Уничтожить личность

POV: Хан Юхён.

Всё происходило не так, как я ожидал. Почему-то в голове проносились только воспоминания последних нескольких минут, хотя, как я откуда-то слышал, должны с самого детства. Разве не это означало «вся жизнь промелькнула перед глазами»? Если бы все началось как положено, тогда… Пожалуй первым, что я вспомнил бы, все равно оказался мой старший брат, Хан Юджин. Все детство я провёл у него на руках: ел с ним, спал с ним, жил с ним. С тех пор, как я научился ходить, я всегда шёл только к своему брату. Он — тот, кто был в поле моего зрения все время. Или же я просто не помню тех моментов, когда он не находился рядом? Не могу понять… Лица других людей в памяти казались размытыми. Не то, чтобы это сильно меня удивило. В конце концов, я знал, что у меня плохая память на людей. Я неплохо запоминал даты, числа, события или вещи, но люди — их имена, их личности, их желания — никогда не откладывались в голове. И все же исключением служил мой брат. Возможно, этому помогли его глаза. Отличные от чужих — чёрные, с еле заметными рыжеватыми прожилками на радужке — они всегда смотрели на меня. Юджин никогда не избегал моего взгляда, он, мягко прищурившись, глядел на меня, разговаривал со мной и, либо обнимая, либо гладя по голове, касался меня. Да, я точно помню его глаза, голос, руки. Его тихое сопение, когда мы спали вместе, или его мягкий, грудной гудёж, когда он напевал что-то похожее на колыбельную. И его надрывный, срывающийся в рык голос я тоже помню. Нет, он никогда не кричал на меня в детстве. Хён вообще ни на кого не ругался, он слишком мягкий для этого. Я просто случайно однажды услышал это. Тогда была глубокая осенняя ночь. Родители погибли года 3 тому назад, но, честно, и это плохо отложилось в моей памяти. Я помнил, что это было через 3 года после их смерти, лишь из-за того, что мой Хён ровно столько жил как белка в колесе. Мы перестали вместе спать, потому что его расписание сильно изменилось: с утра отводил меня в школу, уходил с последних уроков, чтобы забрать меня, по приходе домой он бежал на работу, потом к полуночи обратно. Раз в три дня он не ложился в кровать, пытаясь за одну бессонную ночь нагнать упущенную школьную программу, заготовить еду на ближайшее время и переделать все домашние дела, до которых меня не допускал. От своих учителей в школе я слышал упрёки в его сторону за то, что он часто засыпал на уроках их коллег. Конечно же, с таким расписанием 15-ти летнее тело брата не справилось. Сдалось, заставляя его спать на многих занятиях. И все долги приходилось отрабатывать по ночам. Мне никогда не нравилось, что Хён взвалил на себя подобное бремя. И сколько бы я не просил оставить мне заботу о доме, он мягко, со свойственной только ему уставшей, искренней улыбкой отказывал мне. Всё, что он от меня просил, было лишь прилежно учиться, хорошо питаться и достаточно отдыхать, чтобы вырасти очень-очень здоровым. Изредка, когда я все же заставал Хёна дома, я улавливал краем уха ту мантру, что он себе повторял: «Всё ради Юхёна». Честно, я ненавидел, когда он так говорил. Я ненавидел наслаиваемое в глотке чувство кислоты, ощущение колкости в глазах. Я знал, что брата тоже начинали травить эти мысли, и желал, чтобы он навсегда их забыл. И вместе с тем, с отвращением давя собственное запястье, я всегда хотел это слышать. Я не мог спать в те бессонные ночи брата. Мне было плохо, если Хён работал, когда я отдыхал. И пока он сидел на кухне, бегая от горячей плиты до раскрытых учебников на столе и обратно, я сидел у приоткрытой двери своей комнаты и, упёршись виском в согнутые колени, неотрывно наблюдал за ним. Дверной проём — лучшее место, чтобы я видел его, а Юджин меня — нет. Иногда в такие дни Хён аккуратно забегал проверить, сплю ли я, ворошил мою чёлку, мягко целовал в лоб и также тихо уходил. Поэтому я всегда сидел у порога двери в лёгкой готовности. Так, чтобы в случае чего мигом оказаться в кровати. Та дождливая ночь должна была быть такой же. Мой Хён, сунув какую-то записку в карман домашних брюк, только-только зарисовал что-то в тетрадь, схватил палочки для готовки и подбежал перевернуть подгорающий тофу. Юджин купил сильно пахнущий. Чтобы не разбудить меня запахом, он открыл окно рядом с плитой. Осенняя ночь была холоднее обычного: ливень смывал все тепло, накопленное днём. И даже в своей комнате я чувствовал, как было влажно и морозно на кухне. Надеюсь, что его тогда хотя бы жар от плиты грел. Я знал, что Хён всегда сильно мёрзнул по сравнению со мной. Это было ясно ещё с тех пор, когда мы только начинали спать вдвоём. Я всегда старался обнять его руки, чтобы они согрелись. Возможно, именно тогда я захотел быть таким же горячим как безудержное пламя. Всё, чтобы согреть руки брата. Мой Хён все ещё стоял на промозглом сквозняке. Шипение масла хорошо сливалось со звуком дождя в белый шум, и свежий озоновый воздух смешивался с приятным запахом домашней еды. Вид моего Хёна, освещенного только лампой вытяжки, казался таким далёким. Слишком далёким, чтобы я мог подойти к нему. Но мне хватало и этого. Где-то в середине переворачивания кусочков тофу мой брат замер. Палочки для готовки повисли прямо над сковородкой, и один из ломтиков соевого сыра соскользнул вниз. У моего Хёна очень красивые глаза. Если смотреть на них при солнечном свете, то в них видны яркие, орехово-золотистые прожилки. А в темноте они больше похожи на поглощающую мглу. Тогда… Хён смотрел в окно. Стекло слегка отражало его лицо, но вот зрачки, казалось, были частью мира по ту сторону. Я поджал губы и приподнял голову. Иногда становилось страшно, но я не знал, почему. Было лишь ощущение, что Хён не здесь. Палочки выпали из рук и, стукнувшись о ткань домашних тапочек брата, практически беззвучно скатились на пол. Возможно, Хёну стало слишком холодно. Почему-то мне казалось, что все происходило ненормально медленно. Медленно тянулось время, медленно тянулась рука брата к окну, и я дышал слишком медленно. Какая-то капля шлёпнулась на тыльную сторону ладони Юджина. Лицо брата дернулось в отражении, и, казалось, наши взгляды пересеклись. Хён сильно вздрогнул и замер. Он меня заметил? Руки на коленях вцепились в ткань домашних штанов. Стук сердца заглушил слаженное шипение дождя и масла. И свежий воздух, ранее морозивший нос, пропал. Впервые пол мне показался холодным настолько, что пальцы на ногах скрутились. Было сложно заставить мышцы работать, но, кое-как встав, я мигом нырнул в кровать. В голове крутилась надежда, что он не придёт проверять. Не слыша ничего, кроме собственного сердца, я поджимал пальцы, выкручивая под одеялом штанину. Дыхание могло меня выдать, и я старался его умерить. К счастью, у меня получилось. Ливень вновь становился шумнее, и я, приподняв веки, наблюдал за полоской пробивающегося внутрь света. Я ждал. Ждал, увеличится она или нет. Хотя я не слышал звуки шагов брата, дверь все же приоткрылась. Я поджал губы, чтобы меня не выдала улыбка, и сожмурил глаза. Моя чёлка дёрнулась. У Хёна всегда были прохладные руки, поэтому я знал, что и его невесомое прикосновение обычно такое. Как раз на контрасте с пальцами теплота его губ казалась особенной. И я тогда ждал именно той дрожи, которую так легко спутать с мурашками. Но никакого поцелуя я так и не дождался. Приоткрыв глаза, я увидел, что в комнате никого не было. То, что толкнуло дверь было сквозняком. В голове мелькнула мысль: несмотря на то, что я не хотел, чтобы Хён заметил мою пустующую кровать, я все же хотел, чтобы он пришёл. Противный, холодный порыв ветра, дунувший в лицо, ещё раз растрепал чёлку. Я подумал, что Хён просто продолжил готовить. Это значило, что я мог вернуться на своё место под дверью. Спустившись на пол, я голыми пятками ощутил гуляющий по низу сильный ветер. Такой, которого не было, пока я подглядывал. Я побрёл к приоткрытой двери. Уснуть бы я не смог, так что хотел под предлогом холода остаться в объятиях Хёна в его комнате. Уже из щели я видел, что его нет на кухне. Однако, как только я вышел в коридор, понял, почему его там не было. Входная дверь была раскрыта нараспашку. И сквозняк, что морозил ноги, был именно из-за неё. Первое, что я 10-летний подумал, было простым вопросом: Хён ушёл в магазин? Это была неплохая мысль, чтобы успокоить себя. Только вот непроглядная, дождливая ночь и включённая плита всё равно настораживали. Я выключил огонь и перетащил сковородку на соседнюю конфорку. Окно, как мне казалось, тоже стоило захлопнуть. Надо было ещё закрыть дверь, но я не успел. Меня отвлек дошедший из двора крик. Надрывный, полной ярости и боли. — Не хочу возвращаться, не хочу ходить в школу и потом бежать на работу. Не хочу думать, что вся моя жизнь только ради Юхёна! Разве это не моя жизнь?! Разве я только и должен, что жить ради других?! Почему я не могу сделать то, что хочу?! Ааа! Он закричал, что было мочи, и голос его заскрипел такой ненавистью ко всему, что хотелось съёжиться от него, скукожиться и спрятать уши в ладонях. Но все, что я мог сделать — сжав подоконник, смотреть на маленький светлый силуэт брата под уличным фонарём. Я знал, что Хёну тоже не нравилось быть рядом. Не нравилось тащить все на себе. Я знал, что он тоже давился этой шершавостью. И я так не хотел быть её причиной. Я совсем не помню родителей. Всё, что отложилось о них в моей голове — они любили друг друга и не любили нас. И ещё я знал, что они раньше любили Хёна. Понял это, когда впервые заметил, что на заставке телефона брата улыбки родителей были похожи на ту, которую дарил мне Хён. Успокаивал меня ею и замалчивал проблемы. Ливень заглушил большинство звуков, но я слышал, как мой брат под ним ревел. Впервые на моей памяти, ведь даже на смерть родителей он лишь слабо мне улыбался, гладя по голове. Улыбался и молчал. Возможно, та ночь предопределила не только мои навыки огня. В свои 17 лет, стоя на мосту, где перевернулся школьный автобус, я сжигал попадающихся под руку монстров. Больше интуитивно, нежели осознанно. Я не думал, я просто сжигал всё на своём пути. Это было до странного понятно. И приятно, потому что дым вытравливал из глотки напряжённость. Я не помнил, почему остановился, что там происходило и что я тогда творил. Лишь помнил, как меня кто-то прервал, а после моё неловкое «Что?» на слова, что я проснулся редким охотником S-ранга. Пятым охотником S-ранга в Южной Корее. Я не помнил ничего из событий на мосту кроме этой фразы и чувства свободы, быстро улетучившейся за решётками тренировочной комнаты. Больше похожая на тюрьму или на ящик с бронированными стенками, она была местом моего заключения около недели. К своей силе я привык уже через день, но меня все равно не выпускали, пока не прибыл другой S-ранг, Сон Таэвон. Я был для них опасен. И ещё более опасен из-за того, что требовал отпустить и вернуть меня Хёну. Единственное, почему я тогда ничего не вытворил, потому что брат всегда меня учил разбираться словами. Только вот в мире охотников они были пустой тратой воздуха - это я узнал позднее. Присутствие Сон Таэвона пресекло мои попытки уйти. Также я не мог покинуть его взор до тех пор, пока мой статус и контракт с одной из гильдий не был подписан. Он меня очень сильно бесил и нервировал, но с ограничением, которое он на меня наложил, я ничего не мог поделать. Помню, что я брыкался, как конь, не соглашался ни на что и в принципе пытался всех игнорировать, ожидая, что меня просто отпустят. Глупо было в это верить, но тогдашний 17-ти летний я, не знавший, как могут обращаться с дикими зверьми, верил. Верил и ждал, что придёт Хён и заберёт меня домой. Тогда же я впервые встретился и с Сук Симёном, в будущем ставшим одним из костяков моей гильдии. Он провёл мне милую лекцию, держа в руках новый свод законов для новообразовавшейся прослойки, именуемой «охотниками». — Я хочу основать свою гильдию. Впервые это было сказано скорее наобум, нежели обдуманно. Я не хотел, чтобы мной помыкали. Тем более, я уже тогда понял, что управлять мною они не смогли бы. Я был им не по зубам. И в большей степени я ожидал, что Сук Симён разозлится, начнёт кричать на меня в попытках усмирить, а после, сдавшись, уйдет. Всё, чего я хотел, — чтобы меня отпустили к брату. Однако я услышал совсем другое: — Господин Хан Юхён, у вас есть родственники, так? — Сидя напротив меня за столом той тренировочной камеры, он спокойно поправил очки. Не дожидаясь моего ответа, он продолжил. — Моя племянница вскоре уедет в Америку. — Сначала я не понял, к чему он клонил. Или, скорее, не хотел понимать. Но он не ждал моего осознания. Он снял очки и, достав из нагрудного кармана кусочек ткани, начал их протирать. — Её пытались отравить. Надеюсь, вы понимаете, что я хочу сказать. — Вы угрожаете мне? — Сжав штанину школьной формы, я сдержал огонь. По крайней мере физический. Сук Симён вздохнул, надевая очки обратно. Он всё также неспешно сложил и убрал ткань. Но его выдала дрогнувшая рука, доказывая, что он не был ровней мне. — Вы должны понимать, что значит ваше желание создать новую гильдию. — Сделал он паузу, видно, подбирая слова. — Я не говорю, что вам придётся расстаться с вашей семьёй, но вам следует быть готовым к тому, что все ваши близкие будут подвергнуты опасности. Общество охотников только строится. Сейчас оно больше походит на преступный мир беззакония. Он был прав, и мне это не нравилось. Почему именно я должен был встрять в это? Что я мог сделать? Уйти просто так мне не дали бы. И что хуже, они могли в любой момент пойти к Хёну. В тот момент я подорвался от мысли, что меня уже неделю не было рядом с ним. Где он и что с ним — я не знал, как и не знал, в порядке ли он. С чего я решил, что пока меня держали взаперти, с братом всё было хорошо? — Господин Хан Юхён! — Я не желал слышать этого офисного червя и тем более не желал к нему прислушиваться. Тогда я был импульсивен и глуп. Договорить с Сук Симёном получилось лишь после того, как вмешался Сон Таэвон. Я начал лучше понимать, во что влип и куда впутал Хёна. Мне тогда предложили на выбор несколько вариантов: либо я смиренно вступаю в гильдию другого S-ранга, либо же ставлю на кон всё, включая жизни моих близких. Мне дали подумать не больше суток. С подобной формулировкой этого «выбора» я правда хотел выбрать первое. Однако я не смотрел в эту сторону. Потому что понимал, что в этом случае я добровольно отдаю Хёна в руки главы гильдии. Где, когда и сколько я смогу видеться с братом — всё это будет зависеть от другого человека. Гарантия жизни моего брата была нулевой. И я не мог это допустить. Тогда же встал единственный вопрос, преследующий меня уже неизвестно сколько лет: Как защитить Хёна? Увезти его в другую страну было бы глупым решением — с силами других охотников узнать местоположение человека было просто. И тем более мои собственные силы за границей были бы не настолько хороши, как в Корее. Я мог бы ему рассказать о сложной ситуации, попросить быть под стражей сутками напролёт. Наверное, это был бы лучший исход. Я знал, что брат согласился бы. Скорее всего, он бы больше переживал обо мне, чем о себе, чья судьба ограничилась бы жизнью в неволе. И я даже знал, что он скажет, когда будет соглашаться. Всё ради Юхёна. Когда эти слова пронеслись в моей голове, я понял, что никогда не смогу этого сделать. Каждый раз приходя в его охраняемую комнату, я бы слышал эти слова, снова и снова. Потому что твердить их — всё, что останется брату. Это меня напугало. Я не хотел ничего подобного. И в горле все защипало. Вспыхнуло желание, чтобы всё пошло прахом. И что тогда мне оставалось? Оставалось ли мне хоть что-то? Тогда же на помощь и пришёл Сук Симён. Он рассказал, что в их семье появилось правило — вне дома забудь о родственных связях; каждый защищает себя своими навыками. Часть с навыками для меня была бесполезна, ведь Хён был непробужденным, но остальное я мог использовать. Если я смогу немного укрепить своё положение, если бы мне в Южной Корее не было бы равных, тогда Хён смог бы открыто быть рядом со мной. А до тех пор он не должен привлекать внимание. А значит, он больше не мог быть «старшим братом S-ранга». Тогда я ещё не до конца понимал значение своих слов. Не это ли значит, что я всё же взрослел, хех? Стоило сказать, что сначала всё шло по плану. Все в окружении верили, что мой брат не стоил и ломаного гроша в моих глазах. И, наверное, больше всех в это верил сам Хён. У меня больше не было слабости как у свежеиспечённого лидера гильдии, а Юджин пропал для остального мира охотников. Потерял всякую ценность. Это было тем, чего я добивался. И всё же кое-что мне не нравилось — глаза Хёна. Ранее смотревшие с заботой, полные любви, с яркой рыжеватой искринкой, сейчас они были мрачны, забиты обидой и глухими вопросами, отвечать на которые я не собирался. Себя я утешал тем, что он всё же продолжал смотреть в лицо даже после моего пробуждения. Я был благодарен и за это — за взгляд без ненависти и страха. Со временем моё положение крепло. Мне шёл уже 19 год. Я думал, что осталось не более пары лет до того, как я смогу прийти к Хёну и извиниться за всё. Постараться объяснить все те вмешательства, когда я пытался не пустить его в подземелье. Не знаю отчего, но мне претила мысль, что брат мог пробудиться. Конечно, я понимал, что быть охотником значило всегда быть в опасности, но во мне противилось всё до странного сильно. И, на самом деле, правильно, что я этого боялся. В одной из зачисток на связь со мной вышло существо, назвавшееся Диармой. Драконолюд и монстр такого ранга, которого я не мог даже оценить. Тот, против кого я никогда не смог бы выйти на равных. Он болтал какие-то вещи о мире, о его скором разрушении, предлагал контракт, но я не слушал. Я просто не мог его слушать. В моей голове звучала лишь одна мысль: «Если подобные твари существуют, значит ли это, что я никогда не смогу снова увидеться с Хёном?» Это был сильный шок для меня. Весь путь, который я наметил, был разрушен появлением Диармы. И ещё больше я осознал это в тот момент, когда он мне предложил покинуть мир. — Нет. — Всё, что я смог выдавить без дрожи в голосе. Не помню, как я вышел из подземелья, как расстался с этим золотоглазым ублюдком. Это было ещё одно событие, которое плохо отложилось в памяти. Так я и остался с контрактом в руках и правом единожды пересечь границы закрытого подземелья. Потому что я знал, что мой брат все ещё пытался пробудиться. Но теперь, я больше всего боялся, что он встретит не монстров в данже или людей в нашем мире, меня трясло от мысли, что когда-нибудь эта чашуйчатая лапа протянет свои когти к шее Юджина. Я больше не мог полагаться на простую группу слежения за Хёном. Теперь это должен был быть специализированный отряд, состоящий из высокоранговых охотников. И во главе этой группы, если я отправлялся на зачистку, должен был стоять тот, кто всегда по эту сторону врат — Сук Симён. Только он имел достаточно власти и силы, чтобы даже в моё отсутствие за Хёном шло постоянное наблюдение. Уже тогда Сук Симён сказал мне, что я перебарщиваю. Но он не понимает! Он не мог меня понять. Как я мог остановиться, когда всё стало ещё хуже? Я делал всё, что было в моих силах, чтобы и Хён был в безопасности, и гильдия не пострадала. Однако мир доказал, что сколько бы я не старался, этого никогда не будет достаточно: Спустя пару лет мой Хён ворвался в мой кабинет, держа в руках лицензию. Золотистая полоска, подтверждающая подлинность, казалось, смотрела на меня с презрением и насмешкой. Как глаза драконолюда. Это было смешно. Я столько средств, сил, времени вложил в то, чтобы брат держался подальше от подземелий, но в итоге не смог. Ха ха. Мне хотелось рвать и метать. Возможно, я впервые понял брата. Того, кричащего с ненавистью, мокнущего под дождём и вопящего одно ёмкое «Почему?». Почему всё, что я делаю, рушилось? Почему Хён не мог понять, где для него слишком опасно? Почему он просто ломал всё, что я делал? Почему он не мог меня отпустить? Я уже не хотел вспоминать, что я наговорил Хёну. Зато сейчас всплывали в памяти кусочки после, когда Сук Симён, как глава отдела по слежке за Хёном, пришёл отчитаться за свою непростительную оплошность. — Он получил лицензию… Надо… — Я не знал что мог сделать. В моей голове всплывали только образы этой тупорылой ящерицы и брата, которого в подземелье убивали и монстры, и люди, и… Всё, что угодно. Мне было страшно. Я не знаю, как я, осевший на пол, тогда выглядел, но Сук Симен застал меня таким. Он выплюнул имя моего брата, но, словив мой горящий взгляд, умолк. А я, наконец, придумал, что надо делать. Поднявшись и вновь усевшись за стол, я начал искать среди листов с информацией об охотниках хоть кого-то полезного. — Свяжись со всеми крупными гильдиями и запрети им принимать к себе моего Хёна. Сук Симён непонятливо нахмурился. Но я и не ожидал, что он меня поймёт. Он никогда меня не понимал. Я знал, что брата с его характеристиками и так не примут в крупные гильдии, но так и другие гильдии не протянут к Хёну руки. Не посмели бы. Потому-то это был идеальный вариант, как уберечь Хёна от подземелий. И тогда ни монстры, ни люди, ни даже Диарма до него не доберутся. Я тихо радовался своему приказу, но Сук Симён сжал зубы и покачал головой. — Вы можете запретить ему вступать в гильдии Южной Кореи, но в других странах вы такой власти не имеете. Вы лишь вынудите его покинуть страну. — Сказал Сук Симён, и у меня внутри похолодело. Потому что он был прав. Я же именно из-за этого и хотел его оставить в Корее. Чтобы я всегда мог за ним наблюдать, чтобы он не попал впросак, чтобы, в самом худшем случае, я был рядом. В руках оказался лист с информацией об одном мастере, специализирующемся на парных оружиях. Я сжал лист и поднял на Симёна взгляд. — Тогда запрети ему покидать страну. Вот, что я тогда решил. Сук Симён не говорил, но я на его лице видел смесь сочувствия и разочарования. Во мне? В своём лидере, которого выбрал 4 года назад? — Воспитание Хан Юджина сильно сказалось. — Процедил он с какой-то ненавистью. К моему Хёну? Почему? Разве не хорошо, что я таким вырос под рукой брата? Я знаю, что сильно разочаровал Хёна, но я был только рад услышать, что его воспитание видно. Это дарило чувство, что мы когда-то не были чужаками. Я невольно улыбнулся на замечание Сук Симёна, а он лишь вздохнул. Это было смешно, но, на самом деле, меня вообще не волновало. Неважно, что он думал обо мне или о Хёне. Я знал, что он не предаст и выполнит всё, пока это не вредило гильдии. И Сук Симён, более не пытаясь меня переубедить, сделал, как я сказал. Хёну дали запрет на выезд в течении 10 лет. За это время я должен был всё успеть. Нет, даже раньше… Если бы я смог сдержать обещание, данное самому себе. Следующим шагом дополнительной меры безопасности выступало снаряжение. Я не хотел, чтобы Хён ходил в подземелье, но лучше он туда пойдёт в моей экипировке, нежели без неё. А ещё… Скоро было 26-ти летие Хёна. Я уже несколько лет не дарил брату ничего. Моим подарком стал меч. Один из парных мечей, заказанных мною. Я не знал, какое оружие будет удобнее брату, поэтому заказал три-в-одном: кинжал, копьё и меч. На то, как преподнести подарок брату, я потратил несколько дней на обдумывание. И выходом стал ближайший аукцион. Если бы я знал, что с новым оружием брат пойдёт в более опасное подземелье, я бы никогда не подарил его. Ведь с ним… Хён сломал себе ногу. Почему всё продолжало идти коту под хвост? Почему Юджин вообще пошёл в подземелье не по его рангу? Почему это все происходило? Я рвал и метал. Это был первый раз, когда Сук Симён чуть не пострадал от моих рук. Его спасло лишь то, что он быстро выяснил причину всего случившегося — подпольная группировка с заказными охотниками за головами. Я не знал, к какому из «братств» принадлежали те ублюдки, что были вместе с моим братом, поэтому вырезал обе опухоли. Положение моей гильдии ещё больше укрепились. И, с рухнувшей системой пяти гильдий, Хаён стала сильнейшей. Однако вернуться к брату домой я всё ещё не мог. Потому что наш старый дом давно пустовал, и я выкупил его через год после переезда Юджина. И… Потому что Диарма прознал о существовании Хёна. Нет. Хан Юджина больше нельзя пускать в подземелье. Ни за что и никогда. Я… Я… Я боялся. У меня появился хронический гастрит, но мне казалось, что внутреннее «я» начало сжигать себя. За свой страх, за свои поступки, за слова. За то, что я стёр в порошок гордость брата, пришедшего ко мне с просьбой о лекаре. Я не собирался ему помогать. Наученный опытом, я знал, что если что-то сделать, всё станет хуже. Так… Без рабочей ноги, Хён бы точно не смог ходить в подземелья. Но я его недооценивал. Ха ха ха, даже так он продолжал ходить! Зачем? Почему он старательно искал себе смерти? Ради чего все эти бесполезные страдания? Чтобы что? Чтобы вновь прийти, чтобы я снова услышал это «Всё ради Юхёна»?! Что я уже ненавидел? Себя? Весь мир? А может… Я уже начинал ненавидеть Хан Юджина? Были ли все те слова, которые я бросил в него… искренними? Мне просто было плохо. Я не знал, что делал или что мог сделать. Просто продолжал существовать в этой агонии. Однако, было в этой жизни и что-то хорошее. Что-то, всё же, не сгорело в моих руках пеплом. Моя часть контракта с Диармой оказалась полезной. В тот день я должен был выйти после зачистки одного сложного подземелья ядовитого типа. Чтобы пройти его, мне потребовалось купить проработанную тактику зачистки и собрать чуть ли не всю основную боевую мощь моей гильдии. Однако, к всеобщему удивлению, место босса, специализирующегося на ядах и проклятиях, пустовало. Что-то было не так. Подземелье могло закрыться только с камнем босса. Тем более сам данж не мог существовать без него. Я чувствовал, что что-то ужасное должно произойти. И моё раздражающее чутье меня не обмануло. Мой брат ушёл в подземелье, когда специальный отдел был со мной. Группа, к которой Хён присоединился, не была мною проверена. Лучше бы… Лучше бы я оставил специальный отдел следить за братом. Такая мысль была прочно закреплена в моем мозгу, когда я ворвался в закрытое подземелье. Лес за моей спиной загорался, я видел впереди только отдалённое очертание горы с пещерой. Я продолжал бежать. Бежать туда казалось мне единственным верным решением. Кисточка на моём мече, как и прочие аксессуары, помогала пробраться через ядовитую лужу у грота. В тот момент было странно не заметить босса, но мои глаза искали не его. Повсюду валялись трупы каких-то слабаков, а я искал. Искал и боялся найти тело Хёна, лежащего где-нибудь в пещере. Но, слава богу, я смог увидеть его — живого и дышащего — где-то за каменным укрытием. Он выглядел очень потрепанно: экипировка была порвана в некоторых местах, с головы на колени текла кровь, и издалека казалось, что у него был сломан позвоночник — так неестественно он сидел. Но что хуже всего, Юджин явно был оторван от реальности. Казалось, у него сильно болела голова, из-за чего он с силой вдавливал её в свои колени. Я хотел было подойти, быстро схватить брата и убежать, но дикий рёв где-то позади привлёк внимание нас обоих. Появился Лаучитас. Дракон-король ядов и проклятий. Почему он здесь? Почему он появился тут, а не в подземелье, из которого я только что вышел? Это то самое «усложнение уровня сложности», о котором говорил Диарма? Меня отвлек от потрясающего камни рёва знакомый и очень родной голос, который я не слышал уже несколько лет к ряду. — Юхен? В голосе не было обиды. Было лишь чистое удивление, так напоминавшее сейчас заботу. Нежно и хрипло, как в старые времена, когда он будил меня в школу, будучи ещё в полудрёме. Он, слабо опираясь плечом о каменную стену, вышел из укрытия мне на встречу. Мне захотелось плакать. Черт. Я боялся, что разревусь, если увижу холодное тело Хёна, но даже простого обращения хватило, чтобы ком подступил к горлу, а во рту появилась кислая сладость. Мне так хотелось сказать «прости». — Какого хера ты здесь забыл? — Знакомый едкий тон брата напомнил, что первым делом надо было разобраться с этим трёхглавым драконом. Но я все равно что-то кинул в ответ Хёну. Глупо и с обидой. Нет, мое внимание не должно было тогда отвлекаться на брата. Главное — убрать подальше ящерицу от Юджина. Эта тварь умудрялась выживать уже дважды, из-за чего прошлые попытки зачистить предполагаемое гнездо проваливались. Ящерица-переросток услышала удивленный голос брата и уже неслась к нам. Я знал, что не смогу её победить. Я слаб. Хёну нужно уйти. Это была единственная мысль, когда я будто в замедленной съёмке наблюдал, как когтистая лапа неслась со спины к нему. Что-то внутри щёлкнуло. Я не помню, чтобы когда-нибудь так агрессивно сжигал кого-либо. По крайней мере, я смог сжечь тому глаза на двух головах. Но это не остановило лапу, которая уже чисто по инерции неслась к Хёну. Я сделал что-то быстрее, чем подумал. Все детство я провёл у Хёна на руках. Тогда же я спал с ним в одной кровати. После разрыва отношений я думал, что у меня больше не будет шанса быть так близко к моему брату, а я просто хотел хотя бы ещё разок с ним обняться. И сейчас… Хён держит меня. Странно, в желудке какая-то физическая пустота. Кожу жжёт и обдаёт металлическим холодом. Юджин вздрогнул из-за резкого звука чего-то выпадающего из меня, но сейчас нет времени на лишний шум. Я практически не слышу сердца моего Хёна. И его руки снова холодные. Скорее всего, яд с когтей попал внутрь, и именно поэтому я чувствую, будто мою плоть разъедают муравьи, превращая открытые раны в ошмётки. Но и для этого сейчас нет времени. Нужно отдать камень врат Хёну. Еще я пытался ему рассказать, как выбраться. Получилось? Не знаю. Я уже ничего не слышу: ни собственного голоса, ни рёва монстра, ни голоса брата. Будто в эту секунду ничего и не происходит. Скорее всего, мир вокруг замер, потому что я хотел подольше полежать в объятиях брата. Из детства мне вспоминалось, что, когда я был рядом с братом, всё желания сбывались. Я чувствую, как дрожащие руки брата сжались у меня на спине. Она у меня горячая. Надеюсь, они согреются. Где-то внутри тепло, но кончики пальцев немеют от холода. Голова словно пустеет. Я не слышу, но ощущаю грудной, хриплый голос брата, и засыпаю под него. Напоминает прошлое, когда я засыпал под тот грудной гудёж, напевающий что-то. Уютно. Я будто дома. Понятно, вот что происходит. День и правда был одним из лучших со времён изменения мира. Наконец, во мне больше не горело сжигающее всё пламя. Хён, сейчас я так счастлив…