What the Dead Know by Heart

Проходит пять дней, прежде чем Дженкинс и Патрик возвращаются с новостью об успехе Мартина. За это время Дауд нашел себе занятие, чтобы не торчать у постели Томаса весь день, как бы странно это ни было. Он разобрался со всей бумажной волокитой, поручил несколько контрактов своим Китобоям, чтобы создать видимость того, что они еще функционируют, и неофициально назначил Рульфио третьим по старшинству. Самое главное, он работал над планами отступления. Единственная вещь, которую он усвоил, вернувшись с площади Холджера, — это то, что он и его люди не неуязвимы, как бы он ни убеждал себя в обратном на протяжении многих лет. Если Берроуз узнает об участии Дауда в заговоре, ему придется дорого заплатить — и Дауд примет все меры, чтобы ценой не были человеческие жизни. Он часами обдумывает возможности на случай, если это станет необходимо, вплоть до маршрутов, которые можно использовать, без сверхъестественных способностей. Если он допустит ошибку, то не хочет, чтобы его Китобои оказались легкой мишенью. Томас помогает, когда может, первые несколько дней после выхода из лазарета, когда Дауд приходит к нему с картами, затем подолгу находится в кабинете Дауда, пока не приходит Кент, чтобы отругать его за то, что тот переусердствует. Бездна и эликсиры Соколова быстро исцеляют его, и пройдет еще немного времени, прежде чем он снова сможет выполнять обязанности заместителя. Но возвращаться в «Песью Яму» еще рано. Томас явно обижен на решение Дауда оставить его здесь, что является редким проявлением эмоций. — Я в порядке, — говорит он в сотый раз, не более убедительно, чем во все прошлые. — Позволь мне хотя бы прийти в паб. — Нет, — отвечает Дауд, тоже в сотый раз. — Ты ранен, и ты остаешься с людьми, которым мы доверяем. Не стал бы отрицать, что Хэвлок попытается зарезать тебя после того, как он неделю терпел Дженкинс и Патрика. Несмотря на злость, Томас не может полностью скрыть веселья по этому поводу. — Тогда кто идет с тобой? — Никто. Если что, Рульфио наготове, — терпеливо объясняет Дауд. — Я думаю, Мартин что-то выяснил о спонсорах Берроуза, и если мы будем иметь дело с дворянами, то Рульфио — наш лучший выбор. На лице Томаса снова появляется гримаса. — Если мы имеем дело с аристократами, я — ваш лучший выбор, — поправляет он. — Бездна, я когда-то им был. — Да, — легко соглашается Дауд, — но ты ранен и остаешься здесь. Томас скрещивает руки на груди, морщится от боли, и снова опускает их вдоль тела. — Ненавижу это, — бормочет он, побежденный. — Я знаю, — говорит Дауд беззлобно. — Просто отдохни. Бездна, особенного после того, что ты терпел меня последние недели. — Терпеть тебя теперь моя работа, помнишь? — Тогда тебе лучше поспать до полудня. Томас корчит гримасу. — Никогда больше. Ни один из них не упоминает, что за последние пять дней они почти не сомкнули глаз, разделённые, хотя бы ради приличия в кругу семьи. Каждый раз, когда Дауд закрывает глаза, перед ними появляется Джессамина Колдуин, вся в крови, и смотрит на него глазами своей дочери. Если бы Бригморские Ведьмы не примкнули к Делайле, он мог бы попросить их сделать ему костяной амулет для сна без сновидений. Как бы то ни было, никто не умеет их делать, а учитывая все, что происходит в Дануолле в последнее время, вряд ли у них есть время учиться этому. Дауд встает из-за стола. — Я оставляю тебя за главного здесь, на базе, — говорит он Томасу, отчасти чтобы успокоить его, а отчасти, в большей степени, потому что он никому так не доверяет, как ему. — Постарайся не слишком бесить Кента. Томас уклончиво пожимает плечами. — Не даю никаких обещаний. Посмеиваясь, Дауд подходит к нему ближе и, прежде чем он успевает понять, что делает, нежно обнимает Томаса одной рукой, помня о травме. Он так же быстро отстраняется, заметив выражение неподдельного шока на лице Томаса, и сбегает, пересекая офис и перемещаясь по крышам со скоростью, на которую он и не подозревал, что способен в этом возрасте. Его сердце бьется со скоростью света, и Дауд очень, очень рад, что решил оставить Корво с Эмили на время своего отдыха от «Песьей Ямы». Он и так чувствует себя достаточно неловко, и, Бездна, он взрослый мужчина, а не молодой влюбленный мальчик. Он слишком стар для этой херни. Дауд тратит слишком много энергии, чтобы добраться до паба, но жжение Метки — приятное чувство. Это, по крайней мере, знакомая ему боль. Хэвлок, Мартин и Пендлтон ждут его внутри. Адмирал бросает на него взгляд, затем заметно наклоняется в сторону, чтобы заглянуть ему за спину, и вздыхает с облегчением, когда понимает, что Дауд пришел один. Дауду приходится бороться, чтобы не расплыться в ухмылке. О, да, это дело рук Дженкинс и Патрика. — Ты закончил? — спрашивает Дауд Мартина. — И тебе доброго утра, — протягивает Мартин. — Это так ты приветствуешь своих друзей после недельной разлуки? — Да, — невозмутимо отвечает Дауд, думая, что он бы точно не назвал трех участников заговора лоялистов друзьями. — Так, закончил? Пендлтон фыркает в свой стакан, который, кажется, на этот раз наполнен водой, а не алкоголем. Приятно снова видеть аристократа в хорошем настроении после того, что, как он думает, случилось с его братьями. — Я закончил, — гордо говорит Мартин. — Осмелюсь предположить, что праздник Крашеных Чайников подойдет к концу быстрее, чем я думал. Наличие еще одного Верховного Смотрителя, который знает местоположение его базы, не хорошо, но, Мартин на их стороне. По крайней мере, сейчас. — А как насчет того, кто финансирует Берроуза? Ухмылка Мартина становится шире. — Очевидно, и, если сможешь в это поверить, Берроуз получает средства от своей любовницы. — Бездна, — не может не сказать Дауд, и от образа в голове у него по спине пробегают мурашки. — Кто настолько отчаялся, чтобы сделать это? — Этого мы не знаем, — мрачно говорит Хэвлок. — В черной книге ее имя не упоминается. — Очень полезно, — протягивает Дауд. — Я надеюсь, ты не ожидаешь, что мы будем преследовать каждую аристократку, оставшуюся в Дануолле. — Как бы смешно это ни было, нет, — к его облегчению говорит Мартин. — В дневнике Кэмпбелла упоминается, что любовница Берроуза позировала для картины Антона Соколова. Он единственная зацепка, которая у нас есть. Дауд не может сдержать стон раздражения. Натурфилософы сами по себе — кошмар, а Соколов определенно возглавляет этот пьедестал. — Отлично, — язвительно бормочет он. — Еще кое-что, — вмешивается Хэвлок. — Мы не можем позволить регенту контактировать с Соколовым, особенно когда он поймет, что мы ищем его любовницу. Тебе нужно привести его сюда. Мы возьмем его под стражу. — Какой ужас, — говорит Пендлтон. — Я всегда находил его довольно обаятельным. Однажды он написал мой портрет. — Мой тоже, — признается Дауд. В то время позировать для портрета казалось хорошей идеей, потому что Соколов в обмен был готов предложить формулу своего быстродействующего снотворного. Прежде чем убить Джессамину Колдуин, он считал это худшим решением, которое он когда-либо принимал. Брови Мартина почти достигли линии роста волос. — Серьезно? Дауд пожимает плечами. Он уже много лет не может найти эту проклятую картину. — Не люблю хвастаться. — Да ты полон сюрпризов. В тоне Мартина слышится нотка изумления, от которой Дауду не приятно. — Если это все… — И последний момент, — оживленно говорит Хэвлок. — Можешь назвать это просьбой, если хочешь. Сегодня тот был потрясающе вежлив, так что Дауд потакает ему. — Что? — Когда снова захочешь отправить своих людей в «Песью Яму», — достаточно оживленно начинает Хэвлок, — не делай этого. Сдержать смешок — непростая задача. — Я позабочусь о том, чтобы в следующий раз они вели себя наилучшим образом. Это не то, что адмирал хочет услышать, но Дауд выходит из бара и направляется вверх по лестнице, прежде чем тот успевает возразить. Громкий смех Мартина слышен даже на втором этаже. Он направляется в комнату на чердаке, уделяя ровно секунду тому, чтобы с тоской взглянуть на кровать, где он в последний раз нормально спал, прежде чем залезть в открытое окно и пересечь шаткий мост, ведущий к разрушенной башне, где устроились Эмили и Каллиста. Если он собирается вернуться в город, причем без Томаса, ему не помешала бы помощь Корво. Дауд стучит, и голос Эмили приглашает его войти. Каллиста выглядит довольно раздраженной, когда он заходит внутрь. — Мы в середине урока, — говорит она Дауду. — Не мог бы ты подождать, пожалуйста? Дауд пожимает плечами и прислоняется к столу, чтобы наблюдать за ними. Соколов никуда не денется. — Хорошо, — говорит Каллиста, возвращая свое внимание к книге, лежащей у нее на коленях, — когда закончилась Война Четырех Корон? Эмили в задумчивости постукивает себя по подбородку, и другой голос отвечает глубоким тоном, который так хорошо знаком Дауду. — Четырнадцатый день Месяца Песен в 1625 году. — Четырнадцатый день, Месяц Песен, 1625 год, — с усмешкой повторяет Эмили. Брови Каллисты удивленно приподнимаются, когда она перелистывает страницы своей книги. — А кто был первым Императором Островов? — Финли Моргенгаард Первый, — быстро отвечает Корво. — Его правление продолжалось до 1651 года. Эмили делает вид, что размышляет, нахмурив брови, как будто очень сосредоточена. — Я думаю, это… Финли Моргенгаард. Именуемый первым, конечно. — А кто был самым долго правившим монархом? — немедленно задает другой вопрос Каллиста. — Алексий Оласкир, — говорит Корво. — Алексий Оласкир, — повторяет Эмили. Каллиста захлопывает книгу. — Что ж, — говорит она, растягивая слова с явным подозрением в голосе, — похоже, вы знаете историю лучше, чем кажется. Эмили одаривает ее улыбкой. — Можно мне теперь пойти поиграть на улице, Каллиста? Пожалуйста. — Ох, хорошо, — уступает ей гувернантка, улыбаясь в ответ. — В любом случае, мне нужно принять ванну. Она убирает свой учебник истории в маленький книжный шкаф в углу, а затем поворачивается к Дауду. — Что тебе было нужно, Дауд? — дружелюбно спрашивает Каллиста. — У меня дело к Императрице, — говорит Дауд, совершенно не желая начинать очередной диалог о «воображаемом друге» Эмили в присутствии нее. Слишком поздно он понимает, насколько угрожающе звучат его слова, после того, какое «дело» в последний раз у него было с Императрицей. Каллиста колеблется, глядя на него с явной тревогой в глазах. Возможно, он завоевал уважение, спася ее дядю от смерти, но это не значит, что она готова так легко доверить ему свою подопечную. — Все в порядке, Каллиста, — спокойно говорит Эмили. — Со мной все будет хорошо. Дауд не причинит мне вреда. — Я… нет, конечно, нет, — заикается Каллиста, выглядя примерно такой же ошеломленной, как и Дауд, заявлением Эмили о безопасности. — Я просто… буду в ванне, если вам понадоблюсь. Она немного неловко кланяется и покидает башню, закрыв за собой дверь. Проходит еще некоторое время, прежде чем они слышат ее постепенно затихающие шаги по металлу мостика. Эмили поворачивается к Дауду с величественным хладнокровием Императрицы, словно она не десятилетняя девочка. — Тебе что-то было нужно? — слегка резко спрашивает она. Дауд склоняет голову в знак уважения. — Я иду через мост Колдуина, — говорит он ей. — И надеялся, что твой отец мне поможет. Она поднимает на него взгляд. — Где Томас? — Дома. — Почему? Невозможно ответить на этот вопрос без лжи, а Дауд не собирается ей лгать. — Он был ранен на площади Холджера, — признается он, оставляя ужасные подробности при себе. — С ним все будет в порядке, но сейчас ему нужно отдохнуть. — Ой, — говорит Эмили, выражение ее лица слегка меняется, но она относится к этому спокойно. — Вот почему тебе нужна помощь Корво. — Если он не слишком занят вашей учебой, Императрица. Эмили корчит гримасу, сморщив нос. — История такая скучная! — восклицает она с долей отвращения. — Я понимаю, почему я должна уметь считать или изучать этикет, но какое имеет значение, какой император построил Башню или какой натурфилософ изобрел кареты? Это глупо! Ее детское недовольство очаровательно, но она совершенно не права. — Мы учимся на примере прошлого, Императрица, чтобы больше не повторять тех же ошибок. Эмили хмурится. — Каких ошибок? Прошло достаточно много времени с тех пор, как его мать рассказывала ему истории об Островах, поэтому он задумывается над ответом. — Вы уже изучали восстание в Морли? Эмили закатывает глаза. — До смерти. — Знаете, почему все это началось? — Потому что морлийцы чувствовали себя эксплуатируемыми богатым слоем иммигрантов, — говорит Эмили. Это почти правильно. — Был голод. — Да. Последняя Императрица Оласкир неправильно оценила угрозу, и это дорого ей обошлось, — говорит Дауд, тщательно избегая слова «убийство». — Ваш дедушка, когда был коронован, избежал подобного конфликта, установив регулируемые цены на предметы первой необходимости по всей Империи, чтобы каждый мог их себе позволить. Он позаботился о том, чтобы все его подданные могли прокормить себя сами, и никому не нужно было бунтовать. Он увидел ошибку своей предшественницы и извлек из нее урок. — О, — выдыхает Эмили, глядя на него широко раскрытыми глазами. — Я никогда раньше не думала об этом в таком ключе. Дауд позволяет себе улыбнуться. Возможно, он и не учитель, но он передал свои навыки достаточному количеству людей, чтобы знать, какие методы работают. — Я не буду говорить, что каждый фрагмент истории, который вам предстоит изучить, будет важен, Императрица. Но постарайтесь быть внимательной хотя бы для того, чтобы ваша гувернантка не поседела. — Как ты? — спрашивает она совершенно невинно. — Как я, — сухо подтверждает Дауд. Она смеется — такой звук, который может исходить только от ребенка. — Спасибо, — говорит она, удивляясь собственным словам. — Я думаю… Я думаю, что возьму с собой на улицу учебник истории. Эмили без колебаний отдает своего отца Дауду и берет книгу с полки. — Удачи, — говорит она. — Надеюсь, ты не умрешь. Она убегает, оставив дверь широко открытой. Дауд смотрит ей вслед. — Ну, — говорит он Сердцу в своих руках, — это было… что-то. — Когда ты нашел ее в «Золотой кошке», она сказала, что ты ей не нравишься, — странно бормочет Корво. — Тогда она не врала. Но сейчас это было бы ложью. Дауд вздрагивает, чуть не выронив Сердце. — Нет, — шепчет он, его грудь болезненно сжимается. — Это не так. — Она не хочет, чтобы ты ей нравился. Она ненавидит себя за то, что предает память о матери. Но ты не лжешь ей. Ты не навязываешь ей мнение, в отличие от других, и не ставишь себя ниже нее. Ты считаешь ее равной, и она очень уважает это. Из-за кома в горле ему трудно дышать. — Я не заслуживаю ее уважения. — Слово «заслужить», — сухо говорит Корво, — неоднозначно. — Ты заслуживал лучшего. Твоя Императрица заслуживала лучшего. Пульс Корво замедляется. — Я… не ненавижу тебя. Дауд не упускает из виду паузы. — Уверен? — спрашивает он с явным сарказмом. — Я не могу… мои мысли… рассеяны, — бормочет Корво с ноткой разочарования в голосе. — Я привязан к тебе. Чем ты дальше, тем ближе подступает Бездна. В Бездне я… забываю. Не действительность, а эмоции. Воспоминания. — Теряешь себя, — хмурясь заключает Дауд. — Ты отсутствовал пять дней. Меня тянуло к тебе, но я хотел… остаться здесь. С ней. — С твоей дочерью, — мягко помогает Дауд. — Да. Моя… дочь, — выдыхает Корво, словно удивлен этому факту. — Дочь Императрицы. Джессамины. Странно видеть, как Сердце превращается в артефакт, которым оно было, когда Дауд впервые получил его, перестав быть человеком, которым оно стало. — И пока я рядом — ты помнишь? — Да. Ты моя связь с этим миром. Якорь. Все остальное вокруг — Бездна. Дауд нежно сжимает сердце Корво в знак утешения. — Тогда ты будешь со мной, — решает он. — И я буду проводить в присутствии Эмили столько времени, сколько она позволит. Раздается звук, похожий на долгий, прерывистый выдох. — Спасибо.