bundle of joy

      — Нес, ты не видела мои ключи? Не могу их найти, — донесся из прихожей растерянный голос Себа.       — А в той самой коробке ты искал? — поинтересовалась я, слизывая вязкое тесто с венчика. — Она же практически бездонная, немудрено, что в ней открылся портал в другой мир, который засасывает в себя все, что не является смазкой. Не бойся, крошка, папочка нас защитит, — я автоматически погладила живот. С тех пор как он увеличился в размерах, я словно превратилась в того самого глиняного божка с огромным пузом, которое все натирают до блеска, чтобы их желания исполнились. Хуже того — я сама делала это постоянно! — Вот ка-а-а-а-ак возьмет смазку, ка-а-а-а-а-к наденет свою металлическую руку…       — Тебе еще не надоело? — уточнил Стэн, прислонившись к дверному косяку и скрестив руки на груди. Хоть он и ворчал, в голубых глазах плясали озорные чертики.       — Шутишь? Эта коробка просто кладезь подколов, — фыркнула я.       Он лишь вздохнул и покачал головой. Смирился.       Еще бы он этого не сделал! Он сам вынудил меня переехать к нему, и вот теперь, когда я находилась в его жилище 24/7, ну, за исключением выездов к доктору, прогулок, шопинга и прочих радостей жизни, которые у меня остались, когда одна пьяная ночь лишил меня выпивки на год, а то и больше — в зависимости от того, сколько я буду оставаться фермой по производству молока, — мы столкнулись со всеми заскоками друг друга. А еще у Себа обнаружился огромный запас лубриканта, который ему надарили фанаты после одной нелепо смороженной фразы на интервью.       Но это были мелочи по сравнению с тем, что он, о ужас, обожает загибать странички в книгах вместо закладок, ненавидит свои мизинцы на обеих ногах, и способен устроить в холодильнике такой кавардак, что даже я, королева хаоса и беспорядка в квартире и всех ее уголках, ужаснулась.       Ну или просто во мне проснулась какая-то болячка, заставляющая меня делать очень неестественные вещи.       Ну как проснулась… Зародилась во мне.       Например, я начала готовить.       По чуть-чуть, чтобы не шокировать Вселенную кардинальными метаморфозами, и пока это была не Биф Веллингтон, от которой Гордон Рамзи рыдал бы навзрыд, а всего лишь блинчики. Обычные блинчики, рецепт которых на ютубе показался мне не слишком сложным.       Но у меня было оправдание. Отмазка даже не из железа, а из вибраниума: Себастиан черт бы его побрал со его максимализмом мужика на пороге кризиса среднего возраста Стэн готовился к появлению единорожки на свет. Не просто закупал памперсы в промышленных масштабах на случай какого-нибудь обвала на рынке подгузников, о нет, он зашел намного-намного дальше, чем поставил меня в затруднительное положение. А о затруднительных положениях отныне, увы, я знаю все, познакомилась с ними как-то ночью, отчаянно пытаясь найти удобное положение для сна.       Так вот, этот гад, вместо того, чтобы доводить меня до обморока самой только мыслью, что мы живем вместе, что мой лофт перекраивают под радости материнства, которые на меня свалились — и которые, по моему мнению, не могут считаться радостями, если это создает столько трудностей и неудобств, — поставил перед собой цель стать прекрасным отцом и вплотную занялся ее достижением.       Утро у нас с недавних пор начиналось с мультфильмов. И это был не «Спайдермен» или «Мстители», и даже не «Звездные войны», нет-нет, не с моим счастьем. Он просматривал те совсем примитивные мультяшки для малолеток и составлял список самых достойных, по его мнению, и подходящих для развития единорожки. Естественно, я, как мать и хранительница — хотя я предпочитаю называть себя носильщицей — этой единорожки обязана была присутствовать при этом. И клянусь, эти мультяшки дробили мой мозг хлеще сериалов CW с их мертвой логикой.       Но поняшек, свинок и дубовых пингвинов, которые двигались исключительно по прямой линии и ничего крутого, например, связку динамита, не отрыгивали, затмевала коллекция детских книжек, среди которых я даже нарыла трогательную историю какашки. И готова поспорить, что именно над ней Стэн всплакнул как-то ночью под вторую бутылку вина, когда я застала его в гостиной с коробкой платочков, в обнимку с бокалом, заметив, как он что-то успел сунуть под диванную подушку.       Что я могла противопоставить вот этому беззаконию и безобразию? Только то, что в моем пузе единорожке пока тепло и сытно?       Вот я и решила, что это самое «сытно» будет моим на постоянной основе. Пока и его Себастиан у меня не отобрал.       Рисковая затея. Но, как говорится, кто не пьет пальмовую водку с вождем одного из племен острова Вити-Леву, не знает, что такое риск. Эх, я бы сейчас бахнула бокальчик того адского пойла… Помню, как блевала после него на пляже, а надо мной танцевали звезды. До возвращения к подобной романтике еще далеко. Если я вообще когда-нибудь еще к ней вернусь.       Вот так я и докатилась до блинчиков. Аппетитных, пышных блинчиков, которые даже уже не подгорали. Хотя те первые, пересоленные и оттенка безлунной ночи, Себ тоже лопал и нахваливал. Будто он мог сказать мне что-то другое, я же, в конце концов, ношу его ребенка. И плевать, что после этого он высосал за две минуты полтора литра воды.       Я даже подумывала похвастаться своим прогрессом маме, но потом решила, что приберегу этот козырь до момента, когда она «внезапно» нагрянет к нам с инспекцией. Что это случится, причем в самом скором времени, я даже не сомневалась — на прошлой неделе она расспрашивала меня, где именно расположено жилье Стэна и как туда добраться. Да, мама не привыкла юлить, поэтому такие тонкости, как скрытность, даются ей с трудом, ей проще сразу в лоб заявить тебе, что ты ничтожество, или вообще дать понять это одним только взглядом.       — Я позаимствую твои ключи, ладно? А по дороге домой возьму каких-нибудь ягод, — Себ подмигнул мне так, словно я готовила не блинчики, а трудилась над каким-то секретным заговором против главарей организации по типу ГИДРЫ.       — Остаться без ключей лучше, чем нестись открывать тебе дверь, когда я в очередной раз пойду в туалет, — закатила я глаза, поправляя передник, который на деле ничего не закрывал. Который, по сути, и передником-то не был, я просто заправила кухонное полотенце за резинку домашних штанов, над которой нависал живот.       В туалете я теперь бывала чаще, чем в своей спальне…       Когда уже будут плюсы от этой беременности, а? Вот когда?       Я надеялась, что начну их замечать хотя бы в несмолкающих воплях единорога в четыре часа утра, которыми наш результат отсутствия контрацепции и концентрации будет сводит нас с Себом с ума. Мысль, что в этот момент мы тоже будем вместе, рядом, у него или у меня — без разницы, я даже не отвергала. О нет, в ад, сотканный из бессонницы и бесконечной смены подгузников, он тоже попрется со мной.       И он, похоже, был рад этому.       После того, как Себастиан помахал мене рукой с надетой на палец связкой ключей с пушистым хомяком-брелком — его подарком, который я абсолютно не считала забавным, упокой хомячий Господь душу Майлза, — я решила, что добавлю в тесто еще ванили; принялась рыться во всевозможных баночках с приправами и поняла, что я чертовски быстро освоилась здесь, в чужой квартире, куда меня притащили практически насильно. Нет, я, конечно, бывала у Стэна и раньше, но все мои визиты ограничивались посиделками в гостиной с вином и потрахушками где-то на просторах хозяйской спальни. А сейчас я безошибочно определила навесной шкафчик, где стоят в банке стручки ванили. Я, которая два месяца путала в лофте дверь туалета и дверь, за которой спряталась личные стиралка и сушилка, роскошь по меркам Нью-Йорка. Черт! Несмотря на пытку мультяшками и трогательно-трагичными судьбами какашек в прозе мне здесь было до омерзительного хорошо и спокойно. У нас с Себом сложился такой себе распорядок: веганские вторники, массаж моих стоп по вечерам, обсуждение нового эпизода «Правил Вандерпампов» до двух часов ночи, хотя ни я, ни он на дух не переносим это шоу…       Прикусив подушечку большого пальца, я с тоской посмотрела на телефон.       Один мой давнишний друг после всех косяков бейби шауэра был все-таки прощен и вернул себе право называться фамилией Эванс, не презрительным «этот», хоть я и цедила ее сквозь зубы снисходительно, когда мы болтали, но сейчас я не была уверена, что ему стоит звонить. Он такой козел, что еще порадуется за меня, причем искренне, а мне требовалось нечто иное — помощь человека, который способен уничтожить нашу с Себом идиллию, превратить ее в руины, не оставить на ней камня на камне.       Поэтому я собиралась позвонить маме.       И тут услышала, как открывается дверь.       Наверное, Себ забыл наушники или телефон, или что-то еще. Он вообще порой отличается крайней забывчивостью.       Но в следующее мгновение раздался незнакомый голос. Женский голос.       С препаршивым акцентом.       — Себаштиан, ты тут? Ты дома? Не думай, что я какая-нибудь психопатка или сталкерша, но я вчера стащила твои ключи, чтобы приготовить тебе завтрак, пока ты будешь на пробежке. Я помню, как ты говорил, что любишь завтраки. Надеюсь, ты не против. Кто же откажется от моего завтрака, — и гостья залилась громким смехом. Таким режущим слух смехом, что я невольно сжала бедра и прижала к животу ладони, словно это могло защитить еще нежные ушки единорога от этого звука циркулярной пилы.       Вчера… О да, я еще с вечера перед этим, как только узнала, что у них предстоит очередная прогулка перед камерами, морально готовилась к новым фоткам «счастливой пары»…       Пока она ходила по гостиной — осматривалась или примерялась, что бы украсть, — я не глядя потянулась к плите и схватила сковородку. Где-то на подкорке моего сознания уже блеснула мысль, кем является эта незнакомка и откуда она знает «Себаштиана», но какая-то часть меня ее отвергала. Потому что я не хотела знакомиться с ней. Вообще. Никогда. Абсолютно.       Сделав пару глубоких вдохов, панических, не тех, исходящих из матки или откуда там они должны исходить, которым учат на курсах для беременных, я выглянула из кухни. В другой ситуации и в другом, более выгодном, положении я бы, возможно, спряталась, но сейчас запас моей гибкости был ограничен, как и выбор мест, где мы с единорогом можем поместиться и мой живот не будет торчать из-за шторы или из-под пледа, как огромный такой холм, который и спутник из космоса не пропустит.       — Себастиана нет, он ушел бегать.       — Ой, — блондинка — а незнакомка обладала длинной копной светлых волос — вздрогнула. — Кто здесь? Алекса?       — Нет, Ванесса, — представилась я, пока она озиралась в поисках виртуальной помощницы.       В конце концов она замерла и медленно повернулась ко мне, как бывает в фильмах, когда на главную героиню надвигается мумия, вооруженная тефлоновым хопешем.       — О, ты… О, ты.       Судя по интонации, до нее дошло, кем я являюсь, ее мозг в этом плане работал шустрее моего. Ну и, вероятно, ей подсказал нужное направление выпирающий из моего тела единорог.       Что же до нее самой, Але, хоть и казалась на снимках в разы красивее — камера ее не просто любила, она была от нее без ума, боюсь, как и Себ, — в жизни тоже оказалась достаточно симпатичной. Настолько, что я неожиданно для себя заскрежетала зубами, пусть и напомнила, что у меня имеется огромное преимущество. Но, если у них с Себастианом все сложится, она тоже может заиметь себе такое.       Мы примерно минуту молча смотреть друг на друга.       Потом случилось то, чего я вот вообще не могла себе вообразить.       Вместо скандала или неловких извинений за вторжение, блондинка сложила ладони вместе и взмолилась:       — Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, не сдавай меня ему, ладно?       Она даже подогнула колени, чуть-чуть, но нужный эффект это произвело — мое сердце екнуло, и я миролюбиво кивнула, ощутив свою власть. По крайней мере, в это мгновение.       — А теперь, может, опустишь сковородку? — попросила она следом.       Краска моментально залила мое лицо.       — Я… О, нет, это не для самообороны, — интересно, на лбу не проступило никаких надписей типа «лгунья»? — Я собиралась готовить блинчики.       — Блинчики? Вот это совпадение! — захлопала Але в ладоши и даже подпрыгнула пару раз, будто я ей сообщила что-то такое, что соразмерно новости об изобретении стабильного лекарства от рака. — Пожалуйста-пожалуйста, можно, я? У тебя есть козырь, а у меня ничего… Я очень хочу чем-нибудь удивить Себулешку…       Я посмотрела на нее, всю такую идеальную, опустила взгляд на себя, отметила, как перекосило на налившихся от беременности грудях выцветшую Рапунцель на моей старой футболке — чертов Эванс, ненавижу его за такие вот сувениры! — и снова посмотрела на нее… Всю такую идеальную испанскую белокурую принцессу модельной внешности, которая только порхала по гостиной, а теперь взирала на меня так, словно я была последней надеждой человечества.       И кивнула.       Показала себе за спину:       — Кухня там.       И посторонилась.       Домохозяйки посчитали бы, что я совершила большее преступление, нежели пригласила ее в постель к своему мужу.       Но Себ не был мне мужем. Всего лишь другом, которого на меня повесил другой мой друг; в особо тоскливые моменты любовником; и отцом ребенка, который связал нас вместе надолго, может, навечно.       Впрочем, пусть я не забывала об этом, пусть я напоминала себе, что у него может быть своя жизнь, к которой я его и подпихивала, порой весьма активно, какая-то часть меня отчаянно хотела вцепиться в эти светлые патлы — а ведь у меня они ни на йоту не темнее, — и выволочь ее на лестничную площадку; спустить пинком под зад с лестницы и приказать, чтобы больше не возвращалась, чтобы вообще забыла имя «Себаштиан» и никогда не произносила его вслух, ведь это он связан с ней контрактом — и влечением, — а я не обязана ее любить.       Я и не любила.       По правде сказать, после всех тех снимков, которые мне присылали, я ее ненавидела. Да, заочно. Будто всем хейтерам Кардашьян необходимо личное знакомство с этим раздражающим семейством для испепеляющей ненависти.       И вот сейчас она, девушка, фотку которой я бы охотно прилепила на мишень для дартса и расстреляла бы из автомата, впихнула свою сумочку от «прада» на стол, вторую — тоже брендовую, но смахивающую на кошелку, с которой сельские бабули в Таиланде ходят на рынок, — поставила рядом и, даже не помыв руки, вмочила указательный палец в мое тесто. Облизала его.       И скривилась.       Эта паскуда скривилась.       — Тут яйца есть? — причмокнула она. — И мука, да? С глютеном небось?       Я сузила глаза, не понимая, чем ей не угодило все это.       — Ну, допустим, есть.       Подбоченилась, и мысленно твердила себе, что Себу она нравится.       Себу она нравится, значит, мне нельзя ее прибить.       Себу она нравится, значит, мне придется ее терпеть, ведь она может стать его женой и от нее зависит, пойдет ли единорожка в хороший колледж — хотя, откровенно говоря, я была уверена, что образование своему детенышу обеспечу и самостоятельно, если она вообще пожелает его получить, вкалывать-то мне, в отличие от поглощения вина, никто не запрещал.       Себу она нравится, значит, он должен был позаботиться о том, чтобы познакомить нас друг с другом до этого момента…       Нет, куда-то не туда меня занесло.       Я мотнула головой. Разозлиться на него можно и позже, мы живем вместе, он никуда от меня не денется. Хм, с такой точки зрения делить одну квартиру очень даже удобно.       — Не волнуйся, Ванеша, сейчас я это исправлю, — прощебетала Але.       Схватила миску с тестом и… О боги, я отвернулась и зажмурилась, чтобы не видеть, как она вываливает его в мусорное ведро.       Теперь у меня появился реальный повод ее ненавидеть и надеть ей грязную миску на голову вместо шляпки.       — Присаживайся, — махнула она рукой в сторону высокого табурета, — сейчас будет вкусно.       А дальше из недр кошелки появились какие-то страшные продукты, на которые в магазинах я старалась даже не смотреть. И из этого она собралась слепить блинчики? Как?       Но Але с деловитой воодушевленностью исследовала кухню, подбирая то тут, то там все, что, как она считала, будет ей необходимо. И щебетала о том, какой Себастиан прекрасный.       Не без трудностей водрузив задницу на табурет, я облокотилась на стол, легла щекой на раскрытую ладонь, и наблюдала за ней, особо не вслушиваясь. Вот что Себ в ней нашел, а?       Ну да, она бойкая, из нее энергия бьет гаечным ключом по голове и сшибает с ног просто наповал, еще у нее есть ямочки. Я даже потрогала пальцем другую щеку — а у меня их нет. Наверное, это ключ к очарованию. С мужиками это именно так и работает. Сколько раз я западала на парней с ямочками? Вот-вот.       — Я, кстати, этот рецепт переделала, так что будет еще вкуснее, чем на фото, — рассмеялась Але. Взялась за сковородку, которую я тоже оставила на столе. И отпустила ее так быстро, словно ручка была адски горячей. — Ой, а давай сделаем селфи? Я потом отправлю его Себаштиану.       Такая идиотская идея взбодрила бы и мертвого.       Я встрепенулась.       — Нет-нет, не стоит, — и моментально запротестовала.       Но было поздно — она уже притулилась ко мне вплотную, обнажила неестественно белоснежные зубы в лучезарной улыбке, и пропела на испанском «улыбочку». Через миг клацнул затвор ее камеры, издав звук вульгарного поцелуя.       Пока я пыталась отдышаться и не свалиться в обморок, побывав в удушающем облаке ее парфюма, единорог напомнил о себе очередным желанием заглянуть в уборную. Извинившись, я вышла из кухни, отметив, что Але, кажется, даже не заметила моего отсутствия, продолжая болтать. Теперь она заливала какую-то духовную чушь на тему «беременность — это благодать». Конечно, не беременным рассуждать об этом просто.       Когда я вернулась, на столе уже стояла тарелка с серым, совершенно не румяным, блинчиком, политым каким-то мутным сиропом, смахивающим на детскую отрыжку. О, благодаря Стэну и его гиперактивной подготовке к моим родам, я в ней теперь могла считаться тем еще спецом.       — Ну? — облокотившись на стол обеими руками и уложив подбородок в ладошки, от чего ее противно-прелестное личико напоминало сердечко, затаив дыхание, спросила Але.       Вот дерьмо!       Слабо улыбнувшись, я взяла вилку, отделила кусочек блинчика и, набравшись храбрости, отправила его в рот. В конце концов, что может быть хуже жареной морской свинки и дуриана?       Вот это.       Эти треклятые блины, по вкусу напоминающие размоченный в сточных водах картон, сдобренный опилками и клеем!       Отчаянно стараясь, чтобы мои страдания не отразились на лице, я мужественно работала челюстями и, даже не проглотив это месиво, пролепетала:       — М-м-м-м, как божественно вкусно.       — Я знала, — гордо просияла Але. — Меня всегда все хвалят. Никто еще никогда не говорил, что я плохо готовлю.       Может, это потому, что ты сверлишь их взглядом, попросту лишая всякой возможности выплюнуть эту отраву?!       Я заставила себя проглотить это. И честно, даже первый минет, после которого я решилась сглотнуть, чтобы порадовать парня, отпечатался в памяти такой пыткой, как ее стряпня.       — Положить тебе еще один?       — Я еще с этим не разделалась. Не всегда аппетит есть, — быстро протараторила я, погладив живот, намекая, что причина отсутствия аппетита кроется там. Теоретически это ложь во спасение меня и моего ребенка, никто не обвинит меня в том, что я использовала этого самого ребенка вместо скрещенных пальцев.       — Да, кстати, я вот о чем вспомнила: только не публикуй это фото, чтобы у вас с Себом не было проблем.       Для всего мира Себастиан был с ней. Это ее появления с животом ждали его фаны.       И если тот снимок окажется в интернете, не представляю, какой шторм тогда разразится. Девять баллов покажутся бризом…       — Естественно, — фыркнула она, махнув лопаткой, словно я сморозила какую-то несусветную чушь, вроде того, что динозавры еще обитают в джунглях Перу. — Я из Европы, не какой-то там глухой деревни, я в курсе, что суррогатные матери всегда остаются за кадром.       Я склонила голову набок.       Это звучало не как попытка меня задеть. Похоже, Але действительно верила в то, что произнесла вслух.       От потрясения липкий картон, который я с таким трудом впихнула в глотку, полез обратно. И я использовала свой старый-добрый способ борьбы со стрессом в любых его проявлениях. Только за неимением фикуса Эванса поблизости схватила первое, что попалось под руку. Ну не в тарелку же обратно выдавать эту смесь несочетаемых между собой продуктов?       Убрав от лица сумочку «прада», я подняла взгляд на Але. Она так и застыла с лопаткой в руке как восковая фигура из музея мадам Тюссо, и только дергающийся глаз выдавал, что она на самом деле живая.       В следующий момент она взорвалась.       Лопатка полетела в холодильник, а кухня наполнилась отборной бранью на испанском, хотя разнообразием она похвастаться не могла и все, что вылетало из ее рта, являлось вариациями одной и той же фразы: «курва, ты мне должна новую сумку».       Нет, отчасти ее претензии вполне обоснованны, и я даже порывалась предложить ей оплатить химчистку или покупку новой «прада» — да, я могу себе это позволить, — хоть и помнила, что Эванс никак не вынуждал меня компенсировать ущерб, нанесенный фикусу.       Но потом с ее губ сорвалась очередная фраза:       — И через какое только агентство он тебя выбрал… Где таких чудовищ находят.       И вот тут прорвало уже меня.       — Будто вас с ним свел вместе счастливый случай! — огрызнулась я, оскалившись. И перешла на испанский. Возможно, я не могу похвалиться впечатляющим словарным запасом ругательств, но два слова связать вместе умею: — Кстати, детка, мы с ним сделали ребенка не через пробирку. Вот это все, — я провела ладонями по животу, — знаешь, как получилось?       Але скривилась и теперь уже не казалась такой милашкой. Она затрясла головой, словно у нее начался припадок, и махала руками, то ли отгоняя от себя злых духов, то ли таким образом предупреждая меня, что собирается напасть.       — Нет. Не может этого быть. Ни за что не поверю, что вы с ним… Что у него на такую, как ты…       — Что мы с ним что? Трахались? О да, у нас был секс, — блаженно пропела я. — У нас было так много секса, что сосчитать не получится, даже если задействовать и твои пальцы. И на ногах тоже. Более того, у него на меня до сих пор стоит, — будничным тоном добавила я, кинув скучающий взгляд на свои ногти.       Между прочим, чистая правда. Если опустить детали с гейским порно и моим затруднительным гормональным положением…       — Ты… — следующие пять слов, которыми она плевалась вместе с гневным фонтаном слюны, я не разобрала, — змея!       — А ты готовишь паскуднее, чем слепой безрукий повар-алкаш самой паршивой забегаловки на краю света!       От этого заявления она отпрянула, как от пощечины.       Но уже через миг заревела, как носорог, и ринулась на меня.       О черт!       Я едва успела неуклюже отпрянуть в сторону!       К счастью, у Але хватило ума не нападать на меня. Она просто схватила свою кошелку и бросилась прочь. Правда, пролетая через гостиную, она все еще материлась и размахивала соломенной сумкой, как особым видом оружия, которое способно смести все на своем пути.       Когда ей под руку попалась лампа, у которой от падения на пол слетел абажур, я не выдержала и метнула в нее вторую сумочку. Она врезалась в белобрысый затылок, а ее содержимое, да-да, и то, которое туда добавила я, прокатилось лавиной по напряженной спине.       Але взвизгнула и подпрыгнула, и принялась материться с удвоенной силой. Но даже это не заставило ее забрать испорченную «прада».       Дверь захлопнулась с таким грохотом, что второй этаж и потолок просто чудом не обрушились мне на голову.       Единорог пошевелился, и я, ойкнув, выдохнула и приложила ладонь к тому месту, где она плавно копошилась, пересчитывая мне ребра изнутри.       Это была сложная ситуация. А метод нейтрализации сложных ситуаций у меня имелся единственный — бегство. Я так часто делала это, что это уже укоренилось во мне на уровне инстинктов.       Побросав кое-какие вещи в небольшой чемодан, я выкатила его в гостиную как раз в тот момент, когда вновь распахнулась дверь.       — Не понял… Несса, это что за хрень?.. — ошеломленно выдохнул Себ, уставившись на меня.       И в этот момент заорала пожарная сигнализация.