«Просто о приключении не стоит и рассказывать,
если в нем нет драконов».
Дж.Р.Р. Толкин
Когда гимн закончился, Гермиону взяли под стражу. Они обошлись без оков, но она чувствовала себя все равно, что заключенной. Окружённая Пожирателями Смерти, она была сопровождена к зданию министерства. Ей стало интересно, пробовал ли кто-то из прошлых трибутов сбежать. Сразу, как вошли внутрь здания, Пожиратели отправили ее в небольшую комнату и оставили одну. Это было самое роскошное место, в котором она когда-либо была. Ковры были сочного темно-зеленого цвета, диваны — глубокими и на ощупь бархатными. Она села и провела пальцами по ткани, повторяя детские заклинания и волшебные мелочи, чтобы сохранять спокойствие. Гермиона знала, что ей нужно оставаться сильной следующие несколько часов, когда ей позволят попрощаться с близкими. Повсюду будут камеры. Она знала, что не может плакать. Первой в комнату вошла Джинни. Глаза ее были красными и опухшими, на ресницах все еще оставались слезы. Ничего не говоря, она просто подошла к Гермионе и обвила ее руками в отчаянном объятии. — Пожалуйста, не уходи, — заплакала Джинни в платье Гермионы. Гермиона гладила ее по спине, зная, что если заговорит, то собственные слезы предадут ее. Вскоре зашли Молли и Артур и сели по обе стороны от Гермионы. Они благодарили ее, плакали, утешали друг друга и шептали ей ободряющие слова. Мы верим в тебя. Ты сильная. Будь храброй. Гермионе эти слова казались пустыми. Не из-за того, кто их говорил, а из-за того что они говорили. Когда они шептали эти слова ей на ухо, она понимала, что они думали о своей собственной удаче, своем собственном облегчении от того, что никому из них не придется идти. Никому из их собственных детей. Это была всего лишь Гермиона. Они могли позволить себе пожертвовать ей. Гермиона разорвала их объятия, когда к комнате приблизились Пожиратели Смерти. Она подошла к Джинни, желая растянуть несколько последних моментов, которые им с ней остались. — Джин, обещай мне, что будешь о себе заботиться, — сказала она. Джинни глянула на нее из кресла, в котором практически утонула, и закусила губу, пытаясь остановить слезы. — Обещаю, Гермиона, со мной все будет в порядке, — сказала она, сжимая руку девушки. — Но ты тоже должна пообещать мне. Возможно, у тебя получится победить. Гермиона знала, что Джинни на самом деле в это не верит. Никто не верит. Она могла быть храброй, могла быть умной и сильной, но ее навыков было не достаточно против соперников. Другие, более обеспеченные Дистрикты, готовили трибутов к Играм с самого детства. Парни были выше и быстрее, девушки — ловчее и безжалостней. Конечно, были и такие участники, как она — легкие мишени, от которых можно избавиться в самом начале. Но далеко не все. — Я постараюсь, — прошептала Гермиона в ответ, веря в это только отчасти, но понимая, что не сможет сдаться так просто. Она знала, что устроит хороший бой. Знала, что не будет самой слабой. И даже, когда она будет падать, она не позволит произойти этому так легко. — Я обещаю, Джин, я постараюсь. В этот момент Пожиратели Смерти возле двери подали знак, что время вышло. Ее вовлекли в еще один круг объятий и этих береги себя и будь сильной. Джинни схватила ее за руку и переплела их пальцы, а затем Пожиратели оттащили ее. Гермиона наблюдала, как захлопнулась дверь и затвор встал на свое место с той стороны. Мгновение спустя дверь снова открылась и вошел еще один человек. Это был Рон. И хотя у девушки не было к нему романтических чувств, когда он раскрыл свои руки, она нисколько не сомневалась, прежде чем оказаться в его объятиях. Все в нем было ей знакомо: его запах, его рост, то, как он двигался. Это было утешение, в котором она сейчас нуждалась. Не отпуская ее, Рон склонил голову к ее уху и тихо проговорил: — Миона, ты не должна была этого делать. Грудь Гермионы сдавило. — Должна, — торжественно пробормотала она. — Ты спасла нашу семью. Я не знаю, смогу ли когда-то отплатить тебе. Девушка знала, что, вероятнее всего, у него никогда не возникнет такой возможности, потому как ее шансы снова ступить в Дистрикт 12 были невелики. Это, конечно же, осталось несказанным. Рон сделал глубокий вдох, чтобы собраться, и зашептал ей. — Мне нужно, чтобы ты меня слушала, — сказал он. — Первое, что тебе нужно сделать — найти лук. У тебя будет твоя палочка, ее ты сможешь использовать для нарезки, так что даже не беспокойся о поиске ножа. Раздобудь лук и стрелы. Это твоя лучшая возможность. — У них не всегда есть луки, — прошептала она в ответ. Она вспомнила год, когда из оружия были только гранаты. Это была кровавая баня, которую не смогли бы остановить ни палочка, ни лук со стрелами. — Тогда сделай его, — проворчал Рон строго. — Ты знаешь как. Слабый лук лучше, чем ничего. Гермиона отстранилась, чтобы взглянуть на него, но не выпустила из объятий. — Я даже не могу предполагать, что там будет древесина. В один год трибутов сбросили в пустыне, на многие мили ничего, кроме песка. Больше половины умерло от теплового удара, потому как негде было спрятаться от солнца, или от обезвоживания, из-за отсутствия воды. Это было жестоко. — Там всегда есть древесина, — ответил парень. — С того раза, когда почти все умерли от холода. В этом было недостаточно веселья. — Это правда, — сказала она. Она не забыла и тот год. Это было даже хуже, чем пустыня. Она помнила, что всю ночь смотрела по телевизору, как трибуты замерзают до смерти. По колено в снегу, без возможности разжечь огонь. Никакие согревающие чары не держались достаточно долго, чтобы избежать переохлаждения. В тот год ни один из трибутов никого не убил. Они все умерли из-за стихии. Чистая Столица сочла это разочаровывающим и с того момента всегда заботилась о древесине. Рон с трудом сглотнул, из-за эмоций начиная терять самообладание, но стараясь держаться ради Гермионы. — Ты лучший охотник, что я знаю, — сказал он хрипло. — Это не то же самое, — сказала она. — Они — люди, а не животные. Они разумны и вооружены. — Как и ты. Ты умеешь убивать. — Не людей. — На самом деле нет большой разницы, когда тебе это не нужно. Это было неприятно, но Гермиона согласилась. Если бы она могла забыть, что они люди, если бы могла рассматривать их, как животных, как необходимое убийство для собственного спасения, это могло помочь. Так же она смотрела на убийства, когда охотилась ради пропитания. Внезапно их прервали Пожиратели Смерти, вернувшиеся слишком быстро. Они схватили Рона и потащили к выходу. — Позаботься обо всех! — крикнула девушка, отчаянно цепляясь за его руку. — Это ты позаботься о себе! Не волнуйся за нас! — закричал он в ответ, когда Пожирателям наконец удалось растащить их и они вытолкнули Рона за дверь, захлопнув ее за собой. Сердце Гермионы бешено билось в груди. Прежде чем она смогла успокоить дыхание, дверь снова открылась. Следующий гость был неожиданным. Мэр Дамблдор вошел в комнату и направился прямо к Гермионе. Он не выглядел ни грустным, ни счастливым. Мужчина подвел ее к самому дальнему от Пожирателей стулу и усадил на него. В приглушенном голосе Дамблдора была настойчивость, которой раньше она не замечала. — На арене разрешено носить одну вещь из твоего Дистрикта. Как символ твоего дома. Наденешь это? Он протянул Гермионе булавку и она узнала ее. Она была прикреплена к нагрудному карману мэра, когда они с Роном приходили к нему этим утром. Тогда она не обратила особого внимания на детали, но сейчас заметила, что это было похоже на птицу. — Это ваша булавка, — сказала она. Он кивнул. — Да, но я бы хотел, чтобы она была у тебя. Гермиона не возражала, и он продолжил: — Я надену ее на твое платье. Он протянул руку и прикрепил золотую птицу. — Дай мне слово, что оденешь ее на арену, Гермиона. — Хорошо. Прежде чем Гермиона успела сказать что-то еще, мэр поднялся на ноги и вышел из комнаты. Это был последний посетитель. Из комнаты ее сопроводили к машине и отвезли на платформу. Гермиона мысленно аплодировала себе, что не плакала, так как платформа была полна репортеров. Они были похожи на насекомых с огромными линзами камер, направленных ей в лицо. Она мысленно погрузилась внутрь себя и подтянула стены окклюменции, стирая с лица любые эмоции. Девушка заметила свое изображение в телевизоре на станции и почувствовала удовлетворение, так как выглядела почти скучающей. Когда она вошла в вагон, дверь мягко закрылась позади нее. Поезд сразу начал движение. От скорости у Гермионы скрутило живот. Она никогда раньше не ездила на поездах. Предпочитаемый, а на самом деле единственный, способ передвижения в Дистрикте 12 — это ходьба. Она слышала, что этот поезд ездил со скоростью 300 миль в час. Гермиона доберется до столицы меньше, чем за день. Каким-то образом поезд был еще более изысканным, чем комната в министерском здании. Ей предоставили собственную комнату с кроватью, зоной отдыха, книжной полкой и отдельной ванной. В кране была холодная и горячая вода — роскошь, которой у нее никогда не было в Норе. Ящики были заполнены одеждой из красивой дорогой ткани, которая магическим образом принимала размер Гермионы. Рита Скитер сказала, что все это ее, и она может выбирать по желанию. Девушка сняла свое платье и ступила под душ. Ей сказали быть готовой к ужину через час. Выйдя из душа, Гермиона вспомнила про булавку, которую ей дал мэр Дамблдор. Она присела, чтобы изучить ее более внимательно. У золотой птицы были огненные крылья и она, казалось, была изображена в полете. Она была расположена внутри треугольника, внутри которого также был круг с линией, проходящей через его центр. Только кончики крыльев птицы касались круга. Гермиона не понимала значения фигур, но она узнала птицу. Это был феникс. Фениксы были крупными волшебными птицами, которые могли перерождаться. Они старели и, когда умирали, вспыхивали пламенем, а затем воскресали из собственного пепла. Они символизировали выносливость и силу в новых начинаниях. Идея, что фениксы возрождаются из пламени и пепла, была символом преодоления невзгод. Кроме того, она знала, что они являлись символом Битвы за Хогвартс. Президентский режим был очень хорош в пропаганде и сокрытии информации, но знания о Фениксе были тем, что они не могли предать забвению. Дистрикт 13, который начал восстание, приведшее к Битве, использовал фениксов в своем деле. Птицы были крупными и сильными, могли носить тяжелый вес, передавать сообщения и аппарировать. Они могли петь красивые мелодии, дающие поддержку и утешение. Однако, что было самым важным, они могли исцелять. Целиком осознав значение булавки, Гермиона улыбнулась про себя. Ее ношение было бы пощечиной Чистой Столице. Она никогда не видела живого феникса, но знала, что, по крайней мере один, обитал в лесу, где она охотилась. Эти птицы обладали уникальной особенностью воспроизводить человеческие звуки в своем пении. Иногда, во время охоты, Гермиона насвистывала мелодию, которую в детстве пела ей мама, и хотя она не видела, но могла слышать шуршание перьев, прежде чем гармония присоединялась к ее песне. Каждый раз, когда она чувствовала себя в лесу одинокой или напуганной, красивая мелодия звучала, казалось, из пышных крон деревьев и распространялась утешающим покровом по всему лесу. Гермиона прикрепила булавку к ткани своей одежды. Она выбрала темно-зеленую тунику. Смотря на феникса на этом цвете, она почти могла представить, как он летит через лес. Стук в дверь известил ее о присутствии Риты Скитер. Женщина пришла, чтобы отвести Гермиону на ужин. Она последовала за ней по узким коридором в столовую, которая выглядела слишком большой для поезда. Девушка предположила, что на нее наложены расширяющие чары. Рита указала на стул и предложила Гермионе сесть. — Муди прилег вздремнуть, — деловито сказала она. Гермиона не знала что на это ответить, поэтому просто кивнула и перевела взгляд на стол. В этот момент блюда начали появляться. Густой тыквенный суп, не похожий на что-то, пробованное ей ранее, салат, такой свежий и хрустящий, что невозможно было поверить в то, что он настоящий. Далее следовали картофель, овощи, запеченные на гриле и роскошный стейк. Она в жизни такого не ела. Набивая живот, она думала, что ей не помешает набрать несколько фунтов перед Играми. Когда с ужином было покончено, Гермиона обратила внимание на телевизор, висевший в углу комнаты. В эфире показывали итоги жатвы во всех Дистриктах. Она знала, что эти эфиры смещены во времени, потому что никто из жителей Дистриктов не мог смотреть прямую трансляцию. Это было возможно только в Чистой Столице. Гермиона наблюдала, как одна за одной, проходили жатвы. При разной степени волнения толпы, имена доставали из кубков, как и в Дистрикте 12. Она изучала лица детей — большинство были даже младше нее, и ей предстояло с ними сражаться. Лица тех, кого Гермионе нужно убить. Несколько из них выделялись. Парень из Дистрикта 7 со шрамом на лбу вызвался добровольцем. Он был ее возраста, но его лицо было омрачено годами ярости и возмущения. Девушка с фиолетовыми волосами из Дистрикта 8 прогулочным шагом вышла на сцену, когда назвали ее имя, и лопнула пузырь из жвачки, когда мэр пожимал ей руку. В Дистрикте 11 светловолосая девушка, маленькая и ясноглазая, несколько отрешенная и воздушная на вид, с тоской смотрела в толпу в поисках поддержки. Парень с кожей цвета мокко крикнул, что вызывается за нее добровольцем. Сопровождающий Дистрикта строго сказал ему замолчать. Несколько мгновений спустя имя этого парня вылетело из кубка. И когда он присоединился к девушке на сцене, они улыбнулись друг другу и взялись за руки. Когда дошли до Дистрикта 12, Гермиона наблюдала, как она выбегает вперед, чтобы стать добровольцем. Отчаяние в ее голосе было очевидным. Она видела, как Джинни схватила ее за руки и Рон оттащил ее. Комментаторы программы неловко замялись, когда показывали кадры толпы, выказывающей ей свое уважение. Они сыпали остротами в сторону Муди, когда тот упал со сцены. Начался гимн, и программа завершилась. Когда она отвернулась от телевизора, на нем внезапно начался новый эпизод. Он показывал большую прямоугольную комнату, намного больше, чем она когда либо видела. В передней части комнаты на некотором возвышении располагалось грандиозное кресло. В нем сидел президент, Президент Риддл. Перед ним были изогнутые дугой ряды сидений, все обращенные к нему. На каждом сидении находился человек. Громкий стук разорвал рокот толпы. — Порядок в зале! — заговорил усиленный голос. Обсуждение в комнате только стало громче. Оратор снова застучал молотком по столу. — Порядок! Толпа продолжала его игнорировать. — Силенцио! — люди замолчали. Краем глаза Гермиона увидела, как Рита Скитер встала и подошла к телевизору. — Люциус Малфой, подойди, — протянул Президент Риддл со своего кресла. Среди толпы поднялся мужчина среднего возраста и направился вперед. У него были длинные волосы, такие светлые, что казались почти белыми. Они падали на его плечи и обрамляли бледное, с острыми чертами лицо. Президент взмахнул палочкой и, похоже, невербально снял заклинание молчания со стоящего перед ним мужчины. — Тебе известно, почему ты сегодня стоишь перед коллегией? Мужчина неуверенно склонил голову. — Известно, Президент Риддл, — сказал он, заикаясь. Он поднял голову, встретился взглядом с Президентом и быстро добавил: — Мой Лорд, я знаю. — Тогда ты понимаешь, почему я не могу оставить тебя безнаказанным за твою некомпетентность. Человек по имени Люциус утвердительно кивнул. Президент Риддл резко поднял глаза и обратился к толпе. — Мистер Малфой стоит сегодня перед вами, потому как он счел благоразумным подвергнуть сомнению, то как мы проводим наши ежегодные Голодные Игры, и тем самым, подверг сомнению, мое мнение. Он убежден, что детей нельзя отправлять на Игры. На самом деле, он с большим осуждением поделился тем, что принесение в жертву детей не помогает поддерживать порядок в Дистриктах, как мы предполагаем. Он сделал паузу, по видимому, для большего эффекта, но уже безмолвная толпа не выказала почти никакой реакции. — О боже, — раздался голос Риты сквозь разыгрывающуюся сцену. Гермиона быстро вернула взгляд к экрану, не желая упустить ни одного момента события, которое наверняка будет неприятным. Это была словно огненная катастрофа, от которой она не могла отвести глаз. Сцена продолжилась уверенным голосом Президента Риддла, звенящим в пространстве комнаты. — Люциус, твои слова разочаровали меня, они опозорили наш порядок, а ты опозорил свою семью. Тебе стыдно за свои действия? Взгляд мужчины был приклеен к полу. — Стыдно, мой Лорд. — В таком случае, я сочту уместным доказать тебе ошибочность твоих убеждений. Президент сделал паузу и покрутил палочку в руках. Его молчание привлекло внимание и вызвало негодование. Гермиона чувствовала бешеные удары сердца в груди и благодарила судьбу, что не испытывала ярость Президента на себе. — Твой сын, Люциус, он здесь? Люциус поднял подбородок и посмотрел в лицо Президенту. Его зрачки были расширены, а лицо покраснело. — Здесь. Злая ухмылка украсила лицо Президента. — Замечательно! — прорычал он. — Я сожалею, что приходится делать это, Люциус. Но пусть это послужит примером для всех, кто находится в этой комнате и во всей стране. Глупые действия имеют последствия. Понимание, казалось, обрушилось на Люциуса Малфоя, и он запротестовал: — Пожалуйста, не надо! Пожалуйста! Если Президент и слышал его мольбы, он никак этого не показал. — Сегодня в одном из наших Дистриктов был выбран только один трибут. Гермиона вытерла вспотевшие ладони о штаны, зная, что что бы за этим не последовало, оно не будет приятным. — Я рассчитываю, что вы все понимаете ценность и важность Голодных Игр для нашего государства, — продолжил он. — В других обстоятельствах, я бы разрешил участие только двадцати трех трибутов. — Мой Лорд, пожалуйста! Пожалуйста! — молил Люциус Малфой. — Я сделаю все, что угодно! Президент бросил на него яростный взгляд, немедленно заставив мужчину замолчать. — Я решил, что мы внесем некоторые поправки, — он нагло улыбнулся, прежде чем добавить, — и поэтому я предлагаю добавить трибута-мужчину. Вид Люциуса Малфоя, тихонько оседающего в крике, разрывал Гермионе сердце. Она не знала, кто этот человек, и какие поступки он совершал в своей жизни, но чувствовала его боль, как свою собственную. Президент осмотрел присутствующих в поиске своей цели. Молодой человек встал со своего места. Президент Риддл кивнул ему и величественно улыбнулся. Он поднялся, что заставило людей замолчать, и прежде чем уйти, самодовольно объявил: — Драко Малфой, пусть удача всегда будет с тобой. Присутствующие пришли в шок, а Президент Риддл быстро покинул комнату. — Боже мой, что за фарс! Молодому человеку с его воспитанием не место в Играх, — пробормотала Рита себе под нос. В Гермионе вспыхнул гнев, но она не смогла заставить себя оторвать взгляд от экрана. Камера повернулась к тому, о ком шла речь. Он выглядел примерно на тот же возраст, что и Гермиона и был точной копией своего отца, но моложе и изрядно привлекательнее. Парень стоял, вызывающе подняв подбородок, челюсти сжаты, и смотрел прямо перед собой пустым взглядом. Гермиона узнала красноречивые признаки окклюменционной стены. Он был с головы до пят одет в черное, что резко контрастировало с яркой одеждой жителей Чистой Столицы, окружавших его. В комнате нарастал гул голосов, но он не дергался и не выказывал никаких признаков обеспокоенности этим. Когда камера начала медленно приближаться к молодому человеку, он перевел взгляд прямо на нее. Серебро проникало сквозь линзу, когда он, не мигая, смотрел вглубь камеры. Мурашки побежали по телу Гермионы. Легилименция была невозможна без прямого присутствия человека, но назойливый взгляд парня чувствовался так, словно он пытался проникнуть в ее тело и разум. Камера продолжала медленно увеличивать изображение, пока на экране не осталось только его лицо. Призрак озорной усмешки появился на его губах, прежде чем экран стал черным. 24-й трибут.