О Жизни и Смерти

«И то, что смерть есть нечто серьезное, это можно заключить уже из того, что и жизнь, как всякий знает, тоже не шутка. Должно быть, мы и не стоим ничего лучшего, чем эти две вещи», — А. Шопенгауэр. Меня разбудил холод, до боли сковавший все тело. В кожу словно впились острые иглы, отчего даже дышать было больно. Не припомню такой погоды в Амегакуре, даже зимой. — Юки, закрой окно, — сказала я все еще сонным голосом. Ответа не последовало. Я наконец открыла глаза. Небо? Осознание пришло не сразу. Приняв положение сидя, я осмотрелась по сторонам. Ни намека на разложенный диван в ординаторской со спящей под боком Юки. Вместо этого — небо цвета грязной воды и плотно стоящие друг к другу высокие черные деревья, замыкавшие в круг небольшую поляну, выделявшуюся ровным слоем вяло поблескивающего светло-серого снега. Я запустила в него руку и немного помяла в ладони. Липкий и холодный. Зимой небо Амегакуре могло расщедриться лишь мокрыми снежинками, таявшими еще в полете к дорогам деревни, а тут снега было столько… А где это, тут? Я наконец поднялась — ступни обожгло холодом, отчего я рефлекторно встала на мысочки. На мне не было обуви. — Ай-ай-ай! — сказала я в воздух, переминаясь с ноги на ногу. — Если это сон — самое время проснуться! В ту же секунду я ужаснулась — это не сон. Больно было по-настоящему. Страшно было по-настоящему. — Есть здесь кто? — спросила я чуть громче, но мой голос проглотила тишина. Ни птиц, ни зверей, ни мелких животных, ни ветра, ни треска веток. Ничего. Только мое тяжелое дыхание и учащенное сердцебиение. Я поочередно потерла ступни о внутреннюю сторону ног и спрятала ладони под мышками. Буду стоять на месте — замерзну раньше, чем смогу наконец понять, где нахожусь. С усилием переставляя утопавшие в сугробах ноги, я пошла вперед, вглубь чернеющего леса. Сложно сказать, сколько времени прошло, прежде чем я поймала себя на мысли, что уже дважды прохожу мимо похожего дерева. Заблудилась. Я положила руку поперек ствола и, опершись о нее лбом, устало прикрыла глаза. Кофта неприятно липла к телу, в горле пересохло, лицо щипало от холода. Я открыла глаза и посмотрела вниз. Ноги красные, словно я давила какую-то ягоду. Отстранившись от дерева, я обратила внимание на склонившуюся к земле ветку. Пригодится. Взявшись обеими руками, я начала разламывать ее, но вместо ожидаемого треска послышался протяжный скрип, напоминавший человеческий стон. Я с ужасом отпрянула, чуть не потеряв равновесие. На месте надлома выступила бордовая жидкость; скапливаясь снизу ветки, она падала на снег, оставляя на нем темные точки. Кровь? Я зажмурилась. Открыла глаза вновь, но ничего уже не было. Отломав ветку, я продолжила путь. Неприятное место. Поскорей бы отсюда выбраться. Я уже забыла, куда и зачем шла, когда лес начал постепенно редеть, уступая место замершему озеру, похожему на разлитые чернила. Поставив ладонь козырьком ко лбу, я прищурилась. По другую сторону берега возвышались темные горы, у подошвы которых еле различимо горели огоньки домов. Люди. Я болезненно втянула ноздрями воздух, держась обеими руками за ветку. Еще немного. Лед был достаточно прочным, чтобы выдержать мой вес. Все равно рядом нет моста, идти в обход слишком долго. Короче дороги придумать нельзя. Местами глыбы прозрачного, словно стекло, льда сбивались в кучу, точно волны сталкивались и вмерзали друг в друга. Скорее всего лед был таким же холодным, как и снег, может, местами шероховатым, но не могу ручаться — я уже давно не чувствовала ничего ниже колен. Дойдя до середины озера, я остановилась. Горы, готовые в любой момент подмять под себя небольшое поселение, вблизи казались еще больше. Я обернулась на темный лес позади себя: деревья тесно стояли штыками от одного края до другого. Сколько же я провела там времени? Я уже собралась идти дальше, как нечто под ногами привлекло мое внимание. Я опустила голову. Человек. Попятившись назад, я упала на спину, провожая взглядом проплывающее мимо тело с опущенным к низу лицом. Я сильно протерла глаза кулаком и открыла их вновь — не показалось. Я встала и посмотрела в ту сторону, откуда выплыл утопленник — за ним вереницей тянулось еще несколько. Вдруг к моим ногам подплыло тело молодой женщины. Она на меня моргнула. Живая? Я попыталась пробить лед толстым краем ветки. Бесполезно, слишком глубоко. Вдруг она показала рукой в сторону домов, как бы напоминая мне про мою цель. Ее тело унесло течением, а я пошла дальше, все больше убеждаясь в странности этого места. Небольшие дома с деревянными остроконечными крышами располагались вдоль заснеженного берега в хаотичном порядке, словно кто-то разбросал игральные кубики. Приглядевшись, я увидела девушку, сидевшую на крыльце одного из домов. На ней было толстое пальто, подол которого доставал до земли. Погруженная в сучение шерсти, она не заметила, как я подошла вплотную: — Пра-а-стите, — от холода все лицо онемело. Девушка подняла на меня голову, рефлекторно отстранившись. Растерев обе щеки, я продолжила: — Я, ка-а-жется, заблудилась… Девушка привстала с лавки, оставляя на ней пряжу. Она пыталась заглянуть мне в лицо. — Кид? Я вздрогнула. Откуда она знает мое имя? Я посмотрела на незнакомку в упор: высокая и стройная, темные короткие волосы спадают на лицо, уставший взгляд карих глаз. — Макото… Это невозможно. Она умерла еще в прошлом году. Мне стало нехорошо — в глазах потемнело. Когда я открыла их снова, небо заменил дощатый потолок. Дом. Я попыталась встать, но что-то тяжелое придавило меня обратно к полу. Приподняв голову, я увидела одеяла и длинные пальто, согревавшие меня все время, пока я была без сознания. Я пошевелила пальцами ног — чувствительность постепенно возвращалась, но меня все еще пробирала дрожь. Я повертела головой из стороны в сторону, рассматривая помещение. Посередине комнаты располагался очаг с горящими углями, вокруг которого ко мне спиной сидели Макото и какой-то темноволосый мальчик с короткой стрижкой. Деревянная приставная лестница вела на второй этаж. Чердак или спальня, наверное. Щели входной двери были подоткнуты, чтобы не выпускать тепло. Сам дом был небольшим — так он лучше прогревался. Котелки, горшки, умывальник, сундуки, прялка… — Очнулась? — спросила девушка, садясь передо мной на колени. Ее лицо находилось на расстоянии вытянутой руки, и теперь я могла лучше рассмотреть его черты. Сомнений не было — это Макото. Только волосы чуть отросли и доходили теперь до плеч, будто спустя столько времени после своей смерти она и впрямь стала старше. — Ты совсем без сил, отдохни еще, — продолжила она, заботливо поправляя на мне одеяло. — Где я? — голос охрип из-за переохлаждения. Она пристально посмотрела мне в глаза и абсолютно серьезно сказала: — В первом кругу ада. — А, — это все, что я смогла ей ответить. Отвернувшись к стенке, я попыталась снова заснуть. Это ж надо такое придумать. Не предполагала, что у меня настолько богатое воображение. Проснусь — расскажу Юки. Покрутит пальцем у виска или скажет, что мне нужно больше отдыхать, ну что-то типа того. Только бы проснуться снова в деревне. В следующий раз, когда я открыла глаза, угли в очаге уже тлели, совсем слегка подсвечивая комнату. Теплый воздух отдавал запахом древесины. На улице поднялся сильный ветер — дверь хоть и была плотно закрыта, но на нее словно кто-то наваливался всем весом с обратной стороны. Макото сидела на скамье у стены и штопала прохудившуюся рубаху. Свет от лучины мягко освещал ее лицо и тонкие пальцы. Мальчика уже не было в комнате. Сбросив с себя одеяла, пледы, пальто и другие теплые вещи, я встала и подошла к скамье. — В котелке еще суп остался. Хочешь — поешь, — сказала Макото, не отрываясь от занятия. — Нет, спасибо. Как мне отсюда выбраться? Ее рука с зажатой меж пальцами иглой на секунду застыла в воздухе. Она вопросительно на меня посмотрела. — Потяни за ручку двери. — Да нет же, я про… первый круг ада, — произносить это оказалось труднее, чем я думала. — Сюда попасть-то не так просто, не то что выбраться. Значит, ты здесь по какой-то причине. Думай, по какой именно. Слова Макото ударили меня отрезвляющей пощечиной. Я здесь по какой-то причине? — Да ты сядь, чего стоишь, — сказала она. Я устроилась рядом, облокачиваясь о холодную стену. Я здесь по какой-то причине… — Тебе еще повезло, что смогла найти дорогу сюда, — продолжила Макото, снова принимаясь за вышивание стежком, — могла в дерево обратиться, либо же под лед провалиться. — В дерево? — переспросила я. — Ну да. Деревья на противоположном берегу раньше были людьми. Я вспомнила про надломленную ветку, из которой текла кровь. Меня начало подташнивать. — Похожих поселений здесь много, — продолжила Макото, — как ни крути, даже в аду людям лучше держаться вместе. — Макото, почему ты умерла? Она ничего не ответила, затушив догоравшую лучину и поджигая новую. — Зачем тебе это? — спросила она через какое-то время. — Может, это и есть та самая причина, по которой я здесь. — Я вытянула перед собой ноги, местами покрывшиеся волдырями от холода. — Я очень много думала о случившемся. Столько вариантов в голове перебрала… — Да что и говорить, — рассеянно сказала она, разглядывая получившуюся работу, — умерла, потому что жить не хотела. Детей убила, потому что… думала, так будет лучше. Сейчас уже не знаю. Да и какая уже разница. Мне стало не по себе от того, насколько спокойно она об этом говорила. — Ну и вьюга поднялась… — протянула она, смотря в сторону двери. Ветер задувал во все щели, отчего в доме стоял свист. — Ты лучше накинь на себя что-нибудь, а то снова замерзнешь. Я выудила какую-то накидку из кучи вещей, лежащей на том месте, где я спала. Вернувшись к Макото, я села, скрестив ноги ниже колен, и спросила: — А кто тот мальчик? Ну, что сидел рядом с тобой. — Мой сын. Я округлила на нее глаза. Макото была моей ровесницей, а тому мальчику было лет десять на вид. — Долгая история, — ответила она на мой немой вопрос. — Расскажи, — попросила я. Макото окинула меня долгим задумчивым взглядом, а потом сказала: — Ладно, все равно нужно чем-то занять время, пока снаружи не утихнет. Ну, слушай… Меня назвали Макото, потому что родители хотели долгожданного сына, но родилась я — третья девочка в семье. Имя решили не менять. Думали, может, оно наделит меня мужскими качествами, такими как сила или ум. Но ни того, ни другого судьба мне не пожаловала. Когда мне исполнилось пять лет, родители отдали меня в так называемый дом дурной славы. Если бы можно было отдать меня куда-нибудь сразу после рождения, да еще получить за это деньги, они бы так и сделали. Следующие восемь лет я засыпала не под ругань отца с матерью, а под мужские и женские вздохи непристойного характера — двери в том заведении были тонкими, словно из пергамента. Я работала там прислугой. Подай, принеси, отнеси, сделай, забери — все я. Были и другие девочки, попавшие туда по разным причинам: сироты, беспризорники, те, кто отрабатывали долги семьи… Днем в заведении воцарялась тишина — девушкам постарше нужно было отсыпаться после проведенного времени с гостями и набираться сил перед новой рабочей ночью. Вообще нам, девочкам на побегушках, было запрещено смотреть на гостей, приходивших в заведение. Видимо, такой досуг не соответствовал их статусу, но ходить туда они не переставали. Все, что происходит за дверьми публичного дома, там же и остается — нужно лишь заплатить правильную сумму. Так получилось, что один господин приметил меня во время своего визита — я как раз шла в комнату для прислуги, а он только преступал порог заведения. Его синее шелковое кимоно с вышитым золотым узором говорило о высоком достатке. Мне льстило его внимание. В следующую встречу мы оказались вдвоем в одной комнате, и на господине уже не было того самого синего кимоно с вышитым золотым узором. Мне было чуть более двенадцати лет. Больше мы с ним не встречались. Я часто думала о том, чтобы сбежать, но каждый раз, подходя к выходу, я останавливалась, словно передо мной вырастала невидимая стена. Думала, а вдруг с моей семьи спросят за мою пропажу? Вдруг кого-то из сестер отправят в дом терпимости заместо меня? Так я разворачивалась от входа и возвращалась к своим обязанностям. В тринадцать лет у меня родился сын. Я назвала его Ясуко. Стечением множества обстоятельств был намечен рисунок моей дальнейшей судьбы. В то же самое время, когда у меня родился первенец, у госпожи Химико — жены Ханзо Саламандры — родился второй ребенок, мальчик. Особа благородного происхождения чаще приглашает для кормления своих детей специальную женщину. Кормилица должна быть непременно здоровой, и на такую работу обычно соглашаются простолюдинки. Среди проституток время от времени встретишь рожавшую — издержки профессии. Кроме того, старших девушек постоянно приходил осматривать врач. Так получилось, что волей случая один из приближенных Ханзо Саламандры зашел именно в наше заведение, где встретил меня. Мне на руку у него взыграла жалость, и вот я оказалась в Амегакуре, получив приют и работу в резиденции нашего бывшего правителя. Чтобы описать госпожу Химико, не хватит всех самых красивых и добрых слов на свете. Госпожа имела стройный стан и легкую поступь, из-за чего создавалось впечатление, будто она не шла по земле, а плыла по воздуху. Ее светлая кожа без единого изъяна мерцала на свету, цвет глаз был сродни воде в чистейшем источнике. Черные волосы госпожи были настолько длинными и густыми, что сразу три прислуги помогали ей их расчесать. В редкие минуты плохого настроения она могла взглядом заставить молчать даже самых влиятельных мужей страны. Когда же она была весела, дышать вокруг становилось будто легче. Никогда в жизни не встречала таких людей. Может, потому что госпожа была единственной в своем роде, ее дети совсем не были на нее похожи — оба светловолосые и кареглазые, как их отец Ханзо Саламандра. Госпожа была безгранично добра ко мне — она разрешила оставить сына, даже выделила нам отдельную комнату. К Изаму — ее сыну — я относилась как к родному. Ясуко и Изаму были почти что братьями, они даже родились с разницей в пару дней. Восемь последующих лет прошли для меня в спокойствии. А потом случился переворот. Ты сама знаешь, во что превратилась деревня. За пару месяцев до этого госпожа Химико подозвала меня к себе в покои. Никогда не видела ее такой печальной. Тогда над резиденцией словно облаком нависло тревожное ожидание чего-то ужасного и необратимого. Госпожу настораживали изменения в Ханзо Саламандре: он стал замкнутым, искал уединения и избегал любого общения, будь то с супругой или детьми. Она оставила все попытки достучаться до него и решила действовать самостоятельно. Госпожа Химико прекрасно понимала — в случае чего пощады от своих врагов ждать не придется. Она была готова принять свою судьбу так же, как и бороться за детей, хотя бы за одного из них — своего младшего сына Изаму. Госпожа рассуждала так: если даже враги и знают о существовании наследников Ханзо Саламандры, знают их имена, в лицо их видеть никак не могли, потому что они все время проводили в резиденции среди самых преданных людей нашего правителя. Поэтому госпожа Химико отдала мне свой последний приказ — покинуть резиденцию вместе с Изаму, выдав его за моего собственного сына. Так Изаму стал Ясуко. Мой родной сын Ясуко остался с госпожой Химико, уже в качестве ее сына, и принял имя Изаму. Ханзо Саламандра ничего бы не узнал — госпоже не составило бы труда подговорить стражу и прислугу. Для правдоподобности она нашла мне мужа среди собственной стражи — Иоши Сато. Мы поселились в небольшой квартире — той, что ты видела. От Иоши я понесла двойню. Его отправили на восточную границу, где он и погиб. Хорошим был человеком. Жаль, жизнь дала нам обоим не так много времени. Госпожа сказала мне еще кое-что: если ее опасения все же оправдаются и все представители правящего клана будут истреблены, я должна буду найти в деревне одного человека, который смог бы помочь Ясуко. Этим человеком был Сатору. На этом моя история подходит к концу. Когда Пейн стал новым правителем Аме, я разыскала Сатору и передала ему Ясуко. И вот я — вдова в положении — осталась совсем одна. Месяцы превратились в нескончаемо долгие дни. А как я боялась ночей, Кид… Умирать было не так страшно, как засыпать. О, кажется, метель стихла… Макото снова потушила и подожгла лучину. Снаружи и впрямь было тихо, но теперь уже у меня в голове стоял шум. Я облизала пересохшие губы. — Как связаны Сатору и госпожа Химико? — спросила я. — Сатору был ее личным врачом. Благодаря нему на свет появился Изаму. Сатору был уважаемым человеком в резиденции, да и в деревне о нем отзывались очень высоко… Ты в порядке? На тебе совсем лица нет, — рука Макото мягко опустилась мне на плечо. Я знала, что Ясуко не родной сын Учителя. Он мне сам когда-то сказал об этом — он его опекун. Его бывшая пациентка умерла два года назад, оставив после себя восьмилетнего мальчика… Два года назад случился переворот в деревне, а Ясуко только недавно исполнилось десять… Госпожа Химико была бывшей пациенткой Учителя, и она же умерла от рук Пейна во время нападения на деревню… Выходит, Ясуко — сын Ханзо Саламандры? Я с ужасом прикрыла рот рукой. Кто же на самом деле Учитель? Как ему вообще удалось втереться в доверие Пейна, если тот не оставлял никого в живых, кто хоть как-то связан с Ханзо Саламандрой? Неужели Учитель предал бывшего правителя Аме ради Пейна? Но для чего тогда ему Ясуко? Хочет теперь как-то использовать его против Пейна? Невозможно. Он слишком силен… По крайней мере, так думают жители деревни. Но Учитель знает, кто настоящий Пейн. И я тоже… Зачем же ему понадобилась я? Я вскочила с места и зашагала из стороны в сторону. Мысли хаотично сменяли друг друга, одна безумнее другой. Слишком много вопросов, а ответов — совсем ничего. Я вмиг остановилась, словно вросла ногами в пол. Самый надежный способ услышать правду — спросить Учителя напрямую. — Ты меня пугаешь, — сказала Макото, вцепившись в скамью. — Мне нужно обратно, — сказала я настойчиво, — должен быть какой-то способ. Макото пожала плечами, но уже в следующую секунду ее лицо прояснилось, словно она что-то вспомнила: — Возможно, здесь все же есть человек, который сможет тебе помочь… — Да? Кто же? — Пресвятой Отец. Он живет в самом дальнем от берега доме — не прогадаешь, — оглядев меня с головы до ног, она продолжила: — Я тебе дам что-нибудь потеплее. И обувь. А то ты так и два метра не пройдешь. — И кто же этот Пресвятой Отец? — спросила я недоверчиво, наблюдая за тем, как Макото перебирает одежду в сундуке. — Я знаю только то, что он находится здесь намного дольше меня… Давай мне ее сюда, она тебя толком не согреет, — она протянула руку, чтобы я отдала ей лежащую на плечах накидку. Я передала ее, и Макото продолжила, укладывая вещь в сундук: — Ни имени его не знаю, ни почему он здесь — тоже. Прозвище свое получил от кого-то из здешних. Кто-то его так назвал — остальные подхватили. Ну-ка, примерь, — Макото протянула мне вязаное пальто с поясом и капюшоном, — он говорит так, знаешь… очень по-мудрому. Каждому нужные слова находит. Его послушаешь, и сразу как-то легче становится. Может, и тебе поможет. Едва выйдя наружу, я ощутила, как в лицо больно ударил холодный ветер, и накинула на голову капюшон в попытке укрыться от нещадящей погоды. В пальто и обуви путь держать будет все же поприятнее. У крыльца стояла ветка, которую я использовала в качестве опоры по пути сюда. Недолго думая, я взяла ее в руку. Пригодилась же все-таки. Может, еще послужит мне. Макото обошла дом и встала лицом к горам — я пошла вслед за ней. — Во-о-н тот дом тебе нужен, — она указала пальцем в сторону темного пятна на некрутом заснеженном холме, одиноко стоящем в нескольких десятках метрах от нас, — видишь? — Вижу. Ну, — начала я, но так и не придумала, как закончить фразу. Макото. Мне сложно представить, через что тебе пришлось пройти. Страх, ненависть, отвращение. Боль. Но если бы не ты, если бы не твой сын, моя жизнь могла бы сложиться иначе. Поэтому я говорю тебе: — Спасибо. Губы Макото тронула легкая улыбка. — Удачи тебе, — ответила она.