления. - Может, все из-за твоей фамилии? - предложил я. - Доу: больше звучит как американская фамилия. Из-за такого у нас могут много где дорогу закрыть. Ты не похож на американца, и говоришь без акцента, но, может, твои предки ими были? - Нет, они все наши, из Империи. - Ну, значит как всегда: лишь бы все были идеально "чистыми" представителями страны. А что они без мозгов могут быть так это сущие пустяки. Скажи, управишься с ним? - я положил руку на пулемет. - Я никогда раньше не видел подобных образцов. Но по виду ничего сложного быть не должно. Тяжеловат, только. - Из него можно сбить самолет? - спросила Войкович, глядя куда-то вдаль. - Как вчера на дороге? - Не знаю. Там орудие побольше было, в том числе и калибром. Тут бы попасть еще по самолету этому. - Там близится один, - указала подчиненная в небо, где я кроме облаков ничего увидеть не мог. - Можно попробовать. - Ничего не вижу. Тебе точно не кажется? - Сейчас, подберется поближе, и заметишь. Он один. - Разведчик, думаю. Боевые одни не должны ходить. Руди, можешь лейтенанта позвать? - Конечно. Мигом, - вскочив на ноги, Доу помчался искать Хеннинга. - Тихо. Слушай. Может, услышишь двигатель, - полушепотом сказала подчиненная, сощурившись глядя в небо. Чтобы слышать лучше, я даже глаза закрыл, и, кажется, действительно начал различать слабое жужжание, но все испортил лейтенант, у которого уже была заготовлена кипа вопросов. Ему Злата рассказала тоже, что и мне, после чего Хеннинг также начал вглядываться в небесную даль. И правда, вскоре там начала четко проявляться черная летающая точка, как и становился более различимым рокот винтов. В отличие от вчерашних, у этой машины крылья были поменьше, и покороче, и корпус не такой заостренной формы. Больше похоже на кукурузник, раскрашенный в армейские цвета. Пролетел один раз над нами, сделал поворот, пролетел над нами еще раз, снова повернул - разведчик, теперь точно уверен. И в какой-то момент он как даст пулеметную очередь. Пули прошли далеко от вереницы наших "нор", так что не похоже, что он разглядел наши позиции. Больше выглядит, что он метил по нашему флагу. Не успел лейтенант отдать команду, как слух резануло свистом, внезапным и пронзительным: с похожим обычно падают заряды для миномета. - Ложись! - закричал я. Мы с лейтенантом люди наученные, и без команды знаем, что делать, а Злата только тренированная, но, считай, без опыта. Пока услышит команду, пока осознает и примется исполнять - тут задержка в секунду будет. На землю Войкович бросилась как раз в тот момент, когда неподалеку грохнула бомба, раскидывая по округе землю и поражающие элементы. - Ой! - почувствовав, что что-то не так, подчиненная подняла руку и положила ее себе на затылок, затем сдвинула на шею, прикоснулась к правой ее стороне, затем к левой, стараясь что-то взволнованно найти. - Моя коса. Где она? Я не могу ее найти. - Оторвало, - сказал я, разглядывая ее неровно срезанные на уровне шеи волосы. - Радуйся, что не руку или ногу. - Нет. Мне же отец сказал не стричь ее. Что я ему скажу? Я же ослушалась! Надо же, как быстро порушилась ее былая невозмутимость и равнодушие ко многим вещам. Сейчас она лежала, вся растерянная и готовая вот-вот разреветься. - Ну-ну, выдохни. Напишешь ему, как все было, на самом деле, что осколком отсекло, а косу свою завернешь и домой отправишь. Порадуются, что ты вообще жива. - Рихард, потом поговоришь, - сказал лейтенант, поднимаясь на ноги. - Ай-да пулемет переставлять! Вскочив, я взял треногу с одной стороны, лейтенант с другой, и вместе мы оттащили ее на пару метров, чтобы можно было вести огонь по делающему разворот в воздухе самолету. - Лейтенант, разрешите мне! Моя реакция лучше! - Войкович, положив на мешки обрубок своей косы, подскочила к нам. Былую растерянность как рукой сняло с нее. - Хорошо, попробуй. Стреляй короткими, - дал добро Хеннинг, уступая место. Присев на колено, Злата прильнула к прицелу и развернула оружие в сторону самолета. Пара секунд на прицеливание, и первая короткая очередь. Череда трассеров пронеслась по небу, очерчивая дугу и показывая траекторию огня: низковато прошли. Вторая очередь уже частично зацепила самолет, пилот резко увел машину в вираж, похоже, вздрогнув от испуга и случайно уведя штурвал в сторону, заодно открывая под удар брюхо. В него как раз и угодила третья очередь, лишь пара пуль прошла мимо. Оставляя за собой дымный след, "железная птица" начала по дуге клониться к низу. Через несколько секунд в небе раскрылся белый, ярко различимый даже на фоне облаков парашют, приземлится позади нашей позиции, как раз туда, куда мы вражьи трупы скидывали - не убежит. - Молодец, Злата! - восторженно сказал лейтенант. Судя по тому, как сильно изменился его голос, он не верил, что Войкович сможет выдать такой результат. - Медаль получишь! - Точно! Весь мир увидит твой подвиг, - еще более восторженно закричал военкор, опуская с плеча кинокамеру. Он что, все это заснять умудрился? - А теперь побежали ловить гада! - Да, мы все очень сильно хотим поговорить с ним. Рихард, Злата, отправляемся втроем. Ублюдок может быть вооружен, так что не теряйте бдительности. - Только не втроем, а вчетвером! - заявил Марат, увязываясь вслед за нами. Взяли оружие в руки и пошли. Спустились бегом по склону как раз к тому месту, где этот горе-летун и приземлился. Вернее, наткнулся парашютом на дерево и повис среди ветвей. - Только попробуй потянуться к оружию, - сказал тому Хеннинг. - Прострелим руки-ноги и оставим так висеть дальше. - Вот блядь, - единственное, что оставалось раздосадованно сказать летуну. - Следи за языком: у нас тут дамы, между прочим, - ответил лейтенант. - За следующий мат получишь пулю. Для начала - в ногу. - Ладно, начальник, как скажешь. Нож-то достать дадите, чтоб стропы срезать? - Доставай, но только нож, и очень медленно. Если попробуешь выкинуть фокус какой, или нам покажется, что ты хочешь выкинуть фокус, то стрелять будем без предупреждения. Тебе придется очень хорошо постараться, чтобы остаться целым: здесь передовая, все на взводе ходят. Ну, что замер-то? Давай, освобождайся. Стоит отдать этому летчику должное - он вправду очень старался, и действовал очень медленно. Достал нож, вытянул руку, чтобы показать нам всем его, затем принялся осторожно резать стропы. В итоге, через некоторое время он оказался на земле, все также под прицелом трех оружий. - Так, теперь стой и не дергайся. Иначе - сам понимаешь, - подойдя к пленному Хеннинг расстегнул тому кобуру и достал оттуда пистолет. - И нож отдавай тоже. Еще оружие есть? - Нету. - Прежде чем пойдем, - напомнил о себе военкор. - Злата, становись рядом с трофеем. Надо запечатлеть. - Вы только фотографии мне домой отправьте. Адрес у вас есть, - с улыбкой Войкович подошла к летчику и положила ему ладонь на плечо. - Это обязательно. А теперь замри и не переставай улыбаться, - Марат щелкнул фотоаппаратом. - Хорошо. Скоро весь мир узнает, какие у нас девочки. А ты, летун, шагай, у ребят к тебе большой разговор есть. Угрюмо понурив голову, пилот, еле волоча ноги, шел в гору, вслед за лейтенантом и под нашим присмотром. Выйти и посмотреть на пленного решились из наших немногие - шесть человек. Прочие, оставаясь на позициях лишь выглядывали из своих окопов, чтобы посмотреть на "трофей". Привели мы его к нашему схрону, где сложили трофейные припасы от предыдущих обитателей этой высоты. Остановили его возле бруствера из мешков, и ударом поставили на колени. - Ну, что же с ним делать будем? - спросил лейтенант, окидывая взглядом всех собравшихся. - А чего думать - командованию сдадим, - предложил я. - Пусть расскажет им все: где кто разместился, какова численность. - В этом нет необходимости, - удивил меня ответом Хеннинг. - Разведка у нас хорошая. И вести это чучело будет долго и муторно. - Да вы чего, мужики? Да я все расскажу! Все-все! Я же, тем более, просто приказ выполнял! Я не... - Тебя я не спрашивал! - отвесил Хеннинг пилоту хлесткий подзатыльник. - Говорить будешь, когда разрешу. Нам глубоко без разницы, знаешь ты чего - не знаешь. А вот что для нас важно - так это те парни, что остались лежать по сторону гор, и на самих этих горах. И еще те парни, которым ваши "друзья" прямо на наших глазах рубили головы, - указал он на могилу, где лежали те самые наши солдаты. - Лейтенант, разрешите обратиться, - сделала шаг вперед Злата. В руках у нее появилась кувалда, ранее лежавшая в схроне, вместе с другими инструментами. - Разрешаю. Что ты хочешь? - кивнул Хеннинг. - Прошу позволить мне распорядиться судьбой пленника, ввиду того, что он является трофеем, добытым мною. - Что ты собираешься с ним делать? - Спасти. - Это исключено. Мы не будем держать его в живых, или отпускать. - Спасение души не значит спасение тела, - не отступала Войкович. - Этот человек повинен во многих грехах, раз он находится в рядах армии нашего врага. По-скольку его жизнь скоро оборвется, я хочу помочь ему искупить все это, - она демонстративно взвесила в руке кувалду. - Это лишнее, Злата, - скал ей я. - Достаточно просто пули в лоб. Нечего становиться подобными этим, - я махнул рукой в сторону склона, внизу которого валялись мертвецы. - Они делают это из садистских побуждений. Я делаю это потому, что хочу помочь в искуплении вины. - Ну вы как дети, ей-богу, - вздохнул лейтенант. - Значит так, Злата: я разрешаю тебе делать с ним все, что сочтешь нужным. Главное, делай все здесь и сейчас - на будущее ничего не оставлять. А ты, Рихард, либо смотри, либо не мешай.