Город Обмана

Я лежал в кадке с едва теплой водой, высунув ноги наружу, и считал мерный стук капель. Что это было? Я вспоминал прошлый вечер поминутно, и каждая минута была нелепее предыдущей. Каким бы непривлекательным ни был клиент, свое дело я знал, потому как в совершенстве только им и владел, но сегодняшний любовник был весьма мил и необычайно красив для мужчины. Он был нежен и, в то же время, в меру развратен. Один из тех миловидных тихонь, что втайне пылко срывают с тебя одежду взглядом. Он сидел, обхватив мои ноги своими, и смотрел на меня снизу вверх, как обычно смотрят на вино, поднимая бокал к свету. Он любовался мной. Он мной наслаждался. Я видел в его глазах страстную влюбленность. Однако же для меня она была влюбленностью девственника, впервые дорвавшегося до обнаженного тела, не больше. Он водил пальцами по изгибам моего тела, стараясь найти те особые места, которые смогли бы превознести меня к пику наслаждения, и выходило это у него на редкость неплохо, и все же я едва ли смог возбудиться, говорить о том, чтобы кончить, вовсе не приходилось. Все казалось таким пресным… Моя рука невольно потянулась к предплечью. Туда, где все еще полыхал слабый огонек, оставленный мне на память. Этот маленький шрам у самой шеи обжигал пальцы. Будь я чуть более честен с собой, я бы признался, что безумно тосковал по одним единственным прикосновениям в этом прогнившем городке, который я без сожалений снес бы до основания, оставив маленький островок с одним лишь особняком на нем. Но я запрятал эти гнусные мысли подальше, чтобы никто не смел их опорочить, даже я. Особенно я. В жизни нет места любви, в ней есть лишь низменные желания, которые мы и должны удовлетворять. Все повторяли нечто подобное, как молитву, как мантру. Утром, днем и вечером. А сами тайно желали обратного. Желали чистого и непорочного и наивно верили в светлые чувства. Я продал тело, но не душу. Ее ни один клиент не выкупит и за все деньги мира. Она – самое дорогое, что у меня есть, а я, как дурак, отдал ее бесплатно, без особых торгов первому встречному. Двадцать три… двадцать четыре… Вода совсем остыла, и мне пришлось вылезти. Голыми ступнями я прошлепал до полотенца, оставляя за собой дорожку из мокрых следов. Мне вспомнилось, как я точно так же беззаботно шлепал по неваррскому кафелю цвета топленого молока. Сейчас же я стоял на холодном камне, который, наверняка, заложили еще основатели города. Это была та самая грань, что резко разделяла реальность и воспоминания, словно бы Создатель занес свой карающий меч над головой и разрубил мир пополам. Нет. Я не могу здесь больше находиться. Я незаметно выскользнул наружу через черный ход, чтобы не поднимать шум, хоть и понимал, что мне в спину уже устремились взгляды, которые не позволят ступить за пределы города, но я и не собирался. Сегодня мне просто хотелось пройтись, что я и делал. Я бродил вдоль стен, игнорируя недовольных моим присутствием стражников, и наблюдал за людьми на рынке. Больше половины я знал в лицо и мог назвать каждый шрамик на теле примерно четверти из них. Они старались меня не замечать, однако я чувствовал в воздухе напряжение. Интересно, знает ли эта заносчивая женушка, еще недавно царапавшая в кровь мою спину, что ее благоверный предпочитает мои ласки ее потугам? А этот наивный влюбленный, осыпающий невесту редкими белыми тюльпанами? Догадывается ли он, что эта хрупкая девушка предпочитает делить постель с двумя, а то и тремя поджарыми эльфами? Я зло ухмыльнулся. За стенами борделя меня не существовало для них, однако для меня они и их маленькие грязные тайны были более чем реальны. Но внезапно мой взгляд приковала к себе девушка, которая совершенно отличалась от всех этих лицемерных извращенцев. Она будто бы плыла, едва касаясь земли своими изящными ножками. Бледная кожа, не тронутая солнцем, румяные щеки, пышущие здоровьем и молодостью, неглубокие ямочки, играющие при улыбке, алые губы, которые никогда не посмели бы тебя оскорбить, даже ее пышный бюст выглядел целомудренно, ведь она не перетягивала себя вульгарным корсетом, создавая видимость того, что можно было бы за что-то зацепиться взглядом. Все это было даровано ей от природы, но она не пыталась использовать красоту ради корысти. Ее глазки живо и наивно бегали вдоль прилавков, словно выискивали нечто конкретное, при этом ее прямой носик со слегка вздернутым кончиком немного морщился, когда у торговца не находилось нужного товара. Наверное, я был очарован. Но это было отнюдь не тем пошлым очарованием, когда тебе хочется поскорее сорвать с объекта воздыхания одежду и изучить каждый дюйм. Я словно увидел росток, пробивающийся сквозь серый камень мостовых. Кончики губ неосознанно поползли вверх. Смотреть на нее - было сродни счастью. Пройдя еще немного, она, похоже, нашла то, зачем пришла. Парочка лечебных корешков и теплый бальзам. И меня это ничуть не удивило. Я зачарованно брел за ней, стараясь не попадаться на глаза. Все, чего я хотел, это иметь возможность чуть дольше наблюдать за этим невинным сиянием, исходившим от нее. Я брел за тянущимся шлейфом из легкого аромата лечебных трав, будто держал в руках путеводную нить, способную вытащить меня из болота отчаяния. Она завернула за угол, бросив на меня быстрый взгляд и мимолетно улыбнувшись, при этом ее ямочки на щеках стали чуть глубже и выразительнее. Она и без того была молода, но они придавали ей особый, совсем детский облик. Похоже, я выдал себя с потрохами, но эта девушка не держала на меня зла, за что я был несказанно благодарен, ведь меньше всего мне хотелось выглядеть в глазах этого чистейшего существа отбросом, желающим лишь одного. Я выглянул, чтобы в последний раз насладиться девичьим очарованием, однако ее уже не было, и это заставило мое сердце взволнованно забиться при виде перекатывающейся баночки с бальзамом прямо посреди улицы. Я помедлил. Это было совершенно не мое дело. Много раз я безучастно проходил мимо, видя, как карманник срезает кошелек у остроухого из эльфинажа, или когда разбойники выбивали долг из нищего. Все это меня не касалось и мне хотелось, чтобы это и дальше было так. Однако сейчас я не мог допустить, чтобы с ней что-либо случилось. Я видел мало прекрасного в этом городе и не мог позволить, чтобы его стало еще меньше, а потому рванулся вперед. Юркнув в узкий проход, я увидел, как мужлан, будто бы грязное похотливое животное, срывает с нее тунику, обнажая грудь, при этом лижет, даже не целует, ее шею. Она заметила меня, и слезы полились из ее глаз еще сильнее. Ее взгляд умолял меня отвернуться, не смотреть, и я чувствовал себя столь же грязным. И ярость захлестнула меня. Я схватил булыжник и с силой ударил ее обидчика. Схватившись за голову, он покосился и упал на землю, пытаясь закричать, но я не дал ему такой возможности, ведь в тот момент, как он открыл рот, я пнул его в лицо, слыша обычно отвратительный хруст челюсти и ломающихся зубов, который сейчас ласкал мой слух. Я даже не мог представить, что во мне есть столько силы и злобы. Я бил и бил, не останавливаясь. Я ощущал кровь под ногами, и это было сравнимо с эйфорией. С каждым ударом и хрустом костей я превозносился все выше. Я чувствовал небывалую мощь, и все мне было по плечу. Но вдруг я остановился. Последний хруст был плохим. Очень плохим. Громче, пожалуй, только хруст ломающейся коленной чашечки, только вот бил я не по ней. Я боялся посмотреть вниз. Я уже понимал, что увижу там, и ощущал, как рвота подступает к горлу. Я не знал, куда мне бросить свой взгляд, метавшийся вдоль стен, как неприкаянный. - Пожалуй, ты перестарался, - внезапно услышал я. Девушка стояла с абсолютно непроницаемым выражением лица, какого обычно не бывает у ее ровесниц. Она спокойно смотрела мне под ноги, отрешенно завязывая узлом разодранный наряд. Мои глаза отчаянно пытались сфокусироваться на ней, но ничего не выходило. Меня воротило от одной мысли о том, что мои ноги по колено в крови и, возможно, мозгах, и я бы ни за что не стал уточнять. Она смотрела на меня, словно подобные сцены для нее были ничем иным, как рутиной, словно она видела это каждый день и не по разу. Было в ее лице нечто настолько неуловимо знакомое, что я потерялся. Губы ее недовольно поджались, когда она заметила на подоле бурые пятна, и от того напуганного заплаканного лица не осталось и следа. Сейчас передо мной стояла женщина, а не девица, прожившая будто бы не одну земную жизнь, но две. Я снова вспомнил Хоука. Апатия так же сильно врезалась в ее облик, как и в его. Быть может, она была для них общей, а возможно, и не имела сходства вообще. Я не знал, да и не горел желанием узнать, особенно теперь, когда так жестоко обманулся. Поняв, что я неотрывно наблюдаю за ней, она поежилась, в последний раз поправляя узел и отрывая запачканный подол, и вновь улыбнулась мне своей наигранной, без сомнения, улыбкой. Эти ее проклятые ямочки снова превратили ее в девчонку–сорванца, с немного взбалмошным характером, но утонченную и нежную. Она, как самая настоящая ведьма, заворожила меня, заставив на мгновение забыть о моем поступке, которым я отправил себя на эшафот. - Что же нам с этим делать? – задумчиво протянула она, принявшись мять подбородок большим пальцем. Крупная волна дрожи пробежала вдоль моего позвоночника, возвращая на землю. Меня буквально отшатнуло от растерзанного тела, и я безвольно сполз вниз по стене. Она с легким недоумением следила за каждым моим движением, пока, наконец, не осознала, что я далеко не воин. - Ах, вот в чем дело… - тихо проговорила она в сторону, словно меня и не было рядом, затем снова подняла на меня глаза. – Вышло грязновато… Она глядела своими большими светлыми глазами сквозь меня. Я видел, как в них отражаются жалкие ошметки моей недавней храбрости, и понимал, что ей до них нет ровным счетом никакого дела. Ее целью был он, а я ее цель отнял, причем не самым благовидным способом, однако она была больше разочарована, чем раздосадована. По проулку пронеслись быстрые шаги, и я невольно вжался в ледяной камень, взмолившись о том, чтобы он оказался покрывалом, и это был лишь сон. На мгновение шаги замерли, но потом быстро свернули, и вот перед нами стоял уже знакомый мне эльф. - Мой дорогой Командор, вы кое-что обронили, - ухмыльнулся он, подкидывая на ладони баночку с бальзамом, и татуировка на его лице изогнулась, повторяя движения губ. С этими словами он одним резким движением сорвал с плеч потертый походный плащ и уже, было, бережно положил его ей на плечи, но она его жест отвергла, кивая головой в мою сторону. - Ему прикрытие нужнее. Эльф оглядел меня с ног до головы, ненадолго задержавшись на лице, и его ухмылка стала еще шире. В тот момент я понял, что он совершенно точно меня узнал. - Действительно, - проговорил он, довольно растягивая гласные, будто пробовал на вкус мой трепет, и швырнул плащ мне. – Уж больно часто мы стали встречаться. - К сожалению, - бездумно бросил я в ответ, громко выдыхая, что изрядно его развеселило. - Вы знакомы? – девушка чуть поморщила нос, заделывая волосы в высокий хвост, и в этом жесте ясно читалась ревность. Вот уж чего мне сегодня явно не хватало для полноты радости – так это оказаться причиной склоки между двумя наемниками, однако эльф лишь сдержанно, почти умиленно усмехнулся. - Видел на том приеме. Наш «капитан» заприметила его и решила поиграть. Они беззвучно переглянулись. Похоже, этот ответ ее удовлетворил, и я с огромным облегчением выдохнул, снова заметив ямочки на ее щеках. - Мне даже как-то жаль его, - хмыкнула девушка, - он все-таки хотел меня спасти. - Что ж, тогда стоит сказать ему «спасибо», - я не верил, что можно улыбаться так широко, но в какую-то секунду мне показалось, что его улыбка не знает пределов, и щеки никак не смогут ее удержать. – Я проведу его мимо стражи, а ты уходи да поскорее. Она не стала спорить, лишь кивнула в ответ и быстрой поступью свернула на основную дорогу, а эльф склонился и, ловко оборвав на мне окровавленные штанины, сунул их в походный мешок. - Совесть гложет? – спросил он, когда мы миновали первых стражников. В его голосе не было ни заботы, ни беспокойства, его разъедало сдержанное любопытство. Скажу – прекрасно, не скажу – ну, не так уж и интересно было. Я молчал. Меня больше волновал страх за собственную шкуру, нежели за разбитую голову того отброса, в чем я в конечном итоге и сознался, когда за нашими спинами скрылся еще один блюститель порядка. Идти рядом с ним было непривычно. Он казался мне совсем юным из-за разницы в росте, хотя он наверняка был старше. – Вот и хорошо, что не гложет. Это тебе ни к чему. - Я шлюха, а не убийца, - рассеяно бросил я, на что получил смешок. - Я сам в борделе вырос, и гляди, чем все закончилось. Я замолчал. Мой спутник тоже больше не проронил ни слова. Всю оставшуюся дорогу он с осторожностью глядел по сторонам, то и дело останавливая меня перед поворотом, а у самого борделя быстро вложил мне в ладонь золотой и сказал: - Купи себе новой одежды. Скажи, что клиент подарил. А эту сожги. После этих слов он затерялся среди вышедших из таверны пьянчуг. Впрочем, я не особо и приглядывался. Я забежал к Лирен, всучил удивленной торговке золотую монету, схватил протянутый сверток и, пробормотав на прощание, что оставшееся она может забрать себе, понесся со всех ног обратно. Слишком много всего произошло со мной за последнее время. Обычно я любил перемены и разнообразие, однако к такому готов совершенно не был. Я не мог сомкнуть глаз, все ожидая, что за мной придут, периодически поглядывая на черное от копоти пятно на земле, где еще недавно горели остатки моей одежды. Мой цинизм, на деле, оказался напускным и, видит Создатель, как же я жалел, что не разминулся с этой девицей. Однако, сама того не ведая, она дала мне ценный урок. Для всех я был лишь юнцом со смазливой мордашкой, только и пригодным для того, чтобы мило улыбаться и раздвигать ноги по команде, но сегодня я познал свою силу, способную с легкостью ломать чужие кости. Я подошел к осколку зеркала, висящего на стене, и глубоко вздохнул, глядя на свое отражение. Не понятно откуда взявшаяся решимость переполняла меня. У меня не было ни плана, ни конечной точки, я даже не знал, с чего начну. Все, что у меня было – это уверенность или, скорее, самоуверенность. Дождавшись, пока кухарка погасит свечи и скроется за дверью своей коморки, где ее уже ждет новый любовник хозяйки, явно не знавший, с кем он пытается вести нечестную игру, я схватил пару буханок хлеба, немного овощей и головку сыра. На первое время вполне хватит. И тут мой взгляд зацепился за нож. Небольшой. Новый. С тонким сверкающим лезвием и рукоятью, так удобно ложившейся в руку, чтобы проще было отделять мясо от костей. Я осторожно провел по лезвию, наблюдая за тем, как оно оставляет тонкую линию на подушечке пальца. Я колебался всего секунду, после чего завернул его в полотенце и отправил следом за провиантом. Это был мой вечер, хоть день и не задался. Накинув на плечи неожиданный подарок от наемного убийцы, я выскользнул через недавно открытую мной лазейку. Я специально держал свою находку втайне, ведь всегда найдется малодушный человечишка, привыкший к вкусу чужого седалища, который обязательно как бы невзначай выложит все, как на духу тому, кому не следует. Я слегка подпрыгнул, поправляя мешок за спиной, и уже готов был спуститься в тоннели под городом, как вдруг моя рука у дверцы оцепенела. Я не мог просто уйти, и уже знал причину. На свой страх и риск я нырнул в тень и побрел в сторону Верхнего города. На что я рассчитывал? Я и сам до конца не понимал. Наверное, найти Хоука в чужих объятиях. Или не найти вообще. Почему-то мне казалось, что сбежать будет легче, если я раздавлю назревшие чувства в зародыше. Единственное, что нас связывало – секс, и я надеялся, что он это понимает лучше меня… Я отчаянно прижал кулак ко лбу, словно пытался выдавить из себя все досадные мысли, когда увидел запертое окно. Никогда Хоук его не запирал. Я с минуту смотрел вверх, все ожидая, как тот распахнет его и примется меланхолично пускать колечки из дыма. Однако в его комнате поселилась кромешная тьма, и ничто не выдавало его присутствия. Все, как я и хотел. Вот только уходил я с саднящей болью в груди. - К лучшему, - прошептал я себе, хотя и сам уже не верил в свои слова. Я снял с плеча мешок, развернул полотенце и, вынув нож, без сожалений одним точным движением отрезал волосы, собранные на затылке. Вот оно – все мое достоинство, за которое меня так ценили, в одном пучке. Со злостью я швырнул его, и волоски золотым, переливающимся в свете луны, дождем посыпались на землю, а я с тяжелым сердцем спустился в канализационные тоннели.