The Men Among Monsters / Люди среди чудовищ

      Когда Гермиона вышла в столовую, Рита и Муди уже были там, разговаривая о чем-то опустив головы. Сейчас в ней было больше голода, чем любопытства, поэтому нагрузила свою тарелку едой и присоединилась к ним за столом, чтобы позавтракать.       Она тихо ела, никто из этих двоих ни о чем ее не спрашивал, и ее нетерпение взяло над ней верх. Она сделала большой глоток тыквенного сока, после чего откашлялась и заговорила:       - Какой на сегодня план?       - Ты проведешь время с каждым из нас, – сказал Муди. – Рита сосредоточится на презентации, а я на содержании.       Гермиона кивнула. Она не могла себе представить, что за дискуссия с Ритой может занять четыре часа, но, похоже, особого выбора в этом вопросе у нее не было.       - Можешь начать со мной! – просияла Рита.       Не успела Гермиона доесть остатки еды на своей тарелке, как Рита уже утащила ее в тихую комнату на этаже их Дистрикта, которую девушка раньше не замечала.       Урок они начали с походки, что, по мнению Гермионы было бессмысленным, но Рита настаивала на том, что умение правильно ходить было ключевым.       - Ты же не хочешь выставить себя посмешищем на каблуках, не так ли? – сказала она.       Гермиона с неохотой надела платье, которое вручила ей женщина, которое было длиной до пола и выглядело так, словно оно из ее собственного возмутительного гардероба, и застегнула ремешки на излишне пестрых туфлях на каблуках. Она надеялась, что не наденет их на настоящее интервью, но Рита, все же, велела девушке пройтись.       Эта обувь ужасала. Гермиона была не против каблуков во время церемонии открытия, когда она знала, что все, что требуется – это стоять. Но эти туфли? Отвратительны.       Ее лодыжки дрожали, когда она сделала шаг, каблук зацепился за шлейф платья, из-за чего Гермиона споткнулась. Рита кружила вокруг нее на своих каблуках, пугающе похожих на те, что были на ногах Гермионы, но делала она это с плавной грацией и легкостью. Она визгливо выкрикивала указания и инструкции, пытаясь сделать что-нибудь, что угодно, чтобы походка Гермионы выглядела прилично, но вскоре тяжело опустилась в кресло, сдаваясь.       - Снимай их, – вздохнула Рита. – Я скажу Флёр, чтобы одела тебя во что-нибудь более устойчивое.       В тот момент, когда Гермиона сбросила туфли с ног, она почувствовала себя новой женщиной. В обуви без каблуков, или даже на скромном каблуке, она могла прогуливаться вполне прилично, но подобные туфли были не для всех женщин. Определенно не для нее.       Платье Рита сказала не снимать и переключила внимание на позу девушки. Однако, тут же возникла другая проблема. Без каблуков платье продолжало путаться у Гермионы в ногах, и, в конце концов, она подтянула подол до колен. Рита налетела на нее, как ястреб.       - Не выше лодыжек! – закричала она, хватая девушку за руку и расправляя платье до пола.       Рите не нравилась поза Гермионы, когда она стояла, и не нравилась ее поза, когда она сидела. На самом деле, ей вообще ничего не нравилось. Колкости в адрес ее осанки быстро сменились замечаниями по поводу ее жестикуляции, взгляда, который женщина назвала агрессивным, и выражения ее лица.       - Ты что, умрешь, если улыбнешься? – пробормотала она.       - Меня отправляют на смерть, – парировала Гермиона. – Ты бы улыбалась?       Это заставило женщину замолчать и переключиться на другие банальные вещи. Часы спустя, Гермиона мучилась давящей головной болью, у нее ныло все тело. У нее не было особенно высоких ожиданий относительно того, чему Рита может научить ее, но она не ожидала, что станет хуже относиться к самой себе. Но так и произошло, и ей стало совсем плохо.       - Просто помни, Гермиона, что ты хочешь понравиться зрителям.       - И ты думаешь, я им не понравлюсь?       Рита посмотрела на нее нахмурив брови.       - Ты довольно приятна, когда хочешь этого. Постарайся, чтобы это выглядело так, будто ты хочешь быть там.       - Но я не хочу.       - Ну так сделай вид! – рявкнула она, окончательно потеряв терпение.       Гермиона взглянула на нее и решила, что больше не нуждается в ее присутствии. Даже если время еще не истекло, с нее было достаточно. Она встала и задрала платье до бедер. От увиденного у Риты дернулся глаз, и Гермиона улыбнулась. Она отодвинула стул и вышла из комнаты, не утруждая себя взглядом на женщину.       Когда девушка вошла в столовую, чтобы пообедать, все еще в платье и босиком, Муди уже ожидал ее. Настроение его, казалось, было лучше, чем обычно, и она понадеялась, что занятие с ним улучшит ситуацию после Риты.       После обеда они переместились в зону отдыха. Он указал ей на один диван и сам сел на другой, напротив. Какое-то время он просто смотрел на нее и хмурился.       - Что? – наконец, спросила Гермиона.       - Я думаю, – сказал Муди. – Тебя трудно правильно преподнести.       Брови девушки приподнялись от такого заявления. Это было не самым лучшим началом.       - Ты получила высокую оценку за демонстрацию, Флёр сотворила с тобой чудо на церемонии открытия, но ты также несколько заносчива.       Он жужжал себе под нос, с явным намерением, чтобы до нее дошел смысл сказанного.       - Ты заинтриговала людей, но поставила их в тупик. Никому не известно кто ты. То, каким образом ты преподнесешь себя завтра, определит, сможешь ли ты получить спонсорство.       Гермиона кивнула. Как ни странно, это имело смысл. Она смотрела эти интервью всю свою жизнь и знала, что в его словах была правда. Тем, как трибут обращался к народу, он мог добиться его расположения также легко, как и оттолкнуть людей. Каждый шаг был игрой. Делаешь слишком много – и ты не нравишься людям; делаешь слишком мало – результат почти тот же.       В ее случае, она была упрямой, неглупой и жесткой. Но избыток каждого из этих свойств делал ее пугающей и непривлекательной.       - И как мне этого достичь?       - Ну, в этом то и проблема, – усмехнулся он. – Как только ты открываешь рот, становишься довольно агрессивной.       Агрессивной? Я покажу тебе агрессию! – хотелось Гермионе закричать.       Но она не стала. Потому что это доказало бы его правоту. И она просто кивнула.       - Где та девушка с церемонии открытия? Которая выглядела счастливой быть здесь?       Только не снова. Да что с этими людьми такое?       - У меня нет причин для радости, – прошипела Гермиона.       Муди сердито на нее глянул.       - Возможности привлечь спонсоров для тебя не достаточно? Представим, что я – твоя публика. Обольсти меня.       - Хорошо!       Муди сделал вид, что берет у нее интервью, но начало у нее вышло плохое, а дальше все только пошло под откос. Она не могла этого сделать. Она не могла его обольстить. Гермиона прекрасно осознавала свой гнев и разочарование всем этим, и не могла ответить должным образом ни на один из его вопросов. Она злилась на него, на Риту, на саму идею Голодных Игр.       Злость, горечь и печаль.       Почему ей нужно было производить впечатление на людей, которых она ненавидела? Людей, которые также откровенно ненавидели ее. Как бы там ни было, готовы эти люди спонсировать ее или нет, они предпочтут увидеть, как она умирает ужасной смертью, нежели становится победителем.       Почему она должна потворствовать их капризам, как идиотка под Империусом?       Но Гермиона не стала спрашивать почему, так как знала каким будет ответ Муди. "Спонсорство".       Хотя, к черту спонсорство. Она достаточно долго выживала в лесах без помощи всяких болванов, сможет и на арене.       Она не хотела их грязной помощи.       Она ничего от них не хотела.       Чем дольше Муди ставил ее в тупик своими вопросами, тем больше Гермиона злилась. Она чувствовала, как с каждым выплюнутым ответом, возрастает ее гнев.       - Отлично, – сказал он. – Мало того, что ты ведешь себя враждебно, так ты еще толком ни на что и не ответила. Я до сих пор ничего не знаю о твоей жизни.       - Я и не хочу, чтобы ты знал.       - Но они хотят!       - Мне все равно! – закричала Гермиона. – Мне. Все. Равно! Я ничего им не должна! Они отправляют меня на смерть и хотят узнать о моей жизни? Зачем? Чтобы почувствовать себя лучше? Пожалеть меня? – Она тяжело и прерывисто дышала. – Они не заслуживают знать что-либо обо мне и моей жизни! Это единственное, что у меня осталось!       Муди вытащил свою фляжку и бросил ее обратно, показывая свое нетерпение и недовольство.       - Тогда придумай что-нибудь. Как и тебе, мне тоже все равно, – безжалостно рявкнул он.       - Я не умею врать.       - Это не моя проблема. Научись. Ты примерно настолько же очаровательна, как соплохвост.       Тон его голоса жалил. Даже Муди, казалось, заметил это и смягчил его, прежде чем продолжить.       - Просто постарайся быть скромной.       - Точно.       Следующие несколько часов с ним были мучительными. Муди давал ей советы, как казаться более уязвимой, поскольку это было слабым местом зрителей. Сказал поговорить о ее одежде, похвалить людей, с которыми она работала, и восхищаться Чистой Столицей. Но оба пришли к выводу, что Гермиона не сможет сделать ничего подобного. Как девушка и сказала, она была плохой лгуньей. Также она не могла изображать дерзкую, или сексуальную, или забавную, или умную. Она не могла сделать ничего из этого.       К концу консультации она была вообще никакой. *       Когда алкоголь во фляжке Муди в конце концов иссяк, он откинулся на спинку кресла и махнул на девушку рукой.       - Я сдаюсь. Просто отвечай на вопросы, которые тебе зададут и постарайся никого не проклясть.       Тем вечером Гермиона ужинала одна в своей комнате. Она заказывала из меню каждую нелепую вещь, которую могла произнести, и баловалась этим, пока ей не стало плохо. Девушка злилась на Муди, на Голодные Игры, на каждого мужчину и женщину в Чистой Столице – каждого. Она ненавидела их всех.       Гермиона разбила тарелки об пол и швырнула стеклянные чашки в стену. Когда сквиб с длинными черными волосами вошла, чтобы убрать посуду, она закричала на нее:       - Оставь их! Просто, оставь!       Гермиона ненавидела эту девушку тоже. Она все еще не знала ее имени, но то, как она смотрела на Гермиону, как будто та была самым достойным осуждения человеком в мире, вызывало ужасную тошноту. Должно быть, она чувствовала, что справедливость торжествует, видя, как тот, кто не помог ей, сейчас выглядит таким беспомощным. Она была уверена, что эта девушка считает дни, до того как увидит лицо Гермионы на телеэкране, когда ее объявят одной из павших.       Гермиона, запинаясь, побрела в ванную, и ее вырвало всем, что она съела на ужин.       Входная дверь открылась, закрылась и, спустя мгновение, открылась снова. Девушка вошла в ванную с влажной тряпкой в руках. Гермиона сидела повалившись на унитаз, слюна все еще капала с подбородка. Она чувствовала себя отвратительно, она чувствовала себя гнусной, и она чувствовала, что может быть, только может быть, лучше бы ее наказали.       Ей стоило просто застрелить одного из Создателей Игр. Может быть, тогда бы ее арестовали. Может быть, они бы лишили ее магии и голоса, а заодно и воспоминаний. Может, они бы казнили ее. Что бы они с ней ни сделали, она бы приняла это с радостью, лишь бы не пришлось проходить через все это.       Девушка опустилась перед Гермионой и вытерла ей подбородок. Затем она сложила тряпку грязной частью внутрь и приложила ей ко лбу.       Гермиона начала всхлипывать. Она опустила взгляд на свои руки, ладони были в крови свежих порезов от разбитой посуды. Девушка держала ткань у ее лба и стала гладить ее по спине. Злые слезы Гермионы превратились в слезы отчаяния.       - Я должна была попытаться спасти тебя*, – заревела она. – Я должна была попытаться.       Девушка покачала головой. Какое-то мгновение Гермиона просто смотрела на нее. Она встретила ее взгляд, и, казалось, сама была на грани слез. Девушка поднесла палец к губам и снова покачала головой.       Что она пыталась сказать? Мысль о том, что она не может высказать ничего вслух вызвала у Гермионы новую волну слез. Она позволила этому случиться с ней.       Девушка положила три пальца на подбородок Гермионы и приподняла ее лицо. Мягкое прикосновение ее нежной руки было практически невыносимым. Она убрала выбившийся локон с лица Гермионы и заправила его ей за ухо. Их лица были близко, всего в нескольких дюймах, и это казалось слишком интимным для того, кто должен был презирать ее.       - Я совершила ошибку, – прошептала Гермиона.       Девушка нахмурилась и снова покачала головой, она отняла обе руки и положила их перед собой. Раскрыв одну ладонь, она выжидающе посмотрела Гермионе в глаза. Пальцами другой руки она провела по всей ладони один раз, затем второй. Одинокая слезинка скатилась по ее щеке, прежде чем она поднялась на ноги и вышла из ванной.       Гермионе потребовалось мгновение, чтобы прийти в себя. Она была не в состоянии осознать значение и смысл действий девушки. Услышав шорох из комнаты, она поднялась на ноги и последовала на звук. Следующий час они убирали беспорядок в комнате, собирая разбитые тарелки и осколки стекла. Гермиона пыталась сделать это с помощью магии, но девушка жестом показала убрать палочку.       Когда с уборкой было покончено, она указала Гермионе на кровать. Откинула покрывало и жестом предложила ей забраться внутрь. Когда Гермиона улеглась, она подоткнула ей одеяло.       Гермиона хотела попросить ее остаться.       Она хотела ее защиты, того, что она сама так отчаянно желала дать ей. Но в мгновение, когда она закрыла глаза, сразу погрузилась в глубокий сон. Гермиона надеялась, что девушка останется, хотя бы ненадолго.       Когда утром она проснулась, ее уже не было. Вместо нее пространство было заполнено беспорядочно движущимися телами – Флёр, Седрик и Виктор суетились и подготавливали свои инструменты. Она поняла, что ее будут готовить в ее комнате.       Исход предыдущего дня давил на нее тяжелым грузом. Гермиона была полна сожаления, стыда и боли. Но также она ощущала в сердце что-то тянущее, это было похоже на тонкую нить, удерживающую ее от падения в глубины тьмы. Она подняла стены Окклюменции так высоко, как только могла, и встала с постели.       Они работали над ее образом до самого вечера, во многом следуя тому же ритуалу, что и перед церемонией открытия. И хотя она чувствовала все это, но не могла видеть. Флёр спросила Гермиону, хочет ли она удивиться, и Гермиона, не думая ни секунды, сказала "да". И вот так она оказалась здесь – с завязанными глазами и основательно увлажненная.       Наконец, она почувствовала, как руки Флёр легли ей на плечи.       - Ты готова?       - Готова, как никогда, – сказала Гермиона, стараясь сделать голос тверже, чтобы не выдать, как она нервничает.       Она ощутила над головой легкое дуновение магии, прежде чем тяжесть повязки на ее глазах исчезла. Она все еще держала глаза закрытыми.       - Хорошо, открывай, – прошептала Флёр. Гермиона могла слышать в ее голосе улыбку.       Глазам потребовалось несколько секунд, чтобы приспособиться к свету, но когда она увидела себя в зеркале, ее охватило благоговение.       На ней было надето платье без бретелей, облегающее каждый изгиб ее тела и спускающееся к полу. Девушка даже и не знала, что у нее были такие формы, но платье словно обнимало ее во всех правильных местах. Оно было простым и элегантным, с намеком на сексуальность в восхитительном красном цвете. Гермиона знала, что это был намеренный знак мятежа для консервативных жителей Чистой Столицы.       Поверх зауженной части платья лежала струящаяся верхняя юбка, которая тянулась за Гермионой шлейфом. Она была украшена красными, желтыми и оранжевыми перьями, как у изящного крыла феникса. Это была самая красивая работа, которую она когда-либо видела. Гермиона не просто выглядела прекрасно, она чувствовала, что излучает свет. Как факел, испепеляющее пламя, и даже больше – как огненное дыхание пасти дракона.       Она провела пальцами по перьям, задумавшись на мгновение, не спрятала ли Флёр более глубокий смысл в это платье тоже. Но намек на крылья феникса уже имел достаточно смысла.       Флёр стояла в стороне, сцепив руки перед собой, и наблюдала, как Гермиона изучает платье. Она пробежала взглядом по комнате и заметила, что Седрик и Виктор смотрят на нее с обожанием. Они все ждали пока она озвучит свое мнение.       - Флёр, – прошептала Гермиона. – Оно так мне нравится.       Флёр мягко улыбнулась ее похвале.       - Спасибо вам, – добавила она. – Спасибо, что сделали меня такой красивой.       Седрик и Виктор заключили Гермиону в объятия и шептали ей на ушко пикантные комплименты, отчего она хихикала. И она едва не пропустила ответ Флёр.       - Ты уже была красивой.       Оставшееся время пролетело быстро. Седрик и Виктор вносили последние штрихи в ее образ, а Флёр вышла из комнаты. Они заплели ее волосы в высокую прическу, оставив несколько локонов спадать, обрамляя лицо, покрыли ее руки золотой пылью, мерцающей на свету, и накрасили глаза темными и дымчатыми тенями.       Когда они надели ей на ноги пару сандалий с ремешками, Гермиона с облегчением обнаружила, что они на несколько дюймов ниже тех,что надевала на нее Рита. Также они были намного удобнее, что она поняла сразу же, как в последний раз прошлась по комнате, чтобы проверить платье и свою координацию.       Когда снова появилась Флёр, она быстро отпустила Седрика и Виктора. Она обошла Гермиону, в последний раз оценивая ее и высматривая какие-либо недочеты, после чего встала прямо перед ней.       - Ты нервничаешь? – мягко спросила она.       Да. Миллион раз да.       - Нервничаю, как никогда, – призналась Гермиона. В этот момент она осознала, что доверяет Флёр. Не только в отношении ее образа, но и во всем. – Муди унизил меня. И как бы хорошо я ни выглядела в этом платье, не думаю, что людям я очень понравлюсь. По крайней мере, он так считает. И я боюсь, что он прав.       Глаза Флёр расширились и она покачала головой, явно не согласная с данным утверждением.       - Муди ошибается, – сказала она. – Просто будь собой.       Гермиона фыркнула от смеха.       - В этом и есть его главная проблема. Я.       Флёр отмахнулась от этого комментария и повернулась, чтобы собрать свои вещи в комнате. Гермиона стояла на подиуме перед зеркалом и наблюдала за ней. Флёр обошла вокруг большого стола, заваленного инструментами для укладки и спокойно собрала их.       Гермиона заметила неприязнь стилистов к магии, но никогда не упоминала об этом. Хотя их рабочее пространство показывало все очень ясно. Если была возможность, они делали все по-магловски. Наконец, Флёр прочистила горло.       - Я буду сидеть вместе с другими стилистами Дистриктов. Когда тебе зададут вопрос, найди меня и ответь, как будто говоришь со своим другом из дома.       Гермиона могла сделать это, но стоило ли?       - У меня не так много хороших слов, – сказала она с невинной полуулыбкой.       Флёр понимающе улыбнулась ей в ответ.       - Я знаю. Просто скажи, что ты чувствуешь.       Гермиона кивнула. Она могла представить, что сидит в лесу с Роном, как ей нравилось, и болтает без умолку. Честно говоря, она могла бы справиться с нападками Муди и позднее. До Игр оставался едва ли день, и его мнение о ней на данный момент было наименьшей из ее забот.       Это уже был план. Может и не самый хороший, но, по крайней мере, ей не придется лгать и притворяться кем-то, кем она не является.       Неожиданный стук в дверь известил, что пора идти. Флёр жестом предложила Гермионе пойти вперед, но когда та взялась за дверную ручку, она остановила ее. Она приблизила голову к уху Гермионы и прошептала:       - Когда твое интервью закончится, не спеши покидать сцену. Расправь юбку платья позади себя, как накидку, обеими руками.       Гермиона инстинктивно потянулась к юбке, но Флёр схватила ее за запястья.       - Нет, не сейчас, – сказала она. – В конце интервью.       Увидев смущенное выражение Гермионы, она тепло ей улыбнулась.       - Просто доверься мне. Ты поймешь, что делать.       И не говоря больше ни слова, она подтолкнула ее к двери.       У лифта они встретились с Муди и Ритой, к которым уже присоединились Седрик и Виктор. Гермиона сторонилась Муди, но любезно принимала комплименты Риты. Дурные чувства, которые она испытывала к этой женщине быстро рассеялись после времени проведенного с Муди, поэтому у нее не было намерения проявлять к ней такую же враждебность, как к нему.       Когда лифт прибыл на нужный этаж, они разделились, чтобы девушка могла присоединиться к остальным интервьюируемым. Взгляд, объятие, три поцелуя в щеку, и Гермиона осталась одна среди других трибутов.       Как и во время демонстраций, она будет последней. Ей придется сидеть за кулисами и смотреть как каждый трибут перед ней производит хорошее впечатление и задавать вопросы из каждого интервью самой себе.       Она уселась на свое место за кулисами, ей было хорошо видно место для интервью, но пока не подошла ее очередь, она была спрятана от толпы.       Гильдерой Локхарт, уже долгое время являющийся интервьюером Игр, под бурные аплодисменты удостоил сцену своим появлением. Каждый человек в Регнуме знал, кто он такой, потому как этот мужчина не стеснялся заявлять о своих достижениях – писатель, актер, модель, учитель.       Он был любимцем поклонников, особенно среди женщин, но Гермиона не понимала, что они в нем находили. Локхарт был одет в отвратительный ансамбль: рубашка, брюки, туфли и мантия одинакового пурпурного тона, а на его голове была шляпа-болеро того же оттенка. Он был похож на автобус "Ночной рыцарь", который проезжал через Дистрикты каждый месяц.       Когда мужчина приветствовал толпу своим вступительным монологом, Гермиона не могла оторвать от него глаз. Помимо возмутительного костюма, который, как уже девушка поняла, был основным элементом Чистой Столицы, он совершенно не делал себе одолжение своим макияжем и прической. Его лицо было накрашено мертвенно-бледным белым, а волосы выкрашены в ядовито-желтый цвет. Не блонд, а желтый. Гермиона лучше бы поучаствовала в Играх десять раз, чем стала бы выглядеть, как он.       После нескольких шуток, чтобы разогреть публику, он уселся на свое место и перешел к делу. Прежде чем объявить первого трибута, он сделал короткую паузу, словно минуту молчания, но секунду спустя он объявил и пригласил первого трибута присоединиться к нему.       С другой стороны сцены появился Драко. Он перепрыгнул несколько ступеней за занавесом, прежде чем выйти с важным видом и поприветствовать Гильдероя. С ног до головы он был одет во все черное: водолазка и облегающие брюки, а также распахнутая струящаяся мантия, подозрительно похожая на ту, что была на нем на церемонии открытия. Он крепко пожал руку Гильдероя и устроился на месте напротив него, очаровательно улыбаясь.       Они прошлись по типичным приветствиям и формальностям, прежде чем свет от осветительных приборов сцены упал на Драко. И тогда Гермиона увидела это.       Его мантия.       То, что казалось обычной мантией волшебника, очевидно, ей не являлось. Когда свет отразился от него, Гермиона смогла увидеть, что всю ее покрывал узор, сотканный или вышитый.       Но больше всего ее поразило то, что она узнала этот узор. Это был один единственный символ, повторяющийся снова и снова, от основания возле шеи и вниз по всей длине.       Ей понадобились считанные секунды, чтобы понять, что это за символ.       Руна.       И в отличии от некоторых из тех, которыми Флёр украсила ее платье, эту она смогла легко распознать. Это был Наутиз.       Или, как она знала, живой огонь. Символ сопротивления, нужды и принуждения.       Эквивалент скрещенных пальцев для защиты и удачи.       Один из символов, которые она рассматривала для себя.       Драко заметил руны на ее платье на церемонии открытия, но было это совпадение, или он сделал это намеренно?       Осветительные огни сцены застыли и символ потерял четкость в глубокой черноте его мантии. В одно мгновение он был там, а в следующее исчез. Гермиона снова стала вслушиваться в интервью.       - Я уверен, ты знаешь, что трибуты из Чистой Столицы – редкость, – усмехнулся Гильдерой.       Драко серьезно кивнул.       - Знаю. Я думаю, что я первый.       Он не звучал сердито или грустно, что удивило Гермиону. Просто честно. Возможно, этого он и добивался.       - И что ты почувствовал, когда осознал, что тебе придется участвовать в Играх? – осторожно спросил Гильдерой, с неподдельным любопытством в голосе.       Хотя и не долго, Драко сомневался. Он сжал и разжал ладони, затем потянулся к кольцу на указательном пальце и задумчиво покрутил его. Его глаза просканировали всю толпу, высматривая, выискивая что-то, прежде чем его взгляд остановился на ней.       Этот взгляд был словно поезд, несущийся вниз по крутому склону. Он врезался в Гермиону целеустремленно и яростно, поразив ее так, что она не могла отвести глаз.       Жуткое, но знакомое чувство поползло вверх по ее шее, и она вспомнила, как впервые увидела Драко, смотрящего точно также с экрана телевизора.       Она могла видеть, как вздымается и опускается его грудь из-за быстрого дыхания. Даже с того места, где она сидела, было видно, как расширились его зрачки, челюсть сжалась. Затем он расслабился и снова повернулся к Гильдерою.       - Полагаю, можно сказать, – он сделал паузу и посмотрел поверх толпы, прежде чем серьезная ухмылка украсила его лицо, – что это зажгло во мне огонь.