***
Они добираются за тридцать с небольшим минут, минуя все пробки чудесным образом (Джон абсолютно точно уверен, что в это время в будний день дороги Лондона просто физически не могут быть такими свободными). Шерлок пару раз говорил таксисту повернуть где-то, и, кажется, именно поэтому они прибыли раньше, чем рассчитывали. Когда Джон выходит из такси, он чувствует себя снова в строю, и пистолет под курткой дает ему то ощущение кристальной ясности, по которой он скучал все эти месяцы. Шерлок окидывает взглядом обычный многоквартирный дом напротив парка, где они стоят, и вместо того, чтобы устремиться внутрь, делает концентрирующий жест, затем сжимает кулак и запускает над головой ослепительно-белого “светлячка”, которого обычно использовали как простенький фонарик. “Светлячок” вспыхивает над их головами, вычерчивая резкие тени на асфальте, и Джон чертыхается от легкого ожога сетчатки. — И где он? — спрашивает Джон. — Где-то в тени, — отвечает Шерлок загадкой, а затем скрывается в парке. По полутемным вечерним аллеям все еще гуляют люди. Джон обшаривает глазами каждого встречного, пытаясь узнать в них Торнтона; пожилые пары, бегуны и собачники пугаются его интенсивного взгляда даже в глубоких сумерках. Они оказываются в безлюдном уголке, где плотные кроны вечнозеленых деревьев заслоняют фонари, и Шерлок замирает, как хищник перед броском. Джон тоже его почувствовал: это ни с чем нельзя перепутать. — Знаешь, я восхищен твоей работой, — негромко говорит в пустоту Шерлок; но они оба знают, что пустота слушает. — Я могу оценить шедевр, когда вижу его, а мне редко попадаются самородки. Пустота хмыкает, Джон ловит направление звука и осторожно, без резких движений, оборачивается в ту сторону, вытягивая пистолет из-под куртки, но не вставая в стойку для стрельбы. — Но твое заклинание недоработано, — с сожалением цокает языком Шерлок. Он спокоен, самоуверен и ироничен. Пока Джон шарит глазами в темноте, жалея о том, что не умеет, как кот, видеть ночью, Шерлок прогулочным шагом фланирует по дорожке, его голос чуть громче, чем шелест ветра в мерзлой траве. — Оно до сих пор не делает того, для чего было создано. Столько лет работы — и все впустую? Серьезно? — Я и не жду, что бездари могут оценить то, что я делаю, — отвечает спокойно темнота; Джон знает, как выглядит этот старичок, и в его голосе нет ничего пугающего, но вот прямо сейчас он чувствует выброс адреналина. — Даже ты не понял, что я делаю. — Почему эти женщины? — спрашивает Шерлок. — Это ревность? Бездушный расчет? Нет, ты не мог просто так выбрать любую. Они все интересовались литературой. Они все интересовались тобой. Темнота молчит. Джон скорее чувствует всей кожей, чем видит, как Шерлок щерится, хмыкая. — Или же они интересовались не тобой, что оскорбляло тебя. Он попадает в точку. Торнтон швыряет в Шерлока молнию, которая оглушительно грохочет в тишине парка. Холмс отскакивает от неё, уводя разряд в землю, Джон шарахается в сторону, выцеливает место, откуда тот бил, но не видит ни зги, а патронов осталось всего четыре. Он уже не уверен, что сможет стрелять на звук без промаха, раньше ему помогала магия. — Так что же оно должно было делать? Вернуть отбившихся овец в стадо? Торнтон рычит и кидается еще одной молнией, которую Шерлок так же успешно сбивает в воздухе; на этот раз разряд сильнее, а от грохота на одной из припаркованных у парка машин срабатывает сигнализация. — Эти тупые шлюхи заслужили всего, что я с ними сделал! — голос Торнтона искажается яростью, и это значит, что Шерлок опять оказался прав. — С вами двоими будет сложнее, но я доработал строфу. — Строфу? — цепляется Шерлок. — О! О!.. Джон уже слышал этот тон в его исполнении — это озарение, и сейчас оно настолько яркое, что ему даже кажется, что отголоски этого озарения коснулись и его, эйфорическим острым восторгом, ярким светом, вспышкой пронзительной прохлады. — Это стихи! — восклицает с восторгом Холмс, Джон в недоумении оборачивается. — Ты сочинил стихи на Речи?! — Я не поэт, — отрезает Торнтон (Джону кажется, или в его голосе слышна толика польщенности?). — Я перевел Рильке на партум. — Невероятно! — восхищенно шепчет Шерлок. Уотсона слегка коробит от такого неприкрытого чувства, настолько неуместного в данной ситуации, но у него нет права на ошибку, и лезть в диалог с маньяком он не собирается (как не вел никогда переговоров с террористами). — Рильке — мой любимый поэт, — замечает Торнтон, голос как будто бы перемещается за правое плечо Джона, и он плавным движением, игнорируя боль в ноге, переступает так, чтобы выцелить тот участок темноты, где, как ему кажется, находится преступник. — Он прекрасно написал о любви. Из темноты его сшибает “стопом”, больше похожим на копыто лошади, чем на простой импульс; Джон пошатывается, едва не падая, удар вышиб дух из груди, и, пытаясь вдохнуть, он едва не роняет пистолет, который Торнтон собирается выхватить из его руки, но Шерлок успевает раньше. Он оказывается рядом в мгновение ока и коротко бьет того кулаком в лицо; голова профессора откидывается назад, но тот не оглушен и даже как будто бы почти не заметил удара. Джон бьет снизу из небольшого замаха основанием ладони в челюсть Торнтона. Зажатый в руке пистолет усиливает удар, Джон уверен, что попал точно туда, куда целился, удар должен был выбить его из равновесия, но старик, даже не покачнувшись, складывает концентрирующие и начинает напевную формулу, звучащую слишком музыкально даже для Речи. Шерлок хватает Джона за шкирку, как котенка, и рывком отшвыривает назад, буквально меняя их местами, занимая позицию прямо в фокусе заклинания Торнтона. Джон не может прицелиться, потому что спина Холмса закрывает старика почти полностью; Шерлок с запозданием начинает творить Малый Барьер, но они оба знают, что полная защита от враждебных чар невозможна, если Барьер не сотворен заранее. Торнтон повышает тон строфы и начатое Шерлоком заклинание сносит волной Силы подчистую, как цунами. Холмс падает на одно колено, открывая Джону пространство для стрельбы, но когда он вскидывает пистолет и нажимает курок, механизм заклинивает.***
Джон не большой любитель стихов, если честно. Он с огромным удовольствием читает прозу, а из поэзии уважает, пожалуй, только Шекспира, Китса, Роберта Фроста и Уильяма Блейка — и то, последнего очень выборочно. Он никогда не думал, что на Речи можно писать художественные тексты. Стихи. Прозу. Знания Джона никогда не были сильны в этой области — в конце концов, это уже действительно высокая магия, что-то такое, что доступно только волшебникам уровня Шерлока — и судя по удивлению того, Холмс тоже не встречался с таким раньше. В юности Джон слышал пару наговоров, полубазарные народные заклинания, что-то вроде анекдотической порчи на понос. Ничего более серьезного эти наговоры не могли причинить, да и выглядели откровенно по-дурацки — были длинными, неудобными в произношении, но напоминали местами рифмованные и регулярные по ритму считалки. А еще они были в индикативе, а не в партуме Речи, это Джон помнил прекрасно. Стихотворная Речь даже в речевом, не влиятельном наклонении приобретала Силу, и это значило, что стих, написанный партумом, должен быть куда более мощным, чем обычная, даже развернутая и детализированная формула. Единственной слабостью стихотворного заклинания должна быть его длина — в этом Джон был уверен, но как прервать заклинание на середине так, чтобы магия не ударила по ним троим, он не имел ни малейшего понятия.***
Время для него как будто бы замедлилось. Пистолет бесполезен; напряжение магического поля заклинило механизм из-за близости к серебряным оболочкам пуль. Фокус заклинания на Шерлоке, и даже если оттащить его подальше, это мало что изменит; Сила волнами прибывала в эпицентр заклинания, будто вода в колодец. Джон слышит, как Торнтон начинает четвертую строку строфы. Времени осталось мало. — Огонь, — шепчет Шерлок. Огонь, как любая химическая реакция, генерирует магию. Зачем им еще больше магии?.. Но Джон хороший солдат. Между Торнтоном и Шерлоком — фута четыре, не больше; Джон, роняя на песок дорожки пистолет, протягивает руку вперед, щелкает пальцами и произносит urha. Над большим пальцем загорается маленький язычок пламени, не больше огонька зажигалки. Шерлок с трудом разводит ладони, сложенные в “линзы”, и негромко интонирует ə leissejuu austumei. Огонек вспыхивает с ревом, словно газовая горелка, язык пламени едва не опаляет Джону брови. Он закрывает лицо рукавом от жара, на сетчатке все еще пляшет зеленоватый след от огня, но он чувствует, как стремительно убывает Сила, собранная Торнтоном. Профессор заканчивает строфу, произносит слово-триггер, — а Джон все еще чувствует выгорающую магию, и даже не успевает подумать о том, к чему это все приведет, когда— Где-то над их головами развеивается пузырь Барьера, и Джон видит тень эха заклинания, возвращающегося к Торнтону, а спустя несколько секунд пространство вокруг них троих лопается бело-голубыми прорехами порталов. Их окружает несколько десятков Стражей — и хранители магического правопорядка продолжают прибывать. Огонь в руке Джона вспыхивает последний раз, а затем исчезает, оставляя после себя странное ватное ощущение пустоты. Оглушенный Торнтон падает на колени, Шерлок облегченно вздыхает, поднимаясь на ноги, отряхивает пальто, а затем тянет Джона за рукав: — Наконец-то, — самодовольно произносит Холмс. — Джон, за мной. Джон чувствует на себе десятки взглядов. — Доктор Джон Хэмиш Уотсон? — ясным холодным голосом произносит Страж, женщина лет сорока на вид. — Пройдемте с нами.