О Жизни и Смерти

Я стал врачом, потому что так хотел мой покойный отец. Его профессия учителя была бесполезна в годы войны — денег семье ни на что не хватало. Поэтому он хотел наставить на верный путь хотя бы меня — своего единственного сына. Война продолжалась четыре года и закончилась разрухой, голодом, поражением страны и смертью моей младшей сестры. Она была моим первым пациентом. Ей нравилось, когда я слушал её невидимым стетоскопом или давал выпить ложку воды, выдаваемую за микстуру. Ей было щекотно от пальпации, но как только она заходилась смехом, её бледное лицо с испариной становилось вмиг красным от кашля. Тут же в комнату вбегала матушка и криком выгоняла меня из комнаты. После смерти сестры в доме стало тихо — родители почти никак друг с другом не взаимодействовали, изредка вспоминая про мое существование. Я всегда гордился своей страной. Осенью листва деревьев пестрела всеми оттенками зелёного, жёлтого, оранжевого, красного и бордового цветов. Зимой порой выпадало так много снега, что дети не выходили на учебу и оставались дома. Весной, казалось, зеленело даже небо — всё цвело, куда ни падал взгляд. В моё любимое время года — летом — земля прогревалась настолько, что невозможно было пройтись по ней босиком. Но во время войны все вдруг стало серым, словно в мире не осталось больше красок. Родители отправили меня загород — подальше от ужасов сражений, разворачивавшихся прямо на центральных улицах. Много лет спустя, когда я вернулся обратно для обучения врачебному делу, я узнал о случаях грабежей, мародерства, насилия, убийств и даже каннибализма. В беде, постигшую мою страну и своим грузом опустившейся на плечи моих сограждан, я винил всех и вся. Всё из-за войны, всё из-за слабого правителя, всё из-за предателей-союзников… Мною двигало в то время лишь желание мести. Пусть весь мир познает тот же ад, в котором мой народ жил все эти годы. Когда недовольство среди людей достигло своего предела, появился наш лидер. Наш мессия. Я, мы — были готовы пойти за ним куда угодно. Я знал — будет ещё одна война. Но теперь я был уверен — победа точно будет за нами. Я помню тот день, когда осознал свою ошибку. Вторая война добила мою страну окончательно. Теперь я должен смотреть на то, как Страну Дождя настигает та же участь, как и когда-то мою родину? Если бы Мадара все больше не развязывал руки Нагато, может, тот бы смог остановиться на смерти Ханзо и разрушенной деревне. Но когда он начал отправлять отряды шиноби для зачистки, натравливая одну часть жителей на другую, я оставил все попытки вразумить его. Пейн всё больше выходил наружу. — Я всё понимаю: кто я вообще такой, чтобы перечить тебе, нашему Божеству, но давай мы сейчас все вместе успокоимся… — Успокоиться тут нужно только тебе, — сказал Пейн, cидя за своим рабочим столом. — Хорошо, давай я успокоюсь, — я сделал глубокий вдох и такой же глубокий выдох, — видишь? Я уже намного спокойнее. А теперь позволь мне озвучить всё то, что ты мне только что сказал. Мало ли, может, услышав со стороны, у тебя появятся… ну, не знаю… проблески разума? — Следи за языком, Сатору — отрезала Конан. Под её губой блестел недавно внедренный шарообразный чакроприёмник. — Да, ты теперь полноправный лидер Акацуки, и у тебя, естественно, добавились обязанности, — продолжил я, — но может, ты забыл, что ты еще и правитель нашей страны. Её интересы должны быть превыше собственных амбиций. — Я это знаю. — Поэтому отдаешь часть бюджета страны на нужды организации? Когда почти половина ушла на то, чтобы восстановить деревню после твоего нападения. — Это вынужденная мера. Как только организация встанет на ноги, Мадара всё вернет, — спокойно ответил Пейн. — Это пустые обещания. Я верю тому, что вижу своими глазами. А вижу я сирот и беспризорников, шиноби, многие из которых сидят без работы долгие месяцы, матерей-одиночек, лишившихся своих кормильцев, инвалидов, которым как-то нужно выплачивать пособия. И это я молчу про менее маргинальную часть населения. В больнице уже не первый раз задерживают зарплаты. — И что ты предлагаешь? Мне нужны эти деньги, я уже пообещал поддержку Мадаре. — То есть ты даже не посоветовался со мной? — я горько усмехнулся. На секунду наши с Конан взгляды пересеклись. Она думала о том же, о чем и я. Нагато всё больше отдалялся от нас. — Единственный выход — наладить международные связи, — продолжил я, — я давно тебе об этом говорю. Это не решит все вопросы, но только так возможен приток финансов и обеспечение занятости населения. Пейн молчал. Предложенный вариант шёл в разрез с его представлениями о ведении политики в Стране Дождя. Но он сам загнал себя в тупик. Может, поэтому не знал, на кого злиться больше — на себя, на меня, на Мадару или на всех сразу. — Если экономическая ситуация в стране улучшится, жители страны будут боготворить тебя ещё больше, — заметил я, — так что тебя смущает? — За пределами страны никто не знает о свержении Ханзо, — Пейн задумчиво уставился в одну точку, опершись подбородком о кулак, — думаешь, какая реакция будет у глав других стран, если они узнают, кто возглавляет Амегакуре? — не дождавшись моего ответа, он продолжил. — Вот именно. Если ты считаешь, что это единственный выход, тогда нужно сделать всё так, как если бы Ханзо до сих пор оставался правителем Амегакуре. Про мою личность и связи с Акацуки должны знать только в пределах страны. — Это повлечет за собой определенные трудности… — Сатору, я и так пошел на компромисс. Тендо не был похож на Яхико. У наружных уголков глаз Яхико собирались морщинки в виде гусиных лапок каждый раз, когда он смеялся. Когда он хмурился, между бровями заламывались две ровные линии. Даже когда он был спокоен, от крыла носа до уголка рта пролегала еле заметная впадинка — он часто ухмылялся на одну сторону. Лицо же Тендо было ровным и гладким, словно посмертная маска. Его губы были бескровными, а глаза иногда ничего не выражали, словно он проваливался куда-то и никак не мог найти выход наружу. Я устал ждать, когда Нагато наконец откроет глаза и увидит, как от его действий Страна Дождя погружалась во все больший мрак.

***

Дома было тихо. Плохой знак. Мы с сестрой не издавали ни звука, только если что-нибудь сломаем или разобьем. Я закрыл за собой дверь и повесил мокрый плащ на крючок в прихожей. Надо что-нибудь подстелить — накапает же. — Кид? — позвал я. Из глубины квартиры послышались шорохи — кто-то встал из-за стола. — Здравствуйте, — ответила она, выйдя в проход. — Что у вас тут случилось? Кид опешила от заданного в лоб вопроса, но всё же ответила, улыбаясь: — Я всего лишь сказала здравствуйте. — У тебя на лице всё написано. Из-за угла выглянул Ясуко. Даже на расстоянии его покрасневшую и опухшую скулу невозможно было не заметить. — Говорит, упал, — сказала многозначительно Кид, опережая мой вопрос. — Упал? — переспросил я. — Упал, — повторила она, — в холодильнике совсем еды нет, я скоро приду. — Она взяла плащ в руки и вышла за дверь, учтиво оставляя нас наедине. Я подошел ближе к Ясуко — он всеми силами избегал моего взгляда. — За стол, — сказал я ему, проходя на кухню. Он не стал перечить. Ближе к заморозкам ночь в деревне наступает быстро. В окна бил Вечный Дождь — Пейна снова не было в деревне. Помещение заливал теплый свет от ламп, в воздухе витал еле уловимый запах спирта. На столе лежала раскрытая аптечка и смоченные куски ваты с рыжеватыми пятнами. — Покажи руки. Ясуко нехотя вытянул ладони. — Другой стороной, — сказал я настойчивее. Кожа на его костяшках была содрана. — Ещё где-то болит? Он отрицательно покачал головой. — Где же ты так упал? — спросил я, выделяя последнее слово. — Надеюсь, не в Академии? За такое и отчислить могут. — Нет, не в Академии. — Смотри в глаза, когда разговариваешь со старшими. Ясуко поднял голову. Я аккуратно взял его за челюсть указательным и большим пальцами и повернул лицом к свету, чтобы получше рассмотреть припухлость. Хорошо, что хоть глаз остался целым. — Приложи, — я передал ему лёд, обернутый в полотенце, — мне когда-то было столько же, сколько и тебе. Я тоже дрался с ребятами на улице. Только вот я не был шиноби. Уже через два года у тебя появятся наставник и команда. В ней может оказаться любой учащийся из Академии. Так что не советую наживать врагов среди тех, кто может однажды спасти тебе жизнь на миссии. Ясуко неподвижно сидел на стуле, прижав свёрток к правой щеке. На его детских руках уже местами выступали вены от постоянных физических нагрузок. — Посидишь дома пару дней, пока отёк не спадет, — продолжил я, садясь за стол рядом с ним. — С кем хоть подрался? Мне ведь с родителями придется говорить… — Не придётся. — Увидев моё негодование, Ясуко продолжил: — Она детдомовская. — Ты что, с девочкой подрался? Нехорошо… — Она говорила гадости про мою семью. За окном сверкнула молния, а через какое-то время прогремел гром — с такой силой, что стекла на окнах задрожали. Ясуко досталась в наследство большая сила. Страшно представить, как он распорядится ею в будущем, если останется таким же сумасбродным. — Знаю, что вы сейчас скажете, — неожиданно начал Ясуко, но я прервал его. — Зачем? Если до тебя не дошло с первого раза, больше пытаться не буду. Скажи мне лучше вот что: ты ненавидишь нашего лидера? Ясуко посмотрел на меня искоса — его удивил мой вопрос. Но буквально через секунду он ответил совершенно серьёзно: — Да. — Наверное, даже хотел бы его убить? — Да. — Думаешь, он незаслуженно стал правителем деревни? — Незаслуженно. — Какой человек, по-твоему, может править другими людьми? Ясуко скосил глаза в бок и задумчиво подмял губы. Наконец, он ответил: — Он должен быть самым сильным шиноби из всех. Он не должен щадить своих врагов, но быть при этом справедливым к своим людям. — И где господин Пейн не соответствует? — Он убил членов правящего клана, он… — Думаешь, на руках господина Ханзо не было крови мирных жителей? — прервал я его. Ясуко выглядел так, словно я ударил его под дых. Он непонимающе моргнул на меня. — Ты, наверное, никогда не слышал про клан Фума. — Ясуко отрицательно покачал головой. — Откуда тебе? Когда ты родился, в стране не осталось ни одного человека с этой фамилией. Что ж, я тебе расскажу… Некогда в Стране Дождя было много кланов, но самым влиятельным считался клан Фума. Любой знал — носящий эту фамилию был искусным воином. Женщины не уступали по силе мужчинам и могли овладеть любым оружием, едва взяв его в руки. Но охотнее всего представители этого клана использовали большой сюрикен с четырьмя остриями. Такой вид сюрикена даже одно время имел название Фума сюрикен — в честь клана, изобретшего его, — но это время давно прошло. Страна Дождя была разделена на несколько феодов, в каждом из которых заправляли верхушки кланов. Незадолго до начала Второй мировой войны шиноби на съезде глав кланов было выдвинуто предложение об объединении земель для противостояния силам врага. Котаро Фума, в то время представлявший интересы своих людей, был единственным, кто выступил против. Несмотря на его предостережения о совершаемой ошибке, никто не захотел к нему прислушаться. Наоборот, все только ждали возможности избавиться от его чрезмерного влияния в Стране Дождя. Правитель всех земель должен был быть родом из Страны Дождя, но при этом не происходить ни из одного клана, существовавшего в то время в стране. Так лидером был избран молодой Ханзо. Поговаривали, он был настолько силен, что его враги падали замертво, стоило им только приблизиться к нему. Его дыхание было смертельным для окружающих — всё из-за ядовитой железы саламандры, которую он пересадил себе ещё в малом возрасте. Так он получил свое прозвище — Ханзо Саламандра. Дальнейшая судьба людей Фума печальна. Главы других кланов подговорили Ханзо уничтожить клан Фума и забрать его земли себе. Часть людей ушла добровольно на службу к Ханзо, другая же была жестоко убита. Котаро Фума собрал всех оставшихся людей и покинул страну, обещая однажды вернуться и отомстить Ханзо. Котаро так и не смог выполнить своего обещания. Но смог господин Пейн. — Я вам не верю, — сказал Ясуко. — Не веришь мне — спроси у отца Соры. Ясуко открыл рот, чтобы сказать что-то, но вдруг задумался, так и не найдясь с ответом. — Правители сменяют друг друга, но человек сам выбирает, каким ему быть, — продолжил я. — Поэтому в следующий раз, когда захочешь причинить другому боль, подумай дважды. Что такого сделала та девочка? Глупость сболтнула, а ты давай кулаками размахиваться. Ей, наверное, тоже несладко — без семьи жить. В этом плане ты должен её понимать… Ну, ты чего? Давай сюда лёд, весь растаял уже, наверное. Ясуко начал шмыгать носом. Я положил ему руку на плечо — на большее у меня не хватало сил к концу дня. Всё же общаться с детьми — утомительно. Кто-то провернул ключ во входной двери, и она открылась. — Иди в ванной умойся, сейчас ужинать будем. Ясуко пошел по коридору, потирая глаза. Его плечи подрагивали от всхлипов. — У вас тут всё в порядке? — спросила Кид, провожая его взглядом. — Да, всё хорошо. — Что-то непохоже. У вас на лице всё написано, — передразнила она меня, ставя сумки на столешницу. — Видимо, сегодня выдался тяжелый день, раз даже никакую колкость в ответ не придумаете, — сказала Кид, садясь рядом со мной за стол. В ванной всё ещё шумела вода. — Er will dich sehen. На секунду она замешкалась, но уже в следующую сказала: — Хорошо. — Der Echte. Кид непонимающе свела брови к переносице, но чем дольше она смотрела на меня, тем яснее становился её взгляд. Она резко встала из-за стола, всё ещё пристально смотря мне в глаза — пыталась понять, думаем ли мы об одном и том же. Пришло её время узнать, кто такой на самом деле Пейн.