«The only mistake»
Joy Division
Мы сели за свободный стол, и к нам сразу же подошла официантка. Яркий макияж, «весьма открытая» униформа и притворно-доброжелательный голос, а в словах то и дело повторяются заученные фразы «флирта», — всё это означает лишь одно: вы находитесь в заведении под названием «Изюминки». Бизнес — есть бизнес, и это лишь способ привлечь больше клиентов, (но я не из того числа людей, кому это вообще было нужно). Однако мой отец был так обеспокоен, что решил привести меня сюда. — Знаешь, Майкл, я, конечно, понимаю, что ты уже не ребёнок, и у тебя появляются новые интересы, как у молодого человека…– я уже успел проклясть это место раза 3 в своих мыслях, пока он подбирал синонимы, прежде чем заговорить «о пубертатном периоде и половом акте» (и ладно мой ярый протестант-отец боится употребления слова «секс», но ведь во всех книгах с пометкой «Половое воспитание» эту тему также описывают вокруг да около, но не в точности. Есть список всех венерических заболеваний, всех способов контрацепции, но а сам процесс описывается довольно скупо, либо чересчур сложно, где большинство названий приобретает значение научных терминов из медицины. Но хуже всего бывает, когда кто-то пытается описать свой личный опыт, как это было на практике. Это слишком личное, и это не совсем та информация которой стоит делиться или которую реально хочется услышать). В такие моменты порой задумываешься, а надо ли оно тебе и людям? Большинство моих ровесников добывают порнографические фильмы, дабы втянуться и утолить свой интерес, у меня же это вызывало отвращение. Нет, я не придерживался каких-нибудь пуританских правил, просто просмотр не вызывал желания в принципе: просто тела, имитация каких-то движений, прерываемых звуком голосов. Порнография– это продукт для ленивых мозгов. Вам просто скармливают готовую картинку или же «заезженную фантазию», говоря о том, что: «Не нужно думать, просто получай это», — мантра любого конформиста. Удивительно, что конформизм добрался и до секса, при этом он толком не даёт какой-то определённости этому «явлению». Мне становилось тошно от этого, а когда к нам подошла официантка и начала «изображать интерес», я уже хотел просто бросить остатки своих карманных на стол в качестве «чаевых» и уйти. (Я понимаю, им самим это скорее всего не нравится, это просто работа, но оттого и отвратительно: даже на рабочем месте конформисты не позволят оставить хотя бы часть вашей личности: им нужны «куклы», а не люди). Она приняла заказ и ушла, я же пошёл в уборную, я хотел закурить, но там было слишком людно. Я раза 2 мыл руки, чтобы оттянуть момент своего возвращения за стол, чтобы обсуждать с отцом «моё взросление». Однако, когда я вернулся, к нему подошла другая официантка и что-то ему говорила, я видел её лишь со спины: короткие волосы, и часть из её тёмных прядей были окрашены в какой-то кислотный цвет. Она обернулась, когда я оказался рядом. На её лице был пирсинг (проколота губа и нос), а глаза были щедро подведены тушью, помада была ближе к зелёному оттенку. — Боюсь, что Лекс не сможет принять заказ ввиду личных обстоятельств, поэтому сегодня обслуживать буду вас я. Меня зовут Таллия.– она слегка улыбнулась и посмотрела на меня, а потом направилась в сторону других столиков в зале. — Кажется, ты ей понравился, Майкл.– довольно произнёс отец.– Я, конечно не приемлю такой внешний вид, но, знаешь, мне кажется вы найдёте общий интерес…– если раньше я всё же пытался хоть немного реабилитировать отца в своих мыслях по поводу того, что он просто хочет задеть тему полового созревания, то теперь я убедился, что он на самом деле хотел, чтобы я встречался именно с девчонкой, «хотя бы с такой» — вот что я понял из его слов, когда он высказался по поводу официантки чем-то похожей внешне на эмо. — Я выйду на свежий воздух, здесь душно…– спокойно ответил я, подавляя в себе раздражение. Отец не возражал, видимо приписав моё решение к «юношескому смущению» (их разговоры-обсуждения с Кёко порой слышны и мне, когда я пью кофе на кухне, и каждый раз я узнаю что-то новое о себе, чего я, оказывается, не знал). –Да, конечно, только не задерживайся, заказ обещали принести через 20 минут.– ответил он. Я вышел за двери этого заведения и свернул за угол, к чёрному ходу этой забегаловки, чтобы спокойно закурить. Я вздохнул полной грудью, несмотря на холодный воздух. Меня возмутило, что отец опять лез со своими конформистскими воззрениями в мои личные отношения с окружающими, по крайней мере с одним человеком. Мне хотелось объясниться с Питом, но я даже не знал по поводу чего я хочу это сделать.***
Прошло примерно 10 минут, и я решил вернуться, к тому же на улице стало прохладнее. Я вышел из-за угла к проезжей части, где мусорные баки были выдвинуты ближе к обочине. Я хотел было выкинуть окурок, но поскользнулся на заледеневшей дорожке. Упал неудачно: одна из моих ног стала прихрамывать при ходьбе.***
–Вы чувствуете боль при наступании на ногу? –Да, я не могу на неё встать. –Да, весьма неутешительно…– доктор осмотрел мою ногу ещё раз и что-то записал у себя на бумаге.– Вам нужно будет пройти на рентген в кабинет 1-3-8. После станет ясно: перелом это или только растяжение связок… Выяснилось, что травма несмертельна: до перелома дело не дошло, но «сильное растяжение связок» требовало покоя для конечности на несколько дней. С одной стороны, было неплохо, что теперь я могу не идти в этот рассадник конформизма, где к тому же меня всё время поджидает со своими никчёмными наставлениями и одолжениями мистер Мэки. С другой стороны, мне придётся торчать дома, где я не найду покой, и мне придётся выносить на себе раздражение отца, хоть и в неполном объёме (ввиду того, что у меня травма ноги, он всё же попытается «быть помягче» в общении со мной, я это знаю). Большую часть времени он будет на работе, Кёко же будет со мной 1 на 1: помимо домашних дел ей нужно будет помогать мне первое время с ногой: приложить лёд, делать компрессии (перевязывание конечности) эластичным бинтом. И всё это до тех пор, пока не спадёт отёк, после я могу делать «упражнения», дабы сустав был подвижным после лечения. Не хотелось быть ей обузой, я не любил её, как свою мать, но Кёко была тем человеком, которому вредить не хочешь, да и я итак понимал, что ей приходится лавировать между мной и отцом, чтобы наши семейные отношения не претерпели ещё больший крах. Это тяжело, но она старается, она терпит, я это вижу, и всё равно не остаюсь наедине с кем-либо из них, потому что так будет лучше для всех. Мне кажется в тот день, когда мы пошли с отцом в «Изюминки», она рассчитывала хотя бы сутки провести в спокойствии и без волнений. Но гололёд у дороги испортил все планы…***
Я не мог закурить и выпить кофе, телевизор показывал лишь фильмы пропитанные конформистской чушью, а книги, которые не отвращали мой разум, были перечитаны по второму разу, и мой мозг требовал другого. Это изоляция не от внешнего мира, а от внутреннего. Физическая травма ограничила мою свободу мысли, как бы странно это ни звучало. Казалось бы мысли ничего не сдерживает, но окружающая обстановка всегда не давала мне спокойно думать о чём-то, если я не был наедине с самим собой. Даже сон утратил свою ценность. Лишь апатия поглощала меня всё сильнее. В один из таких долгих тянущихся дней в дверь постучались. Я встал и «поковылял» к двери, чтобы открыть (прошло уже 4 дня, и прикладывать лёд уже было не нужно, и хотя отёк ещё не совсем спал, теперь я мог, опираясь на костыль, передвигаться по комнатам, по крайней мере снова привыкать к движению, не наступая на больную ногу). Как только моя рука легла на ручку двери, я уже мысленно ощутил как меня вот-вот обдаст холодом с улицы, особенно когда я так легко одет. — Пит? — я смог вымолвить только это, когда встретился взглядами с пришедшим. –Привет, Майкл, как твои…– в этот момент он обратил внимание на костыль у меня под рукой, а после он опустил взгляд ниже, на мою ногу.– Вижу, что хреново…– понял он. В тот момент меня обдало далеко не холодом с улицы, а волной жара (это было слишком неожиданно, и, чёрт возьми, морально я был не готов к такому потрясению после 4 дней абсолютного равнодушия к происходящему вокруг). Старая поблёкшая футболка и шорты, которые позволяли спокойно проделать перевязку ноги (когда я встал на костыль, то стал делать это самостоятельно, без помощи Кёко, чувство беспомощности было мне неприятно в такие моменты, потому я старался всё чаще прибегать к «самообслуживанию»); никакой подводки под глазами, никакой рубашки… Ну может только серьга в моём ухе осталась. А так, ничего в моём нынешнем виде не выдавало так явно во мне нонконформиста или принадлежности к готам (может только образ мыслей бы выдал меня, но едва ли: конформисты обычно всегда обращают внимание только на внешность и только потом делают на основе этого какие-то выводы). Мы стояли так ещё минуту, прежде, чем я произнёс что-то в ответ: — Привет, проходи внутрь, снаружи прохладно.– произнёс я, пытаясь понять по какой причине Пит пришёл ко мне. Мы с ним никогда не созванивались, всегда общались лично (почему-то каждый раз я не удосуживался спросить его номер, ведь я был всегда уверен, что мы встретимся на следующий день). –Майкл, кто это? — Кёко крикнула с кухни, она была занята готовкой ужина. — Хотя неважно, я сейчас подойду…– через пару секунд она вышла к нам с Питом. — Здравствуй, я тебя помню, Пит Тельман, верно? — уточнила она, на ходу вытирая руки полотенцем. –Да, я зашёл занести задание для Майкла, и объяснить новую тему…– Пит ничего не держал в руках, он даже пришёл без сумки или рюкзака, это был отчаянный блеф, но похоже он и правда рассчитывал выкрутиться из такой неловкой ситуации (и это при том, что я на год старше его и у нас абсолютно разные программы обучения). Возможно, он до сих пор вспоминает тот день, когда мой отец пришёл раньше и начал допытываться что мы делали на кухне. И сейчас Пит придумывал на ходу веский повод, чтобы войти в дом. –Хорошо, занимайтесь. Пит, ты можешь остаться на ужин, если пожелаешь. С твоей мамой я могу договориться по телефону…– предложила Кёко пожав плечами, как в порядке вещей. Её как будто ничего не смутило. На секунду у меня промелькнула мысль, что она всё поняла и хотела, чтобы я общался с тем, с кем хочу, несмотря на травму ноги и на сварливые возмущения моего отца, который скорее всего опоздает к ужину. — Спасибо, я останусь на ужин.– ответил Пит, немного удивившись.– У меня есть телефон, я могу предупредить её, если что.– после этих слов Кёко кивнула и ушла снова на кухню. –Поднимемся? — предложил я Питу, кивнув на лестницу. –Тебе нужна помощь? — он откинул чёлку и протянул руку к костылю. — Нет, я дойду сам: не так быстро, как ты, но дойду.– я позволил себе проявить усмешку на лице, но всего лишь на мгновение. Не знаю, что именно побудило меня отбросить эту глупую шутку, но я это зачем-то сделал (видимо конформистские программы по телевизору проделали брешь в моём сознании). Мы оказались в моей комнате: я доковылял до своей кровати и наконец сел, отложив костыль. –Просторно у тебя здесь.– произнёс он, оглядывая моё «жилое пространство».– Что у тебя случилось? — спросил он, присаживаясь рядом. — Упал, очнулся, полный разрыв связок. Пару дней буду здесь. К концу следующей недели уже выйду с костылём на улицу.–я примерно воспроизвёл слова доктора по поводу моей ноги. — Я хотел поговорить с тобой лично, Майкл.–я замер, пытаясь разглядеть выражение его лица, скрытого за опавшими на него красно-чёрными прядями волос, но всё было тщетно.– В прошлый раз, когда я был у тебя дома…– в эту секунду я понял, что он хочет снова вспомнить тот момент, когда мы перешли на откровенные разговоры, выпивая кофе. — Я не хотел брать тебя за руку в тот раз так внезапно…– мне казалось, что я догадался, что могло смутить моего собеседника и стать камнем преткновения между нами тогда. — Проблема в том, что я этого и хотел, Майкл, и при этом осознанно…– признался он.– Я хочу уйти, Майкл. Вам лучше оставаться втроём, как и раньше: ты, Генриетта и Фиркл. За время твоего отсутствия я осознал, что причина моего нахождения рядом с вами чересчур конформистская, чтобы после считать себя готом. Я перестал посещать общий сбор у Генриетты, когда узнал, что ты не придёшь. Я стал всё чаще замечать за собой, что мне всё это интересно лишь тогда, когда только мы с тобой разговариваем наедине. Будь у меня возможность я бы заглушил в себе это странное чувство, но…– он сделал вздох, будто сдаваясь в своём стремлении что-либо объяснить. Он уже был готов подняться с кровати и уйти также в молчании, как в тот раз, но уже навсегда, без возможности повторной встречи. Я положил свою руку ему на плечо, приостанавливая его. Мне не хотелось, чтобы человек, к которому я испытывал доверие и интерес, покидал меня из-за того, что чувствует то же, что и я. Я склонился к нему, желая лучше видеть его лицо: Пит не шевелился, внимательно следя за каждым моим действием, и наконец, я смог сквозь чёлку разглядеть его удивлённые глаза. Постепенно моя рука спустилась с его плеча на запястье. — Если кто и есть настоящий конформист среди нас, так это я, потому что если ты уйдёшь, я пойду за тобой, Пит. Я никогда не следовал за кем-то, а за тобой хочу.– Пит стал для меня человеком, рядом с которым я могу быть кем угодно: конформистом или нонконформистом. Это не имело значения, потому что в такие моменты я не чувствовал себя частью этого мира, погрязшего в собственных страданиях. А если я не часть этого мира, значит абсолютно всё не имело значения… — Поправляйся…– тихо произнёс он отвернув голову в сторону, но при этом несильно сжав ладонь моей руки. –Ты не останешься? — в ответ Пит лишь покачал головой, откидывая свою чёлку снова. — Увидимся, Майкл.– произнёс он, медленно отпуская мою руку, будто не хотел бросать её так сразу. Пит ушёл, и я видел под своим окном, что он доставал сигарету, удаляясь от моего дома.***
Костыль был неудобен, но пока что замены получше просто не было. Так я и вернулся в «Начальную школу Саус Парка». И я лишь надеялся, что в первый день моего выхода после травмы ноги, меня не вызовет к себе мистер Мэки. И без его «житейских» замечаний было паршиво на душе. Я наконец встретил Генриетту и Фиркла, которые поприветствовали меня молчаливым кивком головы. Пита на месте не было. — Пит просил передать, что задержиться и придёт чуть позже.–Генриетта, судя по всему, заметила мой ищущий взгляд и прервала тишину. — Мы идём пить кофе, ты с нами или будешь ждать его? — спросил Фиркл, плохо скрывая своё детское любопытство, вызванное наличием у меня костыля под рукой. — Подожду.– ответил я, усаживаясь на лестницу и по привычке выпрямляя правую ногу (я хоть и шёл на поправку, но боли я ещё ощущал, потому старался принять более удобное положение для своей ноги).***
Оба скрылись из виду, а я наслаждался уединением: я наконец-то закурил сигарету и отодвинул костыль подальше. Пит с того дня больше не навещал меня, однако пару раз звонил мне домой (Кёко, видимо, сообщила ему номер; она вмешивалась, но делала это ненавязчиво и как бы невзначай; я был ей благодарен за это, и сказал ей «спасибо», она же сделала вид, что не понимает о чём я говорю. Я лишь в ответ улыбнулся ей: искренне и с уважением, но как только показался отец, я снова стал равнодушен и удалился в другую комнату. И в такие моменты я снова невольно вспоминал свою мать, порой мне казалось, что я схожу с ума и теперь ищу её образ в ком-то другом).***
–Привет, Майкл…– я услышал знакомый голос, а потом мой взгляд снова зацепился за эту чёлку, что опять небрежно спадала к глазам говорившего. — Пит… Что у тебя в руках? — я наконец обратил внимание на то, что он что-то держал в руках, но пока мне не было ясно, что именно. — Это трость Майкл. Попробуй.– Пит протянул её мне и я стал осматривать её: не было ничего вычурного, простая и удобная, хорошо ложилась в руку. Опираясь на трость я попробовал встать и сделать пару шагов. В кои-то веки было удобно идти, при этом не наваливаясь на что-то, что ещё и увеличивало нагрузку и на руку. — Спасибо, Пит, но… Почему? — на самом деле я растерялся. — Когда я пришёл к тебе и увидел этот костыль, то решил, что долго ты на нём не протянешь. А трость… Это куда более удобный вариант, к тому же хромота становится не такой заметной…– я списал это на жалость с его стороны, хотя было в этом что-то свыше платонического, это ощущалось, но не поддавалось объяснению. — От тебя пахнет жареной картошкой– я почувствовал запах, когда встал рядом с Питом. Макдональдс я посещал в последний раз очень давно, но этот запах слишком узнаваем, даже спустя много лет. — Подработка. Поэтому я мог только звонить в то время… Мне осточертел этот запах, поэтому я лучше перебью его запахом кофе…– Пит развернулся спиной, чтобы проследовать в то кафе, но я приостановил его за плечо. –А ты сильно торопишься к ним? — начинать любые поползновения казалось мне риском. Даже если всё взаимно, это не закончится чем-то хорошим (почему-то я всегда был в этом уверен). Но сейчас я просто хотел не думать об этом. — Не особо, а почему ты не хочешь? — он повернул голову в моё сторону, когда задал вопрос. — Я хочу провести чуть больше времени с тобой, прежде чем мы подойдём к ним.– я взял его за руку, и смотрел ему в глаза. Мы простояли так долго в молчании. Никто не отстранялся, не делал резких движений. Не знаю сколько это длилось, но я был слишком воодушевлён, снова… И сделал очередную ошибку: я приблизился к нему и прильнул губами к его лбу. (Честно говоря, в присутствии Пита я всегда терял своё самообладание: я начинал что-то чувствовать, во мне что-то загоралось и я уже не мог пребывать в привычной мне апатии). Можно сказать, что так я признался ему в своём неравнодушии к нему. Но похоже я неправильно интерпретировал его слова и поведение в тот день, когда я встретил его с костылём у себя дома, потому что я услышал то, что заставило меня оцепенеть: — Майкл, прости, но ты не так меня понял…– он был спокоен, лицо его не дрогнуло. Он спешно вырвал руку из моей и отпрянул. — Знаешь, я правда чувствую близость с тобой во многом, но… Не такую, Майкл…– он откинул чёлку и сделал вздох, это был вздох разочарования.– Я пойду к Фирклу и Генриетте, выпью кофе, у меня была тяжёлая смена…– он снова откинул чёлку и стал отдаляться от меня, уходя в сторону той забегаловки, куда ушли те оба.***
Я выкурил ещё 3 сигареты, и не хотел идти ни домой, ни в то кафе. На улице было холодно, и всё же мне следовало зайти в помещение, но я оставался на месте. Облокотившись спиной о стену с тростью в правой руке, я смотрел на сигарету в своей левой. Наблюдал как сыплется с неё пепел и как умеренно то вспыхивает, то погасает её зажжённый конец. Я бы хотел сейчас навестить свою мать, просто сказать, что всё по-старому, соврать ей, что с ногой всё в порядке. Если бы она меня стала ругать за то, что курю, я бы даже не закатил глаза, как при отце. Только вот кладбище было очень далеко, чтобы идти туда пешком. Просить отца или Кёко я не хотел. А мистер Рэдли, точнее Том, обещал связаться со мной ближе к моему дню рождения, и просил не спрашивать почему. Я и не спрашивал. Он оставил мне свой номер телефона, но я не воспользовался такой возможностью. Я не считал, что моя просьба была бы наглостью, да и тот факт, что Том сам шёл на контакт со мной говорило о том, что он готов оказать такую услугу; конечно, мне казалось странным, что этот мужчина хотел поддерживать со мной связь, но я не возражал, по крайней мере, в последнюю нашу встречу он объяснял это тем, что мы оба были единственными, кто был близок ей на столько, чтобы позволить видеть себя умирающей день за днём. Мне было жаль его, он переживал её утрату, видимо, тяжелее меня, но так как он даже ей не был мужем, то едва ли бы нашёл поддержку у кого-то из её родственников или у кого-то ещё. Ему нужно было сочувствие, вспомнить с кем-то то время, которое он провёл с ней. И скорее всего я был тем кандидатом, который мог облегчить его переживания. Впрочем, и мистер Рэдли был для меня человеком, с кем бы я мог вспомнить свою мать. Но мне было не до того (мне нужно было время, чтобы привыкнуть к изменениям в моей жизни и, полагаю, мистеру Рэдли тоже), к тому же в разгар зимы посещать кладбище весьма проблематично. Лучше и правда подождать…***