Успеть всё исправить

      Игорь подъезжает к гаражу Федора Ивановича несмело, с тяжелым сердцем, как будто за рядами старых гаражей его поджидает незабытое прошлое. Стоит Грому выйти из машины, прошлое вцепится в глотку и выпьет кровь до последней капли, разрывая на куски прозрачно-бледную шею. На этом месте, прямо в мутной луже, закончится его жизнь, и ему не придётся жалеть о том, что сделал. Но чувство вины сильнее.       Восемь лет назад он бросил не только своего парня, команду и любимое дело. Он бросил маму, которая на коленях умоляла его остаться. Тогда Игорь не мог ей ничего объяснить, а сейчас было уже поздно. Мама заболела раком, и ей более чем достаточно одного присутствия сына. Прошлое должно оставаться в прошлом.       Двор, в котором Гром прожил много лет, возвращает его в те времена, когда пульс в венах зашкаливал от адреналина и духа опасности. Только Разумовский, который всегда был рядом, дарил покой и уверенность в том, что Игорь поступает правильно. Они часто гуляли во дворе, подкармливая бездомных собак, и Серёжа мечтательно щебетал о большом доме, собаке и уютной беседке на заднем дворе. Вскоре Игорь нашёл для них квартиру, но родной двор они с Разумовским не бросили. Гром купил однушку неподалеку, буквально в двух шагах от подъезда Серёжиных родителей. Несмотря на то, какими взрослыми были его мысли и планы, Разумовский по-прежнему оставался восемнадцатилетним студентом. Он нуждался в поддержке родителей, и Игорь никогда не вставал у него на пути. Пока сам не выбрал другой путь.       Хочется опустить стекло и вдохнуть полной грудью запах прелой листвы. Серёже нравилось собирать из разноцветных листьев букеты и фотографироваться с ними под старой берёзой. Иногда он незаметно подкрадывался к Игорю и толкал его на траву. А потом засыпал его куртку веером листьев и звонко смеялся. Кажется, будто это вчера было. А теперь у Игоря дорогая машина, черный костюм и пустое сердце. Осенью он чувствует себя по-настоящему одиноким.       Прокопенко открывает капот своей старенькой копейки, стирая со щеки мазут. Игорь его целую вечность не видел, а Фёдор Иванович почти не изменился. Разве что на голове больше седых волос сверкает. Улыбка осталась прежней. По-отцовски тёплой и проникновенной. Прокопенко всегда знал больше, чем другие, даже если Игорь молчал, как рыба. Сейчас перед Фёдором Ивановичем стоит взрослый мужчина с престижной работой, отдельной квартирой и машиной, которая стоит дороже, чем все те колымаги, которые Игорь ремонтировал в юности, вместе взятые. Но Прокопенко уже знает, почему Игорь здесь.       Гром нервно крутит в руках ключи от машины, топча подошвой крошево из камушков. Зерна гравия противно хрустят, как будто кто-то мысли Игоря через мясорубку прокручивает. Он не готов увидеть его сейчас. Ни сейчас, ни завтра, никогда. Но должен, иначе бы не приехал.       — Федор Иванович, не посмотрите мой Мерин? — нарочито вежливо произносит он, брякнув ключами в кармане. Его дружелюбная улыбка вдруг размазывается, как брызги грязи на воде. — Из-под капота как будто подвывает что-то.       — Ты машины с четырнадцати лет ремонтируешь, — Прокопенко выныривает из-под капота и, уперев ладони в бока, переводит на Игоря серьёзный взгляд. Гром снова чувствует себя подростком, загнанным в угол, а Фёдор Иванович, как обычно, понимает больше него. — Почему сам не посмотришь?       Игорь несмело заходит внутрь и проводит ладонью по крыше копейки, не скрывая горестного вздоха. Всё прошло за восемь лет, а чувство тоски осталось. Он тоскует по уютным вечерам в гараже, когда распивали бочку домашнего вина в пластиковых стаканчиках. По гонкам и ночному городу, в который влюбился однажды и навсегда. Но больше всего скучает по Серёже. Вряд ли они пришли бы к серьёзным отношениям, но что-то ведь между ними было… Что-то, что не даёт покоя до сих пор.       — За восемь лет забылось всё как-то, — протягивает Гром едва слышно, отводя взгляд. Ему здесь больше не место, и это только его вина. Друзья даже видеть его не захотят после того, как он их трусливо кинул. Один Фёдор Иванович терпел его закидоны и восемь лет назад, и сейчас. Потому что видел в нём сына, которого у него никогда не было.       — Не оправдывайся, я знаю, почему тебя сюда так тянет, — Прокопенко по-отечески хлопает Игоря по спине, и тот сконфуженно вжимает голову в плечи. — Его увидеть хочешь.       Фёдора Ивановича не проведёшь, а Гром всё так же паршиво врёт. Не получается выбросить из памяти тот вечер, когда он бросил Серёже напоследок неразборчиво-дрожащее «Тебе без меня будет лучше». Как будто шмат сердца из груди с мясом вырвали. Потом всю ночь выл в подушку, губы до крови кусая, и проклинал себя за слабость.       Так и не простил. А Разумовский и подавно.       — Он до сих пор здесь живёт? — взгляд неосознанно цепляется за крышу дома, который виднеется за кромками деревьев.       Серёжа прожил здесь семнадцать лет, а потом после окончания школы сбежал в общежитие политеха. Кровь в жилах бурлила от пьянящего ощущения свободы, и Разумовский жаждал покорить весь мир. Но вместо этого покорил сердце простого автомеханика Игоря.       — Твои друзья давно разъехались кто куда, а Серёжка вернулся к родителям, — Фёдор Иванович на ходу вытирает липкие ладони полотенцем и протягивает Игорю бутылку минералки. У Грома словно чадный дым клубится перед глазами, не позволяя сделать вдох. Ему физически больно вспоминать Серёжу, но прогнать его образ из головы не выходит. О сердце он даже заикаться не будет. Как ни старался, всё возвращалось на круги своя. А вместе с воспоминаниями возвращалась и боль, пуская корни ещё глубже. — Выучился на переводчика, устроился в какую-то крутую компанию. Нинка говорила, он кучу денег в ремонт их новой квартиры вложил.       Игорь вспоминает маму Серёжи с теплой улыбкой. Нина Петровна всегда гордилась своим сыном, именно поэтому Гром быстро нашёл с ней общий язык. Они любили Серёжу одинаково, отдавая ему каждый миг, и это была как раз та любовь, которой хватает на двоих. Мама Разумовского однажды сказала, то ли в шутку, то ли с мудрыми наставлениями, что отпустит Серёжу только к тому человеку, который отдаст ему своё сердце. Жаль, что Гром не оправдал её надежд.       — Может, хоть краем глаза на Серёжу посмотрю, — Игорь перешагивает через деревянную балку, зацепившись штаниной за запор, и едва не падает на асфальт.       Бутылка катится вперёд, оставляя темные стежки воды на асфальте, а Гром будто не может сдвинуться с места.       Всё как раз и началось с бутылки. С бутылки красного вина, которое он заказал для Серёжи. Игорю кажется, будто он выходит из затяжной амнезии. Воспоминания возрождаются рваными ранами, и боль не отступает. Гром вспоминает каждую деталь, каждый взгляд, каждое прикосновение, и кадры проносятся перед глазами вихрящейся лентой. Уже ничего не вернуть.       В лицо хлёсткой пощечиной ударяет ветер, раздувая прелую листву. Игорь опускается на корточки, чтобы поднять ключи, а ноги не слушаются. Как деревянные. Прокопенко выходит из гаража, прикрывая скрипящую дверь, и останавливается у Игоря за спиной. Что бы он сейчас не сказал, Гром примет любой приговор. Фёдор Иванович предостерегал, что от любви отказываться нельзя, иначе всю жизнь жалеть будешь.       Игорь уже не разбирает, где черное, а где белое. Перед ним разверзлось черное болото, из которого может вытащить только тот, ради кого Гром и приехал в этот двор.       — Он в это время как раз с работы возвращается, — Фёдор Иванович несильно сжимает его плечо, и Игорь медленно приходит в себя. Дурман в голове развеивается, открывая дорогу чистым мыслям, но страх царапает острыми когтями. Что, если он вправду увидит Разумовского сегодня? — Поговорили бы нормально.       Поговорить? Чужие люди не разговаривают, потому что носят на сердце груз вины.       — Он и слушать меня не станет, — Гром наконец поднимается на ноги, отряхивая брюки, и лихорадочно мотает головой.       Уже нельзя ничего исправить. Он должен уехать отсюда немедленно, потому что единственный человек, о котором нужно сейчас переживать, — его мама. Рак может отнять её у Игоря, а Серёжу он потерял по собственной глупости. Он не потеряет маму, потому что ближе неё у него никого не осталось.       — Балбес ты, Игорь, хоть и взрослый мужик, — Прокопенко отвешивает Игорю подзатыльник и уводит его за гаражи, положив руку на плечо. Подъезд Разумовского возвышается перед ним, как скала, которая вот-вот обрушится каменным градом. Но Игорю совсем не страшно. Фёдор Иванович толкает его вперёд, к парадной двери, и у Игоря колени поджимаются. Он не сможет увидеть его снова. — Говорил я тебе восемь лет назад и повторю ещё раз: «Никогда не поздно всё исправить».       Никогда не поздно всё исправить… Гром тоже так думал, когда ехал в Санкт-Петербург к маме. Но сейчас, когда до двери Серёжиного подъезда остаётся лишь пару шагов, у него не хватает мужества. Снова встретиться лицом к лицу с прошлым всё равно, что спрыгнуть с обрыва.       Но что делать, если жить без него не получается?       Его переливчатый, искренний смех не стереть гнетом времени. Как он откидывает назад огненно-яркие пряди волос, потирая кончик носа. Как его глаза становятся небесно-синими, и в них тонуть хочется бесконечно. Как он рисует в воздухе неведомые узоры, размахивая руками и подпрыгивая от нетерпения. Игорь не перепутает Серёжин смех. Господи, он ведь почти не изменился.       Неужели это Разумовский? Он идёт прямо сюда.       — Кто это с ним? — Гром до хруста сжимает пальцы в кулак, когда Серёжу догоняет какой-то бородатый парень. Похоже, его ровесник, а может, старше на год-два. Игорь от злости зубами скрипит, а с места сдвинуться не может. Нет, Серёжа его ещё не заметил.       — Сосед его новый, — Фёдор Иванович меняется в лице, но голос остаётся ровным. Не такого поворота событий он ожидал. У него был идеальный план, и он, кажется, провалился. — Серёжка купил для родителей двушку, а соседу их однушка досталась. Кажется, они даже работают вместе.       Игорь торопливо запихивает ключи в карман, не поднимая взгляда. Не нужно ему смотреть, иначе сорвётся. Слетит с катушек, на куски разорвёт, изобьёт до полусмерти. Он на этом щуплом пареньке живого места не оставит, если тот прикоснётся к его Серёже.       Стоп.       Никакой он не его.       Серёжа больше не его.       — Значит, у него всё хорошо, — сдавленно бормочет Гром, отступая к гаражам.       — Да погоди ты, — Фёдор Иванович хватает его за плечи, но Игорь как будто не видит ничего вокруг. У него глаза пустые, холодные. В один миг всё затянуло льдом, и никому уже не пробиться. Но Серёжа сможет, и Прокопенко должен им помочь. Если восемь лет назад не смог, то сейчас у него нет другого выбора. — Ты же хотел, чтобы я машину твою проверил.       Разумовский так близко, но Игорь уже далеко. Между ними пропасть длиной в восемь лет липкого страха и неизлечимой боли.       — В другой раз, — выдавливает Гром, срываясь на бег.       Он бежит так быстро, что листья под ногами расплываются пятнами-вспышками. Ядовито-красная, как кровь. Ослепительно-желтая, как языки пламени. Грязно-коричневая, как вязкое болото. У Игоря кружится голова, и земля под ногами словно воспламеняется. Ещё мгновение, и он потеряет сознание прямо здесь, за гаражами.       Прошло восемь лет, а Гром снова один.       — И-Игорь? — Серёжин голос врезается в спину остриём ножа, и Игорь застывает на тропинке, как вкопанный.       Это его Серёжа, только его Серёжа. Каким же Игорь был дураком, когда отказался от него. Как будто жизни не было и сердца тоже.