The Men Among Monsters / Люди среди чудовищ

      Мгновения между финальным поклоном Гермионы Создателям Игр и тем, как она рухнула в свою постель, прошли как в тумане. Она не знала, как дошла до лифта, не знала, как попала на нужный этаж, и она не знала, как нашла свою комнату. Все, что она знала, это то, что в тот момент, когда замок в двери щелкнул, кровать поглотила ее. Слезы вырвались из девушки, словно прорвалась плотина, и быстро превратились в удушливые рыдания, которые обжигали горло и разрывали грудь.       Она не знала зачем сделала это. Это было недоразумение, ошибка, промах, все пошло не правильно. Но Гермиона Грейнджер не допускала ошибок в суждениях. Все, что она делала, было намеренным, тщательно выверенным, и имело цель.       Конечно, она никогда раньше не была в ситуации, подобной той, в которой оказалась в эти дни — подготовка к борьбе за свою жизнь. И поэтому, она совершила ошибку. Дорогостоящую ошибку.       Ее разочарование кипело в ней так сильно, она была так поглощена страхом провала, так сосредоточена на том, чтобы произвести хорошее впечатление, и все это рухнуло у нее на глазах. Она совершила ошибку, и теперь ей придется жить с последствиями.       Это не означало, что Гермиона не сожалела. Она знала, что все разрушено. Если у нее и был хоть какой-то шанс, он рассыпался прахом у нее на глазах. Но альтернативы будущего Гермионы касались гораздо большего, чем Голодных Игр. Ее могли арестовать, могли казнить, или могли лишить голоса и магии на всю жизнь, и ей придется служить элите Чистой Столицы до конца своих дней. По мнению Гермионы, это было хуже казни.       Как она могла доказать Создателям, что не намеревалась им навредить? Она не хотела их напугать или заставить их думать, что она стреляла в них. Она стреляла в яблоко во рту у поросенка! Она хотела, чтобы они обратили на нее внимание, уделили ей время, хотела заслужить их уважение.       Если бы она хотела стрелять в них, с ее меткостью, они все были бы мертвы.       Драко.       Это была вина Драко. Он разыграл ее. Все эти маленькие комментарии, его манера поведения — все это залезло ей под кожу, и он закономерно разыграл ее. Выступление Гермионы уже оставляло желать лучшего. Она уже тонула. А он только привязал к ее ноге кирпич и позволил затонуть еще глубже.       Если я переживу это, он будет первым, в кого я выпущу стрелу.       Ей следовало остаться. Остаться и извиниться, попытаться объяснить свое поведение. Не то чтобы у нее имелось объяснение. «Минутная ошибка в суждении» — не очень сильный аргумент. Но ей нужно было что-то сделать. Гордо прошагав к выходу, девушка просто забила гвоздь в свой собственный гроб.       Стук в дверь прервал мысли Гермионы. Это была Рита. Девушка крикнула ей, чтобы она уходила. Спустя несколько мгновений стук превратился в грохот, и раздался приглушенный голос Муди. Гермиона прокричала ему то же самое и, в конце концов, он тоже ушел. Она лежала в постели, завернувшись в одеяло, как в безопасный кокон, и наблюдала за мерцанием Чистой Столицы в своем окне.       Пока она ждала, что за ней придут Пожиратели Смерти, повторяла в голове арифмантику.       Прошел час, за ним еще один. Наступил вечер, а за Гермионой так никто и не пришел. Дышать стало немного легче.       Может быть они решили, что Дистрикту 12 все-таки нужен трибут? Или они хотели наказать ее публично, не желая упускать возможности сделать фото? Конечно же, они не могли позволить кому-то бросить вызов Играм и не использовать это, как еще один элемент пропаганды против людей.       Гермиона была уверена, что первое, что они сделают — это поставят ей такую низкую оценку за демонстрацию, что никто не захочет быть ее спонсором. Даже если они не арестуют ее, даже если не осудят и не накажут публично, они подведут ее к поражению так эффектно, что никто не сможет спасти ее. Никто и не захочет.       Оценки должны были дать жителям Чистой Столицы, в особенности богатым жителям, понять, на кого делать ставки. Поскольку у зрителей не было доступа к тренировочным площадкам, это был способ Создателей Игр рассортировать трибутов и позволить зрителям выбирать фаворитов, планировать спонсорство и, что самое важное, это увеличивало азарт и возбуждение перед началом Игр.       Оценки присваивались от одного до десяти и основывались на голосах каждого из десяти Создателей Игр. Если Создатель считал навыки какого-то трибута более достойными, чем у других, он голосовал за него. И они могли голосовать за стольких трибутов, за скольких хотели.       Гермиона надеялась на что-то среднее, может на 4 или 5. Не на столько высоко, чтобы ее жизнь стала в еще большей опасности, но также и не на столько низко, чтобы не получить спонсоров. Но теперь, со своим выступлением, она была уверена, что получит самую низку оценку из двадцати четырех трибутов. Последний победитель, получивший самую низкую оценку — жалкие два балла, был никто иной как ее собственный наставник, Муди. И если ее ждет та же судьба, что и его, то шансы Гермионы на выживание практически отсутствовали.       Когда Рита постучала в ее дверь снова, на этот раз зовя ее на ужин, Гермиона ненадолго задумалась, не было ли это ловушкой. Когда в животе у нее заурчало, она решила, что можно и проверить. Она не может спрятаться в своей комнате навечно, а поскольку ноты будут транслировать по телевизору сегодня вечером, то в итоге ей придется послушать эту музыку*.       Умывшись и переодевшись, она пришла в столовую вместе с Ритой, чтобы присоединиться к людям за столом. Там уже сидел Муди, а также Флёр, Седрик и Виктор. Какая-то часть Гермионы хотела, чтобы ее стилистов здесь не было. Они болели за нее, и девушка знала, что результаты их всех глубоко разочаруют. Усилия, которые Флёр вложила в ее наряд на церемонии открытия, были напрасными.       Гермиона ковыряла кусок хлеба перед собой и пыталась не заплакать.       Сначала комната наполнилась бессмысленной болтовней. Гермиона не была уверена, знали ли они уже о случившемся, или давали ей шанс признаться, почему она заперлась в своей комнате, но она не принимала это игнорирование как должное. Гермиона пыталась следить за ходом разговора, но быстро обнаружила, что запуталась. Этот день превратил ее мозг в кашу.       Когда начали подавать основное блюдо, Муди наконец сломался:       — С меня достаточно светских разговоров. Насколько плохо это было?       Сказать правду? Соврать? Правда или ложь? Может приукрашенную правду? Нет, определенно ложь. Все прошло хорошо — ложь, ложь, ложь.       — Хорошо, — пробормотала Гермиона. Девушка чувствовала, как румянец окрашивает ее шею. Лгуньей она была ужасной.       Лица всех за столом оставались бесстрастными. Всех, кроме Муди. Она могла видеть вспыхнувший в его глазах гнев, а его рот искривился в злобной ухмылке.       — Насколько — плоха — ты — была? — прошипел он.       Врать действительно не было смысла. Я совершила ошибку и теперь живу с последствиями.       — Я стреляла хорошо, — Гермиона сглотнула. — Я продырявила манекен, срезала веревку боксерской груши и поразила все движущиеся мишени.       Она задумалась, будет ли считаться недосказанность ложью. Для Муди, вероятно, да.       — Ты закатила истерику, потому что поразила все свои мишени? — продолжил он допрос, сердито и раздраженно.       — Нет, — девушка сделала паузу. Не было приятного способа сказать это. — Я закатила истерику, потому что последнюю стрелу я пустила в балкон Создателей Игр.       Рита, глотнувшая в этот момент воды, с напором выплюнула ее, разбрызгав по всему столу.       — Ты сделала что? — завизжала она.       Гермиона вздохнула. Ее подозрения подтвердились. Это было плохо.       — Я пустила стрелу, мою последнюю стрелу, в их балкон, не в них, просто в их сторону.       По лицу Муди ничего нельзя было понять. Он выглядел так, словно хотел придушить Гермиону, при этом похлопав ее по плечу, за ее выражение протеста.       — Зачем?       — Я потеряла голову. Их больше волновал жаренный поросенок, чем мое выступление, и я впала в отчаяние. Я выстрелила в яблоко, которое было во рту у этой дурацкой свиньи.       Она решила не упоминать, что вообще-то это была не ее идея. Сказать, что она принадлежала Драко — сказать что-то, в чем девушка даже не была уверена, не была уверена, сделал ли он это на самом деле, или она все себе навоображала. Гермиона не знала, улучшит это ситуацию или, наоборот, ухудшит. Она решила пока держать это при себе.       Внезапно Муди расхохотался. Громоподобный рев зародился где-то в его животе и вырвался наружу, когда он откинул голову назад. Рита выглядела потрясенной. Флёр слегка улыбнулась и опустила голову. Седрик и Виктор зашептали что-то друг другу, но затем тоже замолчали.       — Блестяще, — пробормотал Муди сквозь смех. — Просто блестяще.       Рита глянула на Муди и прервала поток его мысли. На ее лице застыли шок и ужас.       — Что они сказали? — осторожно спросила она.       Муди продолжал смеяться, слезы катились по его лицу.       — Я не знаю, — сказала Гермиона. — Я ушла сразу, как стрела попала в цель.       Рита задохнулась.       — Ты даже не дождалась, пока тебя отпустят?       Муди засмеялся еще сильнее, ударив кулаком по столу и столкнув столовые приборы на пол.       Что-то в его реакции успокоило Гермиону. Возможно, на это не было причин, но почему-то из-за того факта, что он не впал в бешенство, она чувствовала себя хорошо.       — Нет. Я сама себя отпустила.       Муди поймал ее взгляд, и Гермиона не смогла сдержать улыбку. Кто бы подумал, что она найдет в нем союзника в этой ситуации? В конце концов, он успокоился, потянулся через стол и схватил булочку.       — Что ж, вот и все, — сказал он, намазывая хлеб маслом.       — Они меня арестуют? — неуверенно спросила Гермиона.       — Будет слишком сложно заменить тебя на этом этапе.       — Меня накажут?       — Наверное, нет, — пожал Муди плечами, залезая ножом в тарелку с маслом и зачерпывая им солидную порцию. — Они не раскрывают, происходящее на тренировочной площадке. Это все большой секрет.       Гермиона кивнула. Может, все было не так и плохо. Может, она слишком остро отреагировала. Может быть, после того, как она вылетела из зала, реакция Создателей Игр была такой же, как и реакция Муди.       Она могла только надеяться.       — Хотя, они превратят твое время на арене в ад.       Это был тот самый подвох, которого она ожидала. И хотя это не стало неожиданностью, ранило это так же сильно.       — Я полагала, они сделают это в любом случае, — пробормотала Флёр. Муди бросил на нее неодобрительный взгляд и она притихла.       Он взял бокал с вином и повернулся к Гермионе посмеиваясь.       — Как выглядели их лица?       Уголки ее рта приподнялись в невольной улыбке. Каким-то образом, не смотря на тяжесть ее переживаний и осознание, что страх наказания на арене скорее всего оправдан, она почувствовала себя лучше. Кроме того, Флёр была права — они не могли наказать ее сильнее, чем уже планировали. Игры сами по себе были достаточным наказанием. Про себя она посмеялась, что у Муди на самом деле получилось подбодрить ее, и ответила на его вопрос:       — Они испугались. Выражения их лиц — это то, ради чего там стоило побывать, — дерзко сказала Гермиона. — Один из них уронил кувшин с тыквенным соком.       Муди снова разразился смехом, и на этот раз к нему присоединились все, кроме Риты. Но Гермиона заметила, что она сдержала улыбку, прежде чем внезапно откашлялась и объявила:       — Поделом им! Они должны были обратить на тебя внимание. Дистрикт 12 или Дистрикт 1 — не имеет значения, — она сделала паузу и быстро стреляла глазами из стороны в сторону, как бы проверяя, что никто ей не перечит, после чего продолжила, — Не думаю, что это было правильно — игнорировать тебя.       Хотя смех Муди успокоил ее, заявление Риты еще больше развеяло ее напряжение. Рита была Чистой Столицей. Она была в ужасе, но отбросила это в сторону, ради того, что было правильным. И хотя она понимала, что Гермиона возможно и не права, Создатели Игр тоже были не правы.       Но все же, главная причина беспокойства Гермионы никуда не делась.       — Я получу плохую оценку, — прошептала она.       Муди закатил глаза.       — Оценки ничего не значат. Некоторые намеренно скрывают свои лучшие умения. Думай об этом, как о специальной стратегии.       Гермиона ухмыльнулась ему, прежде чем почувствовала, что у нее урчит в животе. Она воздерживалась от еды, потому как сегодняшние события лишили ее аппетита. И теперь она осознала, как она была голодна на самом деле. Она набросилась на еду так, как будто это был последний прием пищи в ее жизни. Ее облегчение было практически осязаемым — с некоторыми трудностями на арене она могла справиться. По крайней мере, она надеялась на это. Самое главное, чтобы ее не арестовали и не сделали сквибом.       Как только блюда подошли к концу, пятеро человек направились в зону отдыха. Гермиона смотрела трансляцию распределения оценок много раз, но сейчас, когда оценивали ее саму, она чувствовала себя по-другому. На экране показывали фото трибута, а ниже — его оценку. Итоговый рейтинг появлялся в самом конце.       Драко был первым.       Он получил — да ладно?       Гермиона перемотала и посмотрела еще раз, затем еще.       3. Его оценка была 3.       Она видела выступления всех трибутов, и он был одним из лучших, если не самым лучшим.       — Что ж, это интересно, — пробормотал Муди.       — Это не интересно, это невозможно, — сказала она, совершенно ошеломленная.       Она не стала задумываться, почему так быстро встала на его защиту. Он разыграл ее, вероятно, превращая ее выступление из просто плохого в ужасное, но Гермиона не была дурой. Она могла отодвинуть свой гнев на него в сторону и быть рассудительной. Она знала, что он умело обращался со сложным оружием, он был точен, он просто был хорош.       Ей было интересно, кого и как он сумел так разозлить. Девушка не могла найти этому другого объяснения.       Оценка Драко переключилась на Профессионалов из Дистриктов 1, 2 и 4, которые получили от 6 до 8 баллов. После этого его оценка ощущалась еще более неправильной. Он ведь не стрелял ни в кого из Создателей Игр, не так ли? Может быть, в отличие от нее он действительно попал в одного из них? Но когда? И как? И почему?       Оценки оставшихся трибутов мелькали одна за одной. Большинство из них были средними. До тех пор, пока на экране не появилось изображение Гарри, парня из Дистрикта 7. Ему дали 9 баллов — самая высокая оценка из всех. Гермиона вспомнила свою мысль во время его выступления — это трибут, с которым нужно быть бдительной. И она была права.       Ее оценка должна была быть последней. Девушка чувствовала, как с каждым трибутом, сердце в ее груди бьется все быстрее и громче. Когда на экране возникло лицо Гермионы, ее ногти вонзились в ладони, в ожидании худшего. Ее оценка может быть такой же плохой, как и у Драко.       7.       7?       7! Ее оценка — 7!       Рита оглушительно завизжала. Виктор и Седрик заключили Гермиону в сокрушительные объятия. Ей казалось, что она парит в воздухе.       — Это ошибка? — выпалила девушка.       — Если оценка мальчишки из Столицы не ошибка, то думаю, это тоже, — предположил Муди.       — Но как?       — Думаю, им понравился твой настрой, дорогая, — добавила Рита. — Им хотелось кого-то с огнем внутри!       — Подожди, пока не увидишь свое платье для интервью, — сказала Флёр с озорной ухмылкой.       Гермиона была слишком взволнована и испытывала слишком сильное облегчение, чтобы беспокоиться о том, что имела ввиду Флёр. Весь стресс этого дня, ее слезы и терзания, утомили ее. Последним изображением трансляции был итоговый рейтинг. После Гарри, который занял первое место, и нескольких Профессионалов, Гермиона получила шестое место. Это было не то что бы не плохо, это было хорошо. Даже отлично, если вспомнить как, по ее мнению, прошел этот день. Новая волна возбуждения прошла по комнате.       Сразу же как только все успокоились, Гермиона быстро сбежала в свою комнату. Когда девушка рухнула в свою постель, на этот раз уже при более приятных обстоятельствах, то быстро погрузилась в сон. Последнее, что она увидела — цифра 7, вспыхнувшая под веками, и всезнающая ухмылка Малфоя.       Гермиона проснулась несколько часов спустя, когда на улице все еще было темно. Она пыталась заснуть снова, но у нее ничего не вышло. В конце концов девушка села в постели и подтянула одеяло к груди. Начался рассвет, и Гермиона наблюдала из окна, как солнце поднимается над горами вдалеке.       Она так привыкла просыпаться и видеть Нору, что сейчас, сидя в тишине, задавалась вопросом, чем заняты Уизли. Сегодня воскресенье, а по воскресеньям они с Роном всегда охотились. Утро Гермиона проводила с Джинни. Они вставали рано и вместе пекли блинчики для всей семьи. Ранний подъем, готовка, охота и смех — это был ее любимый день недели.       С тех пор как она видела их всех в последний раз, не прошло и пяти дней, но боль, которую она чувствовала в своем сердце, сильно на нее давила. Потеря родителей, ее родной семьи, была для нее словно конец жизни. Потерять людей, которых она считала своей семьей сейчас, было почти так же плохо.       Гермиона мысленно вернулась к тому страшному дню в конце октября, о котором она редко позволяла себе думать. Это был защитный механизм. Способ оградить себя от боли, засевшей глубоко в ее сердце. Тот день был худшим в ее жизни. Хуже, чем Игры. Намного хуже, чем то, что происходило с ней сейчас.       Она отдала бы что угодно в этом мире, только бы этого никогда не случилось.       Гермиона до сих пор помнила мерзкий запах горящей древесины. Время было после полудня, и школьников только что отпустили. Хотя она могла аппарировать, обычно девушка предпочитала идти пешком. Это был необычайно теплый осенний день, и Гермиона решила прогуляться. Она все еще сожалела об этом.       Поначалу запах дыма ее не насторожил. Путь девушки лежал мимо нескольких пекарен, и не редко одна или две партии хлеба подгорали и наполняли улицы вонью. Но чем ближе она подходила к дому, тем сильнее запах беспокоил ее. Пахло совсем не хлебом. А черный дым в дали был совсем не похож на дым от подгоревшей буханки в пекарне.       Гермиона нутром почувствовала, что что-то не так. Она не знала что, но чувствовала это каждой своей косточкой. Это было мрачное сверхъестественное чувство, как будто вся ее магическая сущность дрожала. Девушка не помнила, когда она перешла с прогулочного шага на быструю ходьбу, а затем и на бег, но внезапно она уже неслась по извилистой грунтовой дороге.       Она могла аппарировать.       Она должна была аппарировать.       Но Гермиона этого не сделала. Она бежала. И она опоздала.       Ее чутье знало. Ее магия знала. В тот миг, когда она почувствовала запах дыма, она знала. Гермиона стояла перед своим домом, он полностью был в огне, а внутри были ее родители.       Из горла девушки вырвался всхлип и она стала звать на помощь. Она испробовала все заклинания, какие только смогла вспомнить. Всевозможные вариации гасящих чар. Она наколдовала ведра с песком, она перепробовала все. Но пламя не ослабевало. Затронув только дом Гермионы, огонь горел, пока стены не превратились в пепел. В какой-то момент она рухнула у стены соседнего дома. В какой-то момент люди перестали пытаться потушить огонь.       Она сдалась. Они сдались. А ее родители были мертвы.       Люди приходили и уходили, утешая ее и принося свои соболезнования, но Гермиона чувствовала только оцепенение. В какой-то момент прибыли Уизли, но она не слышала, что они говорили. Джинни села рядом с ней и, не произнося ни слова, взяла ее за руку. Гермиона проплакала несколько часов, но Джинни держала ее все это время. Они сидели так, пока день не перешел в вечер, а вечер в ночь. Кто-то принес им чай, а потом и одеяло.       Смерть ее родителей признали несчастным случаем. Магический несчастный случай, но тем не менее. Никто не хотел ее слушать, когда она говорила, что это было адское пламя. Они утверждали, что это невозможно.       — Адское пламя незаконно, — сказали они.       — Адское пламя неуправляемо, — сказали они.       — Адское пламя — это не несчастный случай, — сказала она.       Джинни в то время едва исполнилось 13, но уже тогда она была взрослой не по годам. Она делала все, о чем бы Гермиона ни попросила. Молли была слишком напористой, а Рон слишком сдержанным, но Джинни все делала правильно. Стоило Гермионе закрыть глаза и увидеть кошмары, Джинни брала ее за руку. Когда Гермиона просыпалась среди ночи, Джинни была рядом, подавая стакан воды и обнимая ее. Она никогда не делала слишком много или слишком мало. Она давала ей ощущение безопасности, в котором девушка так нуждалась.       Джинни была ее спасательным кругом.       Гермионе потребовались месяцы, чтобы выкарабкаться из глубокой ямы, в которой она оказалась. Она горевала и оплакивала, и в конце концов, начала исцеляться. Но боль никогда не проходила. Время шло и каждый день становилось чуточку легче. Этот груз не стал меньше, Гермиона просто научилась его нести. Она стала сильнее, и хотя девушка так полностью и не оправилась, и никогда не оправится, она научилась жить вопреки этому.       Все это время Джинни была рядом.       Когда Гермиона услышала, как Рита стучит в ее дверь, ей казалось, что она просидела так несколько часов, и слезы все еще текли по щекам. Солнце давно уже взошло и наполнило комнату ослепительным белым светом. Она вытерла лицо тыльной стороной ладони и встала, чтобы отправиться в душ.       В душе Гермиона занялась Окклюменцией. Интервью состоится завтра, и для тренировки у нее был один день. А через день начинались Игры. Она упорядочивала свои мысли, укрепляла стены и медитировала.       Мысли о родителях всегда заставляли Гермиону чувствовать себя слабой. Но мысли о Джинни нет. Когда Гермиона нуждалась в ней, она была ее силой. Сейчас она была сильной сама по себе.       Одеваясь и гордо прикрепляя булавку с фениксом, девушка вспоминала свое обещание Джинни. А Гермиона была не из тех, кто нарушает обещания.       Может, шансов победить и не было, но будь она проклята, если не попробует.