Город Обмана

Безлюдные поля с едва намечающимся снежным ковром стали неотъемлемой частью пейзажа. Я не помнил ничего. Только проклятый снег. Причем чем дальше я шел, тем его становилось больше, и я выругался про себя самыми последними словами за то, что не раздобыл карту. По моим подсчетам, я должен был уже оказаться у Лотеринга, но по всем признакам я приближался к Морозным горам, а там уж и Орзаммар недалеко. Однако если судить по тому, что я слышал об этом подземном городе с его весьма нерадушными жителями, на многое рассчитывать не приходилось. Нет, мне явно не туда. Я остановился, ритмично выдыхая пар изо рта на замерзшие ладони. Идти дальше не было смысла, но и сил на то, чтобы вернуться, не было. Меня окружали бескрайние промерзшие, как и я сам, пустыни без единой, даже самой захудалой деревеньки поблизости. Как бы высоко я не натягивал плащ, теплее не становилось. Решать нужно было быстро, потому как через пару часов предательское солнце окончательно скроется за горизонтом, и я, с уверенностью заявляю, покроюсь ощутимой коркой льда. Я отдышался и решил все-таки повернуть назад. Я всем телом развернулся и взглянул на дорожку из собственных следов, уходящую вдаль на несколько миль. Как глупо. Не знаю, что за божественное провидение завело меня так далеко от Недремлющего моря, но я его явно истолковал неверно, когда свернул в сторону гор. Я собрал оставшиеся силы и быстрым шагом побрел, наступая на свои же следы. То-то какой-нибудь путник посмеется, когда заметит обрывающуюся тропинку от самого порта. Я снова выругался, но уже вслух, громко стуча зубами. Нужно было плыть дальше, как моряки и советовали. Я мог бы даже стерпеть их «ухаживания». Да что угодно было бы лучше, чем этот пробирающий до костей мороз! Я почти перешел на бег, ощущая, как тепло улетучивается из моих ступней, и я едва могу передвигать ноги, словно мышцы мои уже сдались. Ночь лизала мне пятки, когда я увидел озеро, у которого и свернул не в ту сторону. Блаженный вздох вырвался из моей груди, когда я вплотную подошел к этому черному блюдцу, схваченному тонким льдом по краям. Отсюда я мог видеть Редклифф, куда и планировал держать путь дальше, как вдруг услышал тревожный цокот копыт, который не обещал ничего, что могло бы мне понравиться. - Нихрена не вижу! – донеслось до меня, и я напряженно вцепился в лямки походного мешка. – Как мы его искать будем в такой темноте?! «Плохо, это плохо!» - с отчаянием подумал я, чувствуя, как нервно пульсирует жилка на моем лбу. - Гребаная шлюха! – снова выругался преследователь и пришпорил коня, направляя его прямо в мою сторону. – Надеюсь, он уже подох где-нибудь, а ферелденские псы обглодали его кости! - Ты сейчас о мабари или о здешних? – и глупый смех пронесся над берегом, где я стоял, как вкопанный, абсолютно не соображая, где же можно было укрыться. Решение пришло само собой. Я согнулся, схватившись за спину, когда всадники приблизились, и затрясся всем телом, изображая старческий тремор. - Эй, старикан, ты тут мужика не видел со светлыми волосами. Со стороны моря должен был идти. - Да где ж за всеми белобрысыми-то уследить? – прокряхтел я, и взгляд того, что повыше тут же устремился на меня. Я быстро опустил голову, словно бы меня огрели поленом по макушке, и это не ускользнуло от него, но отчего-то он молчал, предоставляя возможность напарнику продолжить допрос. - У него еще серьга в ухе. Шлюха беглая, - этот же явно не блистал умом и на поведение спутника внимания не обратил, однако я уже ощущал, как застегивается на моей шее стальной рабский обруч. - Не, служивый. Не видал, - пробормотал я, незаметно запуская руку под плащ и касаясь рукояти моего верного ножа, который успел немало со мной пройти и повидать многие мили снежных равнин. Взгляд мой был прикован лишь к одному из них. Я видел холодный масляный блеск в его глазах. Ему не терпелось начать охоту, где мне была уготована самая неприглядная роль загнанного зверя. Скучно было бы просто схватить меня сейчас, а вот устроить целое представление с феерическим концом – это было ему по душе. Его лошадь медленно обошла меня сзади, и, похоже, только теперь его соратник догадался, что к чему. Конь громко фыркал, и я чувствовал его горячее дыхание, обжигающее продрогший позвоночник. «Дело – дрянь, Андерс. Дело - дрянь!» - набатом билась одна единственная мысль в моей голове, когда я заметил ослепительную вспышку стали вынимаемого из ножен клинка. Нет, это был сильверит, что понизило мои шансы еще на пару пунктов, словно бы удача могла уйти в минус. - Эй, старик… - недобро улыбнулся мой допросчик, - а у тебя, случаем, серьги нет? Хах, я же не полный дуралей. Ее я снял еще перед отплытием, иначе бы мне прохода не дали. Все равно, что повесить на себя табличку «беглец», разве что приятно отливающую золотом и блестящую на солнце. - Нет, мил человек, нету, - горько усмехнулся я уже своим привычным голосом и внезапно, даже для меня самого, моя рука, крепко сжимающая нож, дернулась, и лезвие одним точным ударом подцепило и перерезало подпругу, после чего рукоять треснула. Мой верный спутник, греющий душу иллюзией безопасности, с глухим звоном рухнул на землю. Охотник комично скатился вместе с седлом, а я, что есть сил, хлопнул коня, и тот, оглушительно заржав, понесся прочь, утягивая за собой седока. Однако проблемы мои на этом не закончились, потому как один враг все же еще оставался, и инстинкты подсказывали мне, что он был в разы опаснее. Поступи я с ним подобным образом, и он искал бы встречи со мной до самой – своей или, скорее, моей – смерти. - Ты опять все усложняешь, - угрожающе произнес всадник, и мне вдруг подумалось, что я услышал женские нотки в этом голосе. - Выживаю, как могу, - вырвалось у меня, и тут я почувствовал сковывающее кольцо холода, сжимающееся вокруг моих лодыжек. Он или она, загнал меня в воду настолько ледяную, что я тут же ощутил, как мышцы деревенеют. - Еще шаг назад, и я клянусь, тебя усмирят! – прошипел охотник, и теперь я мог с уверенностью сказать, что это женщина. - А ты, милашка, умеешь мотивировать, - в последний раз усмехнулся я и совершил, пожалуй, рывок всей моей жизни. С трудом заставляя ноги слушаться, я нырнул и поплыл прочь, чего не ожидала ни она, ни я. Меня будто линчевали при помощи сотен копий. Мороз проникал сквозь кожу, не зная жалости, пронзал мышцы и, словно изголодавшийся по жирным гусиным шейкам пес, вгрызался в самые кости, отрывая вместе с нервами и жилами мягкие ткани. Перед моими глазами маячил берег, однако он казался мне слишком далеким, настолько, что мне почти сразу подумалось, будто сердце мое вот-вот остановится, и я пойду ко дну, так и не приблизившись к нему и на метр. Я не решался оглянуться, страшась увидеть там свою преследовательницу, и не мог по слуху определить, плывет ли она за мной, ведь все, что я слышал – был мой собственный плеск и кровь, пульсирующая в висках. Я плыл, наверное, целую вечность, по крайней мере, мое чувство времени говорило мне именно об этом, и словами было не описать мое счастье, когда отяжелевшая рука коснулась влажного вязкого песка на берегу. Я с трудом уперся руками в землю и встал на четвереньки, как внезапно был снова пойман, застигнут врасплох. Потрескивание витой натягиваемой тетивы эхом пронеслось надо мной. И я сдался. Руки мои ходили ходуном и едва удерживали меня от того, чтобы не рухнуть в этот темный песок лицом. Меня неистово колотило от холода, и сил не осталось даже на то, чтоб поднять голову. Последнее, что я видел перед собой, были высокие, до колен, сапоги из темно-коричневой кожи грубой выделки. Не самая искусная работа, но мне было уже не до критики. Я просто закрыл глаза и отдался на растерзание кромешной тьме. Очнувшись, я обнаружил себя в постели. Тепло камина с потрескивающими поленьями укрыло меня, точно пуховое одеяло. В воздухе витал приятный аромат ромашкового чая и толченого эльфийского корня, чем-то напомнившего мне запах мяты наполовину с эвкалиптом. Тонкий, но резкий, как лезвие шпаги. Пахло еще чем-то. Чем-то очень знакомым еще с детства, но почти неуловимым, будто мать испекла яблочный пирог и поставила остывать у окна, а ты, играя во дворе, уловил этот запах, что ждал целое утро. - Очнулся все-таки, а мы уж собирались тебе лодку для последнего пути готовить, - усмехнулся взбалмошный девичий голос. Нет, это была не охотница. Я широко распахнул глаза от неожиданности и исступленно уставился на нее. Та самая девушка, которую я «спас» чуть меньше недели назад, возвышалась надо мной, облаченная в крепкий кожаный доспех с веридиевыми вкраплениями. Я не мог найти слов, чтобы ответить хоть что-то, что-то, что могло бы развеять молчаливую паузу, хотя девушка, похоже, реплик с моей стороны и не ждала. - А, я гляжу, он пришел в себя, - в дверях стоял эльф. Он слегка хмурился, но ухмылка его была все так же широка, как и при последней нашей встрече. – Видит Создатель, ты попадаешься нам слишком часто для простого совпадения. Я снова закрыл глаза и с моих губ сорвался рваный стон, выражающий многовековую усталость и сдержанное раздражение. Приятная полудрема канула в лету, а в полку моих палачей тем временем прибыло. - Да кому вы вообще сдались? – раздосадовано бросил я в воздух, потирая виски кончиками пальцев. Лицо девушки на мгновение пораженно вытянулось, и тут же ее пробрал бесшумный, едва сдерживаемый смех. - Он мне нравится! – воскликнула она, отдышавшись. – «Кому мы сдались»! Нет, серьезно, я его уже обожаю! Ты еще скажи, что о гражданской войне не знаешь! - Не знаю, - со всем своим безразличием буркнул я, переворачиваясь набок, и смех ее тут же стих. - Не знаешь? – недоуменно переспросила она. - Не знаю, - повторил я уже чуть более сдержанно и четко. Они переглянулись, словно не понимали, о чем речь, словно я ответил им на каком-то неведомом языке. И под кожу мне пробрались внушающих размеров сомнение и тревога. Все эти разговоры про войну мне не нравились. - Ты сунулся сюда, не зная, в каком политическом упадке пребывает королевство? – она со здоровой долей скепсиса взглянула на меня, пытаясь понять, не играю ли я роль простачка, однако я, видимо, действительно им был. – Поразительно! И куда же ты путь держал? - В Лотеринг. - Ты действительно шутишь, - она даже слегка отшатнулась от меня. – Лотеринг уже больше полугода разрушен! Снесен почти до основания! Внутри меня все упало. Все мои надежды и ожидания в одночасье рухнули на твердь реальности, сотканную из фактов, и рассыпались на сотни мелких отголосков, всплывающих в памяти. Вот маленькие аккуратные домики и таверна, где я однажды останавливался и впервые попробовал настоящее ячменное пиво. В огне. Вот зерновые поля и мельница прямо посреди них. Высушены и вытоптаны. Пожалуй, это даже и к лучшему, что у меня не было плана, иначе мое разочарование было бы стократ болезненнее. - А осталась ли хоть одна нетронутая деревушка? – собрав все остатки оптимизма в кулак, спросил я, однако девушка лишь мотнула головой, глядя на меня своим остекленевшим взглядом. Сколько ей лет? Нет. Что она видела, что ее взгляд хранил в себе сдержанную грусть и нерушимую твердость предков. - Командор, - у порога стоял солдат с гербом Редклиффа на щите, совсем еще молодой, но готовый сложить голову за предводителя. Он обладал ровно тем качеством, которое я презирал в людях. У этого мальчишки еще есть будущее, но он уже отдал свою жизнь тому, кто главнее, тому, кто может без угрызений отдавать приказы из своего походного шатра, не вынимая при этом меч из ножен. Кто-то назвал бы меня эгоистом, однако я свято верил в то, что пышущий здоровьем молодняк не должен быть втянут в дрязги двух старых маразматичных феодалов. Юность им дана не для того, чтобы умирать просто «потому что». А вот такие, как я, на эту роль подошли бы прекрасно. Я видел достаточно грязи, чтобы возыметь право выплеснуть свою злость и расколоть пару черепов, но по иронии судьбы никто не призывает в армии шлюх. - Докладывай, - твердым поставленным голосом отозвалась девушка. Я ловил каждое движение, и в чертах ее я находил все больше знакомого, словно несколько лет назад я уже не раз встречал ее на своем пути, однако отчего-то позабыл, либо не придавал ее присутствию значения. Это, как с официантками в трактирах. Они снуют между столов с кружками в руках, а ты даже лица их вспомнить не можешь, хоть и позволял себе излишние вольности весь вечер. - У ворот стоит наемница и требует выдать ей беглого раба. Она молчала, а ее остроухий спутник, нахмурив брови заметнее обычного, ждал решения, будто бы сильнее меня самого. Без сомнений, речь шла обо мне, однако я нашел занимательным то, что меня это, похоже, действительно мало беспокоило, ведь там, на ночном берегу, я уже отдал себя в руки судьбе. - Впустить, - только и произнесла она в ответ после продолжительного молчания. Солдат тут же убежал во двор, а ее спутник хмыкнул. Недостаточно громко, чтобы его жест сочли демонстративным, но достаточно шумно, чтобы его послание дошло до адресата. - Ты недоволен? – не оборачиваясь, осведомилась девушка, скрещивая руки на груди. - Ты еще ничего не сделала. Как я могу быть недовольным, мой дорогой Командор, - он хмыкнул еще раз, но уже скорее с насмешкой, и эта ухмылка заставила меня признать, что мы с ним одного поля ягоды. Да, он недоволен, но ловко скрыл это за милой мордашкой. Спустя несколько минут, двери вновь отворились, и паренек пропустил в лазарет мою преследовательницу. На ней не было капюшона, но я был уверен, что это она. Охотница была немолода. Тонкие обветренные губы поджались, когда она заметила меня, мирно отлеживающимся после недавней выходки. Глубокая морщина между бровей рассекла ее лоб точно посередине, словно шрам, оставленный ей на память еще в глубокой юности. - Командор, - женщина коротко кивнула, продолжая буравить меня своими темными, почти черными, глазами. - По какой причине вы прибыли в наш лагерь? – холодно бросила девушка, принуждая обратить внимание именно на себя. - Полагаю, я выяснилась предельно ясно. Или «требую выдать беглого раба» теперь означает нечто иное? - Вы не в том положении, чтобы требовать , - то, как она расставила акценты, особо выделяя последнее слово, заставило меня вспомнить, насколько ужасными могут быть дамы, если к ним обращаться без должного почтения. - Как раз в том, - презрительно фыркнула охотница. – Вы удерживаете у себя чужое имущество, закон на моей стороне. - Здесь другие законы. Воздух вокруг них раскалился добела и, дыхание Создателя, я мог видеть, как жар исходит от их тел. Уверен, мысленно они уже сцепились в смертельном поединке, тогда как руки их еще только тянулись к оружию. - Он вам не принадлежит. - Вам тоже, - тут же отозвалась девушка, едва сдерживая ярость, и солдаты, выстроившиеся вдоль стен, сглотнули подступившие к горлу комья. Она и им спуску не давала. – Вы не в Вольной Марке, чтобы так самонадеянно бросать в меня своими гневными притязаниями и пытаться плевать желчью в мою сторону. Я объявляю право Призыва, которое ни в этом королевстве, ни в Вольной Марке вам оспорить не удастся. - Ах ты, ферелденская сука! – воительница схватилась за меч, но едва она успела коснуться рукояти, как острый наконечник стрелы нацелился ей в висок. - На вашем месте, мадам, я не стал бы так резко высказываться в адрес того, кто может бросить против вас целую армию одним лишь мановением руки. Охотница напомнила мне мабари, которого хозяин огрел сапогом, - все еще дикий и озлобленный, но перечить уже не в праве, иначе прилетит еще один куда более болезненный. Она продолжала буравить соперницу взглядом, уверенная, что та все же дрогнет, но девушка стойко сносила эти глаза-угольки, прожигающие кожу. - Хорошо. Я уйду, - тихо и размеренно, наконец, произнесла она, и я почувствовал, как ненависть ее обрела форму и метнулась мне за спину, готовая вцепиться зубами в глотку по сигналу, - но рано или поздно он сбежит. Будьте уверены. И тогда ваши спины не скроют его от меня. С этими словами она накинула капюшон и, грубо отстранив солдата, преградившего ей путь, покинула лазарет. Лишь когда она покинула двор и скрылась за воротами, девушка выдохнула и заметно расслабилась. - Клянусь Древними богами, кровь этой падальщицы едкая, как кислота, а во рту, вместо слюны, желчь и гной! - Ну-ну, спокойствие, Командор, - я вновь видел на лице эльфа умиление и поймал себя на мысли, что снова очарован. Вот он – обман во плоти. С десятками лиц, сокрытых под масками. Миловидный тиран. По-юношески взбалмошный, но с тяжелым мужским характером и теплой завораживающей улыбкой. Я усмехнулся, внезапно осознав свое новое положение. Я сдал свой старый пост и принял новый. Я не знал толком, что означает это ее право Призыва, но мне хватало ума понять, что эта свобода дастся мне весьма и весьма дорого. - Ну и почему вы воюете? – схватив из глиняной миски пресную булку, я без раздумий вцепился в нее, точно это была настоящая амброзия. Если судить по громким урчаниям в животе, спал я довольно долго, но недостаточно, чтобы охотница потеряла мой след. Чуть меньше суток. Кивнув сам себе в знак согласия, я потянулся за новой, осознавая, что мой новоявленный командир рассматривает меня в качестве зверушки. Слегка вздернутый уголок губ говорил, что пусть даже в шутку, но она уже думала об этом. Однако меня это нисколько не оскорбляло. Я был голоден, и все мои мысли вопрошали лишь об одном – чем бы еще набить желудок. - Причина избитая донельзя и воспетая ни одним поколением менестрелей как самая популярная. Король умер, править некому, быть беде. Стандартная схема. Хотя нет. Править-то, конечно, есть кому. Желающих водрузить свое седалище на ферелденский трон, даже больше, чем нужно. Девушка, с трудом сдерживая досаду и раздражение, все еще не успокоившиеся в ней после недавнего визита, подошла к столу с картой местности. На ней стояло несколько фигурок, вырезанных из дерева грубо и без желания. - С одной стороны – генерал и советник короля. На войне ему нет равных. Мало, кто восхищается его методами, но это никак не помешало ему снискать уважение, пусть и за счет страха. Захвати он трон, и на Ферелден падет тирания, какую народ не знал и во время орлесианского вторжения. – Она бездумно опрокинула фигурку из темного, закопченного от дыма дерева, помещенную в районе Денерима. - Среди крестьян ходит молва, что он лично приложил руку к гибели монарха, однако во всеуслышание сказать об этом никто не осмелится. - Как я понимаю, с ним и воюем? – отозвался я, наблюдая за жутким изображением генерала, явно побывавшем в камине и теперь улыбающимся мне наспех вырезанным ртом. - Отчасти – да. Он подкупает и запугивает баннов, чтобы те поддерживали его кандидатуру, но не все готовы так бездумно соглашаться и кивать, будто болванчики. Однако это лишь полбеды. Его дочь – королевская вдова. С ней проблем даже больше. Если полководец несгибаем, как необработанная сталь, и идет проторенным путем к завоеванию, то она, как речной поток. Прогибается под ситуацию и подтачивает даже самые крепкие камни. Народ боготворит ее, даже не подозревая, какой деспот кроется за спиной отца. Она без сомнений его предаст, если банны дадут послабление и встанут на ее сторону. – Еще одна фигурка, светлая, вырезанная из липы с куда большим усердием, легла на стол. Я неуважительно хмыкнул, отпив немного меда: - Разве знать умеет добиваться власти как-то по-другому? - А ты циничен, друг мой, - отозвался эльф, все это время точивший клинки в углу. – Твоя правда, большинство так к власти и приходит. Знавал я одного бастарда, который из помощника кухарки вырвался в шевалье при дворе императрицы, всего лишь удачно вложившись в одну из групп наемников, устранивших все преграды на его пути… Кстати о бастардах. Продолжай. Девушка устало вздохнула и повела плечами, словно бы готовилась к самой нелюбимой части рассказа. - Ну и последний претендент – бастард. Сын короля и служанки. Он тоже податлив, и люди его непременно полюбят, да вот только, если королева - река, то он – глина. Совершенно не умеет править и не хочет, в общем-то. Однако именно за него мы и выступаем. Моему недоумению не было предела: - Если он плохой правитель, то к чему садить его на трон? - Эх, а я уж, было, подумал, что ты умнее, - с досадой в голосе вздохнул эльф. - По правде говоря, мне нет дела до того, кто будет королем, - жестко проговорила девушка, слегка толкая пальцем третью фигурку из ели с мелкими проступившими капельками смолы и наблюдая, как она, качнувшись, упала, как и две до нее, - политика меня не волнует. Я здесь, чтобы разрешить конфликт, а в чью пользу он разрешится, уже не мои заботы. Тебе ведь тоже безразлично, кому сносить голову. Я вздрогнул, вспоминая то мягкое месиво под ногами, которое омерзительно хлюпало при самом малейшем движении. Нет. Как бы я не бахвалился и не кичился, сознательно я не хотел бы держать оружие в руках. Все эти тирады про вступление в армию говорила во мне бурлящая агрессия, но не я. Эльф смотрел на меня долго и испытывающе, точно искал нечто, что заметил ранее, но после проглядел, а потом вдруг сказал: - Нет, он не воин. - Даже испытывать не станешь? – хмыкнула девушка и перевела взгляд на меня. Эльф закатил глаза и принялся осматривать ножны. Этот жест был ничем иным, как нежеланием отвечать. Он уже сказал свое слово, и мне даже стало обидно, но огромной досады я не испытывал. Благо, у меня было время обдумать хорошенько свое положение прежде, чем ляпнуть что-нибудь в духе «сложу голову за победу». Это даже звучит банально. Я даже пафосную фразу не придумал для торжественного вступления! - Дай ему целебных трав и посади за котел. Будет больше пользы, - бросил он, глядя сквозь кожаную обмотку и думая о чем-то своем. Я сидел за столом и без малейшего интереса разглядывал мешочки с травами. По-отдельности некоторые из них пахли очень даже неплохо, но вот все вместе - образовывали облако удушающей вони. Тут и приторно сладкий запах милости Андрасте, и горький аромат корня смерти, и кислое амбре веретенки, больше похожее на запах сточных вод в Клоаке. И это только то, что я мог отличить без труда. Сколько уже я сидел безвылазно в этой башне, охваченный дымом от котла? Я не жаловался, нет. Здесь, в Редклиффе, мне светило совершенно другое солнце. Оно было бесконечно высоким и ярким, а главное – не перекрытым решетками. Мне была подарена сомнительная свобода в обмен на несколько десятков припарок в день. Все же жизнь в борделе в чем-то пошла мне на пользу. Когда меня впервые привели в мастерскую, я не растерялся, ведь многие из этих трав я уже видел и даже использовал. По вечерам мы варили слабые лечебные мази, чтобы исцелять синяки и ссадины, иногда даже снотворное и легкие яды, вызывающие несварение, однако чаще всего приходилось иметь дело с афродизиаками. Я знал на память около семи рецептов, и по сложности приготовления они ничем не уступали сильнодействующим аптечкам. Вот и теперь по ночам я варил зелья, и весь следующий день мог свободно гулять по эрлингу. Да вот только мне не хотелось. Я смотрел с высоты на Ферелден, а перед глазами стояло лишь зияющее своей холодной пустотой окно Хоука. Все мои «к лучшему» больше не работали, и день ото дня я чах все стремительнее, словно цветок на морозе. - Андерс! Хватай припарки и бегом в лазарет! Нового раненого принесли! – я слышал это каждый день с периодичностью в пару часов. Я стал для них целителем, а взамен они отваживали от ворот наемников, приходивших по мою душу. Сложив склянки в мешочек на поясе, я поспешил вниз по лестнице, осознавая, что моя меланхолия в такие моменты отступает. Я перепрыгивал через несколько ступеней, обгоняя посыльного, и все мое естество пело. Я ощущал, как ярость и злоба, накопленные за долгие годы рабства, отступают и тают. Меня и сейчас сковывали обязательства перед командором, но они заставляли меня чувствовать себя живым. Я распахнул двери и едва смог удержаться на ногах. Мои колени подкосились, и каждый шаг был сродни пытке. Я словно снова оказался в пронизывающей ледяной воде Каленхада. Я не был до конца уверен в увиденном, но приблизившись, наконец, к постели, я узрел. Мои руки бешено тряслись, когда я накладывал жгуты и откупоривал целебные мази. Никогда я не чувствовал себя настолько бесполезным, как сейчас. «Что он здесь делает?!» – отчаянно думал я, разжимая его челюсти и вливая в них обезболивающее. Я был по локоть в крови, словно голыми руками раскроил ему грудь в тщетных попытках вырвать быстро сокращающееся сердце. - Ты знаешь его? – вдруг услышал я крик, пробивающийся сквозь общий гвалт принесших раненого солдат. Я машинально поднял голову и увидел эльфа, который будто следил за каждым моим шагом, а может, так оно и было. В конце концов, он никогда не скрывал, что не доверяет мне. – Лучше бы тебе его не знать. Под ребрами моими вскипел гнев, готовый разнести в клочья мою проклятую грудную клетку и излиться на окружающих едкой, жгучей лавой. Я смотрел на него, и мне хотелось соскрести ногтями с его лица этот тонкий изгиб на губах. Однако в ту же секунду я понял, что наемник прав. Во мне бурлил не гнев, а страх. Страх того, что я не смогу вырвать своего пациента из цепких лап Тени. Я с трудом удерживал в руках иглу, мотаясь при этом из стороны в сторону, не зная, за что ухватиться сначала – за мазь для него или за успокоительное для себя. Я глубоко вздохнул. Мне нужно было угомониться. Нужно было унять дрожь. - В первый раз вижу, - холодно бросил я, глянув на эльфа с укором, точно он только что сморозил несусветную чушь, чем и отвлек меня от главного. На его лице отразилась тень довольной улыбки. Его послание вновь нашло своего адресата. Он оттолкнулся локтем от стены и скомандовал: - Всем, кроме целителя, отойти от раненого. Ваша помощь здесь окончена. Немедленно поднимитесь к командору и доложите обстановку. И гул утих. То самое презренное желание подчиняться сыграло мне на руку, и я смог сосредоточиться на ранениях. Трезво взглянув на свою работу, я ужаснулся ее грубости. Огромные неаккуратные стежки так и норовили разойтись, сделай мужчина хотя бы одно неосторожное движение. Рана на ноге была слишком перетянута повязками, а на плече они, наоборот, едва ли протянули бы до утра, не развязавшись. Нет. Все нужно переделать. Я снова взялся за иглу, на этот раз уделяя стежкам больше внимания. Игла застревала в толстых кожаных складках, и я, не чураясь, прикусывал ее зубами и тянул. Я был похож на людоеда, с холодной сталью во взгляде вгрызающимся в теплую плоть, пачкая лицо в крови. Я ощущал железный привкус иглы и крови во рту, и рвота подступала к горлу. И я давился ей, сохраняя спокойствие и безмятежность на лице. Ни один мускул не дрогнул, когда я последний раз наклонился, чтобы перекусить нить. Я поднес, было, пальцы к шее мужчины, чтобы нащупать пульс, но дрожь моя на миг вернулась, и рука отпрянула от бьющейся жилки. Я ощущал ужасное недомогание и слабость, словно мне вспороли живот, вытянули кишки и спешно собрали их обратно. Опираясь ладонью о стену, я побрел к двери. Подозвав мальчишку, бегавшего неподалеку, я отправил его за теплой водой на кухню. Его мой вид не смутил совершенно, и мне стало горько, что детство для него потеряно безвозвратно. Я медленно окунул ткань в приятную теплую воду, наблюдая за тем, как расходятся алые круги, оседая на стенках миски темными масляными следами. Тщательно смывая кровь, я аккуратно водил по груди, покрытой черными волосами. Я запомнил ее другой. В моей памяти она была обжигающе горячей, и шрамов на ней было гораздо меньше. Теперь же она была точно исполосована. Помимо моих швов я видел чужие, еще совсем свежие, и раны местами даже толком не схватились. Я с силой отжал тряпку, чувствуя, как струя течет по моим ладоням, и представлял, что этот моток ткани - его хребет. Многие из этих ран были серьезными, еще чуток – и смертельными, однако мужчину это никак не трогало и не заботило. Я раздраженно потер переносицу, отгоняя навязчивые воспоминания о том, как мои пальцы касались его груди совершенно при других обстоятельствах, но эти отголоски были сильнее меня. Я испытывал почти целомудренное смущение, пожалуй, больше от самого смущения, чем от прикосновений. В какой момент я стал стесняться стеснения? - Это глупо, Андерс, прекращай, - нервно пробормотал я под нос, заделывая своенравную прядь за ухо привычным жестом, но волосы были еще коротки для этого и выбивались обратно. Я раздосадовано фыркнул, и непослушная прядка взметнулась в воздух, где ее поймала уже чужая рука и бережно вернула на место. Я вздрогнул, встретившись с ним взглядом. Он выглядел уставшим и осунувшимся, словно бы минул не один год с нашей последней встречи, однако в его глазах виднелась сдержанная нежность, граничащая с заботой и умилением. Это проклятое тепло во взгляде, дающее надежду, раздавило меня. - Ты словно призрака увидел, - хриплым голосом проговорил он, отнимая руку от моего лица, и в глазах моих защипало.