Часть 3
27 декабря 2021 г. в 21:25
Гром подходит к окну и робко подносит к губам бокал. За восемь лет, на протяжении которых они не виделись, Серёжа поменял не только квартиру, но и привычки. Вместо травяного чая по утрам его дожидаются бокал сухого вина и пачка сигарет, спрятанная за коричневым горшком с кактусом. После того, как Игорь завязал с угоном машин и переехал в Москву, он перестал курить. Первое время срывался, особенно когда замечал в толпе рыжую макушку, которая напоминала о Разумовском, а потом вроде отпустило. Сейчас ему не привычно мерять шагами Серёжину кухню спустя столько лет. Несмотря на едва уловимый запах никотина в воздухе, на кухне прибрано и уютно. Игорь мысленно представляет, к каким мелочам прикасалась рука Разумовского, и у него дыхание перехватывает. За сожженными мостами ничего не остаётся, и ему давно пора перестать жить в мире иллюзий.
Серёжа к вину не притрагивается, только на Грома с нескрываемым любопытством смотрит. Наверное, хлесткие ругательства подбирает, чтобы ударить побольнее. Но Разумовский ведь не такой. Он не станет портить Игорю жизнь, хотя тот и заслуживает высшего наказания. Игорю хочется напиться до беспамятства, чтобы забыть каждый день, проведённый без него. Но восемь лет — слишком большой срок.
— Не волнуйся, родители на дежурстве, — Серёжа нарушает тревожную тишину первым, и у Грома будто гора падает с плеч. Разумовский всегда был умнее его. Иначе бы не пригласил в квартиру после того, как Игорь с ним поступил. Но Гром не догадывается, с чего начать самый трудный в его жизни разговор. Серёжа успокаивает его, кротко похлопав по плечу: — Нам никто не помешает.
Игорь вытягивается струной, сжав в ладони холодный бокал. На дне болтается последний глоток вина, а пальцы вдруг обжигает холодом. Он медленно добирается до стола, ощущая, как на шее вибрирует ниточка пульса, и хватается за стул.
Он почти забыл Серёжины прикосновения, а теперь будто земля сошла со своей оси…
— Я думал, ты меня даже видеть не захочешь, — Гром садится напротив Серёжи, деловито скрестив пальцы в замок. На языке горчит то ли терпкий вкус вина, то ли чувство вины, которое так и не утихло за восемь лет. Они оба выросли, пережив старые обиды, но почему Игорю по-прежнему важно получить Серёжино прощение?
— Что было, то прошло, — Разумовский крутит между пальцами ножку бокала, сверля глазами кружевную скатерть. Мама трясётся над каждой деталью, чтобы поддерживать атмосферу тепла и уюта. А Серёже здесь всё равно сыро и одиноко, как в склепе. Он похож на птицу, запертую в клетке, только свобода ему не нужна. Ему всё ещё нужен он, тот, кто сидит напротив него и судорожно мнёт в ладони скатерть. — Мы с тобой восемь лет не виделись.
Срок длиною в восемь лет звучит, как страшный приговор. У Серёжи глаза стеклянные, неживые, но в груди всепоглощающий пожар поднимается. Снова киноплёнкой всплывают кадры из прошлой жизни, когда Гром внезапно решил уехать. Уехал и кусок сердца оторвал, забирая с собой. Разумовский научился жить без него или выживать (он сам не знает, как правильно). Но он его не забыл.
Пускай этот взрослый мужчина с едва заметной щетиной на подбородке не похож на Игоря Грома, которого Серёжа знал раньше, он тянется к нему. Сам не разберёт, почему, но он не в силах контролировать себя рядом с Игорем.
— Красиво и уютно у тебя здесь, — выдавливает Игорь с неловкой улыбкой, осматриваясь по сторонам. Бежевые полупрозрачные шторы, глянцевый гарнитур, букет свежих цветов на столе. Нина Петровна не зря нахваливала ремонт, который сделал её сын. На кухне царили уют и тепло семейного очага, которого Гром уже давно не знал.
— Мы правда будем говорить о ремонте? — Серёжа поднимает бровь, окинув Игоря насмешливым взглядом. И всё-таки он не изменился. Даже в свои неполные двадцать шесть Разумовский бунтует и выпускает колючки, когда его застают врасплох. А Игорь не ждёт снисхождения. Он ценит то, что может просто находиться рядом.
Серёжа с вызовом скрещивает руки на груди, упершись в лицо Грома тяжелым взглядом. Они оба молча обдумывают то, что будут делать дальше, пока болезненная правда завязывает петлю у Игоря на шее. Когда он расскажет, всё закончится. Когда он расскажет, ему больше не придётся скрываться. Но простит ли Разумовский его трусость?
Игорь опускается на стул, прикрыв глаза, и накрывает мокрыми ладонями колени. Под пристальным взглядом Разумовского опасно и тревожно, как путь по раскалённым углям прокладывать. Но ещё страшнее уйти сейчас и не вернуться уже никогда. Он так долго готовился к их встрече, что растерял все слова. Он так долго привыкал к мысли, что Серёжи не будет рядом, а теперь всё идёт под откос.
Больше никаких ошибок. Больше никаких страхов.
— Наверное, мне не следовало приезжать, — протягивает он, лениво потирая шею, и резко поднимает поплывший взгляд. У Серёжи лицо покрывается красными пятнами, и Гром до крови кусает губу. Слепящее солнце пускает языки пламени по Серёжиным волосам, от которого жжет в глазах. — Но если я не расскажу правду, я никогда себе этого не прощу.
— Ты надолго приехал? — Разумовский трёт покрасневшие глаза, подперев кулаком подбородок. Игорь больше всего на свете боится увидеть в его синих глазах слёзы. Он видел Серёжины слёзы очень давно, и тогда Серёжа плакал из-за него. Бросался вещами, кричал, умолял остаться. Разумовский стал сильнее с момента их последней встречи, но Гром ранит его до сих пор. Он чувствует это каждой клеткой.
Серёжа отпивает небольшой глоток вина, отмерив Грома прищуренным взглядом. Нет, подобное не забывается. Даже если двадцать лет пройдёт, обида не остынет. Игорь смотрит ему в глаза, и всё тело колючим холодом сковывает. У них с Разумовским давно разные дороги, и сегодняшняя встреча должна стать последней.
По-другому и быть не может.
— Взял отпуск за свой счёт, — несмело протягивает Гром, вжавшись лопатками в спинку стула. Он вернулся в Санкт-Петербург не из-за Серёжи. Старые чувства не отпустили, но он приехал к маме. Рак, как подлый враг, ударил исподтишка, а Игорю не хотелось думать о том, что он может остаться один. Сколько бы денег не приносила его компания, ничто не может заменить тепло близкого человека. — Хочу побыть с мамой, пока она слишком слаба.
Гром опускает глаза в пол, избегая жалостливого взгляда Серёжи, но тот смотрит иначе. Не так, как коллеги на работе. Не так, как Прокопенко, который знает Игоря с пелёнок. Серёжа принимает его боль, как свою, но куда ему столько? Застарелые раны ещё не затянулись, и Гром больше не может его мучить.
— Надеюсь, она поправится, — Разумовский перехватывает его ладонь, и Игорь поднимает удивлённый взгляд. Он всё ещё рядом. Его горячие пальцы, его мягкий голос, его глаза и чистое сердце. Серёжа так быстро отпускает руку, что у Грома чернота растекается перед глазами.
Как ему хватило совести уйти от Серёжи? Чем он заслужил его доброту?
Гром виновато качает головой, прикрыв ладонью лоб. Ему важно чувствовать себя нужным хотя бы один миг. Когда-то ему не нужно было спрашивать разрешения, чтобы обнять или поцеловать. Тогда, восемь лет назад, они с Серёжей всё время были вместе. А сейчас они так близко и одновременно так далеко. Жизнь развела их, а Гром не приложил никаких усилий, чтобы сохранить отношения.
Чего уж теперь на руинах прошлого топтаться…
— Мама говорила, что ты навещал её, — Игорь заходит издалека, но разговор о болезни мамы ему даётся легче, и он не понимает, как это объяснить. Врачи обещали поставить Зинаиду Николаевну на ноги, и она никогда не откажется от своего сына. У Грома всё ещё есть шанс стать прилежным сыном, а парнем, который борется за отношения? Больше нет.
Он поплатится за каждый день, который отнял у Серёжи. Он отдаст всё до последней капли крови, чтобы вернуть счастье тому, кто его заслужил.
— Ты даже своей маме не объяснил, почему так резко уехал, — строго отрезает Разумовский, сверкнув глазами. У него жилы вздуваются на руках, но больше всего пугает холодный блеск глаз. Таким Игорь его ещё никогда не видел.
Страшно смотреть, как близкий тебе человек в один миг превращается в мрачную тень. Ты не можешь забрать его боль. Ты не можешь исправить давние ошибки. Но больнее всего то, что ты для него абсолютно чужой человек.
Игорь до скрипа стискивает зубы, проглатывая горький ком. Назад дороги уже не будет. Или сказать сейчас, или замолчать навеки.
Разумовский нетерпеливо ждёт, стуча пальцами по столу. Солнце бросает отблески на его наручные часы, но Серёжа не следит за временем. Игорь ощущает, как его липкий взгляд заползает за шиворот, пуская в кровь яд. Ему больно, но не настолько, как было Серёже восемь лет назад. Гром пересиливает себя, и их взгляды встречаются. Как две молнии, вспыхнувшие под небесной гладью.
— Если бы я не уехал тогда, они бы всех перерезали, — протягивает он приглушённым шепотом, распуская галстук на шее. — И начали бы с тебя.
— О ком ты говоришь? — Разумовский взмахивает ладонями, едва не сбив со стола бокал. Прозрачно-золотистая жидкость раскачается в разные стороны, и Гром смотрит на бокал, как завороженный. Так и его жизнь шатается между бушующих волн, норовя то утонуть, то ухватиться за край берега. Он сейчас на перепутье, и только правда может спасти его от гибели.
Серёжа наклоняется вперёд, прислушиваясь к каждому слову, а у Игоря больше нет сил.
— Я отжал тачку у местного авторитета и продал её за большие деньги, — Гром поднимается из-за стола, засунув руки в карманы, и подходит к окну. Солнце прячется за облаками, и Игорь судорожно сглатывает. Внутри что-то с хрустом лопается. — Этому уголовнику было наплевать на машину, он просто хотел показать, кто на районе главный. Он был отбитый на всю голову, поэтому я не мог рисковать жизнями самых близких, — в горле клокочет сдавленный всхлип, но Игорь несётся, как скорый поезд. И каждое слово вырывается острым камнем, который оставляет шрамы и непреодолимую боль. — Возможно, был какой-то другой выход, но я его не нашёл. Наверное, мне лучше уйти.
Игорь выбегает в коридор, тяжело дыша, и он сейчас похож на испуганного подростка. Проще бежать, не разбирая дороги, чем заглянуть своему страху в глаза. А что, если прошлое у тебя на хвосте? Последние восемь лет Гром прятался. От самого себя.
Теперь, когда карты раскрыты, что дальше? У него нет ответа. Только рваные вздохи вперемешку с уколами боли.
Серёжа так громко хлопает дверью, что у Грома в ушах поднимается звон. И вдруг грохот бьющихся обломков. Как будто цветное стекло, вставленное в кухонную дверь на старой квартире Разумовского, лопается и летит на пол. Осколки впиваются в кожу, оставляя ядовито-красные полосы, и Игорь широко распахивает глаза.
Он точно не здоров.
— Игорь, почему ты не боролся за нас? — Серёжа жмётся спиной к двери, не отпуская ручки. Словно ему тяжело устоять на ногах.
Гром не решается посмотреть ему в глаза.