What the Dead Know by Heart

Как Дауд и думал, Хэвлок недоволен. — Что, Бездна, ты натворил? — требует он ответа, вена на его лбу заметно пульсирует. — Весь чертов город теперь в состояние повышенной готовности! — Я сделал то, что должен был сделать, — язвительно отвечает Дауд, бросая черную книгу Кэмпбелла на стойку бара. — Надеюсь, ты не ждал, что еретик пройдет через площадь Холджера без последствий. Хэвлок открывает рот, чтобы возразить, но Мартин вмешивается, быстро хватая черную книгу. — Потрясающе, — мурлычет он, перелистывая страницы. — Это ключ от Аббатства. Дауд полагает, что он должен быть благодарен Мартину за то, что тот отвлекся на свое новое сокровище. В противном случае Смотритель, скорее всего, спросил бы отсутствии Томаса. — Если это все, — говорит он, стараясь, чтобы его голос звучал непринужденно, — то у меня есть дела в Радшоре. — Он сильно ранен? — небрежно спрашивает Мартин, не отрываясь от книги. Дауд едва сдерживает рычание из-за отношения Смотрителя. — Не так, как тот, кто на него напал. Мартин лишь приподнимает бровь, глядя на него, кровь его братьев почти невозможно разглядеть на красном пальто Дауда, и Дауд обнажает зубы, не потрудившись замаскировать это под улыбку. — Просто скажу, что твоему новому офису потребуется хорошая уборка. — Понятно, — протягивает Мартин, но даже он не способен полностью скрыть дрожь в своем голосе. Вызвано ли это страхом перед Даудом или скорбью по своим братьям, он не хочет знать. — И все же Кэмпбелл жив. — Да, — подтверждает Дауд, даже не задаваясь вопросом, откуда Мартин знает, когда он уверен, что судьба бывшего Верховного Смотрителя еще не известна общественности. — На нем клеймо еретика. — Я знаю, — говорит Мартин. — Чувствую запах химикатов. — У тебя есть опыт работы с ним? — Теперь настала очередь Дауда удивляться. — Ставил его несколько раз. Несколько раз избегал участи быть клейменным, — пожимает плечами Мартин, как будто это пустяк. — Я довольно хорошо знаком с процессом. — Он, наконец, отрывает взгляд от черной книги. — Чего я не могу понять, так это почему ты решил заклеймить Кэмпбелла. Убить его было бы намного проще. — Я думаю, мы все задаемся этим вопросом, — шипит Хэвлок сквозь стиснутые зубы, хотя сейчас в баре только они трое, поскольку Пендлтон вернулся в свой дом, чтобы разобраться с последствиями смерти своих братьев. — Я думал, приказ был ясен. — Ты сказал избавиться от него, — напоминает Дауд. — Но не сказал, как. Хэвлок хмурится, а Мартин смеется. — Подробности — удивительная вещь, не так ли? — Иногда, — устало соглашается Дауд, возвращая разговор к цели, прежде чем Хэвлок решит попытаться убить кого-нибудь из них. — Ты можешь перевести книгу? Мартин фыркает. — Если я не умнее Кэмпбелла, ты можешь пристрелить меня прямо сейчас. Дауд ничего не может с собой поделать. — Это что, просьба? — Скорее вызов. — Глаза Смотрителя блестят. Хэвлок издает звук отвращения. — Никогда не думал, что доживу до того дня, когда буду по-настоящему скучать по Пендлтону, — ворчит он. — Иди делай все, что тебе нужно. Будем ждать, пока Мартин не разберется с шифром. Дауд кивает. — Я отправлю сюда несколько своих людей, — говорит он, уже прикидывая, какой из Китобоев доставит адмиралу больше всего страданий. На ум приходят Дженкинс и Патрик. — Они свяжутся со мной, когда вы закончите. Дауд выходит из паба, уставший до мозга костей. Обычно он предпочел бы вернуться на базу пешком, но сейчас, когда у него на исходе энергия и запас эликсиров, а эмоциональная стабильность под вопросом, поэтому лучше попросить Самуэля доставить его туда. Он направляется к берегу, но не успевает сделать и двух шагов, как у входа в мастерскую Пьеро раздается вздох, а затем кто–то обнимает его. — Он жив! — Каллиста дышит ему прямо в ухо, и ее голос полон облегчения. — Спасибо, Дауд, спасибо! Она отстраняется с ослепительной улыбкой, без всякой враждебности и страха, которые она испытывала к нему раньше. На ее одежде кровь, оставшаяся от испачканного пальто Дауда, но она этого не замечает или ей все равно. Похоже, спасение Джеффа Карноу окончательно улучшило их отношения. — Он хотел, чтобы я сказал тебе, что он гордится тобой, — вспоминает Дауд послание капитана своей племяннице. — Он надеется скоро снова увидеться. Глаза Каллисты наполняются слезами. — Спасибо, — снова говорит она, выглядя так, словно едва может сдержаться, чтобы не заключить его в еще одно объятие. — О, конечно, у меня есть чем заплатить. Она роется в карманах, но Дауд поднимает руку, останавливая ее. — Не нужно, — твердо говорит он. — Я сделал это по своим причинам. Это резко останавливает ее, и она смотрит на него с чем–то похожим на трепет. — Ты хороший человек, Дауд. Дауд издает смешок. — Нет. На самом деле это не так. Корво тяжело вздыхает из кармана. — Ты можешь перестать ненавидеть себя хоть на две секунды и принять комплимент? Бездна, ты еще более драматичен, чем Аутсайдер. Это самое страшное оскорбление, которое кто–либо ему говорил. Дауду приходится бороться с возмущением на лице. Когда ему удается отвлечься от желания вернуть Аттано в Бездну, их окликает голос. — Каллиста! Я закончила эти скучные подсчеты! — кричит Эмили, бросаясь к своей учительнице. — Можем мы теперь заняться чем-нибудь интересным? Гувернантка улыбается. — Это зависит от того, насколько хорошо вы сделали свою домашнюю работу. Эмили корчит гримасу, и сует тетрадь в руки Каллисты, прежде чем переключить свое внимание на Дауда. — Ты вернулся, — ровным голосом произносит она, безуспешно пытаясь сдержать свое волнение. — Как все прошло? Ты с кем-нибудь дрался? Кор… мой друг помог тебе? — И затем самый душераздирающий вопрос из всех: — где Томас? Дауд проглатывает подступающую к горлу желчь. — Я отправил Томаса домой, Императрица, — удается ему сказать, хотя дыхание перехватывает. — Мы сделали то, что должны были сделать. И твой друг был… незаменим. Он вытаскивает Сердце Корво из кармана и вручая его Эмили, желая, чтобы Каллисте показалось, будто тот действительно воображаемый друг. Эмили улыбается, когда к ней возвращается ее отец, и это неподдельное счастье. — Спасибо, что вернул его. — Конечно, Императрица, — говорит он, кланяясь, и Эмили уходит, крепко прижимая Сердце Корво к груди. Каллиста качает головой, глядя на него. — Не хороший человек, значит.

***

Путь от «Песьей Ямы» до базы Китобоев в Радшоре занимает не больше десяти минут. Кажется, что прошла целая вечность. Если Самуэля и раздражает то, как его пальцы барабанят по борту лодки, он этого не показывает. Он терпит не слишком приятное присутствие Дауда в дружеской тишине, нарушая ее только для того, чтобы пожелать Дауду и Томасу всего хорошего, когда они наконец добираются до Торговой Палаты. Дауду удается лишь кивнуть в знак благодарности, прежде чем он перемещается на высокое здание и ныряет внутрь через окно библиотеки. Он крадется по коридорам по пути в лазарет, не обращая внимания на то, как его Китобои рассеяно расходятся при его приближении. Он извинится перед ними позже. Прямо сейчас для него важен только один человек. Кент ждет его у входа. — Он будет жить, — это первые слова, слетающие с его губ, и Дауд чувствует, как тяжесть исчезает из его груди, позволяя снова дышать. — Проснется через несколько часов. Он борется с внезапным, глупым желанием обнять Кента, вместо этого наклоняет голову в сторону врача. — Что бы мы без тебя делали, — бормочет он, не способный придать своему тону сарказма. — Наверное, умерли бы, — ухмыляется Кент, сжимая плечо Дауда. — Отдохни, босс. Ты ужасно выглядишь. И это мое профессиональное мнение. Дауд улыбается в ответ, только сейчас понимая, насколько он устал. — Сначала мне нужно позаботиться кое о чем. — Ты всегда это делаешь, — вздыхает Кент. — Не говори, что я не предупреждал тебя, когда упадешь в обморок. Дауд покидает того и направляется в свой кабинет, чтобы справиться с минимумом своих обязанностей, прежде чем отдохнуть. Первое, что бросается ему в глаза — растущая кипа бумаг на его столе, но он полностью игнорирует ее. Он разберется с этим в ближайшие дни, в ожидании, пока Мартин переведет шифр из черной книги Кэмпбелла. Он сомневается, что сейчас в состоянии разобраться даже с бумагами. Вместо этого он кладет Клеймо еретика, маску Павла и аудиограмму на стол, чтобы потом изучить, прежде чем снять окровавленное пальто и перчатки. Дауд умывает лицо ледяной водой, холод едва ощущается сквозь пелену усталости и облегчения от того, что Томас в порядке. Как только он снова чувствует себя хоть каким-то подобием человека, он вызывает Дженкинс и Патрика к себе в кабинет. — Мне нужно, чтобы вы двое отправились в «Песью Яму», — говорит он, как только они появляются перед ним. — Смотритель Мартин занят переводом материалов Кэмпбелла, и мне нужно знать, когда он закончит. — Я теперь посыльная? — спрашивает Дженкинс с некоторым раздражением в голосе. Дауд может ее понять, она одна из его старших Китобоев. — Еще есть вторая просьба, — серьезно говорит он, и Дженкинс выпрямляется. — Лидер заговора — бывший адмирал по имени Хэвлок. Я хочу, чтобы вы раздражали его настолько, насколько это возможно, не прибегая к насилию. На лице Дженкинс расплывается дерьмовая ухмылка, а глаза Патрика озорно блестят. — Считайте, что дело сделано, босс, — говорит он с сильным морлийским акцентом. Они отдают честь и исчезают в Бездне. И Дауд знает, что ему следует отдохнуть, как велел Кент, знает, что ему следует подняться по лестнице и рухнуть в постель. Ему нужно поспать, и сейчас он в любом случае ничего не может сделать для Томаса. Как бы то ни было, он понимает, что возвращается в лазарет. Кент ушел, и Дауд направляется к единственной занятой кровати в дальнем конце комнаты у окна. Томас неестественно бледный, его светлые волосы прилипли ко лбу, брови нахмурены, когда он что-то бормочет во сне, но он дышит, спокойно и размеренно, и этого достаточно. Дауд садится на кресло рядом с кроватью и, после недолгого колебания, берет Томаса за руку. Его лицо расслабляется, и он крепко сжимает руку во сне, вздыхая что-то, подозрительно похожее на имя Дауда. Это одновременно и трогательное, и душераздирающее. Дауд позволяет себе расслабиться в кресле, его тело в шоке от облегчения. Несмотря на попытки не заснуть, усталость быстро берет верх, и через несколько минут он засыпает, все еще крепко сжимая пальцы Томаса. Пять секунд в его голове царит блаженная пустота, а затем он с силой ударяется о каменную поверхность в Бездне. — О, Бездна, блядь, — ворчит он, поднимаясь с пола. — Чего ты теперь хочешь, черноглазый ублюдок? — Не будь таким враждебным, — протягивает тот, появляясь перед ним в вихре Бездны. — Осмелюсь сказать, я не заслужил твоего презрения, хотя мои подарки, очевидно, очень помогли тебе. — Твои подарки настолько же садистичны, насколько и полезны, — выплевывает Дауд, в нем кипит раздражение. — Из-за твоих подарков Томаса ранили. Аутсайдер наклоняет голову. — И чья это вина? Дауд закрывает глаза, но в Бездне это не имеет значения. Он все еще может видеть. — Моя. Аутсайдер улыбается этой улыбкой со слишком большим количеством зубов. — Ты изменился, старый друг, — прямо говорит он. — Ты очень очаровываешь меня. — Живу, чтобы служить, — саркастично отвечает Дауд. Аутсайдер делает вид, что не услышал этого. — Ты расправился с Пендлтонами и Верховным Смотрителем без кровопролития, — размышляет он, словно обращаясь скорее к Бездне, чем к нему. — Ты убивал только потому, что любимый человек был в опасности, и даже эти смерти заставляют чувство вины гноиться внутри тебя. Я не могу предсказать, что ты будешь делать дальше. Это странно сбивающая с толку мысль. — Буду жить, — решительно говорит он, — и я исправлю то, что сделал. — Даже сейчас? — Да. — Такая убежденность, — выдыхает Чужак, его лицо находится достаточно близко, чтобы Дауд мог утонуть в темноте его глаз. — Делай то, что должен, мой дорогой старый друг. У меня нет фаворитов, но за тобой я буду следить с необычайным интересом. Бездна поглощает его целиком, и Дауд засыпает сном без сновидений. Несколько часов спустя он просыпается от голоса, хрипло произносящего его имя. Глаза Дауда открываются, и слабая улыбка Томаса — самое прекрасное, что он когда-либо видел. — Ты это сделал? — хрипло спрашивает он. — Ты заклеймил Верховного Смотрителя? Как обычно в первую очередь думает о задании. — Да, — бормочет Дауд, нежно сжимая его руку. — Кэмпбелл больше не Верховный Смотритель. Томас сухо сглатывает. — Хорошо, — хрипло произносит он. — Рад, что хотя бы один из нас компетентен. — Тише, — приказывает Дауд, убирая руку, чтобы принести Томасу воды. — Ты можешь быть самоуничижительным, когда встанешь на ноги. Томас принимает чашку, пробормотав слова благодарности, избегая встречаться взглядом с Даудом. — Я чуть не испортил задание, — с несчастным видом говорит он, его голос немного лучше после глотка воды. — Из-за меня нас обоих чуть не убили. Дауд снова устраивается у кровати. — Томас, — мягко говорит он, умоляя того посмотреть на него, — ты ни в чем не виноват. Томас усмехается. — Тебе не обязательно мне врать. — Ты думаешь, Билли никогда не ошибалась? Ты думаешь, я никогда ошибался? По выражению лица Томаса ясно, что это именно то, о чем он думал, и Дауд вздыхает. — Площадь Холджера — самое опасное место для таких людей, как мы, — говорит он, думая о Павле, — и мы выбрались оттуда. Не совсем невредимыми, но мы выбрались. Я не думаю, что смог бы справиться с этим, если бы за моей спиной был кто-то другой. Томас качает головой, хотя на его губах появляется слабая улыбка. — Это могла бы быть Билли, — печально говорит он, и это первый раз, когда Томас упоминает ее с тех пор, как она ушла. — Она всегда была лучшей из нас. Травма и то, что он только что отдохнул, развязывают ему язык. — Билли была моей лучшей ученицей, — признается он, отводя взгляд, когда Томас вздрагивает при этих словах. — Но ты никогда не был моим учеником, по-настоящему. Ты всегда знал, как сражаться. Лучше, чем Билли. Лучше, чем я. Он снова кладет свою руку поверх руки Томаса, пользуясь советом Самуэля. — Билли была моей лучшей ученицей, — повторяет он, — но ты мой партнер. Томас вздрагивает, глядя на него широко раскрытыми карими глазами, полными удивления, уважения и любви. Дауд чувствует, как это пульсирует в его крови, просачивается под кожу. Было бы так легко сократить расстояние между ними, запустить пальцы в волосы Томаса и притянуть его к себе. Глаза Аутсайдера, Дауд понимает, что хочет этого. Он очень близок к тому, чтобы так и сделать. Кент распахивает дверь плечом, неся две тарелки с едой. — А, хорошо, что ты проснулся, — весело говорит он, ставя тарелки на прикроватный столик. — Уже было подумал, что переборщил с морфием, Том. И ты, — он повернулся к Дауду, — когда я говорю «отдохни немного», я имею в виду в своей чертовой постели. — Тогда тебе следовало быть более конкретным, — говорит Дауд с большей враждебностью, чем заслуживает Кент. Врач понятия не имеет, что он только что прервал. На самом деле ничего не было, но Дауду физически больно от потери момента. ­­– Ладно, кто-то не в настроении, — говорит Кент, и в его голосе звучит что угодно, кроме удивления. Он дает Томасу эликсир. — Выпей это и поужинай. — Да, мама, — криво улыбается Томас, но дрожь в голосе выдает его разочарование. Он тоже не рад этому вторжению. Кент корчит гримасу, как он всегда делает, когда кто–то называет его «мамой». — Или не делай этого, — беззаботно говорит он. — Умри с голоду. Посмотрим, будет ли мне не все равно. Из дверного проема доносится громкое фырканье. — Я думал, ты физически не способен на это, — говорит Ринальдо с улыбкой, балансируя своей тарелкой с ужином на кончиках пальцев. — Вот почему ты торчишь здесь. Вздох, срывающийся с губ Кента — многострадальный. — Ринальдо, я тебе тысячу раз говорил… — Что ты придурок, — заканчивает за него Кирон, ударяя Ринальдо по затылку, прежде чем неторопливо зайти в лазарет и сесть на одну из незанятых кроватей. — Красноречиво, Кир, — протягивает Куинн. — У тебя настоящий талант к поэзии. Кирон ухмыляется. — Я знал, что ты меня любишь. Миша следует за Куинн, прижимая ее к себе. — Эй, не приставай к моей девушке. Дауд моргает, глядя на них, гадая, когда это могло произойти, но у него нет времени размышлять, потому что в комнате появляется все больше и больше Китобоев. Кент быстро перестает пытаться их выгнать. Это превращается в своеобразный семейный ужин, Китобои почти не видели Дауда и Томаса с тех пор, как они с головой окунулись в заговор. Еда, смех, шутливые оскорбления. Это то, как ощущается дом. Дауд смотрит на Томаса и ненавидит себя за то, что хочет, чтобы все остальные просто ушли.