Торговец смертью

И она ухватилась за его руку. В мгновение ока он потянул ее на себя, и она оказалась у него в объятьях. В защитном костюме он походил на медведя, настолько мощным казался его силуэт. Крепкие руки осторожно сжимали ее в руках. Она, осознавая собственное бессилие, посмотрела ему в глаза, стремясь найти в них утешение и надежду. Половина лица была закрыта плотной маской, в то время как вторую половину обдувал жар раскаленного воздуха. Его волосы метались, напоминая черные языки пламени. Сам он был хмур, она видела злость, плясавшую в его глазах. И от этой злости, полыхавшей безудержным пожаром, все тело начинало дергать и дрожать мелкой дрожью. На затворках сознания понимая, что он направлен не на нее, она все равно не могла совладать со своим телом. Его присутствие действовало на нее слишком сильно. Находясь в непосредственной близости к нему, ощущая нутром опасность, исходящую от него, Патриция терялась. И вновь находилась в отражении его глазах. Каким он видел ее? С загнанным взглядом, с искаженными чертами лица от страха… казалась ли она ему глупой девушкой? Будто прочитав ее мысли, на дне его аквамариновых глаз она нашла насмешку, которая спустя несколько секунд была поглощена решительностью. Какофония звуков, что слышались за спиной девушки, пробирающие до самой души выстрелы, угрожающе следовавшие за ней по пятам. Все это резко контрастировало с тишиной, тонкой гранью разделявшую их и других. Их молчание, в котором было сказано более тысяч слов и передано все настрои души, тяжелым бременем разрывало происходящее за ее спиной. Грузная реальность вновь отвоевывала себе право быть услышанной. Звуки окружающего мира вмиг возвратились к ним, и они оба хватились друг за друга: такие счастливые и радостные просто за то, что увидели друг друга целыми и невредимыми. Энтони в последний раз мазнул ярым взглядом по ее лицу, и ей на секунду послышались их несказанные слова. Она с грустью сжала в своих руках плотную ткань его костюма. Патриция словно оказалась на его месте и поняла, что он должен пойти туда, в самую гущу событий для того, чтобы помочь оставшимся. Она бы поступила ровно так же. Иначе бы после не смогла смотреть в глаза людей, что ей верили. Это был важный психологический шаг, который демонстрировал верность лидера своим людям. Если рассматривать его действия в перспективе, это очень укрепит отношения и доверие… но сейчас, находясь в эпицентре событий в вертолете, ей не хотелось отпускать его из своих рук. Патриция кивнула ему, но он понял все раньше и без слов. Им не нужны были слова. Она кивнула скорее самой себе, убеждая саму себя в правильности своих размышлений. Постепенно адреналин начал сходить на нет и на нее нахлынула дикая усталость, в то время как на глаза стали наворачиваться непрошенные слезы. Ей стало стыдно за то, что тело подводило ее. Энтони подхватил ее. Паркер оказалась полностью в его власти. На его лице яркой луной полыхала щемящая нежность, она видела, что он разрывается между ней и остальным миром. Патриция улыбнулась, сквозь слезы проговаривая ему на ухо: — Все со мной будет хорошо, ты пришел, — она не была уверена в том, слышит ли он отчетливо ее слова; она все же говорила дальше, — иди, ты нужен своим. Патриция рвано выдохнула, борясь со своим наваждением. Секунды казались ей минутами, пока он отдавал указания другим людям. Бережно опуская ее в кресло, он присел на корточки, беря в свои грубые руки ее. Она почувствовала жар его рук, что опалял ее своим томительным желанием… И ей, к своему удивлению, хотелось большего. Границы между ними стерлись, оставляя после себя лишь слепые дорожки, на месте которых проросли огненные розы. — Патриция, мне еще столько нужно тебе сказать и объяснить, моя душа. Нет ночи, которая бы не таяла от рвения моей души к тебе, — в его словах звучало столько ласки, нежности и смирения, она и сама словно перестала существовать, растворяясь в столь искренних слов, — я боюсь испугать тебя своими признаниями, и понимаю, что им сейчас не место и не время, но ничего с собой поделать не могу. Не нервничай, и не бойся, дождись меня. Последние слова Энтони проговорил на грани шепота, с явной неохотой отпуская ее. В следующую секунду он весь как-то подобрался, сильно видоизменившись. От мягкого и родного человека не осталось ни следа. Патриция видела его маску, и ей было больно. Она чувствовала, что эта мнимая холодность и отстраненность была создана искусственно. А внутри он совсем не такой. Приготавливая собственное оружие, он бросил несколько фраз двум мужчинам, стоявшим рядом, на что они только кивнули. Единой, слаженной командой они покинули вертолет за считанные секунды, спрыгнув на крышу. Вертолет в свою очередь начал набирать высоту, постепенно отдаляясь от места действия. Она следила за тремя точками, что перебежками продвигались к лестнице, пока они не стали вовсе невидимыми. Патриция вздохнула несколько раз, откидываясь на кресло. То, что она осталась целой и совсем невредимой (исключая психическое состояние), было большой милостью. Она смотрела куда-то в небо, преграждаемое иллюминатором, а сама была где-то далеко-далеко. На душе у нее было спокойно, несмотря на события, что происходили ранее, но человеческое тело все равно пыталось играть по-своему. Легкое потряхивание тела переросло в сильное головокружение, смешанное с приступами тошноты. Как только она вспоминала тела некогда живых людей, у нее появлялись странные ощущения насчет этого. Ведь так же быть не должно. Смерть в своем проявлении… это так странно, она не могла описать это. Веря в то, что после земной жизни ее ждет общество Бога, она никогда не боялась смерть, так как воспринимала ее по-другому. Как этап, разделяющий ее с нечто большим. Однако видеть тела совершенно незнакомых людей, которые больше не смогут никогда самостоятельно подняться, сделать что-то. Совершенно пустые оболочки. Это вызывало у Патриции томящую боль где-то в районе ребер. Она видела тела и своих, и чужих. Знали ли свои о том, что их ждет? Вспоминая отточенные реакции своих новых приятелей, она видела по им, что они были готовы. Что уже говорить о чужих. Они прекрасно знали на что идут. Последняя мысль вызвала у нее дикое отторжение. Тело покрылось мурашками. Идти против таких же людей как и они, да, возможно отличающихся в своих взглядах, но идти на них с целью убить… Разве человек способен на такое? Паркер не знала, отключить в себе все человеческое и исполнять любые приказы. Это было выше ее понимания. На ум, осмысливая эту ситуацию приходило только одно слово — нелюди. В прямом смысле этого слова. Они недостойны называться людьми, если они таковыми и были. Она отказывалась принимать такую натуру людей, так что в ее сознании они были кем-угодно: пришельцами, бесами, рептилиями; кем угодно, но не людьми. Они летели уже некоторое время, за которое Мишель успели немного подлатать, что она не выглядела такой бледной, как раньше. Паркер с трудом смогла изобразить подобие улыбки, оглядывая подругу, что лежала с закрытыми глазами сзади. Сама Патриция устроилась полу-боком, стремясь сидеть так, чтобы быть в курсе всего на всякий случай. Она оглядела себя, с сожалением осматривая порванную одежду прямиком до той необычной плотной ткани Энтони. Даже там, где казалось, порезы и обгоревшая одежда должна была пройти до самой кожи, ткань была совершенно нетронутой. Чудеса. Девушка прикрыла глаза на один момент, а проснулась уже от того, что ее легонько тормошила Мишель. Она поняла это по едва уловимому запаху ее духов, что остался на ней несмотря ни на что. С трудом разлепив глаза, она увидела лицо подруги прямо напротив нее. — Мы прилетели на место, где можно было сесть вертолетом, — слова, что она говорила слышались будто из-под слоя воды, и Паркер моргнула несколько раз, фокусируясь на том, что говорила Джонс, — сейчас пересядем в машины, и поедем к одной из меньших баз, чтобы исключить возможность слежки и того, что они узнают, где наш центр. Патриция кивнула. Маска, что ранее была на ней покоилась закрепленной на поясе, легким балластом изредка ударяясь по бедру. Надобность в ней пропала еще на лестнице, где воздуха катастрофически не хватало. Вспоминая недавние события, ей почудилось, что они были не сегодня, и даже не вчера. Прошла как будто вечность, оставляя по себя тяжелое гнетущее послевкусие. Вертолет начал снижение, и он делал это на удивление мягко, за исключением пейзажа за иллюминатором, не давая уловить снижение. Только когда колеса коснулись травы, вибрация прошла по всей конструкции. Она чувствовала, как массивные винты с трудом замедлялись, тяжело прогоняя воздух. Мишель помогали выходить, поддерживая под руки. На вопрос, нужна ли помощь Патриции, она только отмахнулась, заверив, что как-то справится. Только став на дрожащие ноги, она оперлась на металлические части корпуса, переводя дыхание. Уже вечерело. Морозный воздух пытался забраться к ней под куртку сквозь разорванные, обгоревшие участки. Она обхватила себя руками, спускаясь вниз. И удивленно обернулась, почувствовав на своих плечах что-то тяжелое. На нее смотрел молодой парень с твердым взглядом, на его устах была легкая улыбка, пока он поправлял на ней куртку. Спустя несколько секунд, до нее дошло, что это была куртка Энтони. Только от него так пахло… Этот запах она уже ни с чем не спутает. Он не имел никаких альтернатив. — Спасибо. — Патриция улыбнулась уголками губ, мгновенно согреваясь. Парень только кивнул, разворачиваясь, помогая другим людям выйти из салона вертолета. Они стояли посреди небольшого поля, окутанного со всех сторон высокими соснами. Она бы никогда не догадалась, что можно найти такой оазис посреди густого леса. Так или иначе, погода была замечательная. Несмотря на холодный зимний ветер, она смотрела на яркие разноцветные полосы на небе, наслаждаясь таким сумбурным закатом. Все таки, было что-то необычайное в том, что происходило. Находясь в кругу людей Энтони, она чувствовала себя в безопасности. Осматривая поляну, на которой они были, радость только поднималась огромной волной в ее душе. Повсюду дорогие автомобили, внедорожники и несколько вертолетов. Все походило на съемки какого-то фильма, и несмотря на то, что было раньше, ей было удивительно приятно находиться здесь. Она чувствовала себя на своем месте. Патриция направилась к машине, в которую садилась Мишель, но ее остановили. Белокурая девушка, которая ехала с ними туда, была сейчас возле нее. Патриция улыбнулась своей догадке и неловко обняла не ожидавшую девушку. Спустя несколько мгновений, вторая повторила действия Паркер. Они были рады увидеть друг друга после всего пережитого, даже не будучи знакомы. — Я думаю, что мы только помешаем Мишель расслабить ногу, если сядем возле нее, — девушка неловко улыбнулась, смотря на то, как Мишель помогают садиться в автомобиль, — давай поедем вместе в другой машине. Патриция кивнула, непроизвольно улыбаясь в ответ этой яркой девушке. — Как тебя зовут? — Спустя некоторое время Патриция поняла, что личность своей белоликой подруги была все еще не установлена. — Амелия. — И Паркер не сомневалась, что ей это имя подходило очень хорошо. — Патриция. — Я знаю… — Амелия было хотела что-то добавить, но ее слова утонули в окружающем шуме, пока они садились в автомобили. Патриция удивилась ее словам, при условии, что правильно их расслышала, но поднимать этот разговор снова не хотела. Оказавшись в просторном салоне внедорожника марки Митсубиси, они поняли, что сзади будут сидеть одни. Это было очень хорошего. Так можно было сесть свободно, не прикасаясь телами друг ко другу. За рулем сидела женщина лет сорока, она не смотрела на них, только откусывала какой-то батончик. У нее были коротко стриженные рыжеватые волосы, а на ней был немного другой костюм, отличный от нее. Патриция сравнила их внешний вид, и не нашла особых различий в них, но ее вид отличался. Это были какие-то вставки и ткань была все же другой. Амелия молчала, разглядывая что-то в своем Старкфоне, не желала говорить, держась все так же, как и во время их первой поездки. Патриция ее понимала, и сама так же не хотела говорить. Они просидели так некоторое время, пока на переднее пассажирское сиденье не пришел какой-то мужчина, но ей было как-то все равно. Только слегка оглядев его и не найдя никаких особенных черт, она повернулась к окну, лбом прислоняясь к нему. Машина тронулась. Первые несколько километров они ехали медленно из-за плохой песочной дороги. Из-за дождей она была размытой, но благодаря широким шинам, они спокойно проезжали по ним без намеков на проблемы. Машина легонько тряслась, но не настолько, чтобы ей было некомфортно. Дальше, когда они выехали на асфальт, все пошло намного быстрее и легче. Женщина была опытным водителем, умело объезжая словно сонных мух, медленных водителей. Патриция вновь отключилась, без возможности сопротивляться собственной сонливости. После пережитого стресса ее постоянно клонило в сон, организм пытался восстановить потраченную энергию на выработку адреналина. Незаметно пролетело несколько часов пути. Вновь она вынужденно оторвалась от своей дремы. Они уже остановились. Амелия отстегивала ремень безопасности, выходя из салона авто, хрустя костями. Патриция сделала то же самое. Глаза не хотели фокусироваться, так что ей пришлось очень сильно тереть их, часто моргать, пока она смогла понять, где они находятся. Они находились на заднем дворе какого-то большого дома, но какого точно, сказать не могла, хоть и фонари светили достаточно ярко, окружающая темнота была очень явной. На расстоянии нескольких метров был высокий забор, сверху которого висела колючая проволока. Территория была ухоженная, очень огромная, как она видела, дальше находились еще дома. Это был своеобразный дачный кооператив, если это так можно было назвать. Даже нет. Это напоминало базу из сериала «Терра Нова». Это сравнение вызвало у нее улыбку. Обойдя машину, она столкнулась с водительницей. С благодарностью обняв ее, она таким образом поблагодарила уставшую женщину за то, что довезла их в целости и сохранности. Пусть и усталая улыбка, но все же улыбка, возникла на уставшем, с несколькими морщинками лице женщины. Но Паркер все же нужно было найти свою подругу. Патриция всегда чувствовала себя более уверенной и защищенной в кругу близких людей. Таковыми были ее ребята, Нэд, Гарри, Мэри и Мишель. И тетя Мэй. После давней смерти родителей, оставшись на попечении у своей тети, она всегда благодарила Бога за то, что Он оставил в живых хоть одного человека близкого ей по крови. Сейчас тетя Мэй вышла замуж вновь, за хорошего мужчину ее годов, и уехала на его родину, за тысячи километров. По сути, все близкие люди, что у нее были сейчас находились далеко, за исключением Мишель. Она доверяла Энтони, и знала, что с ее друзьями все в порядке. Но сейчас ее приоритетом было найти подругу. И нашлась она, сидящей на ступеньках одного из домов в глубине базы. Она сидела, вытянув больную ногу и головой опираясь на деревянную балку. В целом, Патриция отметила, что подруга выглядела лучше, чем раньше. Учитывая то, что сегодня происходило, она выглядела уставшей, но не растерявшей свой внутренний свет. Вокруг нее всегда царила аура уверенности и спокойствия. Паркер опустилась не некотором расстоянии от подруги. На базу опустилась ночная темнота, и над ярко-палящими фонарями белой россыпью мерцали звезды. Ночная прохлада постепенно вытесняла те крупицы оставшегося дневного тепла. Она вдохнула запах свежести ночного леса: хвойный лес передавал по ветру свой умопомрачительный запах, из-за которого казалось, что дерево совсем близко. Закрыв глаза, чувства обострились. Вдыхая полной грудью морозный ветер, он быстрой ланью распространял по ее телу нещадный холод. Так они просидели в своеобразной тишине несколько минут, а может и все полчаса. Услышав едва ощутимый шорох со стороны подруги, она открыла глаза, повернув голову в ее сторону. Мишель смотрела на нее из-под своих пушистых ресниц, молча проводя своим теплым взглядом по ее телу. Видимо, осматривала на предмет повреждений. Не найдя таковых, она слегка повернула свою голову, смотря на базу. Люди ходили туда-сюда, что-то нося в руках. Постепенно их становилось все меньше и меньше: все старались чем побыстрее засесть в выделенных им домах. — Как ты? — Мишель нарушила стоявшую тишину, выдыхая горячий пар. — Не знаю, Мишель, — Патриция не смотрела на подругу, собираясь с мыслями. Она не хотела нагружать и без того уставшую подругу своими переживаниями и бессмысленными разговорами. Многие вещи после пережитого сегодня потеряли для нее смысл, а приоритеты с трудом менялись, — мне хочется увидеть Энтони и поговорить с ним, а потом, обдумав все, поговорить с тобой. Патриция согнулась, опуская голову на колени, руками трогая кончики своей обуви. — Столько произошло сегодня, даже не верится, — Патриция говорила тихо, подбирая слова, — я теперь понимаю твои переживания насчет нашей встречи. И до сих пор не могу понять то, как люди идут против таких же людей. Это ужасно. — Теперь понимаешь, почему Энтони хотел, чтобы ты поехала? Пусть и таким методом, ты увидела другую сторону, — Мишель задумчиво смотрела куда-то перед собой, — Энтони должен скоро быть. Девушки затихли, наслаждаясь тихим, спокойным вечером. Они сидели друг возле дружки, но мысленно находились словно на двух разных континентах. Невозможно было уловить то, что у Мишель на уме. Всегда собранная и внимательная, она была своеобразным эталоном для Патриции. А сама Паркер сейчас не могла думать о чем-то одном. Ее мысли, подобные морским волнам, сначала набирали смысл и силу, а сталкиваясь друг с другом — растекались. Ее переполняли мысли обо всем, что когда либо имело для нее смысл и какую-то значимость. Она пыталась вспомнить то, почему некоторые вещи для нее имели больший смысл, чем другие, но все, о чем она могла думать — была собственная глупость. Насколько же она была глупа! Ей казалось, что все это время она была в каком-то сне. И сейчас она начинала просыпаться, с неохотой, но это был необратимый процесс. Все то, чему ее учили с самого детства, на что ее пытались запрограммировать оказалось страшнее, чем в самом страшном сне. Она бы никогда не подумала, что все настолько замудрено-закручено. И осознание того, что Патриция поняла это так поздно, большим комом вины висело у нее на душе. Многое из того, что она прочитала, нашла в интернете, шло вразрез со всем, что она знала раньше. Патриция горестно вздохнула. Сколько же людей еще не понимает масштабов того, что происходит. Но к счастью, пока не слишком поздно. Пока она дышит, пока она может слышать, чувствовать и думать — ничего не потеряно. Да, у нее остается еще множество вопросов, на которые ей только предстоит узнать ответы, но начало, пусть такой ценой, уже положено. Спасти свою душу важнее, чем какой-то кусок мяса. — Мы будем ночевать в этом доме? — Мишель кивнула, — а нам долго предстоит тут быть? — Как Энтони решит, у каждого из нас есть право голоса, но все стараются прислушиваться к нему, как никак, он очень мудрый, — подруга собралась подниматься, и Патриция вмиг оказалась рядом, поддерживая ее, — так как мы пока предоставлены сами себе, предлагаю, как раньше, посмотреть какой-то фильм и поесть. — Я не против, давно мы этого не делали, — Патриция приоткрыла дверь, помогая Джонс зайти внутрь, и аккуратно уложив ту на диване в гостиной, пошла обратно для того, чтобы прикрыть входную дверь, — что хочешь посмотреть? Закрывать смысла не было, так что она оставила дверь попросту захлопнутой. — Давай что-то простое, не хочу думать о чем-то высокоинтеллектуальном, — Мишель потянулась за пультом, и включила телевизор, — «Железный человек 3»? — Да, что-то давно я не пересматривала этот фильм, — Патриция с грустью оглядела диван, и поплелась на своеобразную кухню. Открыв холодильник, она увидела консервы и виноградный сок. А на хлебной полке, к счастью, лежал хлеб. Таким образом, взяв в одну руку стаканы с соком, а в другую нарезанный хлеб с паштетом, она умостила это все на прозрачный стол перед диваном. Еще раз ей потребовалось пойти для того, чтобы взять нож. И вот, она уже сидит на удобном кожаном диване, размазывая паштет по хлебу. Первый бутерброд дала Мишель. Мишель подняла палец вверх, что означало, что ей понравилось. Фильм начался. Постепенно пакет с соком пустел, а оставшийся хлеб одиноко лежал в кульке. Они наелись, и теперь, прижавшись друг ко дружке лежали, расслабленно наблюдая за происходящим на экране. Ей всегда нравился Тони Старк. С удивлением произведя параллель между знакомыми именами, она поделилась этим с Джонс. — Энтони же тоже можно звать Тони, — Мишель засмеялась, — ну и чего ты смеешься? — Его так все и называют, только ты со своим этим, — Мишель руками воссоздала то самое «своим этим», — называешь всех полными именами. — Так странно… — протянула Патриция, — они чем-то похожи, или мне это кажется? Я сейчас сравниваю их личности, то, как они себя ведут, и это вызывает во мне много вопросов. — Так, а ты слышала, что говорят? — Патриция отрицательно помахала головой, — Энтони всегда отрицает это, но наши говорят, что именно с него брали «ролевую модель» Тони Старка. Даже имя и фамилию оставили. Только никто в мире почти не сопоставляет это. Мы же для них террористы какие-то. Такая вот штука. Патриция только помычала в согласование со словами Мишель. Актер на экране телевизора хоть и был харизматичен, но был все же намного хуже реального Энтони. Он пытался вести себя уверенно, и играл убедительно, но сравнивая их между собой… совершенно разные. Экранный Тони не годился и в подметки настоящему, живому Энтони. У них были разные судьбы. И все же разные характеры. Если экранный был самоуверенным, со стороны напыщенным, он все равно был человеком со своими проблемами и дилемами. Что только взять тот факт, что он принял своих «друзей» после предательства. А Пеппер, совсем неподходящая, токсичная карьеристка. Они совершенн не подходили друг другу. Даже зная настоящего Энтони так мало, она не могла представить его в подобной ситуации. Он был слишком самодостаточен и знал себе цену, чтобы разменивать ее на людей, которые не ценят ни его, ни того, что он делает. Это было противоестественно. Алкоголь и настоящий Энтони? Две несовместимые вещи. Он был слишком сфокусирован на своем деле, на своей цели. У него не было времени на подобные дурости. Все же, она знает его слишком мало для того, чтобы оценивать картину. У него тоже должны быть свои слабости и минусы, однако, они перекрываются тем, что он делает. Во всяком случае, не было агрессивно настроенных против него нормальных людей. Она не говорит о правительстве. Ему все доверяли и ценили. И уважали. Значит, было за что. В таких мыслях прошел просмотр фильма. Мишель под конец заснула. И как бы Патриции самой не хотелось спать, она ценила удобство подруги выше своих потребностей. Поэтому, на какой-то там счет, она резко села. По телевизору бегал значок ЭлДжи. Она все же поднялась. Включила фонарик в обратную от лица девушки сторону и пошла осматривать другие комнаты. Нужно найти подушку и одеяло. Для того, чтобы укрыть подругу. В доме оказалось две комнаты, из которых одна была почему-то без кровати и использовалась в качестве комнаты для всякого хлама, а вторая с нормальной кроватью. Там-то она и нашла подушку и одеяло. Перекинув его через себя, она, с трудом держа в руках телефон с фонариком, добралась до гостиной. Ступая настолько тихо, насколько могла — дошла до дивана. Сняла носки подруги, чтобы ноги дышали, убрала все то, что могло помешать ей. Укрыла теплым одеялом и положила ее на заботливо приготовленную подушку. Патриция задумалась, стоит ли сейчас убирать все со стола или нет… А вдруг завтра не будет времени? Или кто-то зайдет? Сразу же увидит, какие они недисциплинированные. Одно дело Мишель, которая сейчас еле ходит, но она… И пошла все раскладывать по местам. Остатки паштета в холодильник, нож помыла и положила на полку, а хлеб — на полку для хлеба. Пакет с соком тоже поставила в холодильник. Ну и на какие вот они ухищирения она идет, пока могла спокойно спать в кровати? Вот и она не понимает. На счастье, в шкафу оказалось еще одно одеяло. Так что уже почти не различая ничего, на полном автомате, она расстелила кровать, быстро сняла с себя все, за исключением плотной ткани своеобразного термобелья, она лягла в приятную прохладу. Куртка Энтони лежала на стуле, рядом с ней. Таким образом, она легко могла ощутить запах его духов. С пустотой в голове и легкостью на душе, она спокойно погрузилась в сон. Сон был тревожным и беспокойным. Тело постоянно вздрагивало, словно от невидимых толчков. Накопившийся стресс выходил посредством тиков. Снилось что-то темное, вязкое, Патриция не имела возможности выбраться из этого круговорота беспросветной мрачности. Она видела себя то со стороны, то от лица незнакомки. Незнакомка отпросилась у своего мужа поехать проведать свою маму без охраны. Он был важной шишкой, и практически всегда слишком сильно оберегал ее. И позволил один раз прокатиться на метро. В лучших традициях жанра, когда она зашла в вагон метро, в толпе заходящих за ней людей она увидела блеснувшее острие кинжала. Поезд тронулся. Мрачная атмосфера только прибавляла оттенки остроте ощущений. Незнакомка с замиранием сердца достала телефон, открыла контакт единственного, кто мог ей помочь. Она судорожно описывала ситуацию, и спрашивала, что ей делать, параллельно наблюдая за окружающим миром. Тот человек приближался. «Сейчас буду. Будь осторожной» — гласило сообщение мужа. Незнакомка оторвала свой взгляд от телефона, раздумывая над тем, что делать. До следующей остановки оставалось чуть менее тридцати секунд. Она села среди людей. Лица были размыты. На выдохе оглянулась, и увидела словно в замедленной съемке приближение этого мужчины. Его глаза опасно то появлялись в толпе, то исчезали. Она чувствовала, как судорожно бьется ее сердце. Как липкий пот проступает на коже. Выхода не было. В следующую секунду он оказывается совсем близко, она не успевает ничего осознать, только без остановки перед глазами воспроизводится четкое, резкое движение с ножом в ее сторону. Незнакомка смотрит вниз, не чувствуя боли, только холод метала и собственный ужас. Патриция с тихим стоном проснулась, часто моргая. Не поняла почему проснулась, и только через несколько секунд к ней начали приходить кадры из сна, выстраиваясь в общую картину. В абсолютной тишине, изредка развеваемой тихим шелестом деревьев за окном, стук собственного сердца. Ей казалось, что время вокруг замерло, затихло под натиском тьмы. Тук-тук. Тук-тук. Маленький моторчик внутри ее тела сбился с ритма, заставляя глотать ртом морозную свежесть ночи. Пришло чувство всепоглощающей беспомощности. Тело будто кто-то крепко-крепко сжал, лишая ее возможности двигаться. Сколько она так просидела — не поняла. Старкфон лежал в куртке справа, но дотянуться до него она не представляла себе возможным. Отсчитывая в своей голове секунды, прошла минута, две, десять; она сбилась. Окружающий мир пронизывал ее страхом. Очень редко когда ей снились кошмары, но они никогда не сопровождались такой реакцией. Она закрыла глаза, пытаясь отвлечься на что-то другое. Пытаясь абстрагироваться. В какой момент ее дыхание стало спокойным, а бешенный стук сердца перестал ощущаться в голове Патриция пропустила. Но момент, когда она услышала еще чье-то дыхание, помимо своего она пропустить не могла. Открыв глаза, она долго всматривалась в тьму. Кто-то сидел в кресле возле окна. Она видела очертания рельефных мышц, видела размытый силуэт и больше ничего. Спал ли тот кто-то? Или ждал, пока она проснется чтобы… чтобы сделать что-то? От былого спокойствия не осталось ни следа. Вариантов что делать особо и не было. — Испугалась? — хриплый голос, который мог принадлежать только одному — Энтони. С Патриции будто вмиг спало оцепенение, и она зарылась пальцами в волосы. Веселая ночка, ничего не сказать. Она не просто испугалась, у нее сердце ушло в пятки. Погодите, ей показалось, или она услышала легкую насмешку в его голосе? Он серьезно? После всего сегодняшнего, очень неправильно продолжать насмехаться в таком ключе. Это очень-очень неправильно. Она с негодованием и раздражением резко подняла голову, прекрасно понимая, что он может видеть ее эмоции (лунный свет освещал большую часть кровати). И он ответил. — Ладно-ладно, соглашусь, мне так делать не стоило, — и ни капли сожаления в его голосе. «Каков наглец!», — не хочешь мне помочь? Последняя фраза звучала очень серьезно. Паркер отбросила раздражение, пристально всматриваясь в его силуэт. Он действительно сидел как-то склонившись на одну сторону. В голову закралось неожиданное предположение, и чтобы проверить его, ей пришлось потянуться за Старкфоном. Яркий свет телефона пусть и был автоматически настроен на темноту, но из-за непривычки он все равно казался слишком ярким. Так или иначе, она включила фонарик на этом необычном телефоне. С легким прищуром поворачиваясь в сторону Энтони, она вновь зависла. Это был он. Действительно он. Вечно собранный, хмурый и осторожный — он сейчас сидел в нескольких метрах от нее. На несколько секунд она почувствовала себя словно в сказке. Он проморгался от яркого света, в этот момент выглядя настолько мило, что щемило в сердце. Энтони смог стать совсем родным. Только ему удалось подобное. Его голубые глаза отливали белыми отблесками от фонарика, а атмосфера царившая в комнате и вовсе была на грани реальности. Патриция спустила ноги на пол, и встала, проходя к нему, чтобы в конце концов стать на колени возле его собственных. Его костюм был разорван в области правой груди. Части его костюма валялись на полу, и они были не просто своего цвета, они были красные. Это была его кровь. Патриция посмотрела ему в глаза, продолжая светить фонариком на правую сторону. Его глаза ласково-спокойно и мягко мерцали синими звездами. В нем действительно было что-то… что-то не от мира сего; в нем было что-то животное… неземное. Пусть даже так, он казался нереальным. И чтобы развеять дымку перед глазами, она нашла своей рукой его руку. Он был таким же горячим, как и несколькими часами ранее. И он оставался таким же красивым, пусть и уставшим. Это отрезвило ее. Паркер ничего не могла сделать с трепетом, что охватывал ее каждый раз, когда он смотрел на нее. Так или иначе, нужно было что-то делать с тем красным пятном, что мигало опасностью у нее в голове. — Тут где-то есть аптечка? — ни капли не сомневаясь в том, что он и это проконтролировал. — В ванной. — «Вот дура…» Это все его влияние. Она бы никогда в здоровом уме не задала такого тупого вопроса. Какой же он все-таки невыносимый! Будто прочитав ее мысли по лицу, при выходе из комнаты ее сопровождал расспчатый самодовольный смех. Она качнула головой, признавая собственное поражение. С фонариком в руке она нашла аптечку довольно быстро: она лежала практически на самом видном месте. Эти ребята все продумали заранее. Возвращаясь в комнату, она на секунду замерла на повороте. Он действительно сейчас сидит там… и он пришел к ней. Осознание этого факта приятной нежностью пропитало ее тело. Пусть и неподходящее размышление, но такое сладкое! Патриция улыбнулась по-настоящему, пытаясь сдержать это что-то приятное в своей груди. Этот мужчина удивительный. Заходя в комнату, она опешила, видя как он облокачивается спиной об основание кровати. Он снял обувь, и лег на кровать, предварительно сняв лишнюю одежду. Энтони несмотря ни на что был очень внимателен и разумен. У нее заныло в груди как только она представила всю степень повреждений, и как именно это больно чувствовать. А он еще совершает лишние телодвижения, чтобы и ему, и ей было легче. Упрямый, самоуверенный. И уже такой свой. Вздохнув, собираясь с мыслями, она подошла прямиком к нему, обойдя кровать. Энтони испытующе смотрел на нее — она стояла прямо, решаясь подойти поближе. Выражение его лица было сложно описать, то ли игра бликов, то ли границы, которых вовсе не было между ними сыграли свою роль. Он просто мягко испытывал боль, не иначе. — Я предполагаю, что у нас совсем немного времени, — слова, что он говорил с легким беспокойством, эхом отдавались у нее в голове, как происходило всегда, когда он говорил, — с трудом подобрав слова тогда, на вертолете, сейчас словно у меня и вовсе забрали способность мыслить. Что же ты со мной делаешь?.. Его слова гармонировали с тишиной, полностью расстворяясь в ней после произнесения. Патриция едва понимала о чем он, предпочитая сосредотачиваться на насущной проблеме и ее устранении. Отбросив подальше все свои внутренние сомнения и переживания, она села на край, открывая аптечку. В ней лежали ножницы, которыми она с трудом смогла разрезать мешавшую одежду. Зрелище было не для слабонервных. Точеный рельеф мышц слева пронзал заживающий шрам, и Патриция сделала вывод, что это был давший шрам. Только не смогла определить оружие, которым он был нанесен. Но не время акцентировать внимание на таком. Отрезав последний лоскут одежды, она замерла. Кровоточивший рваный шрам на другом боку, уже с ее стороны, выглядел просто ужасно. Кровь продолжала идти, не останавливаясь, наверно, образовавшаяся нежная корочка вскрылась при его телодвижениях в сторону кровати. Почему не подождал ее? — Упрямец… — Патриция не сдержала тяжелого раздраженного вздоха. Ответом ей послужила непонятная тишина, — загноилась, — покачала головой, — пей. И сунула ему в губы стакан с приготовленным на скорую руку специальным отваром, который практически мгновенно погружал в сон и носил обезбаливающий эффект. Он послушно выпил его. И момент, когда его дыхание стало размеренным и спокойным, пропустила даже она. Он просто в одно мгновение словно помолодел, настолько расслабленным он выглядел. Патриция хмыкнула, подумав о том, что удивительно было то, что у него до сих пор не было жара. Пусть и температура его тела была выше обычной, но в пределах нормы для него. Она достала антисептик, и обильно промыла им рану. С гнойными ранами у нее был всегда короткий разговор с самого детства — папа всегда сыпал на такую рану истолченный уголь. И все проходило. А сейчас? В этой аптечке все самое новое и технологическое. Уголь не возьмется из ниоткуда. Так что шикнув саму на себя, она продолжила очищать рану и убирать остатки всего ненужного из нее. С одной стороны, рваная рана была не особо глубокая, и это было плюсом, а с другой — ей потребуется хороший уход. В любом случае, вооружившись мазями и специальными бинтами, которые к счастью были в аптечке, она начала подлатывать Энтони. Это было делать довольно сложно и неудобно, ведь несмотря на крепкий сон, в котором должен был быть мужчина — не исключалось то, что он может чувствовать все неаккуратные действия. Управилась она за пятнадцать минут. Теперь сидела, рассматривая свои руки. Кровь Энтони попала на ее вещи, и она с какой-то отрешенностью смотрела на это. Его грудь мерно вздымалась и опускалась. Он выглядел очень притягательно. Патриция не сдержалась: провела кончиками пальцев сначала по кончику давно зажившего шрама, отмечая его неровность. Отдернула руку. Протянула снова — провела дорожку почти к самому лицу. Не решаясь тронуть его лицо, она просто наклонилась поближе, всматриваясь в каждую черточку. Время было час ночи. Вселенная вокруг словно прекратила существовать, мысли улетучились. Несмотря на ответственность и багаж знаний, он оставался обычным… человеком? Если его можно таковым назвать. Энтони был нереальным: начиная от того, как он дышит, как видит и чувствует все, заканчивая его повадками и словами. Тем, что он делает. Уверенно и спокойно. Словно ему чужды человеческие чувства. С нервным вздохом она отодвинулась. Патриция не знала, что делать. Кровать была одна, значит, нужно было аккуратно лечь возле него. Могла ли она себе это позволить? Хороший вопрос. Она не хотела нарушать его границы… границы. Никаких границ. Их не было. Хорошо, а одежда? Она была итак не в нормальном состоянии, а сейчас и вовсе стала непригодной. Было глупо ожидать наличие одежды в шкафу, но Паркер все равно заглянула туда. И удивилась. На полке лежало бесформенное нечто, однако это было всяко лучше ее нынешней одежды. Взяв фонарик, она направилась в ванную комнату, чтобы переодеться. Старую одежду кинула в какую-то корзину, возможно, именно для такого белья. Если нет, то ничего страшного. Потерпят немного. Вернулась обратно в комнату, нерешительно замерев у порога. Глаза слипались. Хотелось спать. Можно было бы конечно разложить диван, разбудив Мишель, но… Как-то не складывалось. Не хотела тревожить тоже уставшую и раненную подругу. Приходится решаться на такой вот шаг. Борясь с собственной нерешительностью, она подошла ближе. Присела. И лягла с самого краешку кровати, стараясь не касаться мужчины. Это было очень интимно, лежать рядом возле такого значимого человека. Не только для нее, для всех них. Интересно, он понимал свою роль во всем этом? И даже если понимал… ему наверно было тяжело справляться с этим всем. Взвалить на себя столько всего без возможности передать кому-то полномочия, без возможности по сути спросить совета у другого живого человека. Без возможности ошибаться и без возможности брать выходные. Герои не могут брать отдых. Даже сейчас, он спокойно отдыхает, видя сон, но какой ценой? Ей было до безумия жаль его. А Патриция ничего сделать не могла. Даже все люди, которые были своеобразными начальниками разных секторов. Они все равно в первую очередь смотрели на него. Он, так или иначе, шел перед всеми и брал на себя всю полноту удара. Слушая его мерное дыхание, она постепенно засыпала. И теперь ей снилось что-то нейтральное-светлое. Весь мрак будто даже тут отступил, забоявшись его. Такую силу он имел. Патриции ничего не снилось. Она просто в одну секунду поняла, что проснулась. И чувствовала себя по-настоящему отдохнувшей. Конечности немного занемели от непривычки спать в таком положении, но немного собравшись с мыслями, она была рада, что никак не потревожила его. Открыв глаза, зевая, она как-то внутренне поняла, что сейчас было самое раннее утро. Было не слишком светло, но достаточно для того, чтобы видеть все детали комнаты. Солнечный свет мягко освещал все, непроизвольно вызывая хорошее настроение и счастье где-то в глубине души. После такой безумной ночи было настоящим чудом увидеть свет. Она тихо села на кровати, приглаживая копну растрепавшихся волос и поворачиваясь к мужчине. И не сдержала смиренного вдоха. Энтони не спал. Он выглядел явно лучше, чем раньше, его лицо приобрело краски. Ночью вообще был бледным-бледным. Это несомненно радовало. Но ситуация, в которой она оказалась, вгоняла в краску и ее. Она чувствовала это по своему горящему лицу. И чтобы не позориться дальше, посмотрела на его рану, мысленно прикидывая какие действия сейчас будут уместными. — Это все отлично зажило, — голос Энтони после сна был очень вибрирующим, с ноткой смиренности на грани уважения, Патриция таяла, — не знаю, что я бы… сегодня делал без тебя. Я обещал тебе все объяснить. Я ожидал, что тебе понадобится больше времени, чтобы все осознать и прийти ко мне… Но сейчас, по твоему смущенному взгляду, я понимаю, что ты готова. Предлагаю стащить с холодильника что-нибудь съедобное и отправиться в одно место, о котором мало кто знает. Его глаза лучились ребячеством и искренностью. Она не могла не улыбнуться. Пусть и его слова настораживали, чуть-чуть, Патриция была готова. По крайней мере, она старалась убедить себя в этом. Кивнув, она поспешила привести себя в порядок. На самом деле, ей просто нужно было некоторое время чтобы принять такого Энтони. И дать мысленные установки самой себе. Отставить неправильное понимание чужих поступков и быть сосредоточенной. Именно то, что ей нужно делать, находясь рядом с таким умным человеком. По возможности сделав все утренние дела, она вернулась в комнату. Посмотрев на всегда идеально причёсанного и одетого с иголочки мужчину, она заметила некую разницу. Он продолжал издавать ощущения очень успешного человека, но после того, что произошло ночью, у нее поменялось видение его. Сейчас он был просто человеком. Таким же, как и она. Патриция посмотрела с сомнением на свою бесформенную одежду. Ей стало стыдно находиться в таком виде с таким человеком. Однако посмотрев на реакцию Энтони, она выдохнула спокойно — либо ему было действительно все равно, либо он отлично играл такой вид. Но смысл был ему играть? Его не было. Так что она мысленно поблагодарила его родителей за такое воспитание. — Готова? — кивок, — тогда пошли. Мы выйдем через черный выход, и надеюсь, нас никто не увидит. О том, что я уже здесь знают только пару человек включая тебя. Надеюсь, это так и останется… пока. Патриция по-доброму прищурилась, сложа руки на груди. — С ними ничего не случится за это время, а то, что связано с тобой, нельзя совмещать с другими делами, — Энтони встал с кровати, и повернулся, снимая с себя повязки. К ее собственному удивлению, у него действительно все зажило. Она помедлила, обдумывая это все. У него слишком быстрая регенерация. Лейкоциты не могут так быстро «заштопать» рану. Возможно, он смог это как-то исправить путем модификации своего собственного тела, однако это было так рискованно. Но смотря на Энтони, к Паркер закрадывалась сомнительная мысль о том, что именно он мог пойти на такой риск. Она бы тоже пошла, если была бы такая возможность. Только эти модификации делала бы она и только она. Свое тело она бы не доверила на совесть никому. Это слишком щепетильный вопрос, чтобы просто позволять себе доверие к кому угодно. Он обвел взглядом всю комнату на случай того, что что-то забыл, пока его взгляд не остановился на своей собственной куртке. Энтони нахмурился, и в его глазах она увидела тысячу эмоций, пока в конце концов, он вопросительно не посмотрел на нее. Паркер не знала как это объяснить так, чтобы не опускаться еще ниже в его глазах. Что ей сказать? «Энтони, ну мне было холодно ночью, так что какой-то парень дал мне твою куртку?» или нет, еще лучше, «Энтони, если ты хочешь, можешь ее забрать обратно, я ее взяла… ну просто, так получилось.». Удивительная глупость. Она вздохнула, понимая, что с этим человеком все не может быть просто. Поняв, что ответа ему не дождаться и то, что ситуация зашла в тупик, Энтони взял куртку в руки и… протянул ей обратно. Это произошло так быстро, что она не совсем поняла его действия. Его куртка в его руках, которая протянута ей. Патриция на автомате взяла ее, и Энтони, не дожидаясь никакой реакции прошел мимо. Ей ничего не оставалось кроме как последовать за ним. Он шел сосредоточенно, видимо, зная куда именно нужно прийти, чтобы остаться незамеченным. Своеобразная лазейка для своих? Умно, мистер Старк. Несмотря на то, что его плечи выдавали напряжение, он казался очень уверенным в том, что делает. Когда они вышли на улицу, она на секунду затормозила — ранний воздух был ничем не теплее ночного. Энтони взял ее руку в свою, и тихо отметил: — Тут нельзя останавливаться. Как будто бы она собиралась. Патриция взглянула на его профиль. Резкий, напряженный. Делая размеренные вдохи, внимательно вглядываясь в очертания домов и как будто анализируя для себя, он был подобен хищнику. Что-то менялось в нем. Или в ней. Только у него она видела такую удивительную способность четко давать окружающим понять в каком он настроении и внушать свои образы. В дополнении к сильной личности, он был, вероятно, хорошим психологом. И эта догадка вызвала у нее смех, такой, что она не смогла его скрыть, слишком сильно погрузившись в размышления. Это было так странно, то, как они сейчас перебежками двигались к выходу из базы. Как преступники какие-то. Энтони коротко взглянул на нее, и ей показалось, что он хочет шикнуть на нее. Но Патриция вмиг натянула на себя максимально непроницаемое лицо, и только глаза выдавали бушующие чувства. Это было слишком смешно. База заливалась утренним светом. Он был не очень сильным, слегка просвечиваясь через облака, но достаточным, чтобы видеть все на приличном расстоянии. В коротких остановках она находила возможность тихо радоваться. Все вокруг было таким сказочным. И то, что было вчера, и то, что происходит прямо сейчас. Особенно ее собственная рука в руках другого человека. И ладно бы просто какого-то обычного человека. Этот человек был очень далек от обыденности. Весь он состоял из противоположностей и каждый раз удивлял ее. Патриция медленно выдохнула, смотря на их переплетенные пальцы. Она была ведома человеком, который знал, что делал, у которого все было под контролем. Человеком, которому можно было довериться и положиться. Находясь рядом с ним, она не могла совладать со своими чувствами. В ней одновременно теплилось и тихое счастье, и слепая влюбленность и примитивное удовлетворение. Теперь, она понимала, почему не могла находиться рядом с мужчинами. Они все были не нужными. Никто не мог сравниться с Энтони ни в каком проявлении. Все были поверхностными, каким-то слишком мнительными и простыми. Он же был далеко не простым, и она не переставала убеждаться в этом. Он как будто был заряжен огромным количеством какой-то энергии которую ему нужно было постоянно куда-то сбывать. Она никогда с таким не сталкивалась. Другие люди были вечно чем-то недовольны, они были вечно уставшими и подвержены сомнением. С другой стороны, Энтони тоже может испытывать такие чувства, но скрывать их глубоко внутри. Это и пугало. Если постоянно сдерживать себя, можно сорваться. Патриция и Энтони уже минут пятнадцать шли по какому-то лесу. В нем было много разной труднопроходимой растительности несмотря на начало зимы. Был он укутан в белый иней, и было в нем так тихо и спокойно, словно он был действительно волшебным. Легкий снег блестел россыпью бриллиантов, завораживающе переливаясь. Но чувствуя незримую поддержку со стороны Энтони, ей было легче не обращать внимание на непривыкшее к таким походам тело. Все вокруг было так красиво, что дух захватывало. Прошло еще несколько минут, пока они не оказались на подобии поляны. Поляной это назвать было трудно. Просто некоторая площадка, которая утром смотрелась просто необычайно. Свежий снег приятно скрипел под ногами. Дойдя до примерного центра, они остановились. Патриция оглянулась, стараясь дышать как можно тише, поляна была как зачарованная, и ей было страшно сбрасывать это удивительное ощущение с себя. Но ей пришлось отвлечься на Энтони. Тот повернулся к ней лицом, стоя с легкой улыбкой на лице, освещаемый солнечным светом… он выглядел очень красиво. — Ты — это твое прошлое, — загадочным голосом начал он, продолжая смотреть прямо ей в глаза, — вспомни себя, Патриция. Вспомни настоящую себя. Он прикоснулся к ней, и она почувствовала, как какая-то необычайная сила начала переполнять её. Она невидимыми, ощутимыми потоками тянулась к ней и оплетала ее всю. Когда Патриция ощутила, что больше так продолжаться не может, ее оглушило. И она вдруг ощутила себя очень маленькой, очень хрупкой. Такой, которую легко сломать. Окружающий мир переливался мягкими светлыми красками. Пока все не стало принимать подобие бесконечного. Это тяжело объяснить. Но она в какой-то момент полностью поняла фразу: «преисполниться в бесконечно-вечном». И ее накрыли смешанные ощущения: это был и покой, и умиротворение. Подсознательно понимая, что тут что-то не так, мир менялся, подстраиваясь под ее хотение. Откуда-то полился голос Энтони, переливаясь множеством эмоций, так, что невозможно было отследить какую-то конкретную эмоцию. — Ничего не бойся, сейчас ты увидишь себя настоящую, — несмотря на то, что это был знакомый голос, он казался каким-то чужим, далеким, — и как только ты примешь то, что вы с ней одно целое — ты обретешь запечатанную силу, сокрытую в тебе. Перед ней стали мелькать картинки, что сливались в фильм, подпитанный эмоциями, что когда-то испытывала… она? Сложно объяснить как это, но в отличии от своего сна, где она ощущала тонкую грань между собой и незнакомкой, тут же этой грани не было. Это были однозначно ее воспоминания. Она четко видела лица знакомых-незнакомых… сущностей? Это были не люди. Боги. Быстро дало определение этим существам это необычайное место. И Патриция с трудом вмещала это в своей голове. Разве могут быть боги иные, кроме Бога? Появлялось слишком много вопросов, но она продолжала неотрывно наблюдать за тем, что красочным калейдоскопом мелькало у нее перед глазами. Она то видела все со своей стороны, то вновь как будто смотрела фильм. Патриция ощущала разные чувства, которые разнились вместе с картинками. Каждая из них имела своей оттенок эмоционального фона. Глядя на свою маму в ней преобладали сочувствующие, грустные эмоции, перераставшие в мрачную тоску. Глядя на своего отца она не могла сдержать ярости. Казалось, совершенно незнакомый ей дух вызывал такие злые ощущения… непостижимо. Но это было так. В ее памяти вспоминались причины вызванных чувств. Нежелание Зевса сделать что-либо, чтобы помочь ей, а потом мнимое безразличие, каждый раз, когда она видела его. В их отношениях царил полный дисбаланс. Зевсу было все равно на свою дочь, а Персефоне до глубины души было обидно. Патриция, смотря на это со стороны, не могла совладать с собой. Это вызывало в ней такие же чувства, как и в прошлой ее версии… себя? Пока эта догадка отбрасывалась в сторону. Это выглядело смешно и глупо. Несмотря на то, что все казалось правдоподобно, Патриция не могла поверить в это. А картинки продолжались сменяться. Лихорадочно, очень неразборчиво, они будто спешили показать и вместить в себя все. Патриция все смотрела. Перед глазами появился удивительной красоты цветок. Он манил, шептал ей подойти поближе, разглядеть его как следует. И Персефона, и Патриция не могли противиться этому. Этот цветок был удивительной красоты, его нельзя было описать никакими красивыми словами. В своей уникальности он не имел никаких аналогов. И Персефона взяла его в свои руки. Как только она взяла его, окружающий мир завертелся в бешенном урагане. И мир погрузился во тьму. Сколько она пробыла во мраке, понять было сложно. Было только яркое чувство беспомощности на грани полного беспамятства. И когда в этой тьме появилось нечто еще более темное, чем темнота, окружающий мир стал светлее, становясь различимым нечтом. На нее смотрел Энтони, несмотря на очень разнящийся вид, это несомненно был он. Все ее внутренности твердили об этом. И Патриция приняла это. Следующие картинки почти пролетали, и она успевала уловить только отблески эмоций и яркие картинки. То его резкие слова, после которых все нутро кровоточило, то надменный холодный взгляд, вызывающий слабый протест и сожаление. С каждой картинкой в нем что-то менялось. И в Персефоне тоже. Аид менялся. Персефоне удавалось как-то воздействовать на него. Неизвестна причина этому, или он сам, находясь в обществе своей супруги насыщался ее светом, или сам менялся, словно чувствуя, что изменения неизбежны. Картинки продолжали меняться. Вот она снова видит свою мать, это уже точной констатацией факта, пронзило ее саму. Она видела ее светлые глаза и чувствовала собственную радость, что переливалась с радостью ее матери. Каждые их встречи были наполнены светом и радостью. Видя, как менялся мир под воздействием их влияния, Аид сжаливался, с каждым разом отпуская… ее? все дольше и дольше. И именно это пробуждало в Персефоне чувства. Ее супруг был могущественным богом, который вызывал у нее все более глубокие эмоции. Патриция внутренне сжалась. Эти чувства были очень похожи на те, которые она испытывала, находясь рядом с Энтони. Энтони был Аидом. Осознание этого очень странно отозвалось в ней. Будто она вспомнила то, чего ей долго не хватало, и теперь она стала более целостной. Намного более целостной, чем раньше. Последние кадры растягивались очень долго. Патриция-Персефона наконец-то разобралась в том, что происходило. Ей вмиг оказалось все понятным. Почему методы Энтони вызывали в ней одобрение, почему все то, что происходило так легко она приняла и смогла ориентироваться в происходящем. Аид, который Энтони, не был основателем этого всего. Она была основательницей этой организации. Правда, много тысяч лет назад. Он продолжал это дело. Нес ответственность сквозь века. В Патриции стало преобладать какое-то необъяснимое ноющее чувство в груди. В ней поднималось бесконечное уважение, ощущение привязанности и любви к этому… богу в человеческой плоти. И этот невообразимый бог был ее супругом. Это казалось таким правильным. И именно это заставило ее поверить во все это. Поверить в то, что это правда. Правда, которая была реальностью тысячи лет назад. В ее голове все наконец-то сложилось. Все недостающие паззлы оказались ответами, которые были спрятаны в ней самой. И от осознание всей картины ей стало немного дурно. Теперь, обладая полным видением, она чувствовала себя единым целым с разными мирами. Тот мир, в котором она сейчас была, был за гранью понимания человека. Но он был понимаемым для того, кто изначально был в нем. И ей были доступны все миры. Она не могла объяснить всего обычными словами. Но мир Аида, мир той, которой она была до того, как осознала настоящую себя, и мир ее собственный, в котором она была до того, как ее похитил супруг. Она глубоко вдохнула и выдохнула уже на той же самой поляне. Морозный воздух больше не опалял ее легкие. Не заставлял желать тепла. Ей было все равно. Она находилась в руках Энтони… или уже Аида? Если этот… человек был тем же, каким она помнила его раньше… — Да, моя царица, — он крепко прижал ее к себе, и тихим, глухим, но тем не менее ликующим голосом продолжал, — когда я впервые увидел тебя тогда, я и представить не мог, что нас ждет в будущем. Каждый день я дышал тобой, я хранил в своих воспоминаниях твой лунный облик, представляя его перед собой каждую секунду. Я был отравлен ядом. Ядом разлуки с тобой. Все краски пожухли, окружающий мир стал таким же холодным и темным, как и до встречи с тобой. Боль, нестерпимая боль поселилась в моем сердце, каждый день… каждый день давался мне труднее предыдущего. Его голос был трепетным, волнующим. Переливаясь множеством состояний, он не терял связующей нити: он был сокровенно-проникновенным. И Персефона испытывала тоже самое, несмотря на такое сумбурное воссоединение, в ней бушевали океаны чувств. На глаза наворачивались слезы. Они осели на снег, который в мгновения растаял, оставляя после себя совершенно сухую землю. — Ты была и остаешься моим единственным сокровенным другом, смысл моего существования, опора моя, ты мое счастье, — его голос срывался на шепот, и она видела в его глазах такую необъятную тоску и любовь, что становилось трудно дышать, — я был убит своим же разумом, каждый день моля Творца о воссоединении с тобой, я был повергнут множество столетий, был стерт с лица этого мира… лишившись тебя, я осознал что без тебя я сам не свой. И день, и ночь, без тебя были муками, и не было ни одного мгновение без моих страданий. Он затих, не исчерпав все слова, которые были у него на душе множество столетий, множество тысячелетий. И даже нескольких человеческих жизней не хватило бы для того, чтобы он смог изложить все, что хранил и нес в себе весь путь разлуки. Аид нежно касался ее заплаканного лица, стирая появлявшиеся слезы и изредка оставлял легкие поцелуи-бабочки в разных частях. — Мне что-то не хорошо… — Персефона терялась во всем новом, но таком привычном для нее, — как… почему… почему я умерла? Я ведь умерла? — Да, — Аид прижал ее к себе, гладя по копне светлых волос, — я не успел… Олимп всегда был очень опасным местом, тем более Земля, где ты так часто любила проводить время с Деметрой. В один день, я почувствовал, что что-то не так… а ты мне сказала тогда, — он собирался с мыслями, — что все будет хорошо. И я поверил. А не нужно было. — Что случилось, Аид? — Персефона крепко-крепко сжимала его в своих объятьях, боясь растаять, как тогда, — скажи мне, душа моей души… — День мне в ночь обернулся, на глаза опустили кровавую пелену, — Аид жмурился, вспоминая то, за что корил себя всю жизнь, — и тогда обратились в пыль множество невиновных. А я не мог остановиться. Пойми, госпожа моего сердца, мое дыхание, без тебя все померкло. Много прошло дней, которые были как тысячи лет, пока я не услышал голос Творца. Он остановил меня, объяснив мне часть своих планов. И сказал мне пророчеством твое возрождение. Аид отстранил ее от себя и ласково убрал упавшую золотистую прядку, заводя ее за аккуратное ушко. В его сердце не осталось места для чего либо другого, кроме как для нее. — И каждый день, я вспоминал Его лучистые слова, которые давали мне надежду и будущность. Я не нашел тех, кто стал причиной нашей разлуки. Они перестали быть моей целью, — он поднялся на ноги, все еще держа ее в своих руках, — но ты, владелица души моей, будь уверена в том, что никто больше не посмеет причинить тебе вред. Слишком сильный был мой гнев, и никто из бессмертных не забыл его. И не забудут никогда. Они стояли посреди залитого солнцем зимнего леса, наслаждаясь присутствием друг друга. Как много слов они не сказали и сколько еще им предстояло пройти вместе. Они ловили дыхание друг друга, скорбь одного наконец-то прекратилось и исполнилось радостью сердце. И эта радость, как маяк посреди шторма, освещала все вокруг. Сколько времени они так простояли, невозможно было определить. В один момент появилось подобие грозы, и оно пронзило небо, разрывая пелену очарования, в котором они находились. Персефона в смятении посмотрела на Аида, осознавая, что это значит. Они одновременно почувствовали что-то неладное. А единственное, что могло так влиять на них — их детище. Он понял все без слов, превращаясь в настоящего хищника. Что-то было с базой. Аид чувствовал каждую их базу, каждый зов каждого человека, что доверился ему. Он разрывался между такой знакомой и жаждущей его Персефоной, и между этими людьми. Ему было тяжело, очень тяжело. Все это было ради нее, и вот она возле него, стоит, такая родная, такая близкая. Его снежная весна. — Мой возлюбленный, душа моя, — Персефона интуитивно почувствовала метания своего супруга, крепко беря его руки в свои, — у нас будет впереди вечность. Мы это начали, и мы несем ответственность за этих людей. Аид с глубочайшей искрящейся нежностью в глазах улыбнулся ей, и почувствовал себя значительно лучше. Рядом с ней возвращалась способность дышать, способность видеть мир ясно и четко, способность чувствовать. Вернув ее обратно, теперь кому-либо придется хорошо постараться, чтобы разлучить их вновь. — Не вижу смысла идти через этот лес снова, теперь, когда ты стала собой — нет нужды использовать человеческие методы, — Энтони-Аид прижал ее к себе, — в этом теле это будет тебе в новинку… Послышался хлопок и окружающее пространство закружилось, и Персефона зажмурилась, фокусируясь на горячем теле своего супруга. Даже ткань костюма не мешала ему отдавать свое тепло миру. Ощущая его рядом с собой, ей становилось спокойнее и проще. Он тот, кому она могла довериться в полной мере, осознавая на сто процентов, что он никогда не предаст. Не предаст и не уйдет. Это возмущало ее другую версию себя, но факт фактом. Это бы звучало ужасно только если относилось бы к человеку. А он не человек. — Открывай глаза, моя золотоволосая госпожа, — и первое что она увидела, была легкая добрая усмешка на его устах, — сейчас узнаем, что тут происходит… я знаю что и кто, но мне нужно удостовериться лично в этом. И только тогда пускать Цербера. — Нашего Цербера? — она удивилась, и переспросила, ловя последние секунды их единения. — Тебя удивляет только это? Посмотри на нас. Мы в теле людей. Что ему мешает быть в ином обличьи? И правда. Патриция где-то глубоко внутри еще пыталась отторгнуть новую реальность, где ей не было места. Это было очень странным ощущением. Будто реальное раздвоение личности. Разумеется, Персефона уже не та, что была раньше. Но она не хуже и не слабее прошлой. И если Патриция будет продолжать давать о себе знать таким идиотским мышлением, Персефона уничтожит ее. Они были за воротами, практически у входа базы. Стояла абсолютная тишина. Но это не смутило ни ее, ни супруга. Они были готовы к такому. Раньше война была примитивной, с оружием, что поражает явно. Сейчас все изменилось. Технологии пошли вперед. Глупо было надеяться на обычное кровопролитие. Это не отменяло тот факт, что оно было ужасным, но признавало то, что люди в их стране до сих пор верят в такое. Это был геноцид. Свой же народ убивали. Обычному человеку эта тишина показалась совершенно нормальной. Однако не для них. Только ступив на территорию базы, Персефона поняла, что было не так. Волны, что посылались из разных сторон. Именно они невидимо воздействовали на людей. Пронзая их тела, оставаясь невидимыми, они разрушали тела изнутри. В зависимости от типа волн и их силы, был разный эффект. Сейчас же взяли самую большую мощность и тип. Человеческий мозг приказывал убегать. Божественный мозг хранил спокойствие и мир в сердце. Им ничто не может навредить. И сейчас, в данной ситуации, обнажились истинные сущности людей. Многие люди выходили из домов, как будто ничего не было, потому что так и было. Для них этого не существовало. Эти люди уподобились им самим. Другие же изнывали от боли внутри домов. Персефона и Аид чувствовали это на незримом уровне. Персефона кратко взглянула на Аида, и тот хмуро кивнул ей. Он, видимо, начал отдавать кому-то мысленные приказы. Не отрывая своих глаз от его, ей было так радостно видеть его. Наблюдать, как движется его грудная клетка от прогоняемого воздуха. Чувствовать тепло его тела. Как удивительно быть человеком, несмотря ни на что! Как это сокровенно и интимно, просто существовать. И в людском теле это давало невообразимые ощущения и эмоции. У людей все было одновременно и слишком просто, и слишком сложно. У них все было иначе. Это и делало людей такими особенными. Чувство, что люди зовут счастьем подобно гиганской волне сбивало ее с ног. Эта волна заставляла ее улыбаться, несмотря ни на что. Ноги иногда переставали держать ее. Персефоне хотелось взлететь, рассказать всему миру о том, как прекрасен мир! Как прекрасен ее дорогой супруг. На душе был мир и покой. Рядом с ним она чувствовала себя спокойной и защищенной. Как и было всегда. Аид повернулся, и чуть досадливо шепнул, только ей на ушко: — Я здесь. Какая же ты громкая, Персефона… И это заставило ее пытаться удержать бабочки в животе. То, как он это говорил… То, как он это почувствовал. Это было что-то. Только ее Аид так умел. И никто другой. Несмотря на то, что их знакомство было очень сумбурным и странным… Она была довольна. Все в итоге сложилось именно так, как должно было. В итоге же все хорошо? Почти все хорошо… За исключением того, что мир катится к своему финалу. Патриция медленно выдохнула. Закрыла глаза. Как хорошо вспоминалась фраза: «Меньше знаешь — крепче спишь». Как же хочется отложить это куда-то, или положить в коробку и поставить ее в самый дальний угол. Просто пойти лечь спать. Но она не может. А может ли Энтони? Нет. Они вдвоем уже по уши ввязались в это. Самостоятельно выйти они из этого не смогут. Даже не хотелось двигаться. Она просто стояла, вдыхая морозный воздух и ощущала легкое покалывание от ветра. Столько всего произошло в последние дни. Может быть, она просто устала. И как только они минимально разберутся со всеми накопившимися проблемами, они должны будут отдохнуть. Человеческое тело слабо и немощно. Несмотря на силы, что скрывались глубоко в ней, тело не могло выдержать всего. Приходилось подпитывать его, постоянно. И как Аид только жил все это время?.. Это безумно тяжело. Она уже поняла это. Выдохнула и вздрогнула. Медленно открыла глаза. Персефона все еще стояла посреди базы. Возле нее был ее дорогой супруг, ее надежда… А кругом происходил бардак. Она все еще не оправилась от вчерашнего, так тут еще и это. То, что делают люди (а люди ли они?) было невыносимым. Она не понимала, откуда в них такая жестокость, такая жажда власти и алчность. Такие маленькие, такие хрупкие, но могут вместить столько зла. И самая неожиданная суть в том, что каждый сам выбирает чем жить. Как и что делать. Идти на компромисс со своей совестью или стараться жить хорошо. Многие пытаются заглушить боль в груди человеческими вещами. И закрыть дыру в сердце теми же способами. Но как можно пытаться закрыть это чем-то плотским? Если у людей есть душа, дух и тело. Персефона уже с какой-то отстраненностью посмотрела на явившуюся трехглавую собаку. Она с ней давно нашла общий язык. Для них она предстает в своем истинном обличье. А для других… найдет же выход, как ей появиться? Найдет. Аид мысленно продолжал общение с Цербером. С каждым звучащим словом и в ее голове, он свирепел. И видел выход только в одном. Найти и привести, для осуществления расплаты. За все нужно платить. Такой уже природный закон. Закон природного права. Он только обжег ее своим пламенным взглядом, и в его глазах мелькнуло узнавание. Он подошел к ней, не веря. Легонько коснулся ее светящейся ауры, будто пробуя на вкус. Не сильно, мягко. И она почувствовала его радостную вибрацию. Он признал ее. Надеялся ли он снова увидеть своего верного друга? Нет, только таил надежду, с грустью находясь подле Аида. И вот, видя ее (сомнений не было), такую живую, такую родную… Он только прикоснулся к ее человеческому телу, как настоящая собака, не пытаясь быть ею, а просто сквозь касание выражая все свои эмоции. Персефона мягко улыбнулась. Она помнила его совсем маленьким, когда он только искал настоящего себя, спрятанного в духе безмозглой собаки. Пусть и трехглавой. Увидеть его сейчас было несмотря на обстоятельства — очень кстати. Боковым зрением она видела каким теплым взглядом их обводит Аид. Цербер обошел ее, набирая скорость, пока не прыгнул, в полете растворяясь уже за пределами базы. Он был удивительным. Как и Аид. Они вдвоем не имели аналогов. Персефона вновь посмотрела на Аида. Он задумчиво смотрел куда-то сквозь нее. Вся его поза выдавала скопившуюся усталость. Усталость людского тела. И ей было его жаль. Несмотря на то, что они сами выбрали свою судьбу, они стали слишком похожими на людей. В любом случае, она точно. Аид должен был спускаться в свой мир, контролируя все. Это не те вещи, с которыми стоило играть. Везде и всему нужен контроль. Она на ватных ногах подошла к нему, обнимая за шею. Зарылась пальцами в его голову, сквозь пальцы пропуская его темные пряди волос. Он обвил ее руками, делясь своим теплом. Несмотря на напускное наружное спокойствия, она знала, что на душе у него сейчас было беспокойно. И это беспокойство тревожило ее. Последнее, что ему сейчас нужно, это испытывать неразбериху в душе. Снаружи ее итак хватает. — Что ты задумал, мой повелитель? — тихо шепчет ему на ухо, — что у тебя сейчас на душе, мой дорогой супруг? — Моя царица, с твоим приходом я и совсем потерял голову. Чувствую, что что-то надвигается на нас, разрушая наше спокойствие и не могу собраться с силами, — его слова ноющей болью разъедали ее сердце, — в преддверии нашей разлуки, я ощущал то же самое, что и сейчас. Это не описать словами. Ты это чувствуешь так же остро, как и я, мое сокровище. — О чем ты говоришь? — Персефона мягко отстранила его от себя, беря в свои руки его печальное лицо, долго вглядываясь в его лицо. — Тебе не о чем тревожится, отрада души моей — она еще сильнее хмурила свои брови, не желая соглашаться с тем, что будет, — мне нужно идти вслед за Цербером. Чтобы успеть сделать то, что нужно. А тебе, моя луноликая госпожа, нужно будет вернуться на главную базу. Эти люди получили свои указания. Ты будешь нужнее там. — А если с тобой что-то случится?.. — Персефона разорвала их зрительный контакт, отворачиваясь обратно к лесу, из которого они пришли. Невидяще созерцала как снег легкой волной сходит с верхушек деревьев. — А если со мной что-то случится, — вкрадчиво на ухо произнес Аид, обнимая ее со спины, целуя куда-то в плечо, — то разве мне не поможет моя дражайшая супруга? Персефона хмыкнула, но тревожное чувство не отпускало ее. Просто сейчас, рядом с ним, оно опасливо дрожало где-то в темном уголочке. Она безусловно понимала, о каком чувстве он говорит. И так же ощущала его. Но кто они такие? Всего лишь пешки, которыми вертят как хотят. Это не их игра. И не они в ней главные. Это даже и хорошо. Когда-то будет у них все хорошо. Как раньше. До всего этого бреда. — Мне пора, — Аид нежно повернул ее обратно к себе лицом, приглаживая ее волосы и мягко улыбаясь, — напротив дома, в котором вы сегодня с Мишель ночевали, стоит моя машина. Там есть мой искусственный интеллект. Он поможет с вождением на случай, если ты забыла, как водить машину. — Это был камень в мой огород? — шутливо ударила она его в грудь. — Нет, я просто прекрасно знаю тебя, моя нежность. — Аид остаточно отстранился от нее, исчезая во временных потоках. Оставшись одна посреди большой базы, она на секунду растерялась. Потом вспомнила, что она уже не та глупышка Патриция. Однако смиренно признала, что вместе с Аидом ушло ее личное солнце. Без него все было не так. Живя жизнью Патриции, ей было очень просто. Сейчас, без него, она ощущала себя рыбой, случайно выброшенной на раскаленный песок. Она носом пыталась уловить крохи его настоящего запаха, и когда даже те, развеялись на утреннем ветру, она с горечью вздохнула. И пошла обратно к Мишель. Она ощущала метания каждого человека здесь. Но они прекрасно знали, на что шли. У каждого свой путь становления. Или пропасти. Персефона не могла решать за людей и помогать им. Это было бы очень несправедливо. Хотя и хотелось до глубины души. У Аида с этим было все намного проще. Видя каждодневный круговорот чьих-то жизней, видя судьбу практически каждого человека… он не терял жесткости. И мужества. Он был милосердным, но в то же время знал где нужно иметь мужество. Они вместе искали эту золотую середину. Проходя через многие события вместе, чувствуя эмоции друг друга и общаясь долго-долго, они находили взаимопонимание. Пусть и давалось оно не всегда легко, но зато как же потом приятно быть бок о бок с… человеком, с которым прошел и горечь, и радость, и плен, и свободную жизнь. Персефона мотнула головой, выводя саму себя из размышлений. Аккуратно приоткрыла дверь и наткнулась на Мишель, пристально смотрящую на нее. Она стояла на одной ноге, скрестив руки на груди. И Персефона честно, на одно мгновение забоялась подруги. Зная характер подруги, та еще и костылем могла огреть… Только бы знать за что. За то, что пропала вот так вот, бросив ее на диване без возможности какого-то контакта? Хотя это не было такой уже и правдой, у них обоих был Старкфон. — Я даже знать не хочу где ты была, хотя догадываюсь, — Мишель махнула на нее рукой, как будто Персефона была мухой, — дай угадаю, мы с тобой сядем в машину, что стоит перед домом и поедем на основную базу? — Откуда ты… откуда ты знаешь? — Персефона с легкой ухмылкой в конце концов подобрала слова. Ее дорогая Мишель несмотря на очевидный факт того, что была человеком, оставалась очень проницательной девушкой. Мишель в ответ просто достала Старкфон и показала ей сообщение от мистера Старка. Это мысленное обращение в ее голове вызвало у нее смешанные ощущения. Он же Аид. Ее Аид. Ее супруг… мистер Старк? Это было по меньшей мере странно. У нее в голове при этих двух разных именах — Энтони и Аид, складывалась какая-то стенка, что разделяла их на две половины. На двух разных… людей? Персефона только мысленно вздохнула, понимая, что с Патрицией ей еще предстоит ужиться. — Ты готова ехать? — Мишель кивнула, — тогда хорошо, в сумке есть еда на всякий? — невозможно было не заметить на ее плече рюкзак, получив еще один кивок, она спросила последний вопрос, — тебе нужна помощь? — Не отказалась бы, — Джонс демонстрировала явное пренебрежение костылями. Персефона подавила улыбку. И подошла ближе к своей подруге. Аккуратно подставила свое плечо и таким образом они медленно вышли на улицу. Мишель на некоторое время остановилась, вдыхая морозный воздух. Персефона внимательно посмотрела на лицо подруги. Несомненно, в ней произошли какие-то изменения. Начиная с появившейся седой волосины возле уха, заканчивая царапающим взглядом. Патриции глубоко внутри нее было больно смотреть на некогда такую живую подругу. И на саму себя. Но Персефона отметала это все. Что было — то было. Если каждый день жалеть себя, можно и потеряться вовсе. Они медленно дошли до автомобиля. Это была новенькая мазерати. Черная, как сама ночь, хищная, словно самый опасный зверь на Земле. И элегантная. К этому слову она подобрать правильное сравнение не смогла. Этот автомобиль просто кричал о роскоши, о скрытой агрессии. О, это был именно тот автомобиль, который как никто другой подходил Аиду. Такой же как и он. Персефона скрывая рвущуюся наружу иронию, помогала разместиться на переднем пассажирском сиденье Мишель. Подруга тоже оценила выбранный автомобиль. Персефона знала, что этот автомобиль был мечтой Патриции с самого детства. И на несколько минут ослабила свой контроль, позволяя себе утопиться в океане нахлынувших чувств. Мазерати всегда была на грани реальности, и теперь, имея возможность ощутить ее в полной мере, без опаски, она отпускала все внутренние барьеры. Села в автомобиль, мгновенно понимая всех людей, которые когда либо сидели в ней. Это нельзя описать словами. Даже оставаясь незаведенной, мазерати умела вызывать нужные эмоции: предвкушение, азарт и счастье. Она нажала на кнопку включения и просто упала в многозвучье рычания мотора. Ей пришлось усилить слух и отдаться ощущением. Пристегнувшись и удостоверившись в том, что ее подруга сделала тоже самое, она прикоснулась к холодной поверхности руля. Руки дрожали от переизбытка чувств. Столько лет мечтать и сейчас чувствовать это наяву… Похоже скорее на какую-то параллельную вселенную, чем на ее мир. Персефона легонько нажала на газ, и выдохнула с удивлением, замечая, как резво отозвалась машина. Она не походила ни на какой автомобиль. Было что-то в ней манящее и опасное. База находилась в тридцати минутах езды от трассы. Дорогу из щебня присыпал легкий снег, мгновенно леденея, и им пришлось потратить некоторое время на то, чтобы проехать этот участок. С предвкушением девушка чувствовала нетерпение свое и мазерати, которая рвалась на трассу, чтобы показать всем, кто здесь хозяин. Через час утомительной езды, они подъехали к въезду на трассу. Машин практически не было. Легонькое нажатие на газ — и черная пантера мгновенно сорвалась с места, стремительно набирая скорость. Она ловко рассекала сонных мух-водителей, оставляя их позади. Эмоции были непередаваемые. Этот автомобиль был создан для эйфории. То, как звучал мотор, вибрируя по ее рукам и то, как уверенно держалась мазерати на скользком покрытии… это было что-то с чем-то. Боковым зрением она видела, что Мишель зажмурилась. Боится большой скорости? Персефона коротко глянула на бортовой компьютер и снова на стрелку спидометра. Текущяя скорость — около двухсот пятидесяти километров. До точки прибытия оставалось пять часов езды. — Мисс Паркер, — в тишине, разрывающим ревом мотора, прозвучал электронный голос, — мистер Старк предупреждал меня о Вашей возможной реакции. Однако беря во внимание дорожное покрытие, настоятельно рекомендую Вам снизить скорость. — Хорошо.? — Мистер Старк дал мне имя Пятница. — Хорошо, Пятница. Спасибо, — Персефона и в правду так думала, она слишком заигралась со скоростью, забывая о том, что едет не одна, — Старк давал еще какие-то… указания? Искусственный интеллект ничего не ответил. Однако Персефона продолжала ощущать ее присутствие. Это было очень странным. С одной стороны, это не было живым существом, а с другой… Что это вообще такое? Как до этого додумался Аид? Удивительно. Технологии ушли явно вперед, с того момента, как она помнит себя до Патриции. Теперь уже Мишель повернулась к ней головой, и похоже, с усмешкой смотрела на нее. Как бы Персефона не хотела тоже посмотреть ей в глаза, дорога и вправду была очень опасной, требовалось быть настороже. — Когда это мистер Старк успел стать для тебя просто «Старком»? — Персефона могла поклясться, что слышала ехидство, звучащее в голосе подруги. И как ей объяснить? Патриция настойчиво требовала рассказать ей все, но Персефона находилась в сомнениях. Она ведь человек. Нужна ли человеку такая информация? — Не знаю, как тебе объяснить… — помолчала Персефона, крепче сжимая руль, — мы с ним были знакомы еще давно… — Я знаю, к чему ты клонишь, — перебила ее Джонс, поправляя свои волосы, — мистер Старк мне все рассказал. У меня было слишком много вопросов, а так просто от ответа он уйти уже не смог. Я знаю, что ты — реинкарнация Персефоны, а он — Аид. Персефона вздрогнула. Ее подруга была действительно удивительной девушкой. Найти общий язык с Аидом? Разумеется, он уже не тот, что был раньше, но… Это ведь означает, что она знает все. Начиная от приблизительного понимания мировоздания, заканчивая тонкостями их взаимоотношений с Аидом. С мистером Старком. Не имеет разницы, суть ведь одна. Такие знания могут быть очень обременительны для человека. Особенно для девушки в том плане, что теперь найти спутника жизни будет очень тяжело. Или легко. Смотря с какой стороны посмотреть. Не всякие боги будут согласны на нечто подобное с человеком. Но Мишель Джонс ведь не была обычной. — А другие?.. — Персефона только надеялась на то, что остальные ребята не были втянуты во все это. — Мне пришлось им рассказать, — уклончиво заявила Мишель, — с разрешения мистера Старка. Зная тебя, им далось это осознание легче, чем та часть, в которой Энтони это Аид. Прикинь, лидер типа террористической группировки оказывается древнегреческим богом. Они тогда на меня очень долго пристально смотрели. Может я и сама поехала головой? Но в итоге приняли это. Кроме Гарри. — А что он? — Персефона благодаря знаниям Паркер отлично представляла себе в голове образ Гарри Осборна. Он не был простым парнем. Далеко не простым… — Когда мы остались наедине, он заявил, что является Цербером. У Персефоны тяжело крутились шестеренки в голове. Цербер-Гарри? Хватит для нее на сегодня потрясений. — А остальные я надеюсь, обычные люди? — Они — да. Они плавно в тишине рассекали снежное покрытие. Персефона думала, а Мишель дремала. Автомобиль уверенно держался на дороге. Возможно, благодаря специальным шинам с шипами, однако… Однако они уже ехали так какое-то время. Встроенный навигатор на лобовом стекле показывал приблизительное время езды — пять часов. Не много, ни мало. Получается, что эта долгая поездка ее первая. Как хорошо, что ее супруг был не обычным человеком. Он все предусмотрел. Через первые сто пятьдесят километров мазерати начала уставать, а в топливном баку почти не осталось бензина. Выглядев на навигаторе ближайшую заправку, они съехали с трассы. Остановились у колонки под номером пять. Персефона откинулась на спинку сиденья, переводя дух. Повернулась к Мишель. — Все хорошо? Как себя чувствуешь? — Как только ты начала ехать под двести, все стало чудесно, — Мишель с хитринкой посмотрела ей в ответ, — я чувствую себя уже намного лучше, чем вчера. — Я рада это слышать, — Персефона сжала руку подруги, перед тем, как выбраться из салона авто. К ней уже подходил заправщик, — 93 до полного, спасибо. Заправщик только кивнул головой, приступая к работе. Персефона прохрустела телом, заглядывая в салон. — Тебе взять что-то? — имелось в виду еду или какой-то напиток. — Я бы не отказалась от подобия завтрака. — Мишель улыбнулась ей, тоже открывая свою дверь и вытягивая ноги. Легонько разминая их. Персефона пошла к просторному магазину, пересчитывая те деньги, что лежали в карманах мистера Старка. Около пятисот баксов. Им должно хватить добраться до базы. Если что, то на крайний случай можно использовать ее собственные силы. Везде же есть ломбарды, да? А всяких украшений у Персефоны было полно. Она зашла в магазин, и ее тут же обдало теплым воздухом. Вокруг было очень много разнообразных снеков, но она обошла почти весь магазин, прежде чем увидеть долгожданный стенд с вегетарианской пищей. Взяла себе салат с хумусом, а Мишель… Персефона посмотрела на табло, что находилось над кассой. Так получилось, что она стояла почти у самого табла. Типичная американская еда. Это бы звучало очень уместно из уст какого-то иностранца, но теперь, она себя не ощущала принадлежащей ни к одной нации. А эта еда действительно была очень калорийной, жирной и просто… типичной американской? Бургеры, хот-доги и прочее-прочее. На завтрак такое не годиться. Нужно что-то питательное, легкое и вкусное. Как например те роллы. Она подошла к кассе, доставая деньги и называя нужный набор роллов. Так же уточнила, что она заправляется 93 на пятой колонке. И стала ждать, пока ей принесут приготовленные роллы. Оперлась о стойку, наблюдая за тем, как лучи солнца ласково очерчивают бока автомобиля и в пол-уха слушая новости. Как всегда, на телевизоре стояли продажные журналисты, нагоняя один только страх. Сама Патриция уже разочаровалась во всех официальных изданиях. Все нужно было проверять и перепроверять. И иметь свою голову на плечах. Однако какая-то фраза зацепила ее, заставляя прислушиваться. — По меньшей мере погибло десять человек в результате взрыва, что прогремел в здании бывшей Организации Охраны Жизни, — журналистка сосредоточенно говорила текст, но это вызывало лишь презрительную ухмылку на лице Персефоны, — взрыв полностью разрушил одно крыло здания. Очевидцы уверяют, что видели человека, похожего на Энтони Говарда Старка. Именно его организация вчера устроила еще один крупный взрыв в главном офисе… Дальше Персефона не слушала. Не могла слышать. Уши как будто заложило. Умом она понимала, что с ним все будет хорошо, он не может так просто умереть. А сердце все равно сковывало невидимыми железными цепями, что мешали дышать. Какие гнусные эти люди… Врать и не краснеть. Тупо читать текст. И не важно, что это могло сломать чьи-то жизни. Она оперлась на стойку, тяжело дыша. Зажмурилась. В ней боролись и человеческая сущность, и божественная. И они никак не могли найти общий язык. Это было очень больно. — Мисс, с Вами все в порядке? — она открыла глаза, и увидела беспокойное лицо мужчины средних лет. — Да, просто задумалась очень сильно. — легко соврала Персефона, обворожительно улыбаясь. — Да… конечно, — он тоже улыбнулся. Персефона уже не верила ничьим улыбкам. Особенно человеческим. Она верила только своим ощущениям и эмоциям других. И ей было грустно осознавать, что многие люди даже не подозревают, в каком мире они живут. Просто прожигают эту жизнь. Просто «живут одним днем», что является большой ошибкой. Никто уже не думает о будущем, о наследниках, о том, что останется после них. Эти люди теряют самих себя. Постепенно. Аид говорил ей, что так было всегда. И будет. Но сейчас это проявлялось особенно ярко и сильно. И ей было очень жаль этих людей. Они являются обычными пешками в руках более алчных людей. Они являются их рабами. — Пятая колонка заправилась. — будничным голосом произнес мужчина, беря у нее из рук деньги и давая сдачу. Так же он подал роллы. — Спасибо. — с легкой улыбкой Персефона вышла из магазина. И как только она вышла из него, улыбка слетела с ее лица. Как она могла улыбаться и спокойно вести себя тут, пока Аид находился там? И неизвестно что с ним было. Неизвестно на кого он вышел вместе с Цербером. Ее успокаивало только то, что вместе с ним был трехглавый пес. Вдвоем они точно не пропадут. Но Цербер, несмотря на то, что он был удивительным, все равно был зависим от Аида. А если с Аидом что-то случится… это повлияет на Цербера. И наоборот. Персефона села в салон автомобиля, отдавая приятно пахнущую еду своей подруге. И сама начала поглощать пищу, тщательно пережевывая. Сил включать радио не было. Возможно, она бы услышала новые подробности, но Аид дал ей четкий приказ. Приказ был добраться до базы и взять на себя управление ей. А потом уже можно было жаловаться и думать, что делать. Только сейчас перенервничает и будет ехать с испорченным настроением. Сердце рвалось к Аиду. Хотелось до какого-то безумного отчаянья быть рядом, невзирая ни на что. Хорошая еда никак не могла успокоить Персефону, и она старалась зациклиться на ней, отпуская плохое предчувствие. Получалось плохо. Однако воспротивиться повелению супруга она не могла. Понимая разумом правильность приказа, сердцем оставалась недовольна. Когда Мишель доела, Персефона уже давно сидела готовой. Просто думала о своем, глядя в темноту снежного леса. Редкие автомобили, проезжающие по трассе, добавляли какой-то особой, мягкой атмосферы моменту. Оставалось три часа езды. Вроде не особо много, но за рулем все было намного сложнее. Персефона вывела зверя на уже знакомую трассу. И через пару секунд они вновь ехали… не ехали, летели по дороге. Слушать музыку не было никакого настроения, не говоря уже о том, чтобы говорить. Она сдерживала себя от того, чтобы не съехать на нужный поворот, что вел на Сиэтл. Но у нее была цель. И она была обязана выполнить приказ. — Знаешь, когда я увидела вас вчера на вертолете, — Мишель тихо заговорила, — у меня пропали все сомнения насчет того, о чем мне говорил Энтони. Вы созданы друг для друга. Невооруженным взглядом можно было увидеть химию между вами, напряжение и какую-то магию. Это увидел каждый. — Правда? — Мишель кивнула, — когда-то мне уже говорили это, но я не брала это во внимание. Аид… он просто такой. Головокружительный. Любить его, это меньшее, что я могу сделать для него. — Пообещай мне, что расскажешь о том, что вы пережили потом. Интересно услышать это с твоей стороны. Она только кивнула. До такого спокойного времени, когда они смогут расслабиться, похоже, еще не скоро. Пока рассосется эта вся ситуация, в которую вовлечено правительство… Энтони ведь так просто этого не оставит. Не тогда, когда они пошли против его людей. Так всегда было. А зная, что правительство состоит не из людей только, все приобретало совсем другой вид. В легкой, ленивой тишине прошли оставшиеся несколько часов. С непривычки Персефоне пришлось останавливаться еще несколько раз, чтобы разминать затекающие конечности. Несмотря на все это и ухудшающуюся погоду, ей понравилось. Это был новый опыт для нее. Да еще в какой машине! В автомобиле, на который вздыхала прошлая она всю свою жизнь. Мишель почти все это время продремала, изредка проверяя Старкфон на наличие новых уведомлений. Все было пусто и чисто. Как будто после утреннего происшествие вся жизнь остановилась. Она свернула на уже знакомую дорогу. Память у нее была отличная, фотографическая. Да и помимо этого, Мишель была на подстраховке в случае чего. Изредка указывала ей правильное направление и подсказывала как лучше проехать, чтобы не загрузнуть в снегу. Дорога была не особо проезженная машинами. Едва виднелись два следа, да и их уже отлично замело. Мазерати вела себя на удивление спокойно и уверенно. Казалось бы, бизнес-класс должен забояться таких условий и такой езды, но автомобиль продолжал удивлять. Как только они увидели краешек ангара, на них были направлены лучи яркого света. Да так, что пришлось остановиться. Не помогало от него ничего. И только, видимо, прознав, что это свои — они убрали такой яркий свет, оставив только легкое свечение. Аид дал им знать о их прибытии? Или они поняли это по номерам? Или по Старкфонам? Вариантов было множество. Не начали стрелять — и уже хорошо. Персефоне вреда бы не было никакого, а вот Мишель могла пострадать… Когда до входа в ангар оставалось чуть менее десятка метров, они остановились. Дали мотору поработать еще пару минут, и начали собираться. — Мишель, я знала, как общаться с людьми в своем времени… — неуверенно начала Персефона, одевая на себя куртку Энтони, — если что, подскажешь? — Конечно, но и ты… Патриция, повидала уже многих людей, думаю, должна справиться, иначе бы Энтони не доверил это дело тебе. Люди у нас самые разные. Самые разные слои, профессии, характеры… Но ничего такого. Все ведь все понимают. Расслабься. — Мишель поглядела на себя в зеркало, захлопывая его обратно и сжала руку подруги. Едва заметно улыбнулась. Персефона улыбнулась ей в ответ. Они вылезли из салона автомобиля. Мазерати оставляла после себя несравнимое послевкусие горечи расставания. В нее хотелось возвращаться всегда. К ним почти сразу же подошли двое людей. С удивлением, Персефона признала в этих двоих уже знакомого Дмитрия и Второго. Эти люди были действительно чем-то. Второго она уже и не надеялась увидеть. Она была ему благодарна до глубины души. Этот мужчина спас им двоим жизни. Уйти оттуда без него они бы не смогли. — Рады видеть вас двоих. Как добрались? — Дмитрий говорил четко, размеренно, несмотря на это, она видела в его глазах радость от их встречи. — С непривычки было тяжело, но все прошло хорошо, слава Богу, — Мишель заговорила первой, обводя пристальным взглядом мужчин, — как обстановка на базе? — Хреновая, мягко говоря, но мы держимся. Мало нам случившегося вчера, так после новостей о Энтони, все гомнюки как с цепи сорвались, — он не скупился на разные выражения, чтобы придать своей речи нужный тон, — начали нас со всех фронтов донимать. Подозреваем, что у нас есть засланный казачок. Но и это не самое страшное. Люди как потеряли перед собой Энтони, начали нагнетаться. Персефона кивнула, продолжая слушать. — Энтони написал координаторам о том, что ты будешь его заменять. Решения босса не обсуждаются, многие люди скептически относятся к тебе, совсем не зная. Но и ты знай, что за тобой есть свои люди. — Дмитрий подошел поближе и легонько похлопал ее по плечу. Они двинулись внутрь ангара. Второй шел рядом, ничего не говоря. Персефона только видела, как мерцают его глаза. Мужчина осунулся на лице, вчера он многое пережил. Однако несмотря на это, он шел ровно, гордо. Персефона не знала как начать разговор и подойти к нему правильно, боясь нарушить хрупкий мир между ними. Ей было в новинку чувствовать за собой кого-то, помимо Аида, и то, что сделал вчера этот человек потрясло ее до глубины души. — Можешь ничего не говорить, Персефона, я все понимаю. Его голос глухо отдавался по стенам, донося до них лишь шепот. Он знает кто она?