V. Исповедь

Двенадцатью часами ранее —Ваше Величество...то, что я собираюсь сказать, огорчит вас, и мне горько сознавать, что приходится брать на себя эту роль, которая мне при иных обстоятельствах... Александр поднял на Аракчеева взгляд, в который вложил все недовольство. Алексей замолк на мгновение. Было видно, как напрягаются мускулы на его шее, плотно стянутой накрахмаленным воротником. Он проглатывает направленный на него взгляд, и тот будто застревает где-то в горле вместе со словами. —Князь Чарторыйский, я полагаю, в тайном сговоре с австрийцами... Александр молча пододвинул к себе чашку с остывшим чаем и стал громко помешивать его маленькой серебряной ложкой. —...Я лишь хочу высказать свои подозрения..без намерения оскорбить Ваше доверие, кое вы ему оказали... «Дзынь»- ложка ударяется о фарфоровые стенки. —Мне известно наверняка, что он встречался с австрийским министром. С Меттернихом. Они ужинали в ресторане наедине. Может, и не впервые.. «Дзынь..» Алексей в тревоге ерзает на стуле. Александр молчит, а ложка звенит громко и каждое «дзынь» бьет сильнее любого грубого слова. Александр, впрочем, никогда не повышал на него голос. —Я думаю, это странно, что он так появился. Вы здесь с сентября. Ежели он с дружескими намерениями к вам..то почему так внезапно? Александр перестал мешать пустой чай и выпил чашку в два глотка, после чего встал и, обойдя стол, за которым сидел, встал рядом с Алексеем. Тот машинально встал, но он положил руки ему на плечи и усадил обратно. —Мне известно, как ты относишься к нему. Но твоё беспокойство излишне. Я знаю, что он встречался с Меттернихом. Он это сделал по моей просьбе. Меттерних и лорд Каслри в сговоре с Талейраном. Они пытались втянуть Адама в их интригу против России, зная о прошлых наших с ним разногласиях. Он пришёл, чтобы об этом мне рассказать. Я просил его им подыграть. Чарторыйские заинтересованы не менее нас, чтобы Польша вошла в границы России. Адам необходим мне, потому что у него много связей, у него титул и его фамилия уважаема. Но все, что он делает, он делает по моей просьбе. Алексей нахмурился. Опустив голову, он посмотрел на свои руки, потом вдруг вновь встал и произнёс с неким вызовом: —Что же, я рад заблуждаться. Мой долг был вам сообщить. —Я благодарен тебе за твоё беспокойство. Но лучше вернись к своим обычным делам, -Александр произнёс это мягко, но знал, что Алексей во фразе этой услышит знакомое: «Не лезь не в своё дело, дурак. Не суй нос туда, в чем не смыслишь. Своё мнение будешь высказывать, когда я сам спрошу его.» —Ваше Величество, если я вам не нужен здесь, так разрешите ехать в Россию, - Тихо произнёс Аракчеев и снова это бесконечное страдание мелькнуло в серых глазах.- Ежели вы меня вызвали чтобы помучить..ибо я причин других не нахожу. Я тут болтаюсь без всякого дела... —Я всегда спокоен более, если ты рядом со мной. Тем более дела скоро будут. Впрочем, если ты хочешь уехать и сидеть у себя в Грузино...- Александр улыбнулся. - Разве ты там не помираешь со скуки? А не загружаю я тебя, ибо твоё здоровье мне дорого. Отдыхай нынче рядом со мной. Эта перемена подействовала. Против его мягкости Алексей никогда ничего не мог возразить. Он, конечно, не таял уже так, как раньше, от одного его взгляда, но явно смягчился и ушёл успокоенный. Александр сел снова за стол и закрыл в изнеможении руками лицо. Разговор, крайне ему неприятный, закончился. Алексею он соврал. Сегодня, как и в множество других раз. Резкий, громкий стук вывел императора из оцепенения. Дверь распахнулась, и он увидел на пороге сестру. —Саша, нам надо поговорить! - Катиш вошла в спальню, как всегда входила к нему - словно как к себе. Он только глянул в это лицо, пылающее гневом, чтобы понять... —Что случилось? - он встал ей навстречу. Катиш шла стремительно, сжимая в кулачки руки, и на мгновение ему показалось, что вот сейчас она бросится на него и ударит. Она может ударить. Он знал. —Ты был с ней! С этой шлюхой! Грош цена твоим обещаниям! - крикнула она и так громко, что он вздрогнул невольно. —Катя, о ком ты? Не кричи. —Единственная женщина....только одна! Только она...- по щекам Кати побежали злые слёзы и это было хуже всего.- Когда ты женил на ней его, я это стерпела. Терпела ее у себя! Ее даже зовут как меня! А ведь у нас нет ничего общего! Я только просила тебя никогда, никогда, если даже ты сделал эту мерзкую женщину его женой, не делать ее своею любовницей! Ты мне обещал! Но ты хочешь и дальше мучить меня! Значит, Katrine ей рассказала? Но как, ведь ее уже с неделю как нет в Вене. Так откуда...а впрочем, Катя права. Он должен был ожидать, что княгиня Багратион не упустит возможности уязвить ее. Как он уязвил несомненно ее сам своей холодностью. Он хотел подойти к сестре и ласково ее обнять, но она ТАК посмотрела, что Александру стало страшно. Он никогда не видел у неё такой взгляд. В нем была ненависть. —Обезьянка..умоляю, не плачь! Дай мне все объяснить..- он сжался, когда она, овладев тем не менее собой, развернулась и пошла обратно к двери. —Я все время хочу думать, что ты не такой...что ты лучше. Но ты...- она не докончила фразы и вышла. *** За три часа до бала —Надеюсь, ты останешься на вечер...я велел приготовить клубничное парфе. Твоё любимое.. Александр присел на софу рядом с Адамом, сидевшим нога на ногу и читающим газету. От развёрнутых страниц ещё пахло свежей типографской краской, и Александру подумалось, что сегодня его газету успеют прочитать все, кроме него. Он несколько секунд просто с полуулыбкой смотрел на строгий, серьезный профиль друга, который проигнорировал его слова, потом довольно наглым жестом забрал из его рук газету и положил на стол. —Ты меня слышал? Клубничное парфе... —Я слышал. Я был бы рад, но я хочу вернуться и переговорить с Яблонским. Наедине. Это можно сделать только сегодня, так как завтра он отбывает уже в Париж. — Адам взял с чайного столика свою чашку с чаем и хотел поднести ко рту, но через секунду уже поставил ту обратно, не отпив. - И у меня аллергия на клубнику. Ты забыл? —Действительно...- Александр смутился.- Я перепутал. Я почему-то помнил, что будто б на малину..извини. Я ещё успею распорядиться, чтобы заменили. К десерту можно все успеть.. —Ты совсем не изменился. - Адам усмехнулся, опустив глаза. - Я правда не смогу остаться. К тому же я не любитель светских развлечений, ты же знаешь. —Яблонский был не в восторге, кажется, сегодня от моего присутствия. -Александр внимательно посмотрел на Адама, взгляд которого нервно заскользил по комнате, от разобранной кровати до окна, потом к двери, затем на чашку с чаем. На Александра он избегал смотреть, как и сегодня во время их встречи с представителями польской знати. —Напротив. Он оценил, что ты даже что-то говорил на польском. Конечно, его суждения категоричны...и я соврал бы, сказав, что он питает доверие к России. —Я не поблагодарил тебя за твою помощь. И за твой выбор...- Александр забросил руку позади него на спинку софы и придвинулся ближе так, что колени и бёдра их соприкоснулись. Адам, вздохнув, откинулся назад, ложась практически ему на руку и закрыл глаза. Александр потянулся к его лицу, будто с намерением коснуться его губ своими. Чарторыйский открыл глаза и на одно мгновение ему почудилось, что Адам дернулся, чтобы отвернуться, и лицо его с чуть заострившимися скулами, заметно напряглось, а лицо и щеки покраснели. Александр замер в нескольких сантиметрах от этого лица и тихо произнёс: —Послушай...я все тот же, что был раньше. Мои взгляды, намерения, убеждения не изменились. Все то, что мы хотели претворить в жизнь тогда, я намереваюсь сделать и сейчас. Конституция. Реформы. Совсем другая Польша. Свободная от гнёта... Губы Чарторыйского дрогнули в улыбке, обозначив тонкие линии морщин вокруг рта. Ему было сорок пять, но лицо, вобравшее в себя как бы печать усталости, морщины даже украшали. —Я сказал князю Яблонскому, что у Польши нет и не может быть друга лучше тебя. В моей же поддержке ты можешь не сомневаться. Александр убрал свою руку из-за спины Адама и положил сверху на его ладонь, переплетая их пальцы и чуть сжав. —Элиза...ты виделся с ней ещё после того дня? —Нет, с чего бы,- Адам высвободил руку и взял снова чашку с чаем, который наконец-то начал пить. - Мы виделись и говорили только в тот вечер, когда я дождался тебя здесь. —Ты не женился...- задумчиво произнёс Александр.- Почему? —Не сложилось. А почему ты на меня так странно смотришь? - недовольно произнёс тот. - Как будто хочешь о чем-то меня спросить. —Да, я хотел. Ты прибыл в Вену в октябре. Почему все это время не приходил ко мне? Я ждал тебя.. Этот вопрос Чарторыйского как будто огорчил. Он помрачнел. —Саша, возможно мой ответ тебя расстроит, но я...я не представлял, как и о чем мне говорить с тобой. Когда российские войска заняли Варшаву, Краков, Торн...а ты передал все административное управление в руки Аракчеева... —Нужно было поддерживать порядок.. впрочем, он и сам был не в восторге..- полусерьезным тоном произнёс Александр. - Прости мне Аракчеева. Последняя фраза прозвучало несколько двусмысленно, и можно было решить, что Александр вкладывает в неё больший смысл, нежели того требовал контекст. Адам натянуто улыбнулся и со словами «мне пора идти, увидимся позднее у меня», встал. Александр наблюдал, как он застёгивает воротник на крупную перламутровую пуговицу и надевает свой сюртук привычным жестом, не изменившимся за годы. То,что он снимал его и вешал на спинку стула, когда они оставались наедине, всегда было как будто жестом особого доверия. Казалось, что не было всех этих лет и вот Адам в его комнате...и снова он уходит. Он уходил уже так много раз, и каждый раз Александр не мог найти подходящих слов, чтобы попросить его остаться и побыть с ним хотя б ещё немного. —А как же парфе...?- вырвалось у него. —В другой раз, Саша. -Адам, впрочем, замешкался, сомневаясь, подошёл к нему и наклонившись, поцеловал в щеку холодным поцелуем. - В другой раз. *** Бал продолжался, но гости, смущенные внешним видом хозяина, разбредались потихоньку по соседним комнатам, а кто-то то и вовсе предпочёл уйти. Александр же, побыв среди них совсем недолго, под уговоры немало раздосадованной матери удалился и вместо него, к удивлению многих, к гостям вышла императрица Елизавета Алексеевна. Держась спокойно, с присущим ей чуть отстранённым, серьёзным видом, она подозвала Максима и передала, что император немедленно просит его к себе. Его проводили во внутренние покои, но на этот раз уже не в кабинет, а прямо в спальню. Максим застал Александра сидящим на софе со скрипкой в руках. Сцена эта выглядела удивительно. Полураздетый, в одном корсете и нижней юбке, император наигрывал протяжную и печальную мелодию. Эттингер замер, не зная, как поступить и так стоял, ожидая, пока тот хоть как-то отреагирует на его приход. Сыграв несколько аккордов, с закрытыми глазами, Александр опустил инструмент и повернулся к Максиму: —Ну что же вы там встали.. Садитесь! Помните, ведь это вы рекомендовали мне взяться вновь за музицирование. Должен сказать, что очень дельный был совет. Я люблю музыку. Она меня умиротворяет. Максим молча, осторожно присел на краешек дивана рядом и стараясь не смотреть на Александра, опустил взгляд на бежевый ковёр. Сегодня утром, сидя за стенкой, он слышал в этой комнате странный разговор, и вот теперь он сам здесь, сидит напротив переодетого в женское нижнее белье мужчины, на чьём лице, как маска, слой белый пудры. Размазавшаяся слегка помада смотрится, как рана на губе, а под глазами отпечатались тёмные разводы от подводки. —Вас смущает мой внешний вид? - Александр отложил скрипку и испытующе посмотрел на Эттингера, который выдержал его взгляд и ответил вполне спокойно: —Нет, Ваше Величество, если вы так чувствуете себя комфортно. Александр нервно улыбнулся, и подошёл к трюмо, на котором стоял кувшин с водой. —Вы мне не поможете? Эттингер подошёл,взял кувшин и помог ему умыться. После так же помог расшнуровать корсет, от которого Александр избавился с заметным облегчением. Через несколько минут император сидел с ним рядом, уже в нормальном виде, одетый в просторный домашний шлафрок и вытирал полотенцем мокрое, но чистое лицо. Когда он заговорил с ним, его голос звучал с отчаянием и, как Максиму показалось, даже со страхом. Таким голос он с ним ещё не говорил. Как будто бы, смыв этот грим, император вместе с ним смыл маску уверенности, которой прикрывался. — Максимилиан…Ваша глубина суждений и то, с каким вы пониманием, деликатностью отнеслись к откровениям, которыми я делился с вами, позволяет мне надеяться, что я могу открыться вам до конца. Вы помните, я говорил о том, что внутри меня, как будто обитает нечто странное...дурное, глубоко порочное. Когда оно выходит, я подчиняюсь злу, и ничего не в силах с этим сделать. И теперь я, кажется, подверг себя риску..Максим, вы должны поклясться, что вы навсегда сохраните ту тайну, которую я вам сейчас доверю. —Если вы уверены, что хотите ее доверить мне, то я клянусь вам. —Я хочу рассказать все вам, потому что мне кажется, что ..вы не испытаете ко мне после этого такого отвращения, какое испытал бы кто другой. Какое я сам к себе испытываю. Я больше не могу жить с этим и сходить с ума. Он вдруг заплакал. Неожиданно и так горько, что я, вслед за растерянностью и смущением испытал сострадание от всей души. Я видел слёзы многих пациентов, слёзы умирающих и страдающих от мук. Но эти слёзы человека, императора, у ног которого теперь склонился в почтении почти весь цивилизационный мир, потрясли меня. За ними мне увиделось бесконечное страдание. Александр впрочем быстро овладел собой и извинился за эту слабость. Затем он встал, и взял с прикроватной тумбочки книгу. Я увидел, что это Библия. Признаться, я был удивлён, потому как он не казался мне религиозным человеком. Он попросил меня дать ему клятву, положив руку на книгу, что я не выдам его тайны. Я легко это сделал, отчасти и потому, что в Бога не верю. Возможно мне следовало ему рассказать о своих взглядах, но желание узнать поскорее секрет победило. Я дал эту клятву, и он был доволен. —В юности мне преподавали Закон Божий, но Писание казалось мне скучным…Должно быть все приходит в своё время…- Александр покрутил в руках Библию и отложил. - Знаете, что мне нравится в вас, Максим? Вы говорите со мной, не как с императором и особой, стоящей выше вас. А как с человеком. В вас нет подобострастия. Садитесь ближе. Я говорил вам, как изначально был испорчен развратными действиями, со стороны моего учителя. И что ещё раньше, в юности, я не видел большой разницы в проявлении нежных чувств к мужчине или к женщине. Однако когда мне разъяснили нормы поведения, я начал понимать, что мои симпатии и их проявления неправильны. И странны. И я тогда решил, что то, что я чувствую - совсем не то. Что это не более, чем искренняя дружба. Я даже не воображал ничего такого. В моих фантазиях были только женщины просто потому что я не мог вообразить, что нечто подобное может у мужчины быть с мужчиной. Вы помните, я рассказал вам, как подслушал разговор моей жены с ее подругой. Как я был оскорблён тогда и как начал изменять ей, перестав при этом делать попытки вступить вновь с ней в близость. Я хотел бы, но не мог быть верен, потому что уже тогда я испытывал сильную жажду плотских наслаждений и обнаружил, что много женщин с радостью готовы предоставлять мне свои услуги. И все же полного удовлетворения от этих мимолётных связей я не получал. Мне всегда как будто чего-то не хватало. Знаете, это похоже на блюдо совсем без соли и без специй. Конечно, оно может на некоторое время удовлетворить твой аппетит, но вкус его не кажется полным. Я снимал физическое напряжение, но душевный голод утолить не мог. Моя жена знала о моих изменах и страдала. Должен вам признаться, что ее муки доставляли мне удовлетворение. Я знал через это, что небезразличен ей. И все-таки я щадил ее самолюбие. Я не заводил интрижек так открыто и соблюдал приличия. В тот же период у меня появился мой первый настоящий друг. У меня были друзья, конечно же, до этого, но по-настоящему близок я был лишь с братом, а наши характеры сильно отличались и от того нам бывало вместе тяжело..Особую остроту всему придавало то, что друг мой был иностранец, и семья его значительно пострадала от политики императрицы. Я был счастлив оказывать покровительство ему и ввести в свой круг. Мы сразу же понравились друг другу. Знаете такое чувство…будто кто-то понимает тебя с полуслова? У нас все было именно так. Я был без ума от него, мы проводили вместе почти все время. Рядом с ним я забывал обо всех моих метаниях, моя душа приходила в полную гармонию…да, теперь я могу открыто сказать, что я был влюблён в него, как в женщину. Или вернее будет тут сказать...как женщина может быть влюблена в мужчину. Тогда я не понимал этого. Зато я понял вскоре, что мой дорогой друг, кажется, влюблён в мою супругу. И что ужасней всего - это чувство оказалось взаимно. Это было неудивительно, я так его нахваливал, пел такие оды.. Я был так погружён в свой восторг, что откровение такое стало для меня ударом. Двое людей, которых я обожал, любили друг друга. И каждый из них был недоступен мне…что же я сделал, узнав все это? Я подтолкнул их друг к другу , желая показать своё великодушие и одновременно желая проверить: смогут ли они пойти на такую жестокость по отношению ко мне? Я любил их обоих и был уверен, что они так не поступят.. Сейчас я понимаю, что поступил ужасно по отношению к жене. Я подтолкнул ее к измене, и как ужасно признавать, что здесь я достигал своего апогея мести. Я вынудил ее спуститься с пьедестала, на который я сам ее возвёл, и с которого теперь сам же сбросил. Вскоре об их связи узнала ее подруга. Из ревности она рассказала обо всем моим родителям. На тот момент моя жена уже была беременна. Когда же родился ребёнок разразился постыднейший скандал. Элизу почти публично обвинили, что ребёнок был не от меня. А мне было совершенно все равно, потому что из-за скандала был изгнан мой лучший друг. Тогда я начал понимать, что сила моих чувств была особенной. Я был готов пожертвовать ради него всем - женой, гордостью, представлением о морали. Я думал, что без него умру. Никто не мог заполнить пустоты, которую я почувствовал с его уходом. Пока не появился...другой. Он был на службе у моего отца. С первой нашей встречи этот человек вызвал во мне смесь самых разных чувств. Очень многое в нем казалось мне отвратительным, однако вместе с тем манило..эта удивительная способность зла быть притягательным! Он был человеком совсем не моего круга, однако, это в некотором роде меня освобождало. Я побаивался его, но одновременно меня захватывала мысль, что он мне подчиняется, что ищет моей дружбы. Безусловно мотивы его были корыстны. Уверен, что я не нравился ему. И все же нечто более глубоко и сокрытое от нас самих притягивало нас друг к другу. Мы оказывали друг другу поддержку и услуги, и хоть я никогда и ни одной секунды не питал к нему симпатий, я ценил его расположение ко мне. У него много полезных и необходимых в службе качеств, к тому же подобострастие его ко мне, мне очень льстило. Однажды мы, волей обстоятельств, оказались вместе ночью в конюшне во время сильной грозы. Мы лежали рядом, и он сделал этот шаг…Он сделал со мной то...что делал мой учитель. И как и тогда, я позволил все это и испытал нечто, не сравнимое с моим прежним интимным опытом. После той ночи я совершенно четко осознал чего всегда хотел в отношениях с моим прежним другом. Конечно, я не мог не понимать, что мои стремления порочны. Однако, как вы поняли, мое открытие не потрясло меня настолько, чтобы я счёл его ужаснейшим грехом. Но мой дорогой друг был в удалении от меня, к тому же я не смел надеяться, что мог бы с его стороны рассчитывать здесь на взаимность. Важно, что я никак не мог уж отказаться от испытанного мной удовольствия. Наша связь с тем человеком длилась с небольшими перерывами почти пятнадцать лет. Сейчас я думаю, что совершал безумство. Я шёл на риск, который мог угрожать мне потерей всего-моего положения, репутации, даже жизни. Александр замолк, казалось, поражённый сам тому, что только что сказал. Он отвернулся от Максима и смотрел в окно. Эттингер также молчал некоторое время, после чего, поняв, что император очевидно чего-то ждёт от него теперь, осторожно произнес: —У вас есть основания полагать, что этот человек…сейчас может выдать вашу тайну? —Что? Ох, нет! Речь не о нем…-Александр пришел в себя,- Там все окончено. Я практически уверен, что он будет молчать. Но да, я подозреваю, что о моей тайне могли узнать. Я говорил вам о моем близком друге, которого я потерял. Мы встретились с ним здесь, в Вене. Я был не в себе, я проявил слабость и раскрыл ему мои стремления. Он ответил на мой призыв, но теперь, возможно, о моей тайне узнают мои враги. Они могут использовать это против меня! Максимилиан, вы понимаете весь ужас моего положения? Я не представляю, что мне с этим делать! —Ваше Величество, подобные наклонности трудно доказать так просто. Есть ли ещё кто-то, кто мог бы подтвердить все это? У вас еще были с кем-то связи из мужчин? Этот вопрос, спокойный, четкий и логичный подействовал на Александра отрезвляюще. Он задумался —Нет…то есть..да, но это так незначительно..поверьте, я жалею обо всем! Это болезнь…клянусь вам..мне ужасно стыдно… Внезапно у императора задрожали руки и подбородок, на лице появился страх. Александр глубоко вздохнул и замер так, не в силах выдохнуть. Максим, наплевав на субординацию, пододвинулся к нему и взял за руку, которая оказалась ледяной. —Ваше Величество, я рад, что вы это мне рассказали. Для этого необходимо мужество. Позвольте же и мне сказать вам свой взгляд, как медика. -Он старался говорить спокойным, ровным тоном, боясь истерики, - Подобные наклонности известны человечеству давно. В Древней Греции и Риме, к примеру на подобные отношения смотрели со снисхождением. Есть масса и других примеров. Что касается меня, то я не считаю содомию грехом в той мере, чтобы она нуждалась в каких-то наказаниях. Эти наклонности встречаются гораздо чаще, чем можно себе представить и подобными влечениями страдают как мужчины так и женщины. Не все из них при этом, как вы, подверглись насилию в юном возрасте, а уже одно это оправдывает вас. Хотя лично я убежден, что подобные наклонности врождённы. —То есть это вылечить нельзя? - Александр перестал трястись и просто обмяк на диване. —Я не знаю такого лекарства, которое может запретить человеку испытывать любовь к другому…- просто сказал он. —Максим, я не просто человек. Я нахожусь в ужасном положении. Я поставил себя в зависимость…если об этом станет известно… —Ваше Величество будет все отрицать, - Максим невольно улыбнулся. - Ей-Богу, ваша слава похитителя женских сердец будет вам защитой. Вы не лишитесь мужественности из-за каких-то сплетен. К тому же, как я сказал, подобные вещи в действительности очень трудно доказать. Нужен свидетель, а сами понимаете, мало кто готов подставить под удар себя и в таком признаться. —Я пострадал достаточно из-за своей неуемной жажды чувственных удовольствий. Я потакал им, я должен был с самого начала держать себя в руках! Я развращал себя, вместо того чтобы стараться стать целомудреннее и давать отпор своим влечениям. Как может управлять целой страной человек, подобный мне, который даже собою править не в силах! - в голосе Александра была горечь. Он был напуган. Я понимал, чего стоит эта тайна и пытался, как мог успокоить его. В какой-то момент на лбу императора выступила испарина, и его будто сотрясала мелкая дрожь. Пульс также был учащён. Я уложил его и укрыл одеялом, но ему все равно было холодно. Нехорошая догадка мелькнула у меня, я хотел рассмотреть повнимательнее зрачки его глаз, но он воспротивился и велел весьма нетерпимым тоном уйти. Но буквально через минуту извинился за резкость и стал говорить довольно странные вещи. О том, что его хотят убить и что некие люди будут преследовать и меня. Он выглядел больным и физически и душевно. Я ушёл от него, едва он уснул, огорченный такой переменой в худшую сторону. Что касается содомитских наклонностей, это признание не поразило меня. Я полагаю, император страдает одной из форм эротомании, заболевания, возможно унаследованного им от его бабки, известной своими распутными нравами. Сие есть болезнь и проявляется она в ненасытной жажде чувственных удовольствий. Каким образом они достигаются, не имеет значения. Эротоманы, которых я наблюдал во время учебы в Париже, готовы были вступать в сношения буквально с каждым, придаваясь все больше и больше разврату во всех его изощрённых проявлениях.Здесь целительным может быть лишь полное воздержание. Максим вышел из покоев императора уже ближе к полуночи и был перехвачен одним из камердинеров императрицы, которая немедленно желала видеть его у себя. Елизавета Алексеевна выглядела взволнованной и едва он вошёл, без всяких церемоний бросилась к нему с вопросом: —Доктор Эттингер, скажите мне…что с ним? Чего стоит ожидать? Максим не хотел врать императрице, говоря, что все в порядке, но и нарушить данного Александру слова он не мог. Однако его не могла не поразить столь глубокая проницательность Елизаветы. Живя с мужем фактически раздельно, она интуитивно ощущала все то, что с ним происходит, как будто между ними была протянута невидимая нить. Теперь Максим глядел в эти полные тревоги глаза, и неожиданно для самого себя заговорил с ней так: —Ваше Величество, супруг Ваш сегодня не вполне здоров. Ваша поддержка нужна ему как никогда, но он не решится сам просить вас о ней, потому что боится обременить этим. Верьте лишь тому, что я могу вам сказать: Ваш муж бесконечно вас уважает и всем сердцем..-Максим произнес это с внезапным волнением для себя,- Всем сердцем надеется, что у вас хватит мужества сделать тот шаг навстречу к нему, который он, считая себя недостойным вас, сделать не в силах... Императрица ничего не ответила, только чуть сжала его руку. —Спасибо Вам. За что она теперь его благодарила? За его услуги как врача или за эту откровенность, которая давала ей надежду? Уже покидая дворец, Максим сам недоумевал, что сподвигло его все это сказать Елизавете и именно в эту минуту. Будет неловко, если теперь она решится проявить инициативу и встретит тут отказ. Ведь едва ли Александр в подходящем состоянии... «Пусть мои подозрения не верны, и он не принимает снова лауданум…»- подумал Эттингер и тут же начал корить себя. Ведь это он прописал Александру опиумную настойку, как лекарство. И он уже однажды едва ей не убил себя. Но как известно, лекарство что было в паре капель - в ложке чайной превратиться в яд. Однако он и вообразить не мог, что император станет травить себя дурманящим настоем, который в большинстве своём травятся лишь проститутки и отщепенцы общества. Слуги убирали холл и залы от обрывков цветных гирлянд и было что-то грустное в этом процессе, напоминавшем, что никакая сказка, даже во дворце, не может длиться вечно. Спустившись по опустевшей лестнице в вестибюль, Максимилиан услышал, как кто-то окликнул его. Одинокая фигура сидевшая в кресле в пустом холе, поднялась ему навстречу. Стук каблуков туфель по мраморному полу зазвучал невероятно громко. Княгиня Нарышкина..Само ее присутствие здесь было как будто бы преступно, а неестественно громкий звук шагов теперь свидетельствовал об этом преступлении. Максим просто остолбенел от удивления, не в силах сделать шаг навстречу. Только сердце его колотилось в груди, ударяясь о рёбра с бешеной силой. —Мария Антоновна…а что вы тут делаете?- наконец произнес он, когда она остановилась в полуметре от него. —Вас дожидаюсь. Я знала, что вы не ушли..- шаль, укрывавшая ее плечи, словно случайно с них соскользнула и мягкой лужицей упала к ногам. Они одновременно наклонились, чтобы поднять ее. —А где Дмитрий Львович? —Уехал домой. Я сказала ему, что вы проводите меня. - Она взяла его под руку.- Идемте. Словно во сне он вышел из дворца, и пока они шли по чуть покрывшейся ночной наледью дорожке к экипажу, в голове Максима вихрем проносились самые безумные мысли. Он как-то разом отупел и не знал, что говорить. Мария тоже молчала. Максиму почудилось, что лакей, открывавший карету и подавая княгине руку,как-то по-особенному ему усмехнулся. —Уже поздно. Но сказать по правде, я не хочу ехать домой,- произнесла женщина, когда они сидели внутри тронувшейся уже кареты, почти в темноте, напротив друг друга. Он не мог разглядеть ее лица, но чувствовал запах духов, от которого кружилась голова. Он проклинал себя за собственную слабость. За то, что мозг его, вдруг так ослаб. —Не хотите домой? Так куда вы хотите?-чуть дрожащим голосом произнёс он. —Не знаю..может быть, поедем к Вам? —Ко мне? - Максим в ужасе вздрогнул. Он в один миг подумал только о том, какой неподходящей окажется его маленькая квартира для приёма гостей. Гостьи…Женщины. Он никогда…никогда не принимал у себя женщин! Если бы она только знала..она б не поверила..Он вспомнил и груду запылившихся книг на полу, и немытые окна, и продавленный, со стертой обивкой диван. Сегодня, когда он принимал Аракчеева, ему не было стыдно за скромную обстановку закоренелого холостяка. Но представить, что все это может увидеть княгиня… —Боюсь, что я не готов к приёму гостей..но если…если не ко мне…быть может..-его внезапно осенило.- Мы могли бы поехать в одно место..там музыканты…и там танцуют..обстановка простая, но.. Он не закончил. Княгиня стремительно пересела к нему на сиденье и взяв за руку, ответив с жаром: —Ради Бога, поедемте! Лишь бы не ехать домой…лишь бы с вами! Он задохнулся от смущения и отвернулся к окну, радуясь, что в темноте незаметно, как к щекам его прилила кровь. Этот день принёс столько сумбуру, столько вопросов, а ведь впереди ещё ночь…и она только начинается! *** 1800 Элиза слышит, как тихо скрипнула дверь. Александр вошёл в спальню. Крепче сомкнув веки, она притворяется, что крепко спит. Кажется, некоторое время муж стоял перед кроватью и просто смотрел на ее. Затем последовал лёгкий шорох одежды - Александр стал раздеваться. Когда он лёг рядом, под одеяло, у Элизы на мгновение мелькает надежда, что он не станет будить ее…только не теперь, не сейчас! И тяжело вздыхает, почувствовав, как ее за талию недвусмысленно обнимает рука, и возле самого уха раздаётся его тихий шёпот : —Лизхен, ты спишь? Она едва не сказала «да, сплю», но промолчала, ещё надеясь, что если не отреагирует, он с этим отстанет сейчас от неё . Но муж не думает оставлять ее. Прижавшись сзади, он кладет ей руку на грудь, потом, нырнув под одеяло, слегка щиплет за бок. —Я знаю, что ты не спишь…не притворяйся... Она вынуждена перевернуться на спину и не открывая глаз, тихо произнести «не сегодня». —Почему? - он гладит ее по щеке. —Уже достаточно прошло времени..Я хочу сейчас…будь со мной... ты мне так нужна.. Он утыкается носом ей в шею, начав целовать, в этих приставаниях сейчас напоминая щенка, который вцепляется зубами в подол платья и упрямо тянет, желая поиграть. И Элизе подумалось, что лучше согласиться, чем его отгонять. Ведь и сил объяснять сейчас «почему нет» у нее нет. Она с трудом может вынести от него сейчас любые нежности и тем более быть нежной сама. А Саша, словно назло, особенно ласковый. Елозит по ней, пытается целовать и эти бессмысленные попытки сейчас ее возбудить девушку лишь раздражает. В какой-то момент она не выдерживает, задирает ночную рубашку до пояса и тянет его на себя, раздвинув ноги. Она думала, что это все можно стерпеть, но ей почти неприятно, когда он проникает в неё и приходится бороться с желанием его оттолкнуть. Закрыв глаза, Элиза отворачивается, чувствуя частое и сбивчивое дыхание у себя на щеке. Она лежит безучастно, ожидая, когда он достигнет уже кульминации и оставит ее. Внезапно телу становится легче - Александр отстраняется, и она слышит его полные раздражения слова: —Я так не могу.Ты лежишь с таким видом, будто я тебя насилую.. —Саша, я сказала, что не хочу сегодня. —А что изменится завтра? Я знаю, что тебе очень трудно. Но это нужно отпустить. Забыть. Начать все сначала. —Зачем это все тебе? - она садится на кровати.-Зачем ты притворяешься? Тебе есть с кем проводить время. Или тебе просто очень уж хочется угодить отцу? Думаешь, что если я рожу ему другую внучку, он лучше станет относиться к нам? —Ты с ума сошла? Что ты говоришь! —Думаешь, что я слепая? Ты притворяешься, что любишь меня. Хочешь ещё раз надо мной посмеяться? Он поднимается с кровати и одевается. Нервно, с раздражением, которое она ещё ни разу не наблюдала у него. И есть даже что-то смешное в том, как он пытается просунуть две ноги в одну штанину, едва не рухнув даже один раз на пол. —Я только и делаю, что пытаюсь все исправить! Я пытаюсь понять, чего ты хочешь от меня? Чтобы я не делал, ты постоянно мной недовольна..может быть, проще тебе признаться самой? Это ты меня никогда не любила! Тебе нужен такой, как Адам или кто-то другой, кто будет вызывать у тебя уважение, в отличие от меня! Я понял давно, что я не соответствую твоим высоким стандартам! Что же, прости меня! Прости, что я стал твоим мужем! Я не хотел! Она пытается остановить этот поток слов, испуганная внезапной вспышкой несвойственной ему злости. Он кричит на неё - чего никогда не бывало прежде. —Я ухожу! Можешь спать спокойно! Ты свободна! —Саша! Подожди! - она бросается за ним, но он вылетает из спальни, хлопнув перед ее лицом со всей силой дверью. Елизавета долго стояла перед дверью в спальню Александра, не решаясь ни постучать, ни уйти. В коридоре она столкнулась с дежурной свитой охраны, и Фёдор Уваров не смог скрыть изумления , заметив императрицу в такой час на половине супруга. Хотя, конечно, никто из них не задал ей бестактного вопроса, который читался у них на лице. Стрелка часов подбиралась к полуночи, и во дворце царила торжественная тишина, которую нарушал только отдаленный стук каблуков от сапог где-то в полутьме коридоров. В полночь должна была быть смена караула. Вздохнув поглубже, Елизавета осторожно постучала и тут же подумала, что Александр, несомненно, уже спит. Не услышав ответа, она осторожно повернула ручку, ожидая, что дверь заперта, но та легко поддалась. Императрица тихо вошла в спальню и подождала пока глаза привыкнут ко тьме. За все время в Хофбурге она была здесь только однажды - навещала его, когда Александр болел в январе. Во всех остальных случаях он всегда сам приходил на ее половину. Так повелось, что Елизавета давно уже не ступала в пространство его личных покоев дальше рабочего кабинета - и здесь, и в Петербурге. Стараясь ступать бесшумно, она подошла на ощупь к кровати и пригляделась. Александр спал на левом боку, на самом краю, положив руку под голову и укрытый не одеялом, а пледом, будто прилёг совсем ненадолго. Елизавета смотрела на очертания знакомого лица в темноте, не веря сама, что стоит здесь. Ей не хотелось его будить… Императрица обошла кровать с другой стороны, тихонечко прилегла рядом и замерла, слушая тиканье настенных часов. Темнота и ровный, мерный звук стрелок постепенно ее убаюкали. Елизавета перевернулась на бок и, закрыв глаза, задремала. Однако вскоре она проснулась, почувствовав, как за талию ее осторожно обнимает рука. Александр укрыл ее другой частью пледа. Она чувствовала исходившее от его тела тепло и думала, что если развернуться, то можно очутиться прямо в объятьях, прильнуть к нему, поцеловать... И Елизавета воображала, что делает все это, пока окончательно не погрузилась в сон.