What the Dead Know by Heart

Когда Эмили приходит, чтобы вернуть Корво ему за завтраком на следующее утро, она выдвигает настолько нелепую просьбу, что Каллиста давится своей яичницей. — Я хочу, чтобы ты научил меня драться. Дауд не отрывает взгляда от своей газеты. — Ладно. — Правда? — спрашивает она, и удивление быстро сменяется энтузиазмом. — Каллиста сказала, что я хорошо знаю историю, так что у меня есть свободный час после обеда. — Хорошо, — соглашается Дауд, переворачивая страницу и отхлебывая кофе. — Я не думаю… — встревоженно начинает Каллиста, но веселый визг Эмили прерывает ее. — Спасибо, Дауд! — восклицает она, коротко обнимая его за руку, — единственную часть его тела, до которой она может дотянуться, пока он сидит за столом — и уходит, не обращая внимания на пристальные взгляды, когда спешит на улицу. Дауд делает еще один глоток кофе и незаметно засовывает Сердце обратно в карман. По отсутствию возражений Корво он понимает, что тот всецело «за». Возможно, именно он предложил ей это, как вчера во время чтения. И Дауд может сказать, что это неплохая идея. Он лучше, чем кто-либо другой, знает, что не готовая к обстоятельствам Императрица — легкая добыча, как бы хорош ни был ее Королевский защитник. — Драться? — спрашивает Пендлтон со своего места за барной стойкой, вопросительно поднимая бровь. — Вряд ли это подходящее занятие для Императрицы. — Я знаю, что ты не желаешь ей зла, Дауд, но зачем ей учиться драться? — говорит Каллиста, ее брови сведены вместе в явном неодобрении. — У нее будет много стражников и Королевский защитник. Дауд поднимает на нее глаза. — Как у ее матери, — спокойно говорит он и видит, как краска отхлынула от ее лица, как будто она забыла, что говорит с убийцей Императрицы, и ей только что напомнили об этом. Тишина, повисшая в баре, настолько удушающая, что причиняет боль, и Дауд вздыхает. — Я учил других, — говорит он, пытаясь успокоить очевидно беспокойную Каллисту, — и с ними все в порядке. — Из них получились прекрасные убийцы, — перебивает Хэвлок, каждое слово сквозит отвращение. — Один из них врач, — возражает Дауд, даже если Кент стал им задолго до того, как пришел к Китобоям. — Он белая ворона в нашей семье. Томас фыркает в свою кружку, а Хэвлок имеет наглость выглядеть оскорбленным. — Это не то, что я имел в виду, — язвительно говорит он, как будто Дауд этого не знал. –Императрице не следует учиться тому, как быть чертовым убийцей. Он произносит слово «убийца» как оскорбление, и Дауд приподнимает бровь. — Наоборот, — отвечает он, — ей следует научиться быть убийцей, особенно чертовым. Лучший способ избежать удара ножом — знать, как ударить кого-либо еще. — Ты говоришь так, будто собираешься когда-нибудь попытаться убить ее, — размышляет Мартин без особой убежденности, но его глаза, как всегда, остры. — Я не собираюсь, — огрызается Дауд в ответ, заставляя себя встретиться взглядом с Мартином, решительно отбрасывая все, что Корво сказал об этом человеке. — Но и не настолько наивен, чтобы думать, что никто другой не попытается. Мысль об этом заставляет даже Хэвлока сглотнуть, а Каллиста сверлит Дауда взглядом, который мог бы сжечь его дотла. — Если хоть волос упадет с ее головы… — угрожает гувернантка, и это действительно пугает. — Тогда я приму свою неизбежную смерть от твоих рук и вверю тебе закончить ее обучение, — растягивает слова Дауд, и губы Каллисты поджимаются так, как когда выходки Эмили забавляют ее, но она не может этого показать. — Час после обеда. Не больше, — резко говорит она, ожидая, пока он кивнет в знак согласия, прежде чем развернуться на каблуках и уйти, ее походка выдает, что Эмили наверняка получит нотацию за то, что не спросила разрешения Каллисты. Дауд возвращается к своей газете и делает вид, что это не из-за него в пабе воцарилась мертвая тишина.

***

Едва он успевает устроиться за столом со своим обедом, как рядом с ним появляется Эмили, возбужденно подпрыгивающая на носках. — Ты уже закончил? — спрашивает она, когда он откусывает первый кусочек. — Терпение, — упрекает Дауд, не делая абсолютно никаких попыток есть быстрее. Он потратил большую часть утра, тщетно пытаясь уговорить Соколова работать с Пьеро, и ему очень хочется немного передохнуть. — Я и так прождала все утро, — восклицает она со всей раздражительностью десятилетней Императрицы. Она говорит это так, как будто утро длилось годами, и Дауд должен признать, что он чувствовал примерно то же самое, разговаривая с Соколовым. —Вы хотите начать? — спрашивает он без необходимости, и она быстро кивает. — Хорошо. Выйдите на улицу и пробегите пять кругов вокруг паба. — Пробежать? — спрашивает она, сморщив нос, как будто это ниже ее достоинства. — Почему? — Расслабляет мышцы, — не лжет Дауд. — Томас может пойти с вами. Томас приподнимает бровь, глядя на него с другого конца стола, но не спорит. — Конечно. Это успокаивает Эмили, и она тащит Томаса за собой на улицу. Дауд возвращается к сэндвичу, надеясь спокойно доесть свой обед, но, видимо, сегодня ему не везет. Место напротив него, только что освобожденное Томасом, занимает последний человек, с которым Дауд хотел бы разговаривать. Особенно когда в пабе так пусто, и никого не осталось, кроме них двоих. — Ты сказал, что собираешься тренировать ее, — замечает Мартин, кладя руки на спинку дивана. — После обеда, — язвительно напоминает ему Дауд, указывая на свою все еще полную тарелку. — Ладно, — говорит Мартин, протягивая руку, чтобы взять что-то с тарелки Дауда. Дауд быстро отталкивает ее, даже не поднимая глаз. — Руки, Смотритель, — рычит Дауд. Мартин поднимает руки, притворно сдаваясь. — Ты недружелюбный, — говорит он, и Дауд живо вспоминает, как Аутсайдер сказал ему почти то же самое. Это никак не помогает ему успокоиться. — И это после того, как я так хорошо позаботился о Королевском лекаре ради тебя. Дауд закатывает глаза. — Я бы сказал, что есть гораздо лучшие способы «позаботиться» об Антоне. Он имеет в виду, например, бросить его в Ренхевен. Но Мартин специально неверно понимает это. — Я и не подозревал, что вы двое были… близки, — почти мурлычет он, ухмылка изгибает его губы. — Я так понимаю, именно поэтому он нарисовал твой портрет. Дауд отказывается поддаваться на провокацию. — Как одну из его морлийских девушек, — невозмутимо отвечает он, и Мартин смеется. — Это, наверное, то еще зрелище, — говорит он, выдавая желаемое за действительное. — Жаль, что она утеряна. — Она — розжиг для печи, — ворчит Дауд. — Я уверен, что мои братья Смотрители согласились бы с тобой. — Просто еще раз скажу, что ты худший Смотритель, которого я когда-либо встречал. — Даже после встречи с Кэмпбеллом? — Мартин фыркает. — Ну, Кэмпбелл-то был глуп, — отмечает Дауд, — каким и должен быть Смотритель. Брови Мартина взлетают вверх, почти до линии роста волос, и Сердце Корво бьется у груди. — Прекрати флиртовать с ним, идиот! Только тогда Дауд понимает, что сделал Мартину комплимент, пусть и косвенно, и резко встает, прежде чем Смотритель успевает понять, берет свой недоеденный сэндвич и пододвигает Мартину тарелку с картофелем. — Угощайся. Он выходит на улицу, громко хлопая дверью. — Ты не мог предупредить меня раньше? — шипит он себе в воротник. — Я думал, ты знаешь, что делаешь, — раздраженно отвечает Корво. — И продолжаю совершать эту ошибку. — Ты чертовски хорошо знаешь, что я понятия не имею, что делаю, — бормочет он, и Бездна его дери, если это не правда. — Я его не понимаю. — У него проблемы с необузданной плотью, — говорит Корво, как будто это что-то объясняет, — и с большинством других Запретов тоже. Действительно, худший Смотритель. Его выводит из задумчивости Эмили, выскакивающая из-за угла и бегущая на полной скорости. Томас бежит трусцой рядом, легко поспевая за ней, хотя Дауд может сказать, что травма напрягает его. Возможно, ему не следовало настаивать на том, чтобы Эмили шла на улицу. Но это определенно не принесло бы ему этих мгновений тишины и покоя. — Ладно, хватит, — Дауд останавливает их обоих. Переключить его внимание на что-то другое, кроме Тига Мартина, кажется отличной идеей. Он запихивает в рот остатки своего сэндвича и берет два тренировочных меча, которые он попросил Томаса принести с базы утром, бросая один юной Императрице. Эмили неуклюже пытается поймать его, и когда ей это удается, она гордо сияет. Эмили выбегает во двор, бешено размахивая на ходу своей деревянной палкой. Это самый легкий тренировочный меч, который у них есть, но он все равно слишком большой для нее и слишком тяжелый, потому что Дауд не обучал фехтованию никого младше пятнадцати лет. Возможно, глупое правило. Но он никогда не хотел, чтобы кто-нибудь из его Китобоев убивал в том возрасте, в котором он сам начинал. Но он не будет учить Эмили убивать. Он будет учить ее выживать. Дауд вертит в руке деревянный клинок, расслабляя напряженные мышцы плеч. Это, по крайней мере, меч, который он может держать без дрожи в руках, словно у него чума. Деревянный клинок не ассоциируется со смертью — даже если он, вероятно, мог бы убить им человека, если постарается. — Итак, — рявкает он, выходя во двор, и, к его легкому удивлению, Эмили принимает нужную стойку, острие ее меча направлено в небо. — Она видела из окна своей классной комнаты, как тренируются офицеры — рассказывает Корво с нежностью в голосе. — Они всегда были для нее интереснее, чем уроки. Дауд борется с улыбкой, рассматривая позу Эмили с пристальным вниманием мастера фехтования, которым он сейчас является. — Расставьте ноги, — приказывает он, — и левую вперед. Она с трудом пытается, чуть не падая из-за того, как широко расставляет ноги. Если бы только все его Китобои были такими же нетерпеливыми. — Томас, — умоляет он, и тому даже не нужно говорить, что делать, он подходит, чтобы помочь Эмили принять правильную позу. — Вот так, — мягко говорит Томас, без усилий занимая правильную позицию рядом с ней. Эмили копирует его, насколько это в ее силах, хотя ее плечи сгорблены под тяжестью меча, а бедра слишком сильно выдвинуты вперед. — Вот так? — спрашивает она, и там, где Томас без колебаний поправил бы позу любого другого ученика, приподняв его плечи и отведя бедра назад, он колеблется, потому что она, Бездна, Императрица Островов, а он — человек, убивший ее отца. — Почти, — ободряюще говорит он, его рука зависла чуть выше ее плеча. — Выпрямитесь еще немного. Она так напрягается, что острие клинка ударяет ее по плечу, и Эмили фыркает. — Покажешь как? — просит она, как будто он не более чем ее инструктор по этикету, и только тогда Томас кладет на нее руки, мягко придавая ее телу правильную позу. — О, — выдыхает она, лучше чувствуя вес меча благодаря своей стойке с широко расставленными ногами. — Вот так. Томас гордо улыбается. — Именно, ваше величество. Эмили коротко улыбается ему, прежде чем ее юное лицо снова становится совершенно серьезным, и она крепко сжимает свой меч обеими руками, поворачиваясь обратно к Дауду. — Что дальше? Дауд подходит и встает напротив нее, принимая ту же позу. — Дальше вы двигаетесь, — говорит он и со скоростью, которую он отточил за долгие годы тренировок, делает шаг, наклоняясь вправо, и опускает меч вниз, останавливаясь всего в сантиметре от ее шеи. Она ошеломлена всего на секунду, прежде чем пытается подражать ему, но ее меч отскакивает от его меча. — Хорошо, — одобрительно говорит Дауд, потому что это была далеко не худшая первая попытка, которую он видел. — Еще раз. Он заставляет ее отрабатывать одно и то же движение снова и снова, намного дольше отведенного часа, пока он не убеждается, что ее руки болят от веса слишком тяжелого для нее меча, а ноги, должно быть, налились свинцом. Но она продолжает без жалоб, с сосредоточенным выражением лица, пока за ней не приходит Каллиста. — Думаю, достаточно, — твердо говорит гувернантка, и Дауд соглашается с ней. — Но ты сказала у меня есть час! — в смятении восклицает Эмили, хватаясь за свой меч. Дауд не может сдержать смешок. — Прошло почти три часа, Императрица. Она вздрагивает и только сейчас замечает небольшую толпу, собравшуюся вокруг них: Самуэль, Лидия и Сесилия наблюдают рядом с хижиной лодочника, Мартин и Пендлтон стоят в тени паба, Пьеро выглядывает из окна своей мастерской. — О, — выдыхает она, смущенно улыбаясь. — Я не заметила. Каллиста испускает мученический вздох. — Если бы только вы были такой же внимательной на других уроках. — Если бы только все остальные мои уроки были такими же, — отвечает Эмили. — Это намного лучше, чем арифметика! Она буквально ничего не делала, кроме как повторяла одно и тоже движение в течение почти трех часов, но это заинтересовало ее больше, чем обычные уроки. Жаль, что Императрицам приходится проводить так много времени сидя. Дауду не хочется этого признавать, но, если бы он тренировал ее при других обстоятельствах, из нее получилась бы отличная убийца. Эмили с явной неохотой протягивает Томасу свой тренировочный меч. — Спасибо за урок, — говорит она, кланяясь им обоим, как дворянин учителю по фехтованию. — Завтра в это же время, — Дауд выдает свое обещание за приказ. — Да, мастер Дауд, — ухмыляется Эмили, и это как удар под дых. Она уходит с Каллистой, и толпа, которая вышла на улицу посмотреть на ее тренировку, расходится, оставляя Дауда и Томаса одних во дворе. Дауд смотрит на мастерскую, зловеще маячившую вдалеке, и тяжело вздыхает. Ему следовало бы пойти и поговорить с Пьеро о Королевском лекаре, но после того, как он потратил все утро, пытаясь сделать то же самое с Соколовым, который делал вид, что он кирпичная стена паба, появляется желание отбросить и эту попытку. Прежде чем он успевает набраться храбрости, что-то сильно ударяет по деревянному мечу, который он держит, чуть не выбивая его из рук. Он поворачивается и видит Томаса, в боевой позе, с легким клинком Эмили в руке и лукавой улыбкой на губах. — Мы давно не спарринговали, — отмечает он. — Я бы не хотел потерять хватку. — Ты ранен, — немедленно говорит Дауд. Томас лениво вертит лезвием, демонстрируя пренебрежение. — Это деревянные клинки, — сухо возражает он. — Я справлюсь. Это все, что нужно Дауду. Он делает выпад, его меч сталкивается с мечом Томаса со странным щелчком, а не со знакомым ему звоном стали. Он не сражался ни с кем после Императрицы, бойня на площади Холджера стерлась из его памяти, и это странно возбуждает — скрестить клинки без намерения убивать. Он не может точно вспомнить, когда в последний раз спарринговал с кем-то из своих людей. Если бы Билли попыталась сразиться с ним в тот день, она вполне могла бы победить. Томас всегда превосходно владел клинком, даже до того, как присоединился к Китобоям. Он обучен фехтованию, как подобает аристократу, и объединил свой классический стиль с уличным, которому учит Дауд, чтобы создать полностью уникальный набор движений, столь же грациозных и смертоносных, как и человек, владеющий ими. Это означает, что он непредсказуем, не похож на других Китобоев или стражу, людей, которые когда-либо практиковали только один стиль. Даже если он защищает левый бок сильнее, чем обычно, Томас — сила, с которой нужно считаться, и Дауд наслаждается этим, когда их клинки сталкиваются снова и снова. Есть момент, когда Дауд думает, что может выбить меч из рук Томаса, и он мог бы это сделать, но Томас замечает, и избегает этого единственным доступным ему способом: перемещаясь. Дауд разворачивается, чтобы перехватить удар из-за спины, и только тогда их бой становится по-настоящему беспорядочным, силы Аутсайдера используются без меры, поскольку они оба перемещаются и пытаются выбить меч из рук. У Томаса есть доступ почти ко всем способностям Дауда, и только когда его охватывает магическое истощение, Дауду, наконец, удается разоружить его. Клинок отлетает в сторону, со стуком ударяясь о землю примерно в метре от него, и Томас хрипло смеется, потому что от всего этого у них обоих перехватило дыхание. — Почти получилось. Дауд вытирает пот со лба. — Рад, что ты на моей стороне, — делает он комплимент, и это самая правдивая вещь, которую он говорил. Он бы не пережил последние несколько месяцев, если бы Томаса не было бы рядом. — Не хотел бы быть где-либо еще, — отвечает Томас с такой искренностью, что у Дауда перехватывает дыхание. Если бы только они были дома или где-нибудь еще– Но он не будет действовать импульсивно, только не здесь. И не тогда, когда во внутреннем кармане его пальто покоится сердце Корво Аттано. — О, не обращай на меня внимания, — растягивает слова Корво, и легко представить ухмылку за этими словами. — Я все еще предлагаю тебе спрыгнуть с моста Колдуина. Дауд отворачивается, и использует магию, чтобы притянуть к себе отброшенный меч. У него есть незаконченные дела, Империю все еще нужно сохранить, потому что в первую очередь из-за него она и разваливается, он не может позволить себе отвлекаться. Прежде чем уйти, он говорит Томасу то же самое, что сказал Эмили. — Завтра в то же время.