***
–Вызывали? — равнодушно спросил я. –Да, Майкл, присаживайся. Я хочу поговорить с тобой насчёт отметок и «отработки»…– начал он, сложив руки на столе (этот жест всегда означал то, что сейчас он объявит мне не очень хорошую новость и обязательно заверит, что он был бессилен чему-либо помешать). — Ммм, я, к сожалению, должен сказать, что с директрисой я так и не смог договориться, мою инициативу она приняла весьма скептично, п’нятненько, да? И вот если ты сегодня «поволонтёришь» и заменишь мисс Кламски у дошколят на продлёнке, то наш уговор будет в силе, п’нятненько, да? — я знаю, что он с ней это не обсуждал. Обычно когда тебя пытаются включить в такую систему, то обязательно наступает момент, когда ты встречаешься лицом к лицу в этой схеме с самым главным и ответственным (в данном случае мы говорим о директрисе). Но лично к ней у меня претензий нет, мне всё равно, мне лишь непонятно к чему началась эта ложь. Мистер Мэки в этой схеме является вербовщиком-вымогателем, и это хуже всего: он предлагает участвовать в этом (порой мне кажется, что за каждого нового последователя этой волонтёрской секты ему дают немалую прибавку, особенно учитывая, что к его услугам редко обращаются ученики, и из того выходит, что толку от него на этом месте никакого; возможно, это единственная причина почему его не сократили), и потом старается забрать ваши силы и время, чтобы очень скупо подтянуть ваши баллы по предмету (обычно на такую удочку попадаются люди довольно ответственные и тревожные– люди с синдромом отличника, которых настолько сильно загнали в конформистские рамки, что даже сами конформисты их боятся). –Вы хотите, чтобы я потратил своё время после уроков на то, чтобы следить за дошкольниками? –я решил поставить вопрос так, как он на самом деле должен был прозвучать от школьного психолога. –Майкл, это для твоего же блага, тем более твой отец наверняка очень обеспокоен происходящим с тобой в последнее время…– Мистер Мэки опять пытается внушить мне, что это выгодно мне, потому что якобы я заинтересован в хорошем среднем балле. Либо делает вид, и прекрасно осознаёт тот факт, что большинству нужно это только потому, что того требуют их родители, а за каждый провал некоторые относятся к своим отпрыскам довольно критично. Я бы всё бросил, но всегда есть вероятность, что отец меня вышвырнет за такие выходки из дома, либо будет пытаться загнать меня в другую серую коробку под названием «другая школа для сложных детей и подростков», либо «работа в офисе или на кассе для бездарей и бездельников, которые не могут устроиться сами, потому что этого они не хотят и это им не нужно»… Я зависим от него (я живу в его доме за его счёт, не имея собственного опыта работы и денег), мне неприятно осознавать это, но я ничего с этим не могу поделать, пока что. К сожалению, чтобы выбраться из конформизма, нужно пройти свой конформистский путь. Нужно лишь во время сойти с него, иначе проживёшь конформистом, каждый раз всё ещё надеясь, что в следующем году станет проще или же можно будет пойти на заслуженный отдых.***
Как только я вошёл в класс дети замерли и молча проводили меня взглядом до учительского стола, за который я сел. В руках у меня была книга (я решил, что коротать это время лучше с книгой, всё же закурить при них означало бы подписать себе пожизненную отработку, а также оплеуху от отца. В последнее время он был раздражительным, а к рукоприкладству пока не тяготел, но в мыслях я никогда не отметал такой возможности в мой адрес). –А где наша учительница? — подал голос кто-то из детей. –Сегодня я вместо неё.– коротко ответил я, и после моих слов повисла тишина. Но это продлилось всего лишь минуту. –Вы будете читать нам книгу? –спросил кто-то снова, отвлекая меня от чтения. –А чем вы обычно занимаетесь? — спросил я, наивно полагая, что дети занимаются своими делами в это время, и их не надо развлекать. –Ну… всякое разное… Нам скучно! — ребёнок не ответил на вопрос, но уже сразу перешёл к сути своего вопроса– унять свою и общую скуку, потому что нечем заняться. –Хорошо, буду читать вам книгу.– они здесь узники, как и я, почему бы не облегчить им пребывание здесь тем же, чем хотел заняться и я; наверное, стоило взять детский рассказ, но эти лживые обещания о светлом будущем и прекрасном мире повергают в ещё большее уныние. — Как называется? — дети с любопытством даже привстали со своих мест. — Эдгар Аллан По, рассказ «Чёрный кот»…***
Я ожидал от детей проявление скуки или страха. Но большинство было в какой-то печали (как я понял позже). Они плакали, но не с истерикой, а тихо, утирая слёзы и закрывая лица руками. Я прерывался, чтобы смотреть на них и в случае чего остановиться и закрыть книгу, но никто не кричал из них прекратить это, все хотели услышать окончание истории. — Почему вы плачете? — в тот момент мне казалось, что возможно их испугали слова о том, что коту вырезали глаз, а потом задушили. Или может та часть где он убил свою жену топором и замуровал в стену. И всё же я решил поинтересоваться, как будто ожидая совсем иного ответа. –Почему он это сделал? Он ведь любил своего кота…– одна из девочек утирая слёзы, и пытаясь сделать над собой усилие, чтобы её голос не был таким прерывистым, наконец спросила. Мне ответили вопросом на вопрос… Казалось ответ был довольно-таки очевидным: главный герой злоупотреблял алкоголем и потому не сдерживал свою агрессию, но… Едва ли это может объяснить почему он причинял столько страданий коту, которого он так любил. Он признаётся, что имеет внутреннее противоречие, и всё же нельзя так просто объяснить что-то только сумасшествием или болезнью человека, всегда есть что-то ещё. Он раскаивается, но при этом считает главным виновником не себя, а спиртное, и продолжает пить, продолжает свою жестокость в отношении других. Впрочем они наверняка жалеют убийцу кота и жены, потому что он раскаивается… Это наверное их и сбивает с толку… Мои мысли не могли бы передать полной сути этого рассказа, но при этом мне ещё нужно было и упростить этот смысл для понимания ребёнка, задавшего мне вопрос. — Этот человек стал жестоким, потому что не хотел быть ответственным за свои поступки, было проще сваливать вину на кого-то или на что-то… Он становится зависимым, безвольным, а потому и не пытается изменить что-либо.– я пробегался глазами по строчкам рассказа, будто стараясь сделать какой-то вывод из всего прочитанного детям вслух. Но так ли необходимо вообще преподносить какую-то мораль или делать вывод? Главное то, что вызвала эта книга, а судя по всему она их затронула.–Впрочем у каждого может быть своё мнение об этом рассказе, делать какие-либо выводы вовсе необязательно. На сегодня, пожалуй, оставим чтение. Время продлёнки закончилось.– я закрыл книгу, наблюдая как детские заплаканные лица наконец стали спокойны, и каждый ребёнок стал собираться домой. Один дошкольник всё ещё сидел на своём месте, уткнувшись взглядом в стол. Его глаза были красными на столько сильно, что казалось, что он плакал за всех. Он замер, свои вещи он не собирал. Я подошёл к нему и спросил: –Почему не идёшь домой? — я смотрел на него, стоя чуть поодаль от его парты. В голове же крутились мысли о том, что этот ребёнок был самым впечатлительным, и я уже несколько раз пожалел о том, что прочитал им это. Меня не волновало, что на меня обрушится шквал обвинений их родителей или же претензии мистера Мэки. Сейчас, глядя на этого мальчика, мне было лишь тошно от самого себя, что я поступил довольно мерзко по отношению к ним. Эти дети просто хотели послушать историю, а я на самом деле от досады и раздражения на этого школьного психолога прочитал им рассказ о жестокости над животным. Я стал как главный герой рассказа, дети стали образом того самого кота, а я вероломно воткнул им нож в сердце, оставив глубокие порезы. Я только сейчас осознал, что они ничего не сказали про мой внешний вид и приняли без каких-то предрассудков. Я рефлекторно потянулся в карман за сигаретой, это было неосознанно, но… — Я недавно потерял питомца, это был такой же чёрный кот. Мои родители купили мне нового, точно такого же, но я его ненавижу. Я не хотел плакать… А сейчас я даже не знаю, что и думать про себя…– он был сбит с толку, я тоже. Я вовремя одёрнул свою руку от кармана своего пиджака и вернулся мыслями в реальность, перестав истязать себя возникшим чувством вины.– Они так просто заменили его; всегда говорят, что ложь– это плохо, а сами врут мне, пытаясь доказать, что он не умирал… — он упрямо утирал слёзы с лица, и при этом уже чувствовалось что он злится. — Как тебя зовут? — я решил что в этом ребёнке что-то есть, но, как только он станет старше, его насильно ограничат конформистскими рамками: он потеряет свою индивидуальность, свой личный взгляд на мир, образ мыслей ненавязанный кем-то или чем-то. –Фиркл Смит…– ответил он. –Моё имя Майкл. Если ты не торопишься домой, я хочу тебя познакомить кое с кем…***
Он познал горе утраты, он потерял друга, это было его любимое животное, и самое худшее то, что это случилось с ним в 6 лет. Мне было его жаль, и в тот момент мне показалось, что он тот человек, который поймёт меня, несмотря на свой возраст. Он лишился друга, я лишился матери… Я познакомил его с Генриеттой. Она была удивлена, но была даже как-то рада этому ребёнку. После этого Генриетта предлагала всё чаще оставаться у неё. Она читала стихи, её мать особо не вмешивалась, и редко заходила в комнату, как бы ей того не хотелось, а Фиркл преданно слушал Генриетту и внимал каждому слову. Позднее он тоже стал одеваться в чёрное, а манеру красить губы в тёмные цвета он тоже взял с Генриетты. Фиркл и Генриетта были похожи тем, что их объединяла обида на своих родителей, и то, что они что-то не получили от них: или внимания или утешения. Фиркл же перенял манеру Генриетты определять, кто является настоящим нонконформистом, а кто нет, и при этом как будто ждал от меня какой-то похвалы «за проявленную бдительность».***
Рядом с ними я чувствовал одиночество. Я мог закурить при них, но удовольствия не получал– в такие моменты я любил уединение. Я бы мог просто уйти, бросить их, но едва ли бы это что-то изменило. Я бы всё равно был один, а они бы вместе продолжали этот маскарад. Порой мне казалось, что они оба нужны мне только чтобы создать видимость веской причины не возвращаться домой сразу, оттянуть этот момент. Я не считал что то, что произошло со мной, моей матерью и отцом было уникальным явлением, в мире полно таких же, как я, кто столкнулся с этим. Я не считал, что я в глубокой заднице: у меня есть крыша над головой (правда не моя, и всегда есть риск оказаться на улице); у меня есть отец, который может работать и обеспечивать меня и Кёко; успеваемость в школе находится на вполне себе нормальном уровне; есть «друзья» в лице Генриетты и Фиркла. Однако я всё равно чувствую одиночество, я не хочу ныть об этом или рассказывать кому-то– это никому не нужно и мне так тем более.***
Порой мне хочется просто отойти от мира, отстраниться от него, оставив тело, а потом вернуться, если конечно мне вообще захочется возвращаться в этот беспощадный конформистский мир, вынуждающий нас терять свою индивидуальность. Долгий сон, только без срока пробуждения…Transmission
Joy Division