Как ты их спасёшь?

      Такемичи зажмурился до боли в глазах. Голова кружилась, как при нехватке воздуха, в ушах шумело: ощущение, что еще пара секунд, и он непременно упадет в обморок. Дрожь в пальцах была заметна невооруженным глазом, да что там, дрожал он всем телом и от страха, и от напряжения. Выбранная поза была не самой удобной. Одна нога опиралась о высокий бортик ванны, а согнутая спина начинала ныть. Собравшись с духом, Такемичи, наклонившийся вперед, наконец вцепился в бумажку, прилепившуюся к коже намертво. Он дернул за нее, медленно и неуверенно, застывший воск потянул за собой волоски, но не вырвал их. Такемичи выругался, сдерживая голос. Больно, черт возьми, но его ждали в соседней комнате, совсем рядом. Нужно быть тише. Он попробовал снова, решив обойтись без передышки, и рывок получился лучше. По крайней мере, полоска для депиляции оторвалась, оставив чистую голень. Травмированное место покраснело, оно как будто горело, и Ханагаки понадеялся, что не останется раздражения. На глаза навернулись слезы. Ощущения напоминали о том случае, когда он коснулся раскаленной сковородки. Точь-в-точь, как ожог. Оставалось две полоски.       Такемичи сорвал и их, покончив с первой ногой. На второй силы исчерпались. Опустив ступню на пол, он осел на него, не расслышав, как за спиной провернулась дверная ручка, и незапертая на щеколду дверь легко поддалась толчку. Заинтересованная мордашка Риндо просунулась в дверной проем. Окинув любовника оценивающим взглядом, Хайтани присвистнул. От этого звука Ханагаки подскочил, едва не поскользнувшись на холодном кафеле и не рухнув в ванну перед собой головой вперед. Разбитого носа явно не хватало сегодняшнему вечеру.       — Ты полчаса возился с этим? Серьезно? — Риндо подошел и опустился на колено перед раскрасневшимся Такемичи. Тот замер полусидя. Теплые руки погладили воспалившуюся кожу, отмечая гладкость под пальцами. — Мы ведь предлагали помочь, но ты ж заладил «я сам, я сам».       — Это оказалось сложнее, чем я думал, — Ханагаки переступил с ноги на ногу, обхватив себя за плечи, скрестив на груди руки. Он закрывался, защищался от идиотских насмешек младшего из братьев Хайтани, в чьем доме сейчас находился. Риндо ухмыльнулся на редкость самодовольно и, без предупреждения, сдернул одну из остававшихся полос. Конечно, выдержать такую пытку было уже за гранью его возможностей, и Такемичи пискнул, подавившись возмущением.       — Они ж легко отрываются… ух ты, и как круто! Не придется клеить по второму кругу.       — Они легко отрываются, — передразнил Такемичи радостную интонацию, насупившись, — когда ты не сдираешь их с себя. Посмотрел бы я на тебя, Рин-Рин.       Словно в отместку за ласковое прозвище, Риндо продолжил. Чертов садист. Было сложно не закричать, не разреветься. Такемичи, смаргивая мешающие слезы, спустя минуту мог похвастаться стройными подтянутыми ножками, лишившимся волос. Теперь можно примерить чулки, купленные специально для него. И не в каком-нибудь секс-шопе, а в приличном магазине женского белья. Верхнюю резинку украшали изящные кружева, а по всей длине вырисовывались тонкие геометрические узоры из вытянутых ромбов. Однако, на мужской ноге это смотрелось скорее нелепо: волосы просвечивались под тонким капроном и образ получался смешным, а не заводящим. Совсем не годится.       Такемичи привык к требовательности Хайтани. Для них нужно быть эротичным, чтобы его захотели. Они оба — воплощение секса, всей сексуальности мира. Для них нужно стараться.       — Твои ножки теперь еще чудеснее. Такемичи, ты такая принцесса, — Риндо с нежностью потерся щекой о голень, оставив на ней поцелуй. После всех процедур, малейшее прикосновение сопровождалось покалыванием. Не столько болезненным, сколько наоборот. Пусть он прикасается к нему дальше… — Пытаешься стать для нас леди?       — Снова начинаете без меня? — появление Рана не стало таким уж удивительным, наоборот, тот припозднился, позволив им побыть наедине подозрительно долго. — Никакого терпения, братец.       — Обычно ты урываешь все лакомые кусочки, дай и мне побыть первым, — Риндо поднялся, не оборачиваясь на старшего брата, обнимая Такемичи за плечи и целуя в приподнятый уголок губ. У Ханагаки был целый арсенал определенных улыбок: смущенная, как, например, сейчас, выражающая азарт в той же драке, где он заведомо проиграл, непонимающая, улыбка после оргазма… Все. Абсолютно каждая из них была прекрасна.       Отметив, что Ран начинал выглядеть все менее довольным, Такемичи мягко вывернулся из лап Риндо и отошел на шаг. Он почти обнажен, а на собеседниках были хотя бы пижамные штаны, хоть и без верха. Вроде и одежда была, но сохранялась возможность обзора на поджарые накаченные тела с ахуенными татуировками. Перепробуй Такемичи все чудеса индустрии красоты, он бы не приблизился к ним ни на толику.       Все их первые разы Такемичи зависал на разглядывании партнеров, завороженный ими. Иногда в постели братья переплетались так, что половинки эскиза складывались в цельный рисунок. Жалко, что сам Ханагаки решился на одну-единственную тату — символ Бонтена — расположившуюся под яремной впадиной, между ключиц. Боль была неебическая. Хотя ему и пытались доказать, что это на ребрах и в области ключиц, груди всегда неприятнее бить, Мичи на всякий случай зарекся забиваться в будущем.       Само собой, это красиво. Но лучше иметь возможность вылизывать кончиком языка острые границы рисунков на телах Хайтани и наблюдать красоту на их телах, для этого созданных. Он не походил на человека, которому жизненно необходимы татуировки. К тому же, его они считали симпатичным и так. Такемичи шел образ чистой, незапятнанной ученицы с «отлично» в дневнике, даже если на деле он с трудом дотягивал до среднего балла по оценкам и вечно лез на рожон.       — Ну-ка заканчивайте ваши споры, иначе останетесь без ужина.       — Но ты его успел приготовить, Мичи-чан.        — Тогда без завтрака, — Такемичи перевел строгий взгляд с одного мужчины на другого. Они были похожими и раньше, но теперь, покрасив волосы в одинаковые оттенки фиолетового, стали почти-почти близнецами. Мимика у них тоже была одинаковая: вот и сейчас в ответ на угрозу Ран и Риндо синхронно переглянулись. — Идите на кухню, пока все не остыло. Мне надо еще переодеться…       — Давай сначала накрасим тебя. Я приготовил то синее платье. Не хочется прикончить его пудрой, — Ран отошел в сторону, пропуская Такемичи, невзначай опустив руку и сжав ягодицу, за что тут же получил шлепок по наглой ладони. Сначала основное блюдо, потом десерт. Такемичи вечно ворчал, какие непослушные мальчики ему достались, что было, в первую очередь, частью их игры… Но и правдой тоже.       В спальне Ханагаки сел перед туалетным столиком, с уже разобранной косметичкой: были разложены кисти на все случаи жизни, палетки теней, крема, румяна. Он терялся от разнообразия. Всё в блестящих увесистых коробках с гравировками солидных брендов. Всё, подчеркивающее статусность, как будто Хайтани не могли позволить себе ничего дешевле стоимости однокомнатной квартирки в спальном районе какой-нибудь префектуры на отшибе. Цены любых покупок начинались для них примерно с этого.       Стул был высоковат для Такемичи, но в самый раз, чтобы Ран мог с удобством нависнуть над ним для придирчивой оценки результатов своих стараний. Мичи оставалось только покачивать в воздухе закинутой на колено ногой, гадая как скоро утихнет жжение. Окно в комнате было открыто нараспашку, и прохладный воздух с улицы немного успокаивал зуд, но недостаточно, чтобы можно было про него забыть. Нет, ночной сквозняк скорее щекотал и дразнил. Пока Ран смачивал спонж для нанесения тона, Риндо, заметивший, как переминался Такемичи, подхватил со столешницы одну из баночек и снова сел рядом.       — Ты слишком часто на полу сидишь. Простудишься, Рин-Рин, — Такемичи наклонился, и Риндо подставил макушку под ласковое поглаживание, откручивая крышку. Набрав на ладонь жирный крем, Хайтани-младший размазал его щедрым слоем по покраснению.       — А ты слишком заботливая мамочка, Мичи-чан, — целуя острую коленку, заметил он, вызывая смешок сразу двоих.       — Мамочки и должны быть такими, — зная, что залившийся румянцем Такемичи не сразу сможет ответить, сказал вместо него Ран.       — А мне-то откуда знать? У меня с детства только нянька-братец с наклонностями старого извращенца, так что не умничай тут, — возмущавшийся Риндо не забывал растирать крем мягкими круговыми движениями. Такемичи становилось сложно дышать. — Ничего про мам не знаю.       — Ты так говоришь, как будто у меня она была. Я застал её на два года раньше и, вот неожиданность, нихера не помню. Может быть, успев у нее чему-то научиться, я бы о тебе лучше заботился?       — О, а без подсказки сложно сообразить, что фраза «иметь младшего брата» имеет другой смысл?       — Если не прекратите, — Такемичи несильно дернул Риндо за волосы и ущипнул Рана за предплечье второй рукой, — то поставлю в угол. Вот тогда узнаете, что такое родительское воспитание, а не все эти ваши игры с переодеваниями.       — О, мамочка умеет сердиться? — Риндо с видом самого счастливого на земле человека получил свой заслуженный подзатыльник и рассмеялся, отползая в сторону.       Такемичи понимал, что самая странная связь у него сложилась с Хайтани. С Коко и Какучё все было понятным и простым, идущим своим чередом от самого начала, первых свиданий, и до сих пор. Если бы не факт, что в их отношениях состояло не двое, они бы ничем не отличались от других парочек. С Майки и Санзу все было непонятно, на грани абьюза, из которого любой бы посоветовал Такемичи бежать куда глаза глядят, но выстраивалось всё на очевидной обоюдной зависимости. Тоже понятной.       С Хайтани все по-другому, хотя бы потому что их уже двое, без необходимости третьего человека. Такемичи пришел в состоявшийся дуэт. С первых лет жизни они привыкли противостоять миру рука об руку, удовлетворяя друг в друге нехватку любви и тепла. Отсутствие базового доверия к людям превратило их из сиротливо жавшихся щенков, беспомощно оскаливших зубки, в безжалостных хищников. Им не нужен был секс, его заполучить как раз проще всего.       Им нужна забота. Такемичи, с его сформировавшимся комплексом спасателя и безграничной тягой опекать, будто создавался для этой роли. Идеальная фигура для нежной строгости, с которой знакомятся, по нормальному, через родителей. Мамочка. Ужасно, что Такемичи в свои двадцать с лишним стал мамочкой для двух мужчин, старше него самого, но… не то чтобы он не получал от этого удовольствия.       Попытки в ответную заботу умиляли. Чего стоило то, как Ран стремился помочь, например, на кухне: он невольно овладел кое-какими навыками, ведь приходилось кормить не себя одного. Такемичи, на целые месяцы остававшийся без надзора из-за родительских командировок, разбирался с готовкой получше, но помощи всегда был рад. Всегда лучший из лучших Ран Хайтани на кухне становился простым подручным. Как тут не восторгаться?       А Риндо? Его не перегоревший кризис бунтовавшего подростка, сопротивление малейшему контролю? Как это могло не вызывать щемящего в груди чувства?       Они похожи. Они разные. Им обоим нужно не тело как таковое, а заботливые объятия, которые оно им предлагает.       — Выглядишь роскошно. Цвет тебе очень идет, — Такемичи поморщился, но не от комплимента, а от ощущения плотного слоя помады на губах. Он никак не мог привыкнуть к нему. Плотная текстура забивалась в трещинки, подчеркивала шелушения и стягивала кожу. Ран не идиот, он использовал бальзамы перед нанесением цвета. Да и помада была не матовая, а с элегантным сатиновым блеском. Но ничего из перечисленного не спасало. Видимо, Мичи слишком часто вздыхал рядом с Хайтани, проваливая все попытки увлажнить губы.       Косметика на лице казалась чужеродной, но каждый раз, смотря в зеркало, Такемичи удивлялся, как та преображала его вид. Голубые глаза светились ярче, обрамленные черным смоки, алый контур выделялся на бледном лице. Слегка выйдя за природный контур, Ран сделал его губы визуально пухлее.       — Опять красный, как всегда, — вставил свое замечание выглянувший из-за плеча старшего брата Риндо, придирчиво рассматривая накрашенного Такемичи. — Почему ты каждый раз выбираешь разные платья, но красишь Мичи одинаково?       — Это классика, она пойдет ему лучше стрелок до висков и сиреневых губ. Как будто тебе самому не нравится, как статно он выглядит, не как шпана или фрик. Да?       Ханагаки скосил взгляд вбок, чтобы разглядеть свое отражение в трюмо. Ран, добавлявший последние штрихи, недовольно цыкнул, ведь под его рукой умудрились вздрогнуть в самый неподходящий момент: он вел кисточкой с набранным на ее кончик хайлайтером по переносице, добавляя подсвечивающих акцентов. Такие же блики читались на скулах, подчеркивая их в комнатном освещении.       — Вообще, цвет другой, — растерянно отозвался Такемичи, наклоняя голову так и сяк. — Он как будто теплее… Да?       — В точку, Мичи-чан. Предыдущий был с синим подтоном, и я подумал, что нужно поискать что-нибудь другое. Ты, оказывается, неплохо в этом разбираешься, — Ран отстранился, чем немедленно воспользовался Такемичи, принявшись потягиваться и хрустеть позвонками, разминая затекшие мышцы.       — Я быстро учусь. А где платье?       — На кровати… Мичи-чан, ты не против, если ужин отложится на потом? Все равно все остыло и нужно будет разогревать. А Риндо смотрит на тебя таким взглядом, что, могу ручаться, он посреди залезет под обеденный стол и отсосет тебе в благодарность за ризотто.       — А у нас на ужин ризотто? Что ж, у Мичи-чан оно получается таким прекрасным, что не буду спорить, — Риндо, оставшийся стоять рядом, звонко чмокнул обнаженное плечо Такемичи.       — Хорошо, но сначала — брысь из комнаты. Я позову, как оденусь, — было странно наблюдать, как Хайтани синхронно кивнули и безропотно вышли из спальни. Им не терпелось, догадывался Ханагаки, но не стоило обольщаться, что он смог наконец-то воспитать в них что-то, напоминавшее тактичность.       Голубое платье уходило в пол. Подклад отличался по цвету, он был насыщенного темно-синего оттенка с добавлением серебряных нитей. На поясе у платья была бондажная вставка — вшитый корсаж, садившийся точно по талии Такемичи, вызывавший желание схватиться за него. Тот был таким тесным, что талия под ним должна ощущаться уже обычного.       С этим элементом пришлось повозиться, затягивая располагавшиеся за спиной шнурки и застегивая декоративные ремешки спереди. Вставки для груди предусмотрительно отсутствовали, вместо них шел неглубокий вырез, почти целомудренный, скомпенсированный широким разрезом на подоле, доходящим до начала бедра. Он не скрывал широкую кружевную резинку чулок, которые осторожно поправлял Такемичи, опасаясь порвать или оставить зацепку. Для завершения образа не хватало каблуков-шпилек.       Такемичи взял расческу и быстро провел ею по волосам. Над прической не парились ни он, ни Ран и Риндо. Им нравился непослушный ураган на его голове, в который опасно запускать ладони по утрам — можно накрепко запутаться в колтунах.       — Ты правда прекрасен, — Ран подошел со спины, идя подчеркнуто громко, шлепая, не давая Такемичи повода испугаться вновь. — Это платье сшили для тебя, по всем твоим меркам. Цвета мы с Рином подбирали вместе.       — Я невероятно польщен, но, мальчики, вас разве не учили стучаться, прежде чем заходить к кому-то в комнату? — Такемичи поджал накрашенные губы. Из-за Хайтани он привык сбривать щетину, не давая ей отрастать, и поэтому макияж лежал идеально. Он действительно подчеркивал на его лице какие-то неуловимо женские черты, делая образ андрогинным, на пограничье двух констант.       — Отругаешь нас? — Ран исполнил желание, зародившееся в тот момент, когда он увидел эскизы платья. Он зацепился большими пальцами за петли ремешков и рывком двинул Такемичи к себе. — Комната вообще-то наша.       — Но в ней же сейчас я.       — Когда ты стараешься быть суровым, меня сносит нахуй, — Риндо обошел брата и Такемичи, стоящих лицом к лицу. Его подбородок лег на плечо, а рука ненавязчиво оттянула небольшой вырез, открывая больше доступа к телу. Губы пробежались по шее, невесомо.       — Растянешь же воротник, — Такемичи поправил линию выреза, почувствовав себя глупо. Чего это ему цепляться за сохранность этих тряпок, пусть и ручной работы, пусть созданных в порыве вдохновения Хайтани специально для него. Да, каждое подобное платье — эксклюзив, редкость, но их уже полный шкаф, и нет объяснения этой привязанности к вещам, которые не надеть ни в повседневной жизни, ни в каком-то ином случае. Они все, без исключения, для личного пользования.       — О да, Рин-Рин, растяжка нужна ведь не одежде?       Такемичи задохнулся, когда Ран поцеловал его. Сегодня земля вообще до ужасного просто вылетала из-под ног. Ран целовался жадно, это был поцелуй человека, который в юношестве предпочел стальную телескопку рукопашным боям: что-то, дробящее противника, не подпускавшее к себе стоявшего на ногах на расстояние ближе метра. Ран будто брезговал даже теми, кого собирался убить. Ран странный, наверное, страннее, чем Риндо в какие-то моменты. И поцелуй точь-в-точь такой же. Остервенелый, жадный, но до пиздеца искренний. Ран Хайтани брал поцелуем, он просил забрать его самого в ответ, рискнув пренебречь дистанцией.       Хайтани обвел линию начала чулка, пользуясь вырезом снизу. Тот был задуман, чтобы облегчить доступ к аппетитным бедрам и заднице, пропуская этап с раздеванием. Палец неосторожно проник под кружевную резинку, поглаживая нежную чувствительную кожу, покрывшуюся мурашками в ответ на незатейливую ласку. Чудом капрон выдержал и не треснул под напором. Только опустив взгляд вниз, Такемичи понял, что это был Риндо, ладонь Рана лишь цепко хватала ляшку, но оставалась неподвижной.       Четыре руки ласкали его, опутывались вокруг пояса, чтобы потянуть то назад, то вперед. То бедрами, то задницей Ханагаки прижимался к их членам. Он оказался в духоте двух тел, беспомощно зажатый между ними. Распахивая вырез сильнее, Ран добрался до нижнего белья, погладив мокрое пятно, оставленное впитавшейся в ткань смазкой. Такемичи всхлипнул, закинув одну руку на плечо старшего Хайтани, второй найдя наощупь затылок Риндо. Слегка расстегнув скрытую молнию на спине, — повозившись секунды, как будто репетировав заранее, — он принялся расписывать шею засосами. Кожа расцветала алыми пятнами, на глазах наливавшимися цветом. Самый сильный укус сохранил отпечаток зубов, как слепок в стоматологическом кабинете. Такемичи был картой нездоровой похоти Хайтани.       Он стоял, прикусывая губы, съедая размазавшуюся помаду. Все труды Рана были разрушены, но оно того стоило. Однозначно. Секс завершал образ, потекший макияж в сотню раз привлекательнее свежего.       Такемичи старался касаться их как можно чаще, одинаково и не отдавая никому предпочтения. Ведь для этого он и был нужен, чтобы чувствовать, чтобы поддерживать их баланс. Хайтани в дуэте внушали страх — стоило им появиться на поле битвы, как противники не могли удержаться от перешептывания и косых взглядов. С возрастом их умение причинять людям боль отточилось, методы стали разнообразнее. Но вот, они один на один, и никакой угрозы, никакого напряжения, Ран и Риндо ластились к Такемичи, как щенки. Он не удержался от появившейся яркой ассоциации, и потрепал Рин-Рина за ухом. Тот ответил звуком, напоминавшим урчание.       — Нет, ты в точности как котенок, — хихикнул Ханагаки и охнул. Ран воспользовался переключившимся вниманием и потянул вниз и без того сползавшее от жадных ласк белье. Оно спустилось на бедра, еще немножко, и упало к ногам, вынудив неловко переступить с ноги на ногу, ступней откинув трусы в сторону.       — Котенок у нас ты, милашка, — Риндо посмотрел на брата. Ничего не спрашивая вслух, он кивнул в сторону кровати, и Ран подхватил Такемичи, роняя на смявшиеся под весом тел простыни.       — Это платье делает из тебя то ли роковую красотку, то ли первосортную шлюшку, сложно определиться, — нависая над Мичи, Ран прикусил покрасневший край уха, но тот не остался в долгу. Если игра подстраивалась под правила двух игроков, то и условия третьего способна выдержать. Нрав Такемичи не такой безобидный.       Пользуясь вырезом, он поднял в воздух одну ногу и, потянувшись, закинул ее за пояс старшего из братьев. Твердые мышцы, подчеркивавшие напряжение, радовали глаз.       Такемичи — перетянутая струна. Хайтани — слетевшие с катушек музыканты. Конец очевиден. Обтянутые тонкой тканью пальцы ног поджались, ступня надавила на копчик, погладила ягодицы, обтянутые домашними штанами, и несильно шлепнула. Ран фыркнул, прищуриваясь, Риндо занял место сбоку, находя гладившую его ладонь. Он поцеловал ее, прикусил, торопливо поднимаясь от костяшек к предплечью, к облюбованной ранее шее.       — А только Рин-Рин назвал меня мамочкой, это мне понравилось больше «шлюхи». Помнишь, когда впервые ты меня так назвал? — хлопая широкими глазками, спросил Такемичи с видом святой невинности. Риндо покраснел. Конечно, сложно забыть такое. Они тогда выпили… нахуярились так, что проспали утреннее совещание и получили заслуженных пиздюлей от Какучё. На удачу, Манджиро решил вовсе не появляться в тот день, иначе бы нотациями дело не ограничилось.       — Мы были пьяными в дым, а ты извалялся в муке, пытаясь приготовить свой ебанный ягодный пирог. Ты не представляешь, как, блять, выглядел в фартуке, заталкивая член в глотку.       — Два члена. Одновременно, — поглаживая обнаженные бедра, беззащитные под задравшейся к животу юбкой, поправил брата Ран.       — У вас ужасные представления о «мамочках», — Такемичи закатил глаза, смеясь.       — Ну ты же заботишься о нас? Остальное условности.       Ран закинул на себя вторую ногу Такемичи, попутно стягивая с нее чулок, безжалостно оставив зацепки, от которых тут же побежали стрелки. Такие вещи, хрупкие и требовавшие деликатного обращения, всегда были для них одноразовыми, нельзя было приучить Хайтани относиться бережнее к чему или кому-либо. Кроме Ханагаки. Он — исключительная ценность, ставшая связующим звеном между ними. Как деталь пазла.       Придерживая Такемичи под бедра, давая точку опоры для прогиба, Ран потянул его на себя. Тот не терял времени в ванной даром, дырочка была хорошо растянута, оставалось дотянуться до смазки. Неужели можно быть всегда готовым? Отдавать себя всем им без остатка? Неужели в этом скрывалось такое сильное удовольствие, что Такемичи никак не в силах остановиться? Ран перехватил кинутый Риндо презерватив и тюбик. Прозрачный гель был без определенного запаха, обычный лубрикант. Их секс само по себе разнообразие, в привкусе едкого ароматизатора вишни или банана нужды не возникало.       Ран, как делал это каждый раз, ставя Такемичи в неловкое положение, прикусил уголок серебристого квадратика, поймав его взгляд.       — Хочешь сегодня с защитой или?..       — Как обычно, — презерватив улетел обратно, в подставленные с готовностью ладони Риндо и был отброшен на тумбу. Каждый раз его зачем-то спрашивали, и каждый раз Такемичи отвечал отказом. Почему-то. Дело не в ощущениях, ему не было сильной разницы от того, есть ли что-то на трахавшем его члене, просто… просто с ними хотелось так. Наверное, потому что Мичи интуитивно понимал, какой ответ от него хотят услышать. Он поддерживает, поощряет. В этом суть.       Ран вошел до упора медленно, не останавливаясь даже после вскрика Такемичи на очередном выдохе.       — Слишком много, подожди…       Хрипотца и колом стоящий член выдавали степень возбуждения, не позволяя остановиться. Разве боль не заставила бы его опасть? Риндо смотрел со стороны, ему нравилось, как глаза Такемичи прикрывались дрожащими веками и закатывались назад, как судорожно хватали воздух приоткрытые губы. Мелкая дрожь, выгнутая дугой спина. Риндо погладил этот прогиб, ладонь спокойно помещалась в расстояние между матрасом и Такемичи. Хайтани-младший прощупывал выпиравшие позвонки, щекоча. Каждое новое ощущение добавляло градус в гремучий коктейль.       Риндо отполз к изголовью кровати, расставив колени по бокам от головы Такемичи. Из-под зажмуренных век скатились слезы наслаждения, размазывая по бледным щекам черную подводку и тушь. Блестящие золотом тени смазались к вискам, те переливались в приглушенном свете спальни. Положив большой палец на губы, Риндо заставил его приоткрыться, толкнулся внутрь. Влажный жар рта звал скорее им воспользоваться.       — Мы были сегодня хорошими, исполняли твои поручения. Помогли Коко с гребанными отчетами, так что… награда заслужена? Открой ротик пошире, Мичи-чан, — Риндо нетерпелив, он пытался поддерживать антураж заботливыми словами, но освобожденный из штанов член едва ли не лежал на лице плохо соображающего Такемичи. Крупная капля естественной смазки капнула с головки на подбородок, и Ханагаки слизнул ее. Сразу же. Рефлекс.       Ран начал двигаться. Он выходил, оставляя внутри лишь головку, растягивающую припухшие стенки входа, и толкался вперед. Растяжка Такемичи позволяла подобное без вреда им обоим, из груди выбивались обрывавшиеся на середине стоны, каждый новый перебивался следующим. Ран не умел быть медленным.       И Риндо, воспитанный, чтоб его, им же, не умел тоже. Он прекрасно знал, какой разработанной была глотка Ханагаки, как легко она принимала грубое вторжение. У их хорошего мальчика напрочь отсутствовал рвотный рефлекс, он задуман природой быть таким, задуман принадлежащим кому-либо. Такемичи запрокинул голову, давая воспользоваться своим ртом. Риндо видел, как член двигался в горле, слышал, как старался Мичи дышать носом, борясь за необходимый воздух. Толчки становились активнее, бедра поднимались и опускались. Такемичи втягивал щеки, играл языком с проступающими венками, давил им на кончик головки, когда Риндо достаточно выходил из рта.       Внизу при каждом толчке хлюпала щедро залитая гелем-смазкой дырка. Ран трахал так, что яйца ударялись о задницу. Это его месть: он привык контролировать ситуацию, но рядом с Такемичи совсем переставал бороться за лидерство. Настораживало, как этот парнишка, еще чересчур молодой, мог им управлять похлопыванием ресниц и требовательным «марш убираться, вы вообще видели, во что превратили кровать, как на этом спать». Самое ужасное, что Такемичи не мог изобразить командный тон. Это наказание за власть, которую он над ним имел.       Конечно, Такемичи никакая не «мамочка», но он был способен дать им любовь, хоть материнскую, хоть любую другую. Проклятые мужчины под тридцать с очевидными «Mommy issues».       Второй чулок точно также порвал, платье придется спасать в химчистке и у портных, но Ран продолжал держаться за корсаж, насаживая снова и снова Такемичи, все крепче цеплявшегося за него ногами. Руками тот обхватил Риндо за пояс, стараясь приспособиться к неудобному положению и двигаться навстречу. Шея затекла, но в обстоятельствах было легко проигнорировать дискомфорт. Риндо, с щек которого так и не пропал румянец, кусал губы, придерживая стоны: ведь постанывать здесь полагалось не ему. Гортанные звуки, издаваемые Ханагаки, отзывались вибрацией на чувствительной плоти. Ран хриплым голосом шептал сальную похвалу Такемичи и его прекрасной заднице, впалому животу, ногам и рукам, ему целиком.       Все сводилось к ахуенности Такемичи и его тела, о чем тот прекрасно знал. Каждый член Бонтена торопился заверить его в этом так рьяно, что в конце концов было сложно не поверить, что ты чего-то да стоишь: уж когда крутые якудза делали тебя своим талисманом…       Риндо кончил с вскриком, крупно содрогнувшись всем телом. Горьковатая сперма ударила в нёбо и глотку, ее было так много, что часть вытекла из уголка разжавшихся губ. Или это чудесный ротик Такемичи был на деле таким маленьким и невместительным? Он сглотнул семя, не предприняв попытки сплюнуть, он никогда не понимал, зачем некоторые так поступают. Какая разница, какая тут могла быть брезгливость, если ты на протяжении стольких минут с упоением делал минет?       Ран надрачивал Такемичи, пока тот не сдался вторым, хватило пяти-десяти толчков в мозолистую ладонь, чтобы запачкать и ее, и платье на животе и груди. Ран кончил в него, когда мышцы в мощном оргазме сжались, обхватили его в несколько раз плотнее, он спустил глубоко внутрь, толкнувшись с оттяжкой, наслаждаясь отголоском оргазма. Стоило ему выскользнуть, как Такемичи скрестил колени, закрываясь, прячась. Слишком сильно и одному, и второму Хайтани нравилось смотреть на устроенный ими беспорядок. Они нередко отправляли Такемичи, кончив в него, на прогулки до ближайшей уборной.       Сперма ахуительно гармонично смотрелась на его ляшках.       — Рин-Рин, — голос Такемичи был сухим, хотелось выпить минимум литр воды. Хотелось уснуть до обеда следующего дня, уж точно оставив своих придурков без завтрака. Прокашливаясь, Ханагаки улыбнулся. Риндо напрягся, едва успев улечься на кровати рядом, — я запрещу тебе пить. Ты стал горьким, это ужасно!       — Просто разбавляй ему водку ананасовым соком, будь заботливой и понимающей женушкой, Мичи-чан, — Ран поцеловал плечо, с которого полностью сползло платье. Молнию Риндо успел расстегнуть достаточно для такого       — Так я женушка или мамочка? Определитесь с ролевой игрой, — Такемичи было неловко, но побороться со смущением стоило того, чтобы оказаться между двух желанных людей. И их разгоряченных, липких от пота тел.       — Ты лучше и того, и другого.       — Согласен.       В Хайтани есть один определенный плюс, несмотря на все признаки сформировавшегося в раннем детстве антисоциального расстройства. Они всегда были бесконечно прямолинейными. Поэтому, какой кошмар, Такемичи им безоговорочно доверял.