Молекулярный дизайн

      В салоне трудно дышалось из-за духоты и навязчивого запаха кожи. Светлые кожаные сиденья затягивали Норта в свое нутро, чтобы там хорошенечко расчленить. Дверь, конечно же, на движения не поддавалась, как и наглухо закрытые окна.       Норт знал, что должен испытывать больше страха. Но, черт, кажется, мозг перегорел и отказывается теперь выдавать эмоции в широком диапазоне. Он бы с куда большим удовольствием расплакался, но знал, что такое приведет только к худшему. Все садисты любят, когда их умоляют, и он не сделает такой подарок.       Хотя, если честно, в глазах собрались и крепко стояли теперь слезы. Чтобы этот спокойный хер «управляю ситуацией» не заметил, Норт старался дышать глубоко и ровно и смотрел точно перед собой. За лобовым стеклом цвели посаженные ровно по линейке вдоль улицы деревья и шли куда-то совершенно обычные, на первый взгляд, люди. «Хороший план, — подумал Норт, — в машине никто ничего не увидит. Никому не интересно».       — Ты меня не помнишь? — спросил водитель уже спокойнее, не так, как две минут назад кричал.       — Нет, — Норт дернул плечами, — а должен?       На этого невысокого ухоженного мужчину Норт не смотрел. Ну конечно, гребет бабло лопатами, может позволить себе и девочек, и мальчиков, и маникюр, и, вот смотрите, какой-то джип, чего бы ему плохо выглядеть? Милорд вон тоже хорошо выглядел: посмотришь на него и скажешь, что он приютам для кошек помогает, а не по ночам из инкубов мишени делает.       Хер вздохнул, нарушая колючую паузу.       — Не бегай от меня больше и скандалов посреди улицы не закатывай, ладно?       — Мама учила с незнакомцами не разговаривать.       Жаль, что не помогло.       Краем взгляда Норт уловил, как очередная мразь трет переносицу — типа устал.       — Норт, я понимаю, честно. Но в твоей ситуации тебе лучше мне доверять.       Возмущение поднялось по пищеводу и распределилось между округлившимися глазами и интонацией.       — Доверять?! С какого я должен вам доверять? Вы кто вообще такой?       — Норт, мы уже встречались, может, попробуешь вспомнить? Я — магнолог.       Такое дурацкое слово Норт точно слышал впервые, иначе бы наверняка запомнил. Он сомневался в том, что воспроизведет недельную давность, но ради себя самого напрягся и порылся в обрывках памяти.       — Вы мне врете, — покачал он головой и забрался на сидение с ногами в обуви — хер ли еще разуваться, если тебя так и так изнасилуют? — И не надо называть меня по имени. Вы меня не знаете, я вас не знаю — чего надо?       Собеседник давил этой своей «одумайся, что ты сказал…», но Норт одумываться не собирался. Он обнял колени и уставился в бардачок, чтобы сердце ненароком не выскочило из груди.       — Меня зовут Генрих. И я предлагаю тебе сделку. — Норт напрягся, но вида не подал. — Ты ведь недавно здесь?       — Здесь — это где? — он изо всех сил растворял своё дикое возбуждение в море безразличия.       — Под куполом. Норт, черт, посмотри на меня, и нормально поговорим. Думаешь, я хочу тебе больно сделать?       «Не думаю, а знаю».       В глазах у Норта стояли слезы, пока он смотрел в окно, но он быстро шмыгнул носом и с вызовом посмотрел на обретшего имя человека.       — Чего надо?       Тот устало вздохнул и ткнул на кнопку кондиционера.       — У тебя нет знакомых здесь, да? — Генрих утверждал, но Норт продолжал смотреть на него с вызовом. — И ты еле на ногах держишься?       — Не ваше дело. Не надо тут заботы.       — Это ты хорошее слово сказал. «Забота». Именно ее я тебе и предлагаю.       Норт скривился и почувствовал желание поблевать.       — У вас пункт на таком? Услуги свои не предлагаю, — Норт тяжело вздохнул и перешел на свистящий шепот, — хотя никого это не остановит.       — Я не собираюсь делать с тобой ничего, — Генрих постарался заглянуть в глаза, но Норт сориентировался и не дал.       — Угу, — уныло кивнул он и, уже не скрывая, подергал ручку двери. Та только мурлыкнула и вернулась на место. — Если это всё, выпустите меня.       Генрих потянулся к его руке, и Норт тут же бешено ее отдернул и прижался к двери. Наблюдал, как человек напротив глубоко вздыхает и медленно, как для полиции, поднимает обе руки вверх.       — Тебе некуда идти, и никто тебя не ждет. У тебя аура вдребезги и способности инкуба. Куда ты собрался?       Норт понимал, что аргументы верны, а про свои «способности инкуба» он знает, судя по всему, меньше, чем любой человек здесь. Но не собирался оставаться в жуткой пожирающей его машине ни секунды больше.       — Выпустите меня сейчас же!       — Норт, как меня зовут?       — Эм… Генрих? — он даже замер на секунду.       — Прекрасно, Нортон.       Норт не успел дернуться и увернуться, как почувствовал прикосновение к шее слева. Тут же от чужих пальцев расползлась волна ожога, как и всегда теперь, и Норт еле заметно простонал. Хотел было откинуть руку, но тут всё перестало иметь значение.       Он ощущал такое раз в жизни. В подворотне недалеко от школы. Шел снег, белые хлопья прятали землю, изо рта валил влажный пар. Норт смотрел в холодные ничего не выражающие глаза, тер шею под шарфом и с раскатывающимся ужасом слышал: «Теперь ты мой».       В тот день дома вокруг не гудели в последний раз.       Мурашки пробежали по шее, голове, плечам, груди, животу, бедрам, ногам, голеням, ступням и вверх по крестцу, лопаткам, макушке и вернулись в шею. На секунду его как в старой сказке окатило чем-то неясным, «магическим».       Дыхание перехватило, к горлу подступил ком, к щекам прилила кровь. Он хотел было закричать, но знал теперь, что с садистами нельзя никакой слабости, потому проглотил всё нахлынувшее отчаяние и увеличил то, что собралось в горле.       В полной тишине салона он отогнул жуткую кожаную заставку от солнца и посмотрел в зеркальце на ней. На его шее, под ухом, прямо поверх царапин красовалась огромная красная метка из скругленных треугольников. Большая и жуткая и означающая только одно.       Так же молча повернулся и увидел на локте Генриха такую же метку. Тот сидел, будто отходя от припадка гнева и успокаивая себя.       Норт кричал. Громко. Так, что даже в ушах звенело. В своей душе он орал так, как никогда, наверное, в жизни.       Вот теперь точно нельзя плакать. Раз Норт теперь принадлежит этому херу, хренас-два он хоть одну эмоцию выдаст.       — Ты меня достал, — констатировал Генрих и искоса посмотрел на свою жертву. — Пристегни ремень.       Норт прикрыл глаза, глубоко вздохнул и потянулся за ремнем безопасности. Знал, что теперь он в любом случае пристегнется, если новый садист этого захочет.       «Полчаса, — подумал он про себя и внутренне съежился, — прошло полчаса свободы».       Генрих больше не говорил. Норт меланхолично смотрел, как меняются пейзажи пустых дорог, и думал, уж не лучше ли ему будет сдохнуть.

***

      И вот Норт сидел в кресле травяного оттенка, обитом теплым бархатом, утопал в мягком наполнителе и косился на сомнительный для данного дизайна дискотечный шар. Вдыхал смешанный с кофе воздух и старательно отрицал, что у него вспотели ступни. Ладонями он обхватил чашку, и вспотели они, конечно же, от этого.       На человека перед собой Норт старался не смотреть. Нет, он куда с большим любопытством разглядывал пол из, похоже, цельных досок, стены с нелепой белой лепниной, которую, по его дизайнерскому взгляду, лучше утилизировать тут же. Норт не косился на темные волосы с целыми волнами седины, темнее, но такие же, как у него самого, карие глаза, не следил за резковатыми движениями рук и барабанящими по столу пальцами. Нет, он сосредоточился на том, как пар оставляет теплые капли на щеке и как не выдать волнения первым же случайно сорвавшимся с губ словом.       Тело напоминало дискомфортом о вчерашней операции, но в этих ощущениях не было совершенно ничего нового. Они не удивляли Норта, не заставляли бояться за здоровье или, тем более, бить тревогу. Хотя, если б не боль, он бы даже не подумал заказать еду. И это наверняка закончилось бы полным провалом. Таблетки на голодный желудок, да еще и с утра!.. Знать бы еще, что были за таблетки… но, наверное, что-то восстанавливающее и нормализующее давление или пищеварение. По крайней мере, Норту жутко хотелось в это верить.       Собеседник не планировал начинать первым, судя по тому, как пристально косился взглядом на стоящее рядом с Нортом апельсиновое дерево. Ха-ха, и кто тут еще взрослый! Когда-то в детстве Норт уважал брата, горой за него стоял и восхищался его с друзьями независимостью от мнения старших и верой в свою дорогу. Да, сказать, что ты будешь к обеду, а вернуться на закате в одной сандалии, в разодранной рубашке и с мертвой змеей в ржавой корзине велосипеда — Норта это восхищало. А сейчас… сейчас он держал мокрыми руками кружку с непоправимо остывающим кофе и считал кирпичи на противоположной стене.       — Ваш заказ, — улыбнулась официантка и поставила на стол белую тарелку. Совершенно другого оттенка, нежели хоть что-то в этом интерьере.       Норт рассеянно кивнул и залип теперь на валящий от еды пар. Голода он не чувствовал, но знал, что поесть будет лучше для всех. Взял вилку и решил, что теперь предвкушает вкус. Пахли сырники с черникой ванилью и творогом, как и полагалось, и на вид не вызывали подозрений. Норт поставил вилку ребром на сырник, и та благосклонно провалилась в теплую мякоть.       Таблетки в желудке приправились едой, язык получил свою долю удовольствия, и тянуть дальше стало просто пошло.       — Алекс.        Норт прозвучал в своих же ушах уверенно и серьезно, но не давяще, чему в сердцах удивился. Обычно в такие моменты все идет наперекосяк, и ты выглядишь как последняя нелепость, а сейчас он даже говорит, вроде как, уверенно.       Темные ресницы едва заметно дернулись, и светло-карие глаза окатили Норта сомнением. Неуверенность Алекса передавалась по работающей в фоновом режиме эмпатии и ему, но он старался не волноваться и не вставать в свои любимые позы.       — Даже не снимешь?       Норт удивился, как это кто-то спрашивает про перчатки, но тут же понял, что с Алексом они последний раз виделись еще до всего этого. Потому сощурился, улыбнулся и покачал головой.       Настроение Алекса едва заметно сменилось: Норту показалось, он почувствовал отголосок разочарованности.       Нужно было срочно убить эту убийственную атмосферу, тягучую, как засахарившийся мед. Норт поднял взгляд от тарелки и ткнул вилкой в приносящую ему удовольствие еду.       — Вкусно.       Алекс отреагировал быстрее, чем ожидалось. Впервые со вчерашнего дня их глаза встретились и зажгли искры по линии взгляда. У Норта по коже мурашки хотели пробежать от страха, но мозг не разрешил. На пару мгновений раньше, чем это сделал бы оппонент, Норт прервал контакт и решил, что перилла на полу очень занимательная.       — Я считал тебя мертвым, — с горечью сказал Алекс, — а ты мне про еду.       Раньше, как помнил Норт, Алекс не был таким откровенным и резким, так что настрой удивлял. Но да, да, Норт признавал, что это заслужил.       — Бывают в жизни сюрпризы, — как можно мягче ответил он и тут же поймал раздражение Алекса. — Прости, я опоздал.       — Как и всегда, — кинул тот и посмотрел в окно.       В липкой паузе Норт доел сырник. Вообще-то, если уж серьезно, не так он и часто опаздывает, не надо привирать!       — Я рад тебя видеть, Алекс. Очень сильно.       По Алексу не замечалось, что он эти чувства и скачущее в сто восемьдесят ударов в минуту сердце разделяет.       Широкая грудь надулась от воздуха и поднялась, медленно опустилась.       — Ты выглядишь как Норт, — Алекс отставил пустую чашку и возил теперь зубочисткой по вопиюще не подходящей к интерьеру столешнице из цельного дерева. — В смысле, как мой брат Норт. Предположительно.       — Ты по волосам узнал? — улыбнулся в чашку Норт. Интересно, покрась он всё в голубой, они бы сейчас здесь не сидели? Хотя и отрицать глупо, что он Алекса в первую очередь по этим седым прядям из толпы выделил, а потом уже всё остальное.       — Но! Ты взросло выглядишь для шестнадцати.       Норт глубоко вздохнул. Во-первых, не так уж он и плохо сохранился, особенно учитывая весь комплекс событий. Во-вторых, с «это всё магия» начинать разговор не стоило.       — Тебе кажется. Ты давно меня не видел, наверное, забыл.       По венам разбежалось чужое раздражение и скрываемый гнев.       — Раньше всегда Норт выглядел мелким, года на три младше возраста. А ты сейчас прям как нормальный человек.       Где-то в глубине души Норт вспомнил, почему так яростно не скучал по Алексу всё это время.       — Помнишь, когда мы были мелкими, в смысле, совсем мелкими, собрались на пикник в лес? Долго обсуждали, а потом пришли твои пацаны, Эрик и еще кто-то, и ты решил меня кинуть. Помнишь такое? — Норт дождался, пока Алекс надломлено кивнет. — А мне тоже так хотелось! И я тогда сказал: «Либо я иду с вами, либо я иду к папе!» И тебе пришлось меня взять. А потом, — это воспоминание в мозгу сохранилось ярко, и Норт даже снова покраснел. — Ты свалился в реку, и нам пришлось тащить тебя обратно, потому что ты головой треснулся о камень. Папа жутко орал. Это я, честно.       Глаза напротив посмотрели пронзительно, а в ауре замелькала оценка. Норт чувствовал, как расходует энергию, которой после операции немного, на активную эмпатию для отслеживания эмоций брата. Головой понимал, что долго так не протянет, но, чёрт, должна же его магия хоть иногда работать на него! Не всю же жизнь возить сани?       — Где ты тогда был четыре года, черт?! — под смену ауры Алекс дернулся и подался вперед.       На его щеках заиграл румянец, Норт отшатнулся и вжался в кресло. Не сказать, что Алекс превосходил его по силе, хотя тот, судя по подтянутому телу, ходил в спортзал. Не сказать, что Алекс по натуре склонялся к импульсивным поступкам и агрессивности, по крайней мере, раньше он не поднимался выше уровня «задиры». Вряд ли Алекс сейчас устроит скандал, он же не дурак. Судя по фактам, Норту ничего не угрожает. Но он знал, что сам себя в такую ситуацию загнал, потому испытывал форменный страх.       — Я… — протянул он и вернулся в прежнюю относительно расслабленную позу. Пошарил глазами по перилле, — это сложно. Мне бы не хотелось сейчас об этом говорить.       — Охренеть! — Алекс даже руками всплеснул. — Тебе не хочется об этом говорить? Нихрена себе! А о чем мы с тобой тогда будем говорить? О щенках? О погоде?       Выпад Норт проглотил почти молча.       — Можно хоть чуть-чуть уважать мое личное пространство, м? Ты же не думаешь, что мне просто захотелось свалить из дома? И уж навряд ли, скажу я тебе, со мной произошла куча приятных событий.       — Ну не знаю, Норт, ты же не хочешь об этом говорить!       «Спокойно, — подумал Норт, отделяя злую ауру Алекса от своей собственной агрессии, — естественно, что он спрашивает».       — Просто, — Норт поскреб по столу ногтями и рискнул посмотреть брату в глаза, — мне нужно время, хорошо? Не хочу рассказывать по десять раз. Лучше я бы рассказал вам всем вместе — тебе, маме и папе. С ними же всё хорошо?       Так стыдно и гадко на душе Норту не было давно. Он бы и сам мог узнать, как дела у мамы и папы, но спрятанная в дальний угол души истина проста: он не хотел. Ему и так хватало физической боли, спасибо, он боялся, что душевной уже не выдержит.        — Ха-ха, — у Алекса аура скакнула в тоску и поостыла, — это вряд ли.       — Почему это?       — Я с ними уже полгода как не разговариваю, чтоб ты понимал. Ой, подожди, ты же не поймешь. Тебя же четыре года где-то носило!       Нервы Норта лопнули.       — Знаешь, что? — он вскочил из-за стола и напоролся на пристальный взгляд официантки. — Счет, пожалуйста. Да, я понимаю, ты ожидал другого. Вижу, ты охренеть, как рад меня видеть, так что я, пожалуй, пойду. Картой.       Алекс тоже встал, и Норт мельком приметил, что теперь они одного роста, чего он всегда желал. Злость кипела, и Норт приложил карту к терминалу так, что тот пиликнул жалостливо.       — О, вот как? — у Алекса к остывшим щекам кровь опять прилила. — Сбегаешь, значит? Ничего не объяснил, видите ли, не хочется ему говорить, где он четыре года шлялся. Ты хоть представляешь, что мы пережили?! Мама куда только не писала, папа чуть рассудком не тронулся. А ты, скотина, был жив всё это время! Ходил в этих своих дурацких перчатках, как франт какой-то, об этом не хочу говорить, о том не хочу говорить. Нет, чек не надо. Ты — сволочь, Норт, тебе на нас плевать.       Норт собирался с гордо поднятой головой выйти и закончить этот тупой диалог, но Алекс хлопнул дверью следом. Воздух тяжело перерабатывался в разгоряченных легких, душил, как и ком в горле. Норт ступал на траву с такой силой, будто хотел разрушить всю Землю до ядра. Он думал, что успокоится по дороге, но обида только нарастала.       — Знаешь, что? — он развернулся так резко, что Алекс по инерции сделал еще несколько шагов и оказался близко. — Я смотрю, ты очень рад меня видеть. Не «привет, Норт», «как ты, Норт?», а «оправдывайся, Норт!», «выкладывай всё, Норт!», «давай я поковыряюсь в тебе, Норт». И я тоже рад тебя видеть, любимый! Рад, что ты в порядке. Хорошо посидели!       Прожег Алекса взглядом и опять сделал разворот на каблуках. Каблуков у кед, правда, не оказалось, и жест вышел не столь эффектным.       — Нет, подожди! — слова теперь втыкались в спину, а Норт старательно делал вид, что ему всё равно. «Остановись сейчас же! Это твой шанс начать общение» — понимал он мозгом, но не мог себя заставить. — Четыре года! И, хочешь сказать, если бы не вчера, мы бы и не увиделись? Что, черт дери, произошло?       — М-м-м! — зло выдавил Норт, чтобы не перейти на мат. — Бля, Алекс, ты меня не слышишь. Я же тебе не отказываю!       — Да? — перед глазами уже стелилась дорога, и Норт на автомате подумал, где тут ближайшая граница купола. На слова Алекса он изо всех сил не реагировал. — А что ты делаешь своими разговорами о щеночках?       — Я тут один хочу наладить отношения? По ходу, один!       — Да что ты?.. Норт?! — какое-то отчаяние прозвучало в возгласе, но Норт внимания не обращал. — Эй, ты куда?! Не надо!       Замечание заставило притормозить мыслями и обернуться. Но смысл Норт понял и до этого. Он бодро шагал по проезжей части, на которой, вот новости, ездили машины. Посмотрел на приближающееся серое пятно и форменно ошалел.       — Остановись, — с наездом сказал он.       Визг тормозов, крен серой машины и его положение почти у тротуара давали возможности на добрый исход, а еще Норт почувствовал, как убывает его аура. «Остановись» работало, Норт с полегчавшим сердцем это признал перед тем, как в глазах запрыгали черные пятна и всё вокруг поплыло.