Марш на восток

Подъем сопровождался стуком - как всегда, начальник шел по улице, колотя палкой по ведру. Это самое ведро ему на голову надеть надо, и от души настучать сверху. Да даже по одному удару с каждого будет достаточно. Хотя бы один удар - так бы врезал, что холеный ублюдок на раз слух потеряет! Но если продолжу разлеживаться, то точно до этого не доживу. Веки тянулись дуг к другу, будто их клеем намазали, а мозг в голове, казалось, превратился в железную глыбу, тяжелую как гиря. Вставать нужно быстро, одним рывком, чтобы не рухнуть назад на матрас. И сразу же спрыгивать на пол, чтобы наверняка. Затем быстро надеть разваливающуюся обувь, и строиться. Но сперва надо еще растормошить соседа на койке снизу. - Конрад, вставай.Поднимайся, живо! - начал я трясти его за плечо, но бесполезно, никакой реакции в ответ. Ни сейчас, и впредь никогда больше. Щурясь от света, бившего в глаза из мелких оконец сверху под потолком, я встал на положенное мне место, как и прочие обитатели барака, в такой же те темно-серой одежде, кто более тощий, кто менее, кто заросший бородой, а у кого скулы из-за впалых щек выступали. Черт, а сейчас бы с наслаждением да хоть той же обычной армейской перловки бы умял, от которой всегда нос воротил, целую тарелку, полную до краев. Первой вошла охрана, два человека, - первого я никогда раньше не видел, похоже, из каких-нибудь резервистов, средних лет мужчина, тощий, сутулится, с растерянным лицом; а второй, это тот напыщенный дарксен, в противовес первому, гордо держа спину прямой и задрав нос повыше, и еще эти мерзкие тонкие усики у него под носом, которые было бы неплохо кровью залить, как раз из этого самого носа. Мерзкий щегол. После этих двоих в барак ввалился и сам жирный боров, начальник - форма на нем еле сходится, того и глядишь, из-за неверного движения пуговицы оторвет. Вот эту свинью бы в первую очередь на фронт отправить, очень смешное зрелище бы было, как эта туша бежала бы по изуродованному полю с винтовкой в руках. Бежала бы от нас к своим. - Ну, с добрым утром! - сказал он, остановившись на пороге. - Доброе утро, господин начальник лагеря! - сдерживая ненависть хором ответили мы все. - А что так вяло? Громче! - Доброе утро, господин начальник лагеря! - закричали еще громче, так что, казалось стены задрожали. - Очень хорошо. Раз вы такие громогласные, значит сил еще полно. А в тебе полно жира - хорошая мишень для танкистов получится. Как ради тебя еще дверные проемы не приказали сделать шире? - Заги, твой выход, - сказал боров, и напыщенный дарксен начал обход. Подошел к одному, покрутился возле второго, двинул прикладом в живот третьего... - А этот что лежит? - спросил он, остановившись передо мной. - Умер, - сказал я. - Да ну? Может опять придуривается? Как жрать, так за троих, а как работать, так еле-еле, - подойдя к моему умершему соседу, охранник похлопал того по щекам, что оказалось тщетно, а потом кулаком сломал ему нос, что тоже не вызвало у покойника какой-либо реакции. - И что ты на меня так смотришь? Что, не нравится? Работать заставляют? Или что в плену оказался? Так нечего было сюда приходить, - усмехался мне дарксен, на земле, которая принадлежит моей стране. - Или не нравится, что я дарксен? Ну что, на хуй меня хочешь послать? Так давай, ты же такой дерзкий. Или смелости хватает только на презрительный взгляд? Не дав ответить, он зарядил мне прикладом в челюсть, не сильно, что даже зубы остались целы, но на пол я от такого удара упал. Потом еще ногой в живот добавил, когда я попытался подняться. После этого мне позволили занять свое место возле кровати. После построения завтрак, но сперва надо было похоронить умершего, иначе никого из барака в столовую не пустят. Перекинув себе через шею одну руку покойника и позволив соседу с другой койки закинуть на себя другую руку, я потащил Конрада на улицу, его необутые грязные ноги волочились по полу. Солнце на улице светило ярко, заставляя зажмуриться, едва лучи попадали под взгляд. За порогом нас встретила весенняя грязь и весеннее тепло. В кои-то веки можно ходить по улице без опаски замерзнуть. Но по грязи лужам лучше ходить осторожнее, чтобы ноги не замочить, иначе точно заболеешь. Больных тут не жалуют. Тело волокли за пределы лагеря, и под присмотром охраны. Помимо нас на местное кладбище пришли люди и из других бараков, вместе со своими умершими. Положив тела в грязь, мы заняли места в строю и смотрели, как прочие пытаются копать слякоть. Когда они уставали, то их сменяли другие из строя, а сменять приходилось друг друга часто: даже те из нас, кто меньше прочих походил на скелеты, рыли с трудом, и в большей степени не потому, что земля рылась плохо. Телам и без того недостает отдыха от физических нагрузок, мышцы слушаются плохо и работают медленнее обычного, как на человека не ори и как его ни бей. Дошла и до меня очередь, чтобы копал. Лопата пока не казалась тяжелой, но земля словно целенаправленно сопротивлялась, обволакивая лезвие и отделяясь с хлюпаньем. Этот звук напоминал мне другое хлюпанье, с которым такое же лезвие разрывает плоть чьего-то тела. Почти как если бы опять наносил удар кому-то по животу саперной лопаткой. Да можно и даже этой, что у меня в руках, лишь бы сих хватило. Звук будет похожий, если ударю в живот одну из этих мадирских сторожевых тварей. Правда, расслышать прочие удары, кроме первого не получится, ибо такой визг поднимет, как горящая заживо свинья. Черт, и вот эти вот твари, умеющие сражаться только с мирным населением, теперь нас сторожат, гнобят и губят! А встреться они с нами в поле, один на один, можно даже без техники, то лежали бы сейчас все до единого в грязи мадиры эти! Знают, что тут им ничего мы не сделаем, вот и распоясались. Но ведь правда, что мы можем сделать, кроме восстания, по традиции для Империи, беспощадного и бессмысленного? Скорее, дадим им повод устроить лишнюю бойню. - Все, Рихард, отойди, отдохни, - подошел ко мне один из заключенных. - Ты сейчас в эту яму упадешь, и придется тебя тоже в ней хоронить. - Хорошо, - передав ему лопату, я вернулся в строй. Работа была почти завершена, тут и без меня справятся. А пара минут отдыха сейчас ощущаются еще более важными, чем на фронте. Скоро умершие были погребены в земляной каше, мы сдали лопаты и пошли в столовую. Подавали на завтрак опять безвкусную похлебку, из воды и нескольких кусочков овощей, от которой есть хотелось только сильнее. Затем снова строиться, позволить охране нацепить на нас кандалы, и всем вместе идти работать, по размытой весной дороге к каменистой гряде, в паре километров ходу. Мы строем, а по бокам падлы мадирские, чтобы никто не попытался убежать, или чтобы добить неспособных идти. Бросая взгляды на восток, где гремела фронтовая канонада, мы не могли не замечать тела, демонстративно лежавшие на обочине, в талом снегу и грязи. Кажется, стрельба теперь звучала ближе. Да нет, зачем я себя обманываю? Они сюда не дойдут, или сделают это еще не скоро. Так что не расслабляйся, ты сюда попал еще надолго. Возможно, скоро нас перевезут в другое место, подальше от фронта, где и работа будет гораздо хуже. Скорее всего, в какие-нибудь шахты отправят, пылью дышать - не дадут насладиться весной, ведь только-только начало теплеть, скоро зелень начнет расцветать, и голосить на деревьях птички. Пройдя на огороженную проволокой территорию, мы получили в руки инструменты и получили назначения на места. Работа нехитрая: долбить каменную породу, прямо на открытом воздухе, собирать ее и относить к подножию. Монотонный отупляющий труд: маши себе кайлом и не думай ни о чем. Да только как же - копившаяся неделями и месяцами усталость не позволяет уйти в труд с головой. Руки машут уже не так сильно, удары часто уводит в сторону, поясница ныла в ответ на каждое движение, просили о пощаде мышцы... но отдыхают здесь только те, кто лежит вдоль дороги, на обочине. Так, может, ну все к черту? Спасение все равно не придет, и единственное мое будущее - вот так работать пока не сдохну от истощения. Раз все равно здесь умирать, то не лучше ли будет в бою? Тем более кто эти сторожевые падлы - это ж твари хуже шакалов! Одного забрать на тот свет сил мне хватит. Вон того мадира будет грохнуть в самый раз, как будет мимо проходить - двину его по башке, если повезет и успею взять винтовку, то попробую завалить еще одного, что у входа. А дальше - прощай, Родина! Как раз, за пару прошедших с начала работ часов охранники должны ослабить бдительность в отношении нас. Главное, поменьше по сторонам глядеть и махать кайлом как обычно, чтоб не заподозрили - а там за мной не заржавеет. Давай-давай, молодец, иди сюда, единственный мадир, от которого будет толк. Так, теперь делаем вид, что на секунду отвлекся, разогнуть спину и вытереть рукавом лоб. Хорошо, идет мимо меня, падла, ничего не заподозрив. Сейчас я тебя... - Стоп! - прозвучал над округой голос, усиленный громкоговорителем. - Прекратить все работы, сдать инструмент и строиться! Слишком рано дали это объявление - обычно его делают только для обеденного перерыва. Не уж-то, наши на фронте в прорыв пошли? По доброте душевной мадиры нам перерыв точно не дадут. Как и было велено, сдали мы инструмент, построились, и пошлепали назад, до лагеря. - Быстрее, сукины дети! - кричал на нас один из охранников. - Шевели ногами, иначе пристрелю! Пришлось ускорить шаг, брызги грязи летели во все стороны, делая и так грязную одежду еще более грязной. Но страшнее была влага, что попадала в обувь. Мой левый ботинок немного "подтопило". Главное, чтобы еще больше воды не натекло, а с этим как-нибудь уживусь. У бараков уже ждала охрана - этих тоже всех согнали, и вооружили винтовками. Не уж-то, расстреливать нас будут, вместо перевозки? Вот она, их хваленая гуманность и вера в священность каждой жизни - одни только слова, а как до дела доходит, так вести себя начинают как ненавидимые ими мы. - Заключенные! По баракам разойдись! - провизжал начальник лагеря, тоже вылезший на улицу. Кажется, поспешил я с выводами и осуждениями. Да и коль расстрелять велели бы, то прямо там, у скал и положили бы нас всех, или у дороги. Похоже, что перевозить вздумали. Загнав нас в барак, охранники громко захлопнули дверь. Все стояли в проходе между рядами коек, не зная, что делать и растерянно глядя по сторонам. - И что теперь? - неуверенно спросил кто-то. - Они ведь так ничего и не сказали. Зачем нас сюда привели? - Что-то они там обсуждают, - подал голос другой, один из тех, кто сидя на втором ярусе одной из коек пытался разглядеть что-то в оконце сверху. - Что именно? - А я слышу, что ли? Собрались вокруг хряка, тот че-то говорит, руками машет, одним велит идти туда, другим сюда. - Они зачем-то дощечкой дверь в соседнем бараке закрывают, как засовом, - сказал другой наблюдатель. - Засов? - удивился кто-то из толпы. - Бля, они и нас так решили закрыть? Кто там поближе, проверьте дверь! - Закрыто! Плотно так, что дверь почти не двигается, - через несколько секунд ответил запаниковавший голос. - Канистры! - в ужасе закричал наблюдатель рядом со мной. - Они несут канистры! Нас сожгут живьем! - Да не гони! - Он не гонит! Они правда тащат канистры. - Да, тащат, много! Поднялся беспорядочный гомон, народ, толпясь, начал стягиваться к выходу. Этот поток нес с собой и меня, в тамбур. Снаружи, я уверен, охрана уже стоит наготове, и некоторые из них только и ждут шанса пострелять по нам. - Ломай дверь! - закричал кто-то в толпе. Те, кто стоял ближе всего к двери этой, стали колотить в нее руками и ногами, от чего она вскоре начала ходить ходуном. Несколько выстрелов с той стороны пробили доски насквозь, несколько человек упали на пол, их тут же оттащили в сторону, после чего на освободившееся место встали следующие. Толкать сзади начинали сильнее и сильнее, так что даже при желании сопротивляться было бы невозможно. Начинавший заполнять помещение дым заставлял тереть глаза, кашлять и забывать обо всем, кроме нехватки кислорода, единственный возможный путь к которому был один. - Откройте, сволочи! - остатки воздуха в легких, конечно, не следовало тратить на крик, все равно бесполезный в такой ситуации, но, разве тут можно ли соображать нормально? Хорошо сохранить хотя бы часть самообладания. Прижатый толпой позади меня, я колотил в дверь, что оставалось сил. Пули от очередного винтовочного залпа оставили еще больше дыр в стенах и на двери. Одна из них пробила доску рядом с моей головой, на уровне глаз - угоди она чуть-чуть правее, и убила бы не одного из заключенных за мной, а меня самого. Через это отверстие в доске я частично видел силуэт одного из охранников, поднимающего винтовку наизготовку. Воздуха мне! Гвозди уже переставали выдерживать борьбу с нашими кулаками, доски ходили ходуном, готовясь разлететься на землю. Еще чуть-чуть! Одна дощечка отогнулась, приоткрывая вид наружу. Уличный воздух позволил сделать нормальный вдох, не закашлявшись от дыма, стали хорошо видны целящиеся в нас мадиры, пять человек. Один из них стоял прямо напротив меня, уже готовый стрелять. Доски слева от меня окончательно сдались, с треском полетев в грязь, хлынувшая толпа заключенных, не дав и секунды на осознание произошедшего с криками хлынула наружу. Людской поток был подобен стихии, которая просто есть и несет в мир то, что несет, не задумываясь о последствиях и готовая сминать и разрушать все, что встретит на пути. Люди хлынули прямо на охранников - ведь их нужно убить прежде, чем они перебьют нас! Я успел сделать только пару шагов по слякоти, прежде чем рухнул в нее же, из-за других пленников, переставших ведать чего-либо, кроме спешки. В следующий миг сверху на меня рухнуло еще одно тело, с простреленной головой; еще кто-то тоже чуть не упал, запнувшись об мою руку. Летели во все стороны грязные брызги, летели на землю заключенные. Вскочив на ноги, помчался и я, к одному из охранников. Выстрелом он отправил на землю одного из заключенных - значит, патронник у него пуст, и у меня есть шанс придушить эту тварь. Даже со скользкой слякотью под ногами я сумел набрать разбег достаточный, чтобы при столкновении сбить противника с ног. Винтовка вылетела из его рук, а на лице читалось краткосрочное непонимание происходящего. И само лицо-то какое знакомое - теперь уже без той самодовольной ухмылочки, с мерзкими усиками. Зря ты, дарксен, бил меня сегодня утром. И не только меня, и не только сегодня! Ладони сжали горло этой мадирской падлы, подоспевшие мне на помощь пленные начали держать его руки и ноги, чтобы точно не выбрался. Теперь можно немножечко посмотреть, не ослабляя хват, как меняется его лицо: глаза выпячиваются уже не сколько от страха, сколько от удушения, как сам собой лезет наружу его язык. Возможно, в ином случае я бы нашел это зрелище приятным и согревающим. Одной падлой меньше, даже несколькими, если учесть прочих мадиров, да ведь сколько таких же еще по свету ходит, и будет ходить впредь? Мир не перевернется, и откуда-то сверху не снизойдет до нас лестница в рай. И сколько наших погибло, чтобы расправиться со всеми ними. Оглянись вокруг - горящие бараки, некоторые из которых все еще закрыты: не мы одни пытались пробиться на волю. Остались ли там выжившие? Скольких удастся спасти? Сколько были ранены, и сколькие умрут до прихода помощи? Убитых выходит - горстка охранников на несколько десятков наших, больше половины барака полегло. Не хватает рук, чтобы всех раненых оттащить куда получше, из-за чего тем приходится корчиться в грязи. Встав на ноги, я потащился к одному из бараков, помогать снять массивный засов, с которым не мог совладать один отощавший до впалых щек пленный. А еще я весь промок, когда упал в грязь, это тоже может закончиться для меня смертью. Но об этом подумаю потом - сейчас важнее спасти как можно больших, а отогреться можно и на пепелище. Пламя уже сильно охватило стены барака, начав подбираться к крыше. Уносимые ветром столпы черного дыма было видно на много километров. - Помогите! Помогите! - только и повторял хор слабеющих голосов по ту сторону стен. - Мы здесь, ребята. Мы пришли, - сказать иное мне на ум не пришло. Гораздо важнее сдвинуть чертов засов. Он казался тяжелым, как вагонетка полная того камня, что мы добывали. И еще без колес - поднять не хватит сил, а сдвигать тяжело. Нам сильно повезло, что на наши двери такого засова не нашлось. Ну, же давай, навались, ведь там наши! Звать на помощь почти бессмысленно, ведь рядом стоят другие точно также запертые бараки, и помимо них еще куча раненых - на всех просто рук не хватает. Шевелись, ты, сучий деревянный выродок! Голоса по ту строну стали звучать сильнее, и более требовательно! - Что случилось? Мы задыхаемся, помогите! - Не бросайте нас! - Почему дверь до сих пор не открывается? - Тяжелый засов! - ответил я. - С трудом поддается. Мы работаем. Пожалуйста, не умирайте! Почти готово, сдвинули с одной скобы из четырех, как раз подоспел на помощь еще один человек, прибывший недавно, и потому исхудавший не так сильно, как мы. С ним дело пошло ощутимо проще. Преодолев вторую скобу, чертова деревяшка накренилась и упала под углом. - Поднимай эту хрень! - крикнул новенький. Поднять, по всем известному закону, было тяжелее, чем тащить, что без того было тяжело. Уперлись в эту штуку руками, спинами и головами в попытках сдвинуть и освободить дверь, но ноги сильно скользили, ослабляя силу и так слабых наших тел. Мы падали в грязь, чтобы раз за разом возвращаться к попыткам убрать чертово дерево. И мы смогли, каким-то чудом. Стоя на месте и выравнивая дыхание, мы смотрели и ждали, но открывать больше ничем не сдерживаемую дверь так никто и не собирался. Неужели, все оказалось зря? Нет, кто-то еще может остаться жив, не время рассиживаться! Ноги отказывались стоять ровно, норовя подкоситься, опять молила об отдыхе поясница, побаливало левое плечо. Не сейчас - там наши лежат, им тоже жить надо. Первым, что я встретил, открыв дверь, был ударивший в лицо дым, неотличимый и от того, что "душил" мня в нашем бараке, и от тех, что мешались на полях и в руинах. Прокашлявшись, я взял за руки человека, рухнувшего к моим ногам - похоже, ранее он полулежал, прислонясь к двери. Через дверной проем, среди дыма проглядывались лежавшие одно на другом тела, почти также, как в вагонах поезда, когда мертвых вывозят с фронта на кладбища. Всех не смогу. Но постараюсь как можно больших. Взяв за руки первого, я потащил того на улицу. Оттащил и пошел за следующим, за ним взял третьего, четвертого взял уже кто-то из еще подоспевших помогать, как и еще нескольких... Заходили внутрь, кашляли, но не прекращали выносить тела, до тех пор, пока прогоревшая деревянная конструкция не начала обрушиваться. Сколько-то человек так и осталось там. Но ведь, все равно, все был не зря, все эти наши старания? Не зря же? Не в силах больше что-либо делать, даже соображать, я рухнул на колени. Остатков сознания хватало только тупо пялиться на пламя, на то, как оно разгорается, становясь все больше и больше, чтобы потом затухнуть, к моменту когда на территорию лагеря въехали наши танки, смяв ограду. - Ребята! Братишки! - выглянул из люка радостный молодой танкист. - Мы приехали! Мы, собравшиеся на улице, бывшие заключенные, смотрели на него, не говоря ни слова, и не показав и одной улыбки. Плен подошел к концу... *** - Рихард! Рихард, проснись! - трясла меня за плечо Злата. - Так это был сон? - Видел что-то нехорошее? Ты кричал. - Вернулся в прошлое, ненадолго. Сколько времени прошло? - Сорок минут. Я решила разбудить тебя. - Хорошо. Вижу, ничего не изменилось. - Все брататься начали. Пошли, нечего отлынивать. Красноармейцы, и большая часть остатков наших, собравшись в кружок, пели по очереди песни, то мы, то они, почти что соревнуясь. Некоторые просто разговаривали друг с другом, и при том, довольно свободно - кое-кто из наших знал местный язык: эти люди были такой же азиатской внешности, и раньше я их в нашем отряде не видел, похоже, это стягиваются остатки от других групп. - Ты иди, а я перекурю и подойду потом, - высвободив руку, я позволил подчиненной идти к "певчему кругу" самой. Не все стремились провести свободное время в веселой компании. Я заметил стоявшего неподалеку, под сиротливым уцелевшим деревом седовласого красноармейца, с пустым взглядом. Он посмотрел на меня, заметив, что я обратил на него внимание. И оживился, взгляд его стал более осмысленным, стоило мне показать пачку сигарет. Он сказал мне что-то на своем языке, беря предложенную сигарету своими еще не успевшими истереться под действием труда и времени пальцами. - Ну здравствуй, брат, - щелкнул я зажигалкой. Больше слов не нужно, да и только что сказанные были не нужны. Не важно, что было именно в прошлом, достаточно просто посмотреть друг другу в глаза и вместе закурить по одной. Стоял в одиночестве и наш лейтенант, у края склона, закутавшись в шинель, и тоже с сигаретой в зубах. - Лейтенант, разрешите обратиться? - я подошел к нему, закуривая на ходу вторую сигарету. - Слушаю тебя, Рихард, - повернулся тот ко мне. - Когда мы выступаем? - Уже неймется? Думаю, где-то в районе полудня отправимся, может ближе к вечеру. Что это ты так заспешил? Не новичок же - пойди лучше отдохни, раз возможность есть. Или наши "красные" друзья чем-то не угодили, что норовишь сбежать от них? - С ними никаких проблем. Сам не знаю почему, но вот не могу им не доверять. Ведь мы же против общего врага воюем. Я думаю, что у нас теперь появился хороший союзник на мировой арене, впервые за многие десятилетия. Не всякие эти приграничные не пойми кто, которые вечно болтаются то к одним, то к другим - у кого теплее - а настоящие друзья, на которых можно положиться. - Рихард, - на лице Хеннинга появилась улыбка, из тех, которые не несут и капли радости. Скорее наоборот - какая-то грусть. - Ну вот снова: ты ведь достаточно взрослый, чтобы понимать - у нашей страны всегда было и будет только два союзника. - Армия и флот, - завершил я фразу. - Верно, - кинул лейтенант, посмотрев на пасмурное небо. - Ну хорошо, возможно, в ближайшем будущем появится и третий: воздушные войска, на самолетах, а может и еще чем-то, ведь чего только в мире не возможно. Но вот пройдет несколько десятилетий, уйдут из этого мира свидетели нынешних событий, и придут на наше место те, кому дружба наших народов уже была предоставлена как данность, кто не видел, какими усилиями она ковалась и не понимает ее ценности. Тогда и до ссор дело дойти может. Поэтому, дружба дружбой, но полагаться нам предстоит все также: на армию, флот и авиавойска.