"К флакончику был приклеен аптечный ярлычок, а на нём два слова крупными буквами: «ВЫПЕЙ МЕНЯ!» Выпить-то не штука, а что потом?"
"Алиса в Стране Чудес" Льюис Кэрролл
Она впервые видела своего мальчишку в костюме и в сердце Рей что-то загорелось. Не яркое, а болезненное. Загорелось так, что девушка просто не могла дышать. Просто стояла и незамеченная смотрела на Бенджамина, который сидел на скамье. Пиджак, рубашка, галстук, брюки, носки и о, чудо, туфли. Все было непривычно. Так же как и отсутствие улыбки, ведь… ну это был мальчик, беззаботный колдун, трикстер. Даже в самые темные эпизоды, он улыбался. В этом была его странная суперсила. В умении задорно, до блеска в темных глазах, улыбнуться. Так, что хотелось ответить. Обязательно. Потому что Бен умел очаровывать. Особенно тогда, когда казалось, что весь их мир рухнул и он, побитый, сидел на лестнице. Все равно, нет-нет, но улыбка пробегала по потрескавшимся губам. Натура была сильнее вины, в которую колдун заковал себя. Но не сейчас. Сейчас, чуть наклонив голову, он не то, что не улыбался. Даже, казалось, не дышал - по крайней мере, в морозный воздух не убегало тепло в виде пара. Или дыма, как в случае с Беном. Он просто сидел. Окаменевший. И лишь слезы, черчущие свой солоноватый, горестный маршрут, казались живыми в этом безмолвии, где царствовал вечный покой. - Бенджамин, - её голос звучал сухо. Не резко. А именно так, как мог звучать голос у той, у которой выжали все эмоции,- малыш, прими мои соболезнования. Она подошла поближе к парню, который, оглушенный своей потерей, даже не услышал и Рей вдруг поняла - наверное, Бен здесь с самого момента похорон, то есть двое суток. Все ушли, а он остался, потому что…наверное, ему больше некуда было идти. Не в плане места. В плане сердца, ведь кроме Энакина ему, по сути, никто не был нужен и даже в лучшие их дни Рей знала это. Сейчас, глядя на одинокую фигуру у могилы любимого дедушки, она вспоминала их счастливый смех в Индонезии, когда Бен с бесконечной любовью говорил, что никогда не предаст деда, и не предал. Все уже унесли Энакина в памяти, уходя, а Бен все ещё держался за того, кого не мог отпустить, хоть его уже и не было. Его горе было столь велико, что казалось, даже ветер замолчал. Мир. Просто. Застыл. Двигалась лишь Рей, которая села рядом. Девушка два дня не могла подобрать нужные слова, два дня хотела дать Бену тишину и понимала, что на два дня опоздала. Должна была явиться в Сочельник, когда Энакина не стало, и не отпускать руку Бена. Не разрешать ему ими цепляться за душу, что хотела покоя. - Бенджамин, - она единственная звала его так как дед, но зов не был услышан, и тогда девушка протянула свою ладонь, переплетая свои пальцы с ледяными пальцами повелителя огня, в котором что-то погасло. Парень дернулся и моргнул. Посмотрел на Рей, которая, видимо, из уважения, сидела вся в черном рядом, когда вот у него едва нашлась темно-синяя рубашка. Её рука была теплой. Она была первой, кто заговорил с ним за двое суток. На похоронах его, стоящего у гроба, обходили и он вынужден был отойти подальше от всех. Не потому, что стыдился себя, нет, не хотел бросать даже тень на Энакина, потому наблюдал чуть издали за происходящим, а когда все отошли, наконец, оказался рядом. Когда все закончилось, просто сел, обещая никогда не уйти. Ведь ушел же тем проклятым утром, когда дедушка сказал, что ему уже хорошо и что он ждет своего мальчика к ужину. - Сочельник же, - напомнил Энакин, ероша волосы своему внуку. - Я приготовлю утку. Как ты любишь. У меня столько сил, ты не представляешь! Я буду ждать, малыш. И помни, чтобы ни случилось - я тебя люблю. Он обнял слишком крепко, а потом нехотя отпустил. Бен, спешащий на задание, крикнул “я тоже, дедушка, я тоже”, а потом растворился, чтобы вернуться в новый мир. Тот, где Энакин ушел. С тихой улыбкой. В мире. Но и одиночестве. Сжимая в руках медальон, который Бен потом надел на шею, но не раскрыл. И вот, впервые после слов Энакина “я тебя люблю” Бен словно слышал голос, обращенный к нему и снова ему говорили о любви. Другими словами. Но о любви. Ощущая, как внутри у него все ломается, как он сам превращается в пепел от собственного погасшего огня, мальчишка судорожно сжал ладонь Рей и уткнувшись в плечо, завыл, потому что воспаленные глаза не могли плакать, но душа рвалась на части. Но даже сейчас, в момент, когда в одном человеке концентрировалась максимальная боль и отчаяние, Бен все равно не сгреб Рей в объятия. Просто держался за предложенную руку, не переступая границ. Не пользовался её благородной жалостью, но и не отказывался от нежного поглаживания по волосам. Брал только то, что Рей готова была предложить. Постепенно его вой затихал, превращаясь в тяжелое дыхание. Ещё с минуту Бен жался к родному плечу, а потом нехотя отстранился и вздохнул. - Спасибо, - слово сорвалось и упало. Куда-то туда. Не к ногам, но между ними. Не просто благодарность. Черта. Которую мальчик провел и за которую не пускал. Его просто “спасибо” звучало “уходи”. Испачкав своим горем ткань черного кейпа, он сел ровно. Как часовой, готовый охранять вечный покой дорогого ему человека. Умом понимал, все понимал, но тело отказывалось встать. Возможно, в этом было больше страха и эгоизма, чем любви. Ведь там, за пределами кладбища, больше не было дедушки. Энакин Скайуокер навсегда останется здесь, за гранью жизни внука, который нуждался в нем каждую секунду. - Бенджамин, пойдем. - Рей поднялась первой. Думала - он так похож на нее, этот огненный мальчик. В свое время девушка тоже столкнулась с шоком потери почти всей своей семьи и сделала ошибку, что сейчас совершал Бен. Не ушла. Осталась в замке на всю свою жизнь, замуровавшись в одиночестве. Для него она не хотела такой участи. - Пойдем же. Её голос прозвучал с мягкой настойчивостью, сама Рей стряхнула с плечей Бена снег, что тихо стал ложиться вокруг. Отчего-то его теперь всегда сопровождал снег. В любых моментах. Бен посмотрел на могилу, не понимая, как целая эпоха может уместиться вот здесь, в урне пепла, похороненной в мерзлой земле. Не ответил не потому что упрямился, просто все еще не мог говорить. Ему было сложно выговаривать целые фразы, потому тот, кто мечтал пойти за Рей на край света, остался… на краю света. Своего. В конце времен. Потому сидел. Верный и парализованный. Будто его коснулась гигантская номура и он забыл что такое двигаться. Девушка цокнула языком. Понимала, что будет трудно, но надеялась, что любовь к ней и надежда на прощение немного оживят Бена и поведут за ней, а нет. Он застыл, окаменевший в горе. Казалось, что вспышка эмоций, вой боли окончательно выжгли все внутри и теперь в нем ничего не кипело и не пылало. Протянув руку, Рей снова погладила парня по волосам. Видела, что тот хочет обнять её, но отдернул уже потянувшиеся руки сам, а затем спрятал ладони подмышки. Для надежности. Его глаза снова заслезились. В этот раз - от порыва ледяного ветра. - Тебе нужно домой, - просто сказала Рей, потянув носом. Чуяла кровь, которая уже засохла где-то там, между кожей и рубашкой. Бен был ранен не только морально, но и физически. Глубоко и в нескольких местах. Опустила глаза. Под скамьей, там, где новый снег не залетал, отчетливо виднелись рыжие пятна крови. - Немедленно! Ты слышишь меня? Её тон резко стал острым, сама Рей - обеспокоенной. Бен словно очнулся ото сна, ощутив, как рука в волосах резко сжалась. Как его сердце. Обычно, её пальцы так делали в момент, когда он показывал своей безумной носферату как хорош в оральном сексе. И вот…сейчас. Это движение. Такое нервное. Почти испуганное. Девушка боялась. За него? Или… его? - Ты ранен! Бен прищурился, словно пытаясь сквозь Рей рассмотреть свой последний бой с Крампусом. Нашел того ублюдка, который успел набить мешок детьми и аж охренел на секунду, изучая уродливую морду. Вспомнил, что в старинных баварских легендах это зло происходило от слова Krampn, то есть “мертвый”. По сути, да, кроме вампиров еще и рождественский черт был не живым, но как можно было сравнить его носферату, полную жизни и вот это? Крампус был истинной нежитью, в то время, как вампиры несли жизнь. И он, этот долбанный Клаус-яген, был ещё и очень силен. Настолько, что даже Бену было сложно с ним сражаться. Ему, утратившему часть своих способностей, удалось одолеть Крампуса с помощью скорее боевых, нежели колдовских навыков да и то, он вышел из боя с парой колотых - ебанные козлинные рога! - ран, которые так и не успел обработать, ибо вернувшись застал Энакина… Губы Бена задрожали и его голова снова поникла. Он не хотел вспоминать этот момент, был бы не прочь лишиться памяти, но не мог позволить себе такой роскоши. Дедушка, как и обещал, ждал его. В кресле. У сверкающей огнями елки. Вроде дремал да только душа покинула тело. Бен никак не мог понять почему это произошло. Ни в первую секунду, ни на следующий день, когда собирался на похороны. Энакин не был стар по меркам колдуна, так почему он просто…умер? Казалось, будто какая-то мойра не вовремя щелкнула своими острыми ножницами. Мальчишка вытер глаза "удавкой", что повесил на шею, потому что так нужно. Он был так нелеп в костюме, который купил тогда, когда мечтал, что Рей позовет его на прием в честь Фундации, а она не пригласила и колдун мог быть собой. Сейчас собой он не был. Кто-то чужой жил под его кожей, потому что с ним не могла случиться такая трагедия. Выругавшись, он провел рукой по рубашке. Подарок дедушки. Тот сказал - как раз в тот вечер, когда Бен принес таблетки - что ему стоит надеть её на Сочельник. А в результате парню пригодилось это на похороны. Энакин, будто зная, что умрет, позаботился и о том, чтобы внук выглядел более или менее прилично, хоть это и не правда. Дедушке было плевать. Он всегда за самовыражение. Был. Ощущая, что галстук начинает душить, Бен закашлялся и Рей уже нетерпеливо дернула его за плечо. Вдруг колдун ошарашенно ощутил каждую рану. Не болью, а ужасом. Рей была здесь, рядом с ним, а его тело было покрыто трещинами, сквозь которые Хаос мог снова настичь его. В ужасе подскочив, парень бросил только “уходи”, но наткнулся лишь на строгий взгляд, а в следующую секунду очертания кладбища размылись и вот он уже стоял среди собственной квартиры. Обнятый принарядившейся к Сочельнику Веной да Stille Nacht, heilige Nacht. Все было так возвышенно, а в доме…в его доме было так тепло, что обессиленно осевший на диван колдун стал засыпать, ощущая, как уют щиплет замерзшие пальцы. Плохо соображая, он подтянул подушку от дивана, но голос Рей - Рей? Здесь была Рей? - одернул его. - Не смей, не смей засыпать! Живо снимай рубашку. Ну же, Бенджамин. Давай, малыш, будь умничкой. - Так…не терпится снова…увидеть меня голым? - Еле ворочая языком спросил он, когда Рей села рядом и стала нетерпеливо выдергивать и развязывать галстук. В его горящие от боли легкие будто впервые попал воздух и Бен жадно задышал. - Ну ты же больше не приходишь в наши сны, - попробовала - весьма неловко - пошутить Рей, а в следующую секунду захлебнулась от тяжелой тишины, мгновенно повисшей в воздухе. - Я… я еще раз прошу прощения за то, что позволил себе… я не имел права на это. Не имел права быть с тобой. - Его вина вдруг позволила парню говорить. Быстро и скороговоркой. Слегка задыхаясь. - Я пью снотворное каждую ночь, чтобы больше подобное не приключилось. Хоть это и было лучшее, что могло случиться. Ты - лучшая. - Прозвучало без пошлости, с которой мужчины обычно говорили после секса, типа “детка, ты была на высоте”. Очень болезненно. Выдрано изнутри. Фраза, истекающая кровью. Поймав Рей за руки, что развязывали галстук, он прижался лбом к её ладоням. Без слов извиняясь за то, о чем Рей не жалела. Бен настолько запутался в собственной вине, которая давила, что уже не мог подобрать букв, дабы извиняться-извиняться и извиняться, хотя знал, что будет делать это до конца своих дней. И даже этого будет слишком мало. - Помолчи. Давай приведем тебя в порядок, а потом отдохнешь. Бен вдруг стал лихорадочно расстегивать пуговицы. Обычно он так поступал, возвращаясь с задания. Расстегивал. Пуговицы. Только на ее рубашке. Желая быстрее добраться до желанного тела. Сейчас у него были иные цели. Ему нужно было вернуться на кладбище. Его душа так и осталась на той скамье. Потому он сдирал с себя ткань, которая приклеилась к коже, даже не морщась. - Только без магии. Мне бы не хотелось, чтобы ты тратила свою магию на меня. - Исцеление было даром, который Бен не мог принять, но он знал, что у девушки было определенное образование, как и то, что во время Двух Мировых Войн Рей проводила операции в военных госпиталях. Потому соглашался на иголку и нитку. Хотя не понимал - да что, ебать, с ней не так? Он её пытал, мучил и унижал, а она, бедная, была проклята настолько, что не могла не помочь. Как сильно болела Рей эта любовь? Как сильно девушка ненавидела в себе это неестественное из-за его преступления чувство? Сама носферату же с минуту не моргая смотрела на некогда прекрасное тело, которое зацеловывала длинными ночами от губ до паха, восторгаясь скульптурностью мышц. Оно было теперь словно полотно. Как мрачный “Лондон. Парламент” Моне. Такое же разнообразие синего и красного, что в целом создавало тяжелое впечатление. Кроме двух очень глубоких ран, везде расцвели синяки разных форм и размеров, которые указывали не только на то, что у Бена сломана пара ребер, но и рассказывали, что его отправляли на задания без передышки. Он травмировался, однако не имел времени восстановиться. Мальчишку просто пытались загнать, как животное, а он отчаянно сражался. Качая головой, Рей материализовала шприц, чтобы анастезировать, но Бен тут же дернулся. - Твои лекарства уже убили моего деда! - Не думая, рявкнул он. Глаза вспыхнули. Девушка подняла руки, мигом убрав то, что мальчишку почти испугало. Понимала, что Бен не пытается обидеть, ему просто очень бы хотелось переложить вину на плохой препарат. И злость переложить. На чужие плечи. Рей мягко улыбнулась. В этой конкретной ситуации, она могла побыть Атлантом, удерживающим боль своего колдуна. Но и сюсюкаться с ним не стала, потому промолчав, начала зашивать его без анестезии. В этот раз колдун оказался безучастным. Опустив голову на ладони, просто смотрел перед собой. Ненавидя себя за то, что отбирает у Рей время, но где-то на задворках здравого смысла понимая - девушка оказывает ему величайшую услугу. Ему негде было вылечить эти раны. В любой человеческой больнице вместе с врачами появилась бы куча полицейских, а в Теневом Мире он был презренной парией. Живучей тварью, что никак не сдыхала, в то время, как его дедушка ушел. Какое счастье, что мир не узнал о Вейдере и Энакин нашел покой без капли позора. - Что ж, неудивительно, что Крампус - значит коготь, - выдала свою версию имени рождественского черта Рей, осторожно зашивая и незаметно для Бена подлечивая ребра, чтобы ему не болело. Правда, он был в том жутком состоянии, когда бы ничего не заметил. Просто сидел и пялился куда-то. Видел, наверное, лишь могилу. - Я боюсь уколов, Рей, - признался парень, не поднимая головы. Лишь сжимая кулаки сильнее. - У меня в детстве была какая-то редкая болезнь и дедушка лечил меня постоянными уколами, от которых было всегда так плохо. - Он промолчал о том, что в последний раз Энакин ввел ему отраву в таком количестве, что все просто рухнуло. - Прости. Я не хотел сказать плохого. Твои таблетки… возможно, они подарили ему спокойную ночь. Ты много для нас сделала. Мы у тебя в долгу. - Все хорошо, малыш. Ты будешь в порядке. Видишь? - Рей удержалась от того, чтобы поцеловать Бена в край раны. Закончив, вдруг погладила по запястью. Касаясь подушечками больших пальцев отметин, сделанных во сне. Её признание ему. - Никто не должен так страдать, - как-то странно, деревянно прокаркал Бен, накрывая пальцы девушки. Снова и снова касаясь. Не в силах прекратить и понимая, что все пора заканчивать. Он знал, слишком хорошо знал, что значит укус на запястье. Отчаяние. Естественно, хороший охотник был в курсе не только мелких, милых привычек своей…жертвы, но и особенностей вида. О том, что вампиры кусают в третью линию на запястье, только клянясь в любви. Возможно потому, влюбляясь в Рей, он, ублюдочно кривя губы, подсовывал ей запястье. Желая такого укуса больше, чем секса. Хотел признания. что они на равных и получил его, зная, что носферату прокляла их обоих. Потому что те две точки не были признанием, нет, лишь опозданием и смирением со стороны Рей. Она понимала, что выхода нет. Ей его любить. Того, кто сам себя ненавидел. Бен мог позволить быть себе почти беспомощным перед лицом опасности. Перед лицом боли и собственной трагедии. Но он не мог разрешить носферату быть слабой из-за него. Потому знал, что нужно сделать. У него был четкий план, но для начала… - Рей. - Да? - Девушка подняла глаза. Бен даже ощутил её пульс. Взволнованный, он бился так, что парень слышал как сердце Рей просит у него. Принятия или свободы. Колдун провел костяшками по самому красивому лицу из всех, что видел в своей жизни и наклонился. - Тебе. Отказано. От. Дома. - Четко сказал он, и не успела Рей возразить, как сила древнего проклятия разделила их. Оставив Бена на диване, а девушку переместив за пределы квартиры. Колдун - идеальный же охотник - чуял её, там, за двойной дверью. Разочарование девушки, гнев, вспышку боли. Все это, как капли крови, оставляло след, по которому Бенджамин мог пойти, но он просто сидел. Потому что хотел подарить Рей свободу. Эти две точки на запястье были слишком болезненным украшением. Незаслуженным. А девушка, что пришла навсегда, стояла и смотрела на дом, от которого ей было отказано. Она так долго пыталась простить, что пропустила нужный момент. Чертыхнувшись, не потянулась к звонку, зная, что Бен не откроет. Вместо этого она оставила у другой квартиры - в другом городе - короткую записку с фразой “он же все-таки ваш сын…”, а потом вернулась в свой дом. Единственный и на века. Тот, из которого её не могли прогнать. И тот, который она сама не могла отпустить. *** День смерти Энакина Энакин задумчиво смотрел на внука, который быстро собирался на миссию. Забавный и потешный, он пытался впрыгнуть в штаны и съесть овсянку, политую патокою, одновременно. Если бы не синяки по всему телу, мужчина бы посмеялся, что и в свои двадцать восемь его Бенджамин совсем еще мальчишка. Но у мальчишек не бывает таких шрамов под кожей. И таких грустных глаз. И такого груза вины. Как случилось, что Бен, выросший в любви, не стал счастливым? Что ж, Энакин знал ответ. Как его любовь навредила Асоке, так от нее пострадал и его дорогой мальчик. Видимо, кроме способностей к политике и темной магии, он накладывал проклятие на тех, кто имел глупость любить его всем сердцем. - Дедушка, ты сегодня тихий. Тебе снова плохо, да? - Внук был расстроен, как ребенок. Да, вот это отличало Бенджамина от всех на свете. Ребенок в нем. Даже взрослый и сильный, он оставался беззащитным в каких-то моментах. - Таблетки не помогли? Ничего. Я схожу снова к алхимикам. Прости. Из-за меня я не могу достать для тебя ничего. Внук понурил голову, почесывая Си - или Ми? - за ушком. Энакин покачал головой. День за днем Бенджамин, глотая гордость, унижался перед каждым - даже самым плохеньким - алхимиком, но никто бы не продал ему и воды из-под крана. - Мой мальчик, ты поступил честно. В отличие от меня. Не волнуйся, сегодня мне очень хорошо. Так, как давно не было. Таблетки очень хорошие были, я просто задумчив. Иди на миссию, уничтожь Крампуса! Улыбнись, Бенджамин. Сочельник же, - напомнил Энакин, ероша волосы своему внуку. - Я приготовлю утку. Как ты любишь. У меня столько сил, ты не представляешь! Я буду ждать, малыш. И помни, что бы ни случилось - я тебя люблю. Он знал, что видит своего драгоценного мальчика в последний раз, но хотел, чтобы внук запомнил его не грустным стариком, равно как и желал увидеть улыбку Бена. А потом, не удержавшись, обнял внука. Крепко-крепко. Его дракон вырос. Его дракон мог улетать. Что он и сделал под слегка оживленное “я тоже, дедушка, я тоже”. - Прощай, мой мальчик, - как только Бен растворился, улыбка исчезла с лица Энакина, сам он сгорбился и едва перебирая ногами, вышел на улицу. Кутаясь в старый свитер, тяжело хрипя, шел туда, где было похоронено его сердце. Дорожка к любимой яблоне была почищена - видимо, внук ни свет, ни заря, решил сделать ему приятное, не ведая, что дал шанс побыстрее дойти и приложить постаревшие руки к нежной, как девичья кожа, коре. - Привет, маленькая, привет. Энакин погладил деревце. Официально у Асоки не было могилы, алхимик оставил ему лишь бесцветную прядку, которую мужчина закопал в землю здесь. После развода он купил Падме и детям другой дом, а сам поселился в этом. Рядом с воспоминаниями о своей фее. Конечно, здесь не все дышало ею, как в замке, но туда он не мог вернуться долгие годы. А под этой крышей жил её смех, потому Энакин похоронил свое сердце рядышком и каково же было его удивление, когда на следующий день выросла яблонька. Никогда не дающая плоды, никогда не стареющая, никогда не мерзнущая. Яблонька, у которой он мог сидеть часами, веря, что случайное прикосновение веток - это эхо прошлого. Его Асока, часть её, желала своего Энакина. Потому он стоял, прижавшись щекой к коре. Яблонька дышала. Асока дышала. И была с ним. Хоть немного. А его руки зудели от желания обнять свою давно уснувшую фею. Лучшую из всех. И всегда такую живую для него, ведь никто не умирал, пока о них помнили. Погладив деревце в последний раз, Энакин подумал, что никогда не мог надышаться Асокой, а сейчас, когда каждый вдох был, быть может, последним - и подавно. Удивительно, что ста лет оказалось мало. Для всего. - Прощай, моя маленькая. Я был с тобою счастлив. Всю жизнь. Ты была со мной в каждом моменте. - Он не был идиотом. Знал - ох, как дорого знал - что Асока переродилась и все же его фея словно была внутри него и прошла рядом все эти годы. И теперь Энакину хотелось лишь одного. Любимая детская книга его внука называлась “Мой дедушка был вишней”, а ему после смерти, хотелось обернуться в яблоню. А ещё лучше - на дуб. Чтобы своей кроной защищать слабую яблоньку от всех невзгод. Уйти в мир иной Энакину тоже хотелось здесь, держась за ветки, но ему предстояло еще одно дело. Мужчина желал подарить своему внуку очень дорогой подарок, потому нехотя вернулся домой, удивляясь - все еще - как моментально тело может стать таким слабым. Настолько, что аж мозг бунтовал. Шел Энакин удивительно быстро, словно боясь умереть по дороге, потому опустился в кресло с легким стоном, а затем, сложа руки, призвал ту, которую его внук звал в свои сны хрипами. Полными боли. Мужчина, не успевший из-за слабости купить что-то под елку, рассчитывал вернуть мальчику шанс на принятие. Если Рей протянет Бену руку, тот никогда её не отпустит. И легче переживет потерю. Меньше всего Энакин хотел, чтобы внук испытывал боль от его смерти и заранее пытался ту немного приглушить. Ему не хотелось оставлять Бена сейчас, когда тому нужна была поддержка, но он отдал все жизненные силы, которые имел, потому время, увы, пришло. Она не явилась с первого раза, но со второго отозвалась. Безоружная и удивленная. Настороженная и уставшая. С тревогой в ясных глазах - а вдруг что с Беном. Но оглянувшись, поняла - нет, проблема у Энакина, никак не у Бена. - Антибиотик не вылечит от смерти, - спокойно констатировал хозяин дома, радушно указывая на кресло. Девушка, присев, наклонила голову. Ни разу не дернула рукой, чтобы выставить защиту, но выглядела насторожено. - Бенджамин в курсе? - Быстро спросила она, понимая, что фраза мальчишки “дедушка болен” ой, как не соответствует действительности. Рей почти не ощутила в Энакине жизни. Он был словно кувшин, воды в котором осталось чуть. - Не в курсе, да? Уйдете, не попрощавшись? Девушке слова давались через силу, она не могла и не хотела быть приветливой с тем, кто пытал её безо всякой на то причины, но… Энакин умирал, а потому Рей держалась. В конце концов, смерть стирала границы. Если у него было последнее слово - она готова была то услышать. Хоть на душе у нее что-то скребло, раздирая грудь. - Может, я не заслужил уходить прощаясь. - Мужчина странно усмехнулся, сжимая в руке что-то на цепочке. Видимо, кулон. Очень дорогой ему, раз он тратил последние силы, чтобы стиснуть его покрепче. - Но я захотел извиниться перед тобой. За всю причиненную боль. Только я виновен во всех пытках, что случились. Никак не Бенджамин. Рей скрестила руки. Так это не прощание. Это исповедь? Или попытка спасти внука? - Он - взрослый мальчик и сам должен отвечать за свое зло. - Достаточно холодно отчеканила девушка. Раны на ноге и ключице словно обожгло огнем. И все же Энакин увидел, что взгляд Рей стал заинтересованным. О, да. Влюбленная до последнего вздоха - он хорошо понимал это ощущение прямо сейчас, когда каждый вздох посвящал Асоке - девушка искала причину простить то, что вроде извинить невозможно. Темный маг внимательно смотрел на избранницу своего внука и бывшую конкурентку Асоки. Рей всегда казалась ему не столько красивой, сколько рассудительной, в этом была её удивительная сила и спасение для Бена. Но сейчас он отметил в ней ещё кое-что. Великодушие. Она откликнулась на зов своего палача. И не задавала вопросы. Не проклинала и не злорадствовала. Просто сидела и ждала. То ли его смерти, то ли ответа. Но не давила. Наверное, поэтому Бенджамин так сильно был к ней привязан. Всю жизнь его учили как надо. Принимали его буйную натуру, но все же постоянно пытались обуздать или указать нужное направление. Напоминали: ты - будущее Скайуокеров и Теневого Мира. Все чего-то ждали и хотели от Бена, а эта девушка, наверное, просто приняла его со всеми его крысятами, выходками и Джорданами на босу ногу. - Я расскажу тебе одну историю. Однажды в феврале у меня родился внук, и я впервые за много лет ощутил себя очень счастливым. Красивый мальчик с глазами дракона и всей мощью огня внутри, - Энакин улыбнулся прошлому. Заметил, что носферату и бровью не повела. Знала. Всегда знала с кем… спит. Видимо, даже её ему удалось обогреть. - Первый дракон за много-много лет. - Плод генетического эксперимента, никак не чудо, - довольно ровно заметила Рей, но все же бросила быстрый взгляд на скачущее в камине пламя. Такое холодное по сравнению с Беном. - Вы поэтому позволили своей принцессе выйти замуж за достаточно посредственного колдуна, да? У загадки простой ответ. Энакин кивнул. Скайуокеры были алхимиками со времен Моисея, в роду же Хана вот уже более тысячи лет время от времени появлялись маги огня, которые, вот так ирония, погибали от него же. Джордано Бруно так вообще сожгли. И эта фриковость или проклятие очень заинтересовало в свое время мужчину, который от тоски и скуки, изучал истории всех существующих магов. Сообразил, что, возможно, огонь был сильнее своих сосудов, потому колдуны погибали, ведь в семье Хана не было мощи. А у Скайуокеров её было с излишком. Наблюдая за бурным романом своей дочери, Энакин размышлял. В отличие от многих, он верил, что драконы существуют, просто маги за столетия ослабли и потому не могли вместить в себе их огненную мощь. А что если Хан был их потомком? Почему бы ему, как отцу, не разрешить брак и не позволить возродиться чему-то древнему и величественному? Покорить стихию, которая только убивала. - Его рождение было сродни чуду. В кольце огня появилась легенда. Правда, я не знал как разбудить дракона, потому что в Бене ощущалась мощь, но не более. Прошло пару дней, его глаза потемнели и с тех пор не было никаких признаков, кроме удивительной, невозможной для младенца силы владения целой стихией, которая аж жалась к его ножкам. Удивительное было зрелище. Ребенок, окруженный золотым сиянием саламандр. Наверное, Иисус был последним драконом, поскольку эффект был именно такой же. Рей улыбнулась. Представить Бенджамина младенцем было достаточно трудно. Но огонь вокруг него - легко. - Когда Бенджамин родился, мы не учли один нюанс. Что Хаос тоже захочет себе такую чистую мощь и однажды Лея не уследила за ним. Ты знаешь, как это бывает, правда? Хаос любит детей, они манят его своей силой…И вот однажды… - Энакин сглотнул. Это было жуткое зрелище. Ребенок, который только научился говорить и делать неловкие первые пасы, лежал в своей колыбели и смотрел на мир абсолютно черными глазами. Не дышал из-за огромного количества ран, нанесенных ему Тенями. Просто умирал. - Однажды это случилось. В Бене было столько силы, что шансов спасти его не было. - Но он жив, значит… - Я не мог позволить умереть ему. Просто не мог. Сначала питал Бенджамина своей жизненной силой, погрузив его на несколько месяцев в состояние, подобное коме, - Энакин ни капли не жалел, что тот период с апреля по сентябрь стоил ему еще тридцати лет, которые он, не задумываясь, отдал внуку, пока сам лихорадочно искал ответ. - А потом вспомнил древнюю сказку, почти легенду, что Хаос может разрушить нечто древнее, первородное, вечное и мертвое. Звучит, как загадка, но… - Асиман. Его спасли Асиман? - Для вампира слова не звучали головоломкой, ибо идеально сходилось. Особенно, если вспомнить, как Бена выворачивало от ее крови. В нем было что-то от ее врагов. - Энакин? - Да, мы пошли на сделку. Все было просто. Их кровь могла спасти Бена, стать антидотом, который ему следовало вводить регулярно на протяжении года, а потом - желательно - раз в месяц, если бы был риск столкновения с Тенями. Они дали мне достаточный запас, слив его в Рог Изобилия, который генерирует все, что в него попадает, потому, как ты понимаешь, проблема была решена. Цена тоже была невысока. Они хотели лишь твоей смерти, ибо Дракула - даже вне Совета - очень мешали. - Энакин потер запястье. Вспоминая. - Но на тот момент, я уже причинил тебе достаточно боли, потому, заключив сделку, пошел против совести и убил всех Асиман. До последнего вампира. По сути их кровь все равно уже была у меня, а я не желал, чтобы мой внук был обязан кого-то убивать ради договоренности, на которую не подписывался. - Но что-то пошло не так, да? - Всё пошло не так. Вылечив Бенджамина, я дал мальчику вместе с кровью жестокость первородных вампиров. Они знали, что их могут предать, потому, по сути, так щедро поделились всем необходимым. Их клан был на закате и влить свое проклятие, ставшее для моего внука спасением, чтобы кто-то завершил их дело - это было хитро. Генетическая ненависть все равно бы заставила Бенджамина закончить начатое. Я видел это в нем. Он рос таким добрым, но когда взял в руки свой первый меч, то узрел плоды моей сделки. Бен был Асиман. Его глаза вспыхивали на лекциях о вампирах, он… жаждал крови. В нем чудным образом переплеталось желание держать баланс, стать Призраком и… убивать именно нежить. Зная, что перед миссиями мне придется колоть ему кровь, а значит ненависть будет разрастаться, я создал орден рыцарей Рен. Не самая умная идея, но… в конце концов, Вейдер пытал Дракулу и убил Асиман. Не так и мало для легенды, которая упала на благодатную почву идейного ребенка, с детства отравленного ненавистью. Мне было так горько видеть, как в нем в моменты ненависти гаснет свет, но зная, что ему придется убить тебя, я готовил его. Чтобы смерть имела смысл, знаешь. Для него. Не убийца, а защитник Теневого Мира, несущий нелегкую миссию. Герой. Я хотел, чтобы Бен не жил с чувством вины. - А я была лишь платой за его жизнь… - прошептала Рей. Без злости. Без осуждения. Без принятия или понимания. Просто прошептала. Пока впитывая факт. - Мне было искренне тебя жаль, но внук был важнее. Он - единственное бесценное, что я обрел за последние сто лет и я не мог его потерять. Не потому что Бенджамин - дракон, которого я не знал как пробудить. Просто потому, что… он мой внук. Скайуокер, не имеющий ничего общего с воздухом. Лишь с водой и огнем. А потом мальчик влюбился. В тебя. В свою жертву. В свою цель. Я пытался перевести все в разряд похоти, понимая, что теперь не отделаешься простым героизмом или идейностью, но Бен вышел из под контроля. Даже справился с ненавистью, но увы, перестал доверять мне на каком-то инстинктивном уровне и… я не успел сделать ему укол в нужный момент, а потому Хаос снова коснулся его, ранил. Он уже не был ребенком, потому не погиб, и смерть бы его ничего не решила. Бен стал бы рабом самой неестественной, злой стихии, потому спасти его мог лишь антидот помощнее. Я ввел ему четыре дозы крови, зная, что за этим последует. Ты снова, сама того не зная, спасла его. Отдавая себя за него. Без выбора. Энакин вдруг протянул и взял Рей за руку, крепко, по-отечески сжимая. - Ты всегда спасала дорогих мне людей. И ты никогда не выбирала этого. - Если бы у меня спросили жизнь Бена или чертов подвал с пытками, я бы выбрала его. Наплевав на клан. Наплевав на все. Я бы выбрала только его. Чтобы он не умер. - Глаза Рей странно заблестели, а голос - задрожал от эмоций. Правда оказалась сильнее девушки. Не сказанная Энакином, нет. Произнесенная ею. Правда. Что свою бесценную жизнь она, предав клан, обменяла бы на короткую реальность своего мальчишки, потому что любящие сердца только так и могли поступить. Отдать все. Спасти. - Спасибо, что спасли его, Энакин. Он заслужил жить, как никто. У него впереди так много прекрасного. Спасибо. Вы поступили верно. - Рей улыбнулась. Наверное, с момента освобождения, впервые. Потому что вся боль обрела смысл. Её мальчишка не был злом, он не соображал, что делал, не желал. Возможно, они могли бы попробовать… общаться, чтобы снова ощутить друг друга. - У тебя чистая душа, Рей. Слишком чистая. Этот мир ещё не готов к тебе. Но однажды, пройдут столетия и ты будешь счастлива. Вы будете. Если ты сможешь принять Бенджамина обратно. Не открыть снова свое сердце, но попробовать… хоть иногда разрешать ему видеть тебя, говорить. Ему сейчас не нужно многого. Только пара слов. Посмотри на меня. Мужчины рода Скайуокеров, теряя любовь, становились монстрами. Помоги уберечь моего внука от такой участи. Пожалуйста. Это много, но он стоит того. До последнего, пока я колол его кровью Асиман и ненависть поглощала Бена, он шептал, что любит тебя. Да и ко мне пришел только затем, что боялся Хаоса в себе. Боялся причинить вред тебе. Сказал, что натворил глупости, ранил и попросил убить его, но передать тебе, что он любил тебя превыше всего. Бенджамин просто хотел любить и у вас есть шанс… ну, на вечность, как минимум. Да-да, Рей, он будет жить также долго, как и ты. - Видя, как девушка стирает слезы, приободрил её Энакин. - Тут много факторов. Если поить дракона кровью первородного вампира… она сплетается с его кровью, даруя… - Он бессмертен? Бен? Бессмертен?! - Ушам своим не поверила Рей. За двести с хвостиком лет девушка сталкивалась с решением невозможных задач, но не такого уровня. Нереальным казалось в начале девятнадцатого века позвонить кому-то или добраться в другой город за пару часов, но никак не бессмертие. Это была сказочка для глупых людей, не желающих умирать и не понимающих сложности вечной жизни. - Многие алхимики, близкие к раскрытию секрета aqua vitae говорили, что секретным компонентом должна быть кровь дракона. Собственно, почему многие повелители огня и были обескровлены в Средневековье. Их убивали во имя вечной жизни, какая ирония. Но они - ровно как и я - не догадывались, что это - ровно половина зелья, вторая часть - это кровь первородного вампира. Чистого. Асиман. В Бенджамине же это объединилось и… что ж, у вас есть вечность попробовать разобраться, если ты хочешь. В конце концов, это же твой дракон. Ты его пробудила. Не делай такие круглые глаза, ваша близость и твои укусы… помнишь, сказочку о том, что драконы питались девственницами? Ты никогда, наверное, не была с человеком, и чистота пробудила то, что дремало в нем. И этот дракон погибнет без тебя. Погибнет. Я не смею просить, но все же… пожалуйста. Не отталкивай. Бенджамин очень предан тебе. Я бы не хотел, чтобы он, как я, остался одинок. - Она Вас очень любила, Энакин, - вдруг сказала Рей, глядя куда-то в прошлое. Девушка всегда видела, как сильно влюблена голубоволосая фея и как взаимны чувства темного мага к ней, хоть они и пытались скрывать. Наверное, любуясь их любовью, Рей и поверила в то, что между колдуном и существом пониже может быть истинное. Даже немного завидовала. Пока загадочным образом фея не погибла, а Энакин почернел от горя. Странно, что никто не заметил. Лишь она. - Такая любовь даже со смертью не проходит, потому вы не одиноки. - И ты тоже. Если захочешь. - Захочу. Вы можете быть спокойны. Ваш мальчик… Вы хорошо его воспитали, а я не оставлю его. И..знаете, я и Вас не оставлю, Энакин. Никто не должен уходить один. Я побуду с Вами до самого конца. Мы встретим его вместе… Это совсем не страшно. Все равно, что уснуть. Просто очень-очень крепко. Она держала за руку своего палача, уже не удивляясь тому насколько странные времена наступили. Сейчас Рей не чуяла зла в этом человеке - хотя, по правде, никогда не чуяла… - лишь безграничную, тоскливую любовь и боль, что не затихала. Потому она не отпускала. Глядя в глаза, рассказывала о том, что не оставит Бенджамина. О том, как любовалась вальсом Асоки и Энакина на том балу Скайуокеров, и вспоминала тот, когда мальчишка пригласил её. Даже подарила свое прощение, хоть до сих пор не могла понять - что же заставило человека, полного любви, подвергнуть её такому испытанию. Но не стала задавать вопросы, позволяя Энакину уйти без оправданий. - Спасибо, Рей. Ты - лучшее, что могло случиться с моим внуком. Мне так спокойнее, - прошептал мужчина в последний раз сжимая ей запястье, после чего дыхание его затихло, сердце остановилось, а часы на каминной полке умолки в уважении. Когда хватка ослабла, девушка наклонилась и закрыла ему глаза. Такие ясные, голубые, смотрящие уже в никуда. - Покойся с миром, Энакин Скайуокер. Мир тебя не забудет. *** Канун Нового Года Рей стояла у зеркала, любуясь черным платьем в пайетках. Оно было таким коротким, что если бы девушка задрала руки, то можно было бы рассмотреть её отнюдь не невинное, будуарное белье да чулки на серебристых ремешках. Её медные волосы были взъерошены – этого эффекта, будто она только встала с постели после бурной ночи, в салоне добивались около двух часов; глаза подведены кошачьими стрелками, губы алели. Вместо украшений, с которыми обычно могла соперничать разве что сокровищница Её Величества Королевы, на ней были какие-то обычные серьги-висюльки, а вместо привычных лодочек и двенадцати сантиметров – чёрно-бордовые джорданы. Любимую обувь мальчишки она выбрала своего любимого цвета. Словом, на нее смотрела вполне себе молодая, веселая девушка лет двадцати пяти. Её немного выдавала усталость во взгляде, повидавшем войны, разрушения и повседневные проявления жестокости, но если не присматриваться – она, правда, была потрясающе юна. Никогда у Рей не было столь беззаботного образа. Ей хотелось сегодня, на изломе старого и нового годов, быть под стать некоему веселому колдуну. Предложить ему забыть обо всем, смешав игристое с энергетиком. Проплясать на какой-то европейской площади всю ночь, а затем, отсчитывая заветные секунды до полуночи подарить ему поцелуй истинной любви. Им обоим она была нужна, эта их любовь. Ставшая ловушкой. Проклятием. Но еще способная исцелить. Его боль и её обиду. Рей понимала, что Бенджамин, который после их короткой встречи и холодного прощания, пребывал в отвратительном состоянии, не особо нуждается в развлечениях, но ему нужно было вдохнуть жизнь. Нечего было в Новый Год сидеть на кладбище, плача у могилы, или – что еще хуже – драться на очередном безумном задании. Бен заслужил отвлечься. Как и она. Им обоим нужно было…просто попробовать. Рей точно не знала, что выйдет, когда они соприкоснутся. Одно дело умом понимать, что мальчишка вроде и не виноват в тех пытках, которые причинил ей, а другое – стоять рядом. Что скажут рефлексы и инстинкты сейчас, когда она в курсе, что веселый колдун ещё и очень опасный хищник? И, тем не менее, девушка решила попробовать. В конце концов, нет ничего лучше фондю под открытым небом, а затем – жарких поцелуев. Рей поежилась, ощущая, что ей неожиданно становиться жарко в коротком легком платье. Она уже собиралась переместиться в домик Энакина, где сейчас жил Бен, чтобы предложить ему её прокатить на мотоцикле до Вены и обратно за пару минут. На всякий случай, бутылку игристого да пару банок энергетика она решила взять с собой – если мальчишка будет упрям и угрюм, они разопьют прямо на полу. Напиток и любовь. Любовный напиток. После дегустации которого снималась одежда. Неожиданно девушка насторожилась. - Бенджамин! – Она мигом ощутила его присутствие. То самое, осторожное, крадущееся. Которое бывало в те дни, когда темный маг смиренно оставлял ей кровь на пороге и уходил, поглаживая – каждый раз – ручку замка, глухого и запертого для него. Встрепенувшись, Рей стала сбегать с лестницы, видя в этом хороший знак. Если Бен снова принялся выкачивать из себя кровь, неся свой крест, и взбираться на свою Голгофу, значит, он больше не считал, что «тебе отказано от дома». Видимо, посидев еще пару дней в одиночестве, мальчишка захотел компании, и лишь она могла её ему дать. Наверное, сообразил, что тиски вины закручены уж слишком сильно, потому снова мечтал хоть мельком, но видеть. Или ощущать. Как сейчас она ощущала его. Рядом. Почти в себе. Не так, как во время близости, а болезненно и до мурашек. Но выбежав на улицу, вся такая блестящая от пайеток и переливающегося, ослепляющего снега, Рей замерла, изучая тишину, прорешеченную белыми снежинками. - Бенджамин… - почти разочарованно протянула она в новогоднюю ночь, тишину которой еще не тревожили фейерверки. Опустив глаза, увидела вместо привычного ящичка небольшой, изящный, хрустальный флакон, похожий на духи. Подняв его, она увидела короткую надпись в стиле безумного Кэрролла «Выпей Меня», а также дюжину тюльпанов весьма необычного окраса, поскольку поверх белых лепестков шли полоски имеющие языки пламени только ярко-алого, безудержного цвета. Взяв их в руки, Рей глазам своим не поверила. И потому, что Бен таки узнал, что она любит тюльпаны, и фраза о лилиях была намеком, и потому, что цветы не имели запаха, а значит, ей не нужно было злиться, что она не улавливает аромат и потому что…. - Semper Augustus, - протянула девушка, возвращаясь в замок и садясь прямо на ступени. Безумство мальчишки достигло апофеоза. Поняв, что существующие цветы не радуют её – даже клитория-то! – он решил подарить ей несуществующий, ведь этого сорта, ставшего главной бактерией тюльпанной лихорадки – уже давно не было в природе. Даже в 1636 году во всей Голландии было всего две луковицы «августов». Одной владел торговец из Амстердама, второй – из Харлема. И стоили они баснословных денег. Амстердамскую луковицу вроде купили за 4600 флоринов, карету да пару лошадей, тогда как харлемская обошлась в двенадцать акров земли. Невероятные суммы, приведшие к разорению многих людей и полному исчезновению вида. Внезапно, поглаживая языки пламени на белых как снег лепестках, Рей подумала, что Semper Augustus – это они с Бенджамином. Огонь и снег. Бледное и безумное. И неожиданно рассмеялась, зарываясь носом в нежные цветы, так и не понимая, как они существуют. Вспомнила забавную историю, прочитанную в «Путешествиях» Блейнвилла о том, как какому-то состоятельному купцу один моряк принес благую весть и в благодарность тот подарил человеку селедку – дар необычайно щедрый для тех времен. Любивший репчатый лук моряк, уходя из конторы, увидел на подоконнике великодушного торговца луковку и прихватил её в качестве закуски. Когда хозяин обнаружил пропажу своего драгоценного Semper Augustus, человек уже благополучно доел и селедку, и луковку за стоимость которой можно было год кормить экипаж судна или «устроить роскошный пир для принца Орлеанского да целого двора». Подобная милая глупость была бы в стиле её мальчишки, который не шибко любил всякий пафос. Хоть, правда, при этом жил в шикарной квартире с лучшим видом на Вену. Поглаживая цветы, Рей качала головой. Антоний за здоровье Клеопатры пил вино с жемчужинами, её же безумец каким-то дивным образом потратил очень много сил на создание исчезнувших тюльпанов, чтобы она улыбнулась. Сумасшедший. Целиком и полностью. Но сумасшедший, у которого был свой стиль. И шарм, да. - Кстати, о выпить, - вспомнила она, выветривая из головы образы Антония в коротенькой тоге и с лицом Бена. Взяла в руки флакончик. Потрясла. Жидкость внутри как была прозрачной, так и осталась. Мальчишка мотнулся в прошлое на пару тысяч лет назад и набрал ей необычайной воды? Было бы в его стиле. Покрутив красивую баночку, она заметила примотанную записку. Наверное, там Бенджамин написал инструкцию. Разворачивая её в полной уверенности, что там приглашение на новогодний вечер, Рей стала читать. Мрачнея с каждой строчкой. «Моя прекрасная леди, я возвращаю тебе твой дар любви обратно с извинениями, что не стою его, и глубочайшей надеждой на то, что во второй раз ты выберешь кого-то настоящего. Б.С.» Глаза девушки вспыхнули алым. Бен подарил ей не только несуществующие цветы, но и несуществующее зелье от любви. Сегодня ночью, когда границы размывались, явью становилось все нереальное. И самым нереальным было то, что он даже не подписался своим именем, оставив лишь инициалы, будто между ними не было ни пыток, ни стонов страсти, ни «люблю навсегда». Не посоветовавшись, просто снова отказывал ей от дома. Девушка опустила глаза, рассматривая красное на тюльпанах. Языки пламени. Страсти. Полосатость, за которую устраивались конкурсы. Нет, Бен не угадал, что тюльпан – её любимый цветок. Просто демонстрировал, что он на её фоне – лишь вирус, ведь знаменитая пестрость вызывалась именно какой-то там редкостной болезнью. По сути, прекрасный Semper Augustus был просто испорченным цветком, и поэтому он не дожил до наших дней. Ей нужно было ощутить злость, что Бенджамин, по сути, отказывался от нее уже второй раз за неделю. Именно в те моменты, когда она решалась принять их любовь обратно. Впустить. Нет. Её охватила лишь грусть. Материализовав бутылку игристого, она щелчком пальцев заставила пробку вылететь из узкого горлышка. Налила себе красивый, нарядный бокал – из тех, модных пару лет назад конусов и добавила к пузырящемуся вину зелье. Это же как Бену нужно было любить, чтобы предложить ей такое… и как ей нужно любить его, чтобы пойти на такой шаг… А ведь у них впереди могла быть вечность. Целая, мать её, вечность. Бен же, сидя в доме дедушки, смотрел на лилии, которым не позволял умереть магией. Думал о Рей. О том, что подписался на неизвестное задание от жреца вуду за бесценное зелье. Главное, чтобы ей стало лучше. Чтобы она зажила нормально. Без обузы в виде любви, от которой не могла избавиться, а он уж как-то справится. Справится обязательно. Ощущая, что в груди колет, Бен посмотрел на камень, что сжимал в ладони. Хунган сказал, что как только тот потемнеет - Рей открыла зелье. И это случилось. Ощущая тоску, парень накрыл лилии колпаком. Как проклятое чудовище замуровывая себя в одиночество. Ему было плевать, сколько девушек его еще полюбит, главным было то, что он не сможет полюбить больше никого. Вздохнув, он задул огонь в камине, как свечи на торте. Тот повиновался. Потухли отчего-то в кольце огня и все пробудившиеся вулканы. И что-то внутри Бена. Все погрузилось в тишину и мрак. *** Привет вам, дорогие читатели. Очередные качели подъехали, а ведь все было так хорошо))) Ну, что поделать, отношения - особенно, вот такие - очень сложная штука. Очень.