V. Исповедь

Из записок доктора Эттингера Апрель 1815 Берясь за перо многократно в эти дни, я откладывал свои записи, не желая марать бумагу сумбурными мыслями. Положение мое удивительно. Я дал согласие сопровождать императора Александра и должен признаться, что на решение мое повлиял не страх быть преследованным нашей полицией. Разговор с баронессой Струдза произвёл на меня неизгладимое впечатление. Все эти дни я думал о возвращении Наполеона, как о некоем чуде, как о знаке судьбы. Я никогда не смел и мечтать увидеть этого человека, оказаться в гуще политических событий, и с какой стороны! Я, убежденный республиканец, либерал, служу при дворе русского императора, человека, низвергнувшего единственного моего кумира, коим был для меня Наполеон. Человека, которого я мог бы счесть даже за врага. И узнаю его самые скрытые мысли. Узнаю нечто, что не укладывается в моей голове. Я дал согласие быть с Александром, потому что заподозрил, что его истинные стремления и убеждения отличны от тех, что всегда были так противны мне. Можно ли поверить, что победитель Наполеона совсем не желает даже вновь его побеждать? Всего лишь искра надежды, но я надеялся высечь из неё настоящий пожар. Император все эти недели был погружён в себя, он избегал разговоров со всеми кроме меня. Меня он спрашивал о моих взглядах, о том, чем восхищает меня Бонапарт. Я отвечал как мог только искренне. Я говорил, что Наполеон не совершенен, но он обладает важнейшим качеством, которое на мой взгляд, необходимо политику. Он предвидит будущее, он следует интересам времени, он способен вести государство к прогрессу. Я старался рассуждать без эмоций, приводя аргументы, и Александр внимательно слушал меня. Я видел, что в некоторые минуты на лице его возникает волнение. Иногда он улыбался и отводил взгляд. Я видел, что мои слова его трогают. Я знаю, что нарушаю принципы этики. Неужели я пытаюсь воспользоваться моей приближённостью, чтобы на него повлиять? Да, сотню раз да, и меня не мучают угрызения совести. Я вижу теперь, что Его сердце и ум благородны, и мне кажется, что наши мысли созвучны. Бывает мы говорим по несколько часов в день. Сладостные минуты! Май 1815 Мы в Гейденбельге. Наша близость с императором начала вызывать разговоры. Я чувствую неприязнь при дворе. До меня дошли невероятные слухи, будто бы Александр намеревается поддержать Бонапарта и даже выступить совместно с ним против всех остальных! Подозреваю, что в подобных его настроениях винят меня! Не знаю, должен ли я смеяться или тревожиться, но теперь я, кажется, опасный человек не только в глазах венской полиции, но и при русском дворе. Со мной почти никто не разговаривает кроме Александра и слуг. Несколько раз я ловил на себя угрожающие взгляды князя Константина и генерала Уварова. Последний невзлюбил меня с первого дня. Что ж, они подозревают, что я, отъявленный бонапартист, склоняю Александра на сторону зла. Если бы я действительно обладал такой властью, то был бы счастлив. Июнь 1815 Сегодня 15 июня. Первое сражение Наполеона с войсками седьмой коалиции. Против Наполеона выступили армии Англии и Пруссии. Я знаю, что российская армия готова в любой момент так же выступить. Но на чьей стороне? К моему удивлению Австрийские войска все ещё держатся в стороне. Я не нахожу себе места, и чувствую только бессилие и страх. июнь 1815 Сегодня 17 число. Битва при Катр-Бра с англичанами окончилась в ничью. Но пруссаки разбиты при Линьи! Блюхер повержен, но чертовы англичане! Чертовы англичане! —Ваше Величество, вы за мной посылали? Александр лежал на канапе, спустив руку, обвязанную возле локтевого сгиба бинтом. Ему недавно сделали кровопускание, процедуру, которую Максим считал одним из самых глупых пережитков в медицинском сообществе. Причиной такого лечения стала сильная головная боль, и последовавший за ней неожиданный обморок после обеда. Максимилиан наблюдал это постепенное ухудшение самочувствия Александра в течение недели, с момента начала боевых действий и у него было своё объяснение этому. Был поздний вечер, в гостиной царил полумрак. Где-то вдалеке раздавались приглушённые громовые раскаты. Максиму показалось, что в комнате душно, и он подошёл к окну и немного его приоткрыл. После чего подошёл к Александру, взял стул и присел рядом. Он понял, что тот задремал и осторожно коснулся его плеча. Император открыл глаза и увидев его, облегченно вздохнул. —Как вы себя чувствуете? —Тошнит...и голова кружится..- немного помолчав произнёс тот.-Слабость ужасная..холодно..зачем вы открыли окно? —Это из-за кровопускания. Вам следует выпить крепкого кофе. Или попросить принести коньяку. Александр некоторое время будто бы сомневался, после чего попросил его вызвать слугу и принести все что Максим перечислил. Доктор Эттингер знал, что лечащий врач назначил императору процедуру в попытке снизить давление, но так как на его взгляд, давление у Александра было в порядке, он получил обратный эффект. Те признаки недомогания, которые отмечали врачи были связаны( и Максим подозревал это) с периодическим приемом Александром лауданума. Когда слуга принёс кофе и рюмку коньяку, Максим дал ему выпить сперва первое, а следом второе и помог лечь так, чтобы ноги были чуть приподняты. Уже через пару минут император почувствовал себя лучше и смог сесть. —Спасибо, Максимилиан..Своим лечение они однажды загонят меня в гроб. На улице раздался уже ощутимый раскат грома, и Максим на всякий случай прикрыл снова окно. Дождя все ещё не было, но ветер дул такой сильный, что гнулись деревья. В темноте мерцали огни. Несколько раз небо прорезала, словно слепящая трещина, мощная молния. Максим подумал, что сейчас, где-то там в районе Ватерлоо две армии стягивают войска к полю сражения. Гроза - будто грозное предупреждение. Но кому? —Я знаю, о чем вы так громко думаете, Максимилиан,- услышал он за спиной тихий голос и обернулся.- Вы думаете, что я должен был оказать помощь Наполеону и направить войска в поддержку французов. Максим молчал. Император встал и,подойдя к нему, встал рядом у окна. У него был страшно измученный вид, и если бы Максим не был так зол на него, он бы даже почувствовал жалость. —Не важно что я думаю, Ваше Величество. Ибо мое мнение не имеет значения,- сухо сказал он.- Мой предмет -Ваше здоровье. По стеклу ударили первые горошины града. Он забарабанил по асфальту и крыше, и шум стал такой сильный, а раскаты грома такими мощными, что казалось, они сами стояли сейчас посреди поля боя в разгаре сражения. Максим молчал. Он хотел говорить с Александром и не желал этого делать. Он и так понял все. Понял ещё неделю назад. Все бессмысленно. —Я не могу поддержать Бонапарта. Мои руки связаны данным мной словом...к тому же, и я объяснял это вам - в России этого никогда не поймут и никогда не простят мне. Русские люди гибли, сражаясь с французами, чтобы изгнать их с нашей земли. Оказать любую поддержку Наполеону сейчас - значит предать их. Он говорил, и голос Александра звучал тихо и слабо. Он не убеждал, а будто оправдывался, не веря в силу собственных слов, и Максима это ещё более разозлило. С трудом сдерживая волнение, он повернулся к нему и произнёс, с от волнения хриплым голосом: —Ваше Величество! Вы император! Вы имеете право решать! Люди не понимают...люди, в своём большинстве, мало думают! Они живут настоящим моментом, не видят всех перспектив! Иногда нужно наставить их, наступить им на горло ради их будущего блага! —Будущего блага? Вы видите в Бонапарте - благо? -Александр отошел от окна, сел на диван и закрыл руками лицо.- Боже, вы совершеннейший европеец! Я думаю о благе страны которая отличается от вашей! Будь я императором Австрии...- он запнулся.- Вы не хотите понять меня совершенно. И моего положения. Я НЕ МОГУ этого сделать. Даже если б я и хотел... —Ваше Величество, вам желательно лечь отдохнуть сегодня пораньше. Выпейте ещё коньяку и я настоятельно прошу Вас не принимать больше наркотик. Максим произнёс это холодно, официальным тоном. Александр поднял на него полное страдания лицо. —Вы свободны. Доктор Эттингер поклонился и вышел. 19 июня 1815 Вчера войска под командованием Наполеона потерпели поражение под Ватерлоо. Все окончено. 22 июня. Париж. Императорский Дворец. 16.00 дня Наполеон внимательно наблюдал за крупной мухой, неизвестно как попавшей и застрявшей между двойными оконными стёклами. Насекомое летало туда-сюда, недовольно жужжа, время от времени садясь на стекло, за котором маячила желанная свобода,и перебирало мохнатыми лапками. Внизу лежала парочка уже ее мертвых собратьев, и Бонапарт размышлял, способна ли муха хоть к какому-то пониманию своей безнадёжной ситуации? Доступно ли ей чувство отчаянья, страха? Судя по тому, как упорно она бьется в стекло, ей по крайней мере свойственно какое-то ощущение надежды. Или это просто слепой животный инстинкт? Сколько продлится эта борьба пока муха окончательно не сдастся и не осядет на дно, чтобы встретить там смерть? Наполеон сожалел, что не сможет это увидеть. Однако он сострадал этому глупому насекомому и одновременно завидовал. Муха умрет, так ничего не поняв. Подари ей жизнь новый шанс, она, несомненно, залетала бы в ловушку снова и снова… Конечно же можно сотворить чудо и открыть оконную раму. Но почему-то ему нравилось думать, что она - его маленькая заложница. Если он погибает, то пусть погибнет и муха. В конце концов, ее никто не ловил, она сама залетела сюда по дурости. А раз залетела...значит вход может стать и выходом. Что же... значит у неё есть ещё шанс. Император отошел от окна и тяжело опустился на стул. Достав из кармана скомканный платок, обтер мокрое от пота лицо. Ему было душно, но хуже всего, что он сильно потел. Перемена одежды не решала проблемы, рубашка через час становилась мокрой и прилипала к спине. Это было отвратительно. Не то, что он ничего не мог поделать со своим организмом, а то что все это видели. Сегодня утром на заседании ассамблеи министров все видели. Они говорили, а он слушал. И потел. Говорят, что снаряд никогда не бьет дважды в одно и то же место. Так почему же он снова там, откуда ушел? К чему это все? Эта гонка по кругу, это возвращение надежды, его возвращение...для того чтобы снова пройти через ад, но уже во второй раз. Нет, на этот раз все иначе. В прошлый раз его убеждали уйти. Теперь же, напротив, умоляют остаться. Распустить национальное собрание. Объявить диктатуру. «Люди готовы за вами идти!..» Он не может вести их. Вести вникуда. Так удивительно, что на этот раз он сам признаёт поражение. Все те люди на улицах, что кричат слова поддержки ему...не понимают почти ничего, но готовы его выбирать снова и снова. Разве может теперь он так поступить и обмануть их доверие? Заставлять рисковать Францию всем ...ради него? Нет...Франция доказала ему свою преданность и любовь. Теперь он должен отпустить ее. Жертв больше не будет. Пусть его жертва будет последней... Император закрыл глаза и положил голову на сложённые на столе руки. Показалось, что скрипнула дверь. Бонапарт приподнялся и открыл глаза, чтобы с удивлением взглянуть на стоявшего в дверях человека. Это сон...? Он ему снится? —Клеменс? Вот уж кого не ожидал здесь увидеть...- Бонапарт выпрямился на стуле. —Понимаю. Ты надеялся бы увидеть на моем месте другого...которого ждал, но он не пришел. Меттерних медленно прошёл в кабинет и, не дожидаясь приглашения, присел на один из стоявших в ряд у окна стульев. Некоторое время они молча созерцали друг друга. —Ваше Величество….-наконец произнес Меттерних. —Не надо,- прервал его Наполеон.- Этих формальностей. Ты прошёл сюда без приглашения, миновав всю охрану. —Лафайет… —Знаю. Вот что, Клеменс. Говори прямо. Зачем ты пришел? Уверен, что положение моих дел Австрии прекрасно известно. Какой ещё счёт хочет выставить Франц? —Я здесь по собственной воле. Франц об этом не знает. Никто не знает. Да, мне известно положение дел. Но я…- он аккуратно сложил руки на столе и улыбнулся.- Я пришел к тебе, чтобы помочь. Наполеон невольно улыбнулся. Своё мнение о Меттернихе он составил давно. Клеменс ему пожалуй и нравился - по крайней мере он был на порядок умнее австрийского императора. Не смотря на противоборствующие интересы, он вёл себя, как дипломат. И почему-то Бонапарту казалось - тот сможет его удивить. Так и вышло. Он молча выслушал все. Меттерних говорил лаконично и очень спокойно. Что определённо не вязалась никак с содержанием его слов. —Ты и сам все понимаешь. Тебе придётся покинуть свой пост, но это не обязательно должно ставить на всем крест. Если ты пойдёшь мне навстречу, я сделаю все возможное, чтобы трон Франции занял твой сын. Даю слово. Твоё отречение само по себе не может дать ему никакого гаранта. Но эту поддержку можно получить… Наполеон встал и отошёл к окну. Муха сидела на стекле и как ему чудилось, таращилась прямо на него своими жуткими фасетчатыми глазами. Говорят, они видят на 360 градусов..и сзади и спереди…или у стрекозы? —Да. Я бы мог допустить, что ты так презираешь Людовика…и что Франц вдруг прозрел. Но дело не в этом. Дело же в нем…в Александре?- он повернулся на каблуках вновь к нему.- Мммм…что он тебе сделал? —Ничего. Это вопрос принципа. —Дай угадаю. Женщина?- Наполеон мечтательно улыбнулся. - Я не знаю. Я просто гадаю…у тебя только одно слабое место. Не говори мне, пожалуйста, что это не личное. Ты позволил сыграть на собственных чувствах и потерял бдительность. И он тебя обыграл. —Не более, чем тебя. Он обманул нас обоих. Он обманул всех. Разве нет? Он использовал нас. Неужели…-Клеменс вскочил и подошёл к нему совсем близко. Он понизил голос, говоря прямо в лицо, так что Наполеон мог видеть прилипший к его переднему зубу кусочек еды.- Неужели ты не хочешь хоть толику справедливости? Не хочешь его наказать? —Ты переоцениваешь мои возможности для возмездия. —Он вёл с тобой переписку. Ты можешь ее показать. —Скорее это я вёл с ним. Там нет ничего предосудительногоо. Он не дурак. —Бога ради, ты единственный кто может подтвердить…что он содомит! -воскликнул Клеменс. —Но я не считаю это за преступление,- спокойно ответил он.- И ты уж прости, но мое падение, пусть оно неизбежно, станет совершенно низким, если прибегнуть к такому шантажу. Его личная слабость не имеет отношения к политике. —Он убил человека…- тихо произнёс Меттерних, глядя ему прямо в глаза. Раздалось гулкое и несколько грозное даже жужжание. Оба подвернули голову к окну. Муха, словно очнувшись, носилась туда-сюда. —Кого же? —Этого юношу. Что служил у тебя. Я это видел своими глазами… —Прости, но мне трудно поверить, чтобы он сам, лично, кого-то убил. Александр лицемер и пожалуй, даже мерзавец…но не делай из него монстра больше, чем он того заслуживает.-Наполеона кажется больше забавлял этот разговор. —Так значит…нет?- Клеменс отошёл. —Нет. —Я хотел помочь тебе… —Ты не можешь помочь. Оставь его. Нет никакой необходимости уничтожать Александра. Поверь мне, он безопасен…я скажу тебе более. Он сделает это сам. Без чьей-либо помощи. Не торопи жизнь…взгляни на меня. Я дважды прошёл этот путь, надеясь, что можно изменить судьбу. Я слишком часто бросал ей вызов и она, кажется, немного обиделась… Меттерних смотрел на него с недоумением, но потом в его взгляде мелькнуло это…о, должно быть вот такими глазами он сам рассматривал эту несчастную муху. —Что ты намерен делать теперь? —Америка. Единственный континент для изгнанника вроде меня. Пусть иллюзорная, но все же свобода. Сегодня вечером я отправляюсь в Мельмезон. Клеменс помолчал, после чего кивнул и направился к двери. На полпути он обернулся и произнес с больше с разочарованием, чем с надеждой. —Есть время ещё…передумать. Ты делал уже невозможное. —У невозможного тоже есть свой предел. Он отвернулся к окну и через мгновение услышал, как скрипнула дверь. Бонапарт прислонился лбом к стеклу, снова наблюдая за мухой. Потом внезапно резко дёрнул за ручку, раскрыв раму. Муха вылетела наружу, жужжа, как хотелось думать от радости. Покружив некоторое время вокруг его головы, она вылетела в окно. Из дневника доктора Эттингера Франция, Париж,23 июня 1815 Вчера стало известно, что Бонапарт отрёкся от престола в пользу своего сына. Боже, что происходит в Париже! Люди неиствуют! Повсюду плакаты с лозунгами в поддержку Наполеона. Эта страна не отпускает своего императора! Вчера мы ехали в карете с Александром, и он так странно глядел на людей. Он как будто пытается уловить и понять что-то. Понять, чем Бонапарт смог заслужить такую любовь? Мы здесь инкогнито, остановились в доме господина Ла Файета. Этот человек видный аристократ и считает себя либералом, однако, выступает за реставрацию Бурбонов во Франции. Александр много беседует с ним и из этих разговоров мне известно, что господин Лафайет считает, что Франция не созрела до республики. Наполеона он считает диктатором и тираном, узурпировавшим власть. Удивительно, как человек этот, убеждений вполне благородных, не замечает противоречий в собственных взглядах! Или же он искренне верит в то, что восстановление абсолютизма монархии в лице Бурбонов дарует людям свободу? Бурбоны - это регресс. Бонапарт за считанные годы сделал для страны столько, сколько этим закостенелым монархам не удавалось сделать и за века! Их мышление, их разум не способны к прогрессу. Они не умеют и не хотят видеть новое! Даже Александр, как мне кажется, не верит во все это. Я вижу его терзания и они доставляют мне удовольствие. 24 июня Сегодня, около шести часов вечера, Александр пришел за мной, мы сели в карету и куда-то отправились. Император не говорил ни слова, а я не решался спрашивать ни о о чем. Глядя в окно, я вспоминал дни своей юности, проведённые в Париже и чувствовал щемящую грусть. От чего мое сердце так пронзительно ноет при виде всех этих улиц, домов и пейзажей? Право, иной раз мне кажется, что здесь, во Франции, я прожил целую жизнь. Имея сердце самого горячего патриота, я не знаю, где моя Родина. В Австрии ли? Мы выехали в пригород, и я понял, что дорога ведёт в Мальмезон. Боясь ещё в это поверить, я совершенно затих и затаился. Александр подглядывал на меня с легкой улыбкой. Мои подозрения и надежды оправдались - мы прибыли в резиденцию императора, мальмезонский дворец! Нас ждали и встретив, сопроводили, но не ко дворцу, а в раскинутый рядом английский сад. Я шел, не чувствуя ног и боясь упасть в обморок. Все это казалось мне сном. Неужели я увижу его! Мы прошли в глубь сада. Как описать это очаровательнейшее из мест? Это поистине благоухающий рай из цветов и деревьев огибал утопающий в нежной зелени, отделанный в античном стиле дворец. Нынче как раз пора цветения, и пока мы шли, моя голова закружилась от запахов. В центре сада был расположен розарий, где цвели розы самых необычных форм и цветов. Красные, розовые, белые, оранжевые - одни росли как кустарники, другие вились, как вьюнок, третьи лежали, опустив бутоны к земле, поражая ботаническим разнообразием. Кто-то здесь несомненно уделял этому саду так много сил и времени. Мы прошли вглубь и вот я увидел его...Бонапарт сидел на скамье. Увидев нас, он поднялся и я, никогда не видевший его вблизи, был удивлён насколько он показался мне мал ростом. Фигура его уже расплылась, появился живот и бока, чёрные волосы поредели и на высоком лбу образовались залысины. Я мог бы сказать, что он выглядел постаревшим и лишенным всякого ореола величия. Если бы то имело значение. Ведь это по-прежнему был он..не смотря ни на что! Они остановились друг от друга буквально в паре метров. Взгляд Наполеона скользнул по Максиму и на лице возникло выражение недовольства. —Ваше Величество, это мой личный врач, доверенный мне человек. Он австриец. И ваш самый горячий поклонник.Я не мог не взять его на нашу встречу...он готов был умереть, лишь бы увидеть вас..- голос Александра буквально журчал по-французски с подчеркнутой мягкостью. Взгляд Бонапарта тут же смягчился под этой неприкрытой лестью и он кивнул. —Вы здесь бывали, как гость, и прежде и потому нет нужды проводить вам экскурсию, - после некоторого молчания произнёс Наполеон.- Прошу Вас, садитесь. Они присели вдвоем на скамью, Максим же сесть не решился и подошёл к клумбе из роз, сделав вид, что изучает цветы. Он обратил внимание, что оба императора отбросили все формальности при приветствии. Конечно, это не официальная встреча. Наполеон и Александр говорили друг с другом достаточно тихо, и хоть до Максима долетали отдельные слова, разобрать общей темы он не мог, и вместо этого слушал пение птиц, притаившихся где-то в деревьях. Все вокруг - и сам этот волшебный сад, и птицы, цветы и,конечно, он сам в двух шагах от своего кумира - все было будто во сне. —Вы знаете, что это за сорт? Максим вздрогнул от неожиданности. Наполеон стоял позади него с улыбкой показывал на цветок с нежно-розовой чашечкой очень пышного бутона, чем-то напоминавшего даже пион. Вокруг глаз его собрались лучики из морщин, но улыбка омолодила это усталое и несвежего вида лицо, на котором приметны были отеки и синяки под глазами. Максим покачал головой. —Impess Josephine...- Наполеон наклонился, чуть приподняв пальцем бутон и закрыв глаза, вдохнул его запах.- Цветами занималась она. Ее настоящим именем было Роз. Я же называл ее Жозефина...и теперь этим же именем назвали сорт роз..разве эта игра слов не прекрасна? Александр слегка улыбнулся и опустил взгляд. Он подошёл к ним и некоторое время все трое просто разглядывали клумбу с цветами. Постепенно спускавшиеся оранжево-лиловые сумерки затемняли цвета, делая все оттенки вокруг более насыщенными и глубокими. На листьях кустарников роз появилась роса. Эта роса почему-то Максима совершенно заворожила, он смотрел на мерцающие мелкие капли и думал, что эти розы сейчас как будто бы беззвучно плачут ... —Вам довелось видеть и говорить с ней одним из последних..скажите, какой она была в тот вечер? - Бонапарт не отрывал взгляда от цветов, обращаясь, конечно же, к Александру. —Мы говорили о вас. Это был замечательный, очень тёплый майский вечер. Почти такой как сейчас...- мягко произнёс Александр.-Вы должны знать, что мадам Богарнэ, не сомневаясь, готова была в любой момент ехать к вам и сопровождать вас в вашей ссылке. —Хорошо что вы ее не пустили..а впрочем, Alex, я ужасно завидую вам. И злюсь на Вас, размышляя...если бы в тот вечер не ваш визит и ваша прогулка, она бы не простудилась.. она была бы жива..и мы могли теперь встретиться здесь.. Он прошёл вперёд, сцепив за спиной руки, Александр последовал за ним, и Максим шел позади, отставая на пару шагов и не рискуя сократить расстояние. Наполеон его будто бы не замечал, но это совсем не казалось обидным. —Наша история, наш брак были сущим безумием! Все так считали. И даже она. Разница в возрасте...и потом, ведь ни дня не было, чтобы мы с ней не ссорились! Я часто говорил, что думал, что женился на богатой аристократке, а в итоге получил лишь одни только долги, что она меня разоряет...Она же в ответ обзывала меня голодранцем, корсиканским плебеем..говорила, что в любой момент готова дать мне развод. На словах мы разводились по несколько раз на дню...И,конечно, измены. Да, все это было мучительно...столько обид! И все же она была моим лучшим другом...если бы не она, я не добился бы столького. Я это знаю. Я не жалею ни об одном дне проведённым подле неё. В своей жизни я совершил две грандиозные ошибки. Первой был развод с Жозефиной. Второй - мой поход на Россию. Я говорю это вполне искренне. Знаете, у французов есть поговорка. Мужчина, чьё сердце не обожгла любовь к женщине - только наполовину мужчина. Вы с этим согласны? - он взглянул сперва на Александра, который при этих словах отвёл взгляд, потом, почему-то на Максима. Их взгляды встретились и на губах Бонапарта возникла улыбка. Было безумием думать так, но Максиму казалось, что тот заглянул и угадал все то, что было теперь в его сердце. Он не отвёл глаз и в груди его что-то болезненно сжалось. —Я вполне с этим согласен. Быть влюблённым - это прекрасно..-донёсся до них голос Александра. Наполеон развернулся и посмотрел на русского императора. Он разглядывал его очень пристально и от этого взгляда Александру явно было не по себе. —Мой сын. Вот что волнует меня сейчас больше всего. Ему угрожает опасность. Я не жду от вас, Alex, более чем вы способны дать мне в нынешнем положении. Но Ваше письмо, которое я получил вчера утром, наполнило мое сердце надеждой. Скажите - мне стоит и дальше питать ее?- в том как Наполеон говорил - тихо, задумчиво, с неким смирением, было что-то бесконечно трогающее за живое. Вот он стоит, поверженный воин, некогда почти полубог...он смирился. Он просит... —Я сделаю все, что в моих силах.- Твёрдо сказал Александр. - Я против возвращения Бурбонов. Я дал вполне это понять. Реставрация монархии в прежнем виде.... Они прошли дальше и окончания фразы Максим не услышал. Александр говорил что-то, довольно взволнованным голосом. Наполеон молчал. «Зачем эта встреча, если итоги известны? - гадал Максим. - Разве между ними двумя возможен уже договор?» Прогулка наша продолжалась ещё не более десяти минут. Я мог лишь догадываться, о чем они говорили. Бонапарт просил Александра позаботиться о его сыне и по возможности поддержать его теперь, после отречения. И мне казалось, что Александр действительно вполне готов поддержать наследника в виде Наполеона второго! Мы сделали круг и Бонапарт проводил нас до главной дорожки, ведущей к воротам. И я услышал его фразу, которая зацепила меня и как показалась мне, задела за живое Александра. Он сказал «Я жалею об ошибках, но будь у меня возможность все повторить, я следовал бы прежним целям, которые по-прежнему считаю правильными. Вы все видели в этом одно безрассудство. Но поверьте, отсутствие, о нет, не сомнений...а страха - вот что помогает менять мир. Этого страха не было в самом начале, его нет и теперь.» Потом он внезапно подошёл ко мне, улыбнулся и пожал мою руку. Пожал, как если б я был его друг! Это было невероятное чувство! Потом Наполеон сунул руку в карман и достал оттуда, сначала, как показалось мне, монетку. «Примите это, сувенир на память. Я нашёл его в Египте. Носил с собой и мне нравилось думать, что это мой талисман…»- с этими словами он вложил в мою руку то, что оказалось маленьким, гладким, совершенно плоским камешком. На нем были вырезаны какие-то причудливые знаки. Я пробормотал слова благодарности и,кажется, ужасно покраснел. В ту же минуту я почувствовал, что Александр смотрит на нас. И мне подумалось, что вот этот подарок на память Бонапарт был должен сделать ему. И мне,вдруг, безумно, безумно захотелось вернуть этот камень Наполеону со словами: «Бога ради, отдайте ему это!» Но я не смог это сделать и убрал камень в карман. Мы простились, сели в карету и уехали. Обратную дорогу император молчал. *** 27 июня. Париж. 10.00 утра —Ваше Сиятельство, Его Величество, император Александр Романов прибыли и ожидают. —Проси. Клеменс Меттерних допил кофе и пригладил ладонью волосы. Он встал из-за стола как раз в тот момент, когда в комнату вошёл Александр. Тот был одет в штатское платье - светло-серый сюртук, длинные панталоны, рубашку и чёрные туфли, и Меттерних подумал, что красивый военный мундир несомненно придаёт Александру должной величественности. Без него русский император выглядит до ужаса тривиально. —Кто бы мог подумать, Ваше Величество…- Меттерних улыбнулся и протянул ему руку для рукопожатия.- Что наша с вами личная встреча состоится в итоге не в Вене, а здесь, в Париже! Александр пожал его руку и присел в кресло, закинув ногу на ногу, вновь напомнив Клеменсу злосчастного индуса. Теперь, вглядываюсь в это лицо, такое гладковыбритое, с мягкими, очень располагающими к себе, но совершенно немужественными чертами, Меттерних читал лишь извращенность натуры. —Я рад нашей встрече. Право, Клеменс, нам с вами делить более нечего,- небрежно произнес Александр.- Я искренне и от всего сердца предлагаю возобновить нашу дружбу, забыв о прочих разногласиях между нами. Я даже готов принести вам извинения, если невольно нанёс личную обиду… «Он о Вильгельмине, конечно…ну что ж..» Клеменс спокойно выслушал, как ему показалось, наифальшивейший спич. Он улыбался, кивал. —Ох, о чем вы…какие могут быть теперь разногласия между нами? Напротив, я восхищён. Да-да, восхищён…вашим умением идти к своей цели. Вы не страшитесь преград и перешагиваете через препятствия с лёгкостью, к которой я питаю даже зависть. Тот несчастный индус…- он сделал паузу и вздохнул.- Вы ранее его не встречали? Конечно, никому не хотелось делать из этого дела скандал.И все же…как так получилось? На лицо Александра легла тень. Не смотря на то, что он сидел вполне вольно в кресле, мускулы его напряглись, особенно это было видно по шее и подбородку. —Это был ужасный момент. Я выходил из кареты и он появился словно из ниоткуда. Мне показалось, что у него в руках был нож…но потом я увидел эти страшные раны…-Александр на мгновение закрыл даже глаза.- Мне казалось, он просил помощи и я виню себя, что растерялся. Со мной был мой генерал-адъютант, и он следовал долгу меня защищать. Ему показалось, что человек этот напал на меня..он выхватил свой револьвер…или шпагу..не помню. Я вернулся обратно в карету и через минуту мы уже ехали..если мой адъютант и нанёс ему рану, то уверяю, не она стала смертельной. Несчастный уже был весь изранен.. —Ужасный эпизод. Так вы никогда не встречали прежде этого юношу? Александр скосил на него раздражённый, кажется, взгляд. —Разумеется, нет. Впрочем я встречаю много разных людей. Не могу сказать, что у меня хорошая память на лица. Почему вы спрашиваете? —Я видел в окно вас. Я испугался за вашу жизнь.-Он улыбнулся.- И признаюсь вам честно. И за свою репутацию. Убийство возле моего дома…впрочем, оставим все это. Полиция разберётся со всем. —Не сомневаюсь. Меттерних обратил внимание, что левая нога императора нервно подёргивается и про себя заключил, что тот уже нервничает. Но пока ещё может вполне это скрыть. Он встал у окна и на несколько мгновений повернулся к Александру спиной. Однако в отражении стекла мог вполне отчётливо видеть все, что хотел. —Вы правы, что нам стоит оставить в прошлом все разногласия. Как вы понимаете, я, как и вы, преследовал исключительно интересы страны…- он смотрел на Александра в стекло.- Это я должен просить вас простить меня с моей глупой ревностью к Вильгельмине. Однако вы вполне можете понять мои чувства…у каждого из нас есть тайная страсть. Слабость. Для меня это была Вильгельмина. Для вас…. Хм, я надеюсь, что ваш близкий друг, господин Чарторыйский остался доволен? Он видел, как лицо Александра застыло, перестав что-либо выражать. Клеменс обернулся к нему и произнес очень спокойно: —Желание осчастливить давнего любовника, отдав должное его патриотическим чувствам - вполне благородная цель. На мгновение секунды ему показалось, что Александр сейчас просто лишится чувств, таким белым стало его лицо. Однако он каким-то немыслимым чудом овладел собой и произнес совершенно спокойно: —Я не понимаю, о чем вы. —Не беспокойтесь. Это ни в коем случае не шантаж. —На что вы намекаете, Клеменс?- голос Александра стал ледяным. Он встал и больше изображая рассерженность, чем сердясь, и пряча за ней, несомненно, панический ужас, подошёл к нему. —Разве он не ваш любовник? - изобразил удивление Меттерних. -Впрочем, это ваше личное дело. Мне все равно. —Вы сошли с ума. Вы позвали меня, чтобы оскорбить? Господин Чарторыйский давно уже мне не друг. Что касается Польши и того, что я собрался…простите ее… «подарить..»…- он фыркнул.- Наместником от России там будет, безусловно, мой брат Константин! Вам нужно обратиться к врачу! Я сыт уже вашими выходками и больше не намерен все это слушать… —Тогда может быть…все это теперь вы повторите ему?- тихо произнёс Меттерних. Он взглянул куда-то за спину Александра и тот обернулся. В дверях стоял Адам Чарторыйский.