***
Когда я прибился к кучке эмо, то не имел цели выделиться или как-то самоутвердиться. Просто у них водились сигареты. Не знаю, что именно подтолкнуло меня начать курить… Как только мы переехали в этот город, моя мать стала испытывать стресс. Это было связано с работой, а чуть позже и со смертью нашей кошки. Наш «дом на колёсах» был вполне уютным местом максимум на 3 персоны. Ей было тяжело, тем более, что и работа ей не нравилась, а я даже не знал, как поддержать её: старался выполнять часть работы по дому, но этого, скорее всего, было мало; старался не отставать по учёбе, чтобы не создавать ей проблем со школьной администрацией и учителями (их и без того было достаточно). Она так сильно уставала, что мне казалось, что она просто была не в силах мне возразить. Когда я решил перекрасить волосы, она ничего не сказала: не было ни шока, ни удивления, вернувшись с работы, она лишь обняла меня и сказала: — Ляг спать пораньше сегодня… А то опять не выспишься…– она целовала меня в лоб и выходила на свежий воздух, чтобы выкурить сигарету. Утром мы с ней пили кофе. Я вставал раньше, ставил кофейник на плиту, а потом уже будил её (её рабочий день начинался на час позже, чем мой школьный, и я даже немного завидовал ей, в шутку). И так тянулись все мои дни. Порой отец выходил со мной на контакт, но мы всё чаще молчали и не знали о чём говорить. На самом деле я знаю по какой именно причине мы с матерью съехали от него. Я наблюдал за ними и слышал их разговор от и до. Мама пыталась соврать, что это связано с возможными частыми разъездами отца по турам (это и правда имело место быть, но на самом деле он стал злоупотреблять наркотиками, в тот день я застал его в наркотическом припадке; я не сразу понял, что именно я увидел: моя мать увела меня быстро из комнаты, а дальше… Дальше мы запланировали переезд). Она гнала трейлер так далеко, насколько могла, до тех пор, пока не стал кончаться бензин и ей не пришлось остановиться у бензоколонки рядом с забегаловкой. Она заправляла трейлер, пока я покупал нам с ней пару сэндвичей. Я застал её сидящей за рулём: она положила голову на свою руки; я слышал её всхлипы. Она протянула руку к сэндвичам, не показывая своего лица. — Прости, дорогой, сегодня я очень устала… — она всегда извинялась за свои слёзы, если она вообще давала им волю. — Мы с тобой перекусим и я ещё раз посмотрю карту. Мы не должны были сбиться с пути, осталась всего пару километров…***
Моя мать была расстроена тем, что я не имел какого-либо желания общаться со сверстниками, пребывал в одиночестве, и вообще не проявлял какой-либо инициативы по этой части. Но она мне ничего не навязывала, особенно после приёма у врача. Он сказал, что у меня: «Признаки апатии, вызванные стрессом и переутомлением в связи со сменой обстановки». И вся его рекомендация заключалась в том, чтобы я просто подождал и привык к новым условиям. Однако, как по мне, он просто создал ещё один повод для беспокойства для моей матери. Эти эмо были нытиками, и к тому же каждый день обещали убить себя, но каждое утро я видел их живыми– боязливые лицемеры. Я не стремился накладывать на себя руки, и не собирался утверждать обратное, тем более вслух.***
«Disorder» Joy Division
Один раз мы проходили мимо одного кафе: мы хотели осесть где-нибудь на время. Мы сели за свободный стол. Я окинул зал равнодушным взглядом, то и дело смотря на людей: «красивых» (как считает посредственное общество) и не очень, громких и тихих… Но мои глаза остановились на каком-то парне: вполне обычный. «Не хватало только галстука, чтобы отправить на собеседование"–так с усмешкой я подумал о нём, когда увидел впервые. Когда он отвернул голову в другую сторону: я разглядел его нос, глаза с подводкой, а потом увидел сигарету, лежащую у него между пальцев в руке: он закурил, пустив дым куда-то в сторону. Обычный, по сравнению с другими ребятами, которые сидели с ним рядом: девчонка нацепила тёмное платье, сетчатые перчатки и большой крест на груди. И в окончание всего этого на губах виднелась фиолетовая помада. Рядом с ними сидел ребёнок, который был абсолютно в чёрном: даже не было понятно что на нём: куртка, пальто, кофта или что-то другое. Губы его как будто были намазаны гуталином… А этот парень выделялся своей простотой, ну может пара вещей его всё-таки выделяла: грубоватый нос и кудрявые чёрные волосы. Почему-то такие простые мелочи меня привлекли. Я почувствовал интерес к его образу. –Боже, опять они, теперь я точно вскрою вены…– кто-то из моей компании нудно протянул эту фразу, посмотрев в сторону тех ребят, что тихо сидели втроём. –Вы о ком? — я сделал вид, что не понял о чём они говорили. — Да вон, те трое, зовут себя «готами». Унылые и жалкие. Изображают какие-то страдания, хотя на деле они никогда не были в полной заднице, как мы все…– ответил другой, которого подхватили остальные эмо. — Настолько унылые типы, что тусуются возле мусорного бачка у школы…– это было сказано с пренебрежительной усмешкой со стороны одной из девчонок. Их кислотно-розовые пряди так сильно раздражали глаз, что я даже не смотрел в их сторону (впрочем, как и всегда). Я смотрел на этого парня, но казалось, что он тоже отстранён: несмотря на то, что их трое, глядя на него казалось, что он один, сам по себе. Взгляд был у него весьма отрешённым.***
Мне стало любопытно, наверное, впервые в жизни. Мне хотелось понаблюдать со стороны. Я хотел покурить в сторонке, чтобы казалось, что я здесь оказался совсем случайно. Но от волнения я не мог справиться с зажигалкой. И самое неприятное, что когда я повернулся в их сторону, меня уже заметили, и не та девчонка, и не тот пацан, а именно этот парень. В таких случаях принято импровизировать, и я не нашёл ничего лучше как попросить закурить у них и пойти дальше. По мере приближения к ним меня уже начали прогонять, называя меня типичным нытиком-эмо. Только почему-то этот парень всё это время молчал и просто смотрел на меня, а я на него. Я ожидал, что он тоже меня пошлёт или спросит чего я тут забыл. Но он предложил мне прикурить от его сигареты. И пока меня вновь не пробрала дрожь волнения, я немедля склонился к нему и прикурил. Я украдкой бросил на него взгляд в этот момент: оказывается у него в левом ухе есть серьга. Я опять впечатлился, может это было слишком поверхностно с моей стороны, но что-то в нём было. Второй раз я снова решил «попытать удачу»: просто пройти мимо; я поднял взгляд и снова увидел его. Будь там ещё те двое, я бы может воспринял это спокойно, но при таких обстоятельствах было чересчур волнительно. Я от неожиданности остановился, глядя на него, и почувствовав, что эта пауза затянулась, решил встать чуть поодаль и покурить молча. От волнения руки снова не слушались и зажигалка не поддавалась. Это копание меня настолько раздражало, что я выронил свою сигарету в снег, и она тут же размокла. Моё положение усугубляло то, что этот парень всё это время наблюдал за мной. И теперь у меня даже не было веского повода тут находиться. Я чувствовал себя заложником самой идиотской ситуации. Видимо он испытывал ко мне жалость, и потому предложил свою сигарету. И тут слово за слово и мы разговорились. И лишь к концу я узнал, что его зовут Майкл. Через пару дней таких встреч, он предложил присоединиться к их компании, если я конечно был не против. А я был не против. Всё же узнав про остальных, я решил, что их компания куда более мне приятна, чем кучка эмо, обещающие себя убить каждый день…***
Он позвал меня к себе выпить кофе. Рядом с ним я позволил себе разговориться. С ним было спокойно и обстановка располагала к тому. Я смотрел на стол, на кружку и лишь изредка поднимал взгляд на него. Когда мы встречались взглядами, то он обычно отводил глаза в сторону. Под конец моего рассказа на его лице появилась грустная улыбка, и его рука легла на мою. Я замер. И почувствовал как по лицу прошлась волна мурашек, сменившаяся усиливающимся теплом, накапливающимся будто под самой кожей. Я понял, что краснею, и поспешил отвернуть голову, чтобы не показывать своё внезапного смущения. Услышав голос его отца я, кажется, на секунду даже вздрогнул. После всего я решил молча уйти: мне было страшно, и я не хотел, чтобы у Майкла были проблемы. Я понял, что такие чересчур близкие встречи слишком опасны у него дома. В выходные я не видел Майкла и мы собирались у Генриетты (за эти два дня они немного рассказали мне о Майкле, и я даже удивился тому, что со мной он об этом не говорил или не упоминал чего-то о себе; они даже рассказали о том, как они все познакомились и что их свело; я почувствовал себя лишним, даже несмотря на то, что Фиркл и Генриетта стали относиться ко мне, как к полноценному члену их группы, я чувствовал себя в тот момент абсолютно лишним, и тогда я всерьёз задумался о том, что мне на самом деле стоило уйти). Мне казалось, что отец Майкла наказал его или устроил «домашний арест на выходные». Однако и в понедельник Майкл не вышел, а это было странно, ведь он не раз говорил о том, что отец при открывшейся возможности скорее отправит его в школу, чем оставит дома, если речь идет о болезни. К Генриетте я решил не ходить, а отправился на подработку пораньше, чтобы закончить пораньше. К вечеру собралось не так уж и много клиентов в этот понедельник– я не был сильно загружен и проходить мимо столиков с подносами было не так сильно противно, чем обычно. Убирая с одного из столиков я заслышал знакомый голос, оттого машинально повернул голову в сторону, откуда доносилось это. Там был отец Майкла и ещё какой-то мужчина, он был рыжим в каком-то синем свитере. Из разговора я понял, что его фамилия Такер. Они оба что-то обсуждали. Я бы прошёл мимо, но я услышал имя «Майкл» из уст его отца, и замедлился со сбором мусора со столика. Я стоял к ним спиной, к тому же место, где они сидели, и место, где я стоял, разделяло как минимум 2 (пустых) стола. Я подслушивал, и чем дольше я это делал, тем больше жалел об услышанном. –А, Майкл… Ну я уже был готов опустить руки, потому что у меня закрались подозрения по поводу него… –Понимаю, не дай Бог мой Крейг подобным заинтересуется… –Мы пошли в «Изюминки», и знаешь, мне кажется был прогресс: там была одна официантка, уже не помню как зовут, но у неё был и пирсинг, и волосы зелёные… В общем всё в таком духе, — я хоть и не видел как он рассказывает всю эту историю, но мне почему-то представлялось, что всё это сопровождается активной жестикуляцией.– Он на неё долго и внимательно смотрел, а потом спешно покинул заведение, чтобы выйти на свежий воздух. Так что о его «юношеских предпочтениях» я могу не беспокоится.– он засмеялся и второй, кажется поддержал его смехом тоже. — Но, признаюсь, с молодёжью всё сложно в наше время… — Да, полностью согласен. Крейг у меня тот ещё пофигист, но в «Изюминки» тоже ходит со своими друзьями. По-моему Клайд его обычно туда вытаскивает. А так, я думаю, что ваш и мой сын могли бы там пересекаться, да и к тому же «становление готом» он перерастёт быстрее…–предложил он. Я сдержался, чтобы не усмехнуться: то ли от досады, вызванной тем, что у Майкла уже был свой интерес к кому-то, то ли от глупости их рассуждений о том, что нонконформистское состояние можно перерасти. На следующий день я решил не идти к Генриетте вместе с Фирклом, а решил прийти к Майклу лично. Не знаю, что именно мною двигало, но мне было как-то неприятно оттого, что я слышал о Майкле. Точнее мне было досадно оттого, что я воспринял его действие, как нечто большее, чем стоило. Всё же он скорее жалел меня и таким образом решил проявить поддержку. Я ведь выдал ему о себе практически всё. Может он меня и привлекал, но ведь было бы глупо рассчитывать на взаимность. Его отец был, судя по всему, против таких интересов… Может Майкл просто действует ему наперекор, когда проявляет интерес ко мне? Хотя вряд ли. Не стоит вообще забивать этим голову. Проще прийти и прояснить всё… Из его слов мне стало ясно, что он по-дружески готов меня поддержать. И при этом он снова взял меня за руку… Меня это снова смутило. Я решил удалиться, но только из его комнаты и дома, не из группы. Всё же это бы походило на эмоциональный шантаж, если бы я после этого ушёл из их компании, только потому, что чувствую, что неровно дышу к одному из них. И всё же я был рад, что хотя бы прояснилось его отношение ко мне. Просто дружба (звучит по-конформистски, но по сути, так оно и было, ведь так?). Мне хотелось его чем-то порадовать, тем более, что проторчать дома в гипсе рядом с его консервативным отцом– то ещё «удовольствие». Та старая, но крепкая трость была ему под стать: в ней было что-то необычное. Она не была вычурной, не имела каких-либо излишних украшений. Она казалась мне особенной, хотя я даже не понимал, почему именно она вызывает такой интерес. Впрочем предчувствие в этом плане меня никогда не обманывало. И при нашей встрече после его выхода с больничного, я был рад услышать, что ему понравилась эта вещь. Правда потом мне было страшно, а после и вовсе обидно: почему он это сделал? Он же дал мне ясно понять, что это дружеский жест поддержки. А теперь он буквально поцеловал меня в лоб. По-братски? Или он относится ко мне как к ребёнку? Или может…? — Нет, я запутался. Лучше уйду. Майкл, я ведь тебя воспринимаю совсем по-другому. Чувствую себя как-то униженно. Ты мне подаёшь надежду или просто узнал о том, что у меня в голове и просто издеваешься? Мы не говорили с ним с того момента. Я бы разорвал это молчание, но я не решался. Не решался услышать вполне ожидаемые: «Мне жаль, это была случайность, не бери в голову, бывает…» Я вздрогнул всем телом, когда услышал, что он хочет поговорить со мной. Впрочем я настроился на весьма банальные ответы с его стороны. Почему-то такими ожиданиями я пытался себя утешить в том, что произошедшее забудется и больше никуда не выльется. Иначе мы будем жить с этой неловкостью очень долго… Он даже не решался заговорить о произошедшем. А я специально «колол» его, чтобы он наконец уже сказал мне: «Пит давай это забудем…» Нет, даже я так не могу паршиво поступить. Даже если мне обидно. Даже если я должен пытаться догадываться, что именно он имел ввиду, когда я даже не знаю о нём элементарных мелочей, как Генриетта или Фиркл. Логично поговорить тет-а-тет и покончить с этой неопределённостью. Я был готов к тому, что меня отвергнут или отвернуться от меня. Потому что это куда более вероятно, это ожидаемо, и я к этому вполне готов, я жду этого исхода.***
А что в итоге? Я не могу даже посмотреть ему в глаза. Я не могу даже налить себе кофе: у меня всё валится из рук. Он мне всегда казался каким-то равнодушным, может это всего лишь снисходительность с его стороны– рассказать мне о себе так, будто он выдал мне пару фактов. Впрочем, с чего бы мне думать, что он мне откроется, я ведь для него первый встречный, что одолжил сигарету. Так бы я знал о нём столько же, сколько знают Генриетта и Фиркл. И при этой мысли я осознаю, насколько я жалок. Пусть меня уже отвергнут, зачем это всё сейчас?.. — Знаешь, боли в моей ноге не унимаются до сих пор и они будут со мной до конца жизни, но именно они позволяют мне понять, что я и правда что-то чувствую. Я думаю, то же самое я испытываю и с тобой, Пит…– несмотря на пролитый кофе на его рубашке, и лёгкое замешательство, когда я положил свою руку на его, я почувствовал, что в этот момент слова были и правда искренними. И в его взгляде, я увидел, что он готов к тому, что ему откажут или выставят за дверь. Кажется я увидел в нём себя…