Молекулярный дизайн

      «Доверие порождает доверие», этот урок он хорошо выучил. Так что приготовился к тому, чтобы это доверие Алексу отдать. Но еще и равнодушно подумал об ужине, надо признать. Аура поскуливала, борясь с воспалением и возвращаясь к предыдущему своему состоянию, а обстановка преступно расслабляла. Теплый воздух проникал в легкие, давая ощущение защищенности и умиротворения.       — Это ты прав. На самом деле, Алекс, мы долго шли к тому, что ты видишь сейчас. И было много всяких проблем. И еще, скажу я тебе, мы с Нимфой не рассчитывали, что все так обернется.       — Так — это как?       — Вот так.       Норт довольно замурлыкал от усилившегося поглаживания.       — Но, как видишь, жизнь все решила за нас.       — Ты не доволен этим, пап?       — Я тебя просто обожаю, Норт. Но это не отменяет того факта, что становиться отцом в сорок — это стресс. Я же не думал, что ты останешься здесь.       — Вы думали?.. Что? Как вы вообще сошлись?       — Я думаю, Норт тебе уже рассказывал. Так получилось. Мы познакомились у Милорда, не специально. Милорд думал, это какой-то единичный сбой и можно быстро исправить, чтобы использовать Норта дальше. Но по нему сразу было понятно, что он умирает. Там и плохой переход под купол, и долгое насилие, и метастазы от заклинаний, очень много всего.       — Генрих просто не хотел, чтобы моя смерть была на его совести.       — Ага, в целом — так и есть. Я знал, что понадобится время, но такого долгого периода не ожидал. Мы с Ним долго спорили об этом, все-таки, я выиграл. Так что мы с Джорданом, его ты видел позавчера, вытащили его оттуда.       — Вы были с этим Милордом знакомы?       — Мерзкая сука.       — Ай! — тут же возмутился Норт на такое выдирание его волос.       — Нет, не были. И потом, когда его арестовали, мы тоже делали вид, что не знакомы. И Нортушка не давал в суде показания. Мы вообще делали вид, что не причастны к этому.       — Почему? — растерянно отозвался Алекс. — Нет, я как бы понимаю, тяжело, но все-таки…       — Там была сложная ситуация. Не сказать, что появление откуда-то инкуба в нашей семье в принципе легко было объяснить. Мы много рассказывали опеке, откуда у нас ребенок. Не сказать, что мы забрали Норта очень законно, хотя мы старались.       — Они старались! — возмутился Норт.       — Ты думаешь, все мои нервы — недостаточно высокая плата за мои средства?       Норт заткнулся молниеносно.       — Никто не сомневался, что он получит пожизненное и перестройку психики за убийство, так что… К тому же, я не уверен, что Норт бы все эти рассказы пережил спокойно.       — Я тоже в этом не уверен, — подтвердил Норт.       — А он… Этот человек, что он вообще такое?       — Милорд-то? Отброс какого-то графского семейства. Вообще, у нас такое редко бывает, но один, видишь, нашелся.       — У него был пункт на демонов отношений.       Стало прохладнее, и Норт сдавленно вздохнул. Конечно, ведь Генрих лучший на свете, он тут же успокаивающе погладил его по плечу.       — Он отчего-то ненавидел демонов отношений и решил мир от них избавить или что-то такое, даже вспоминать не хочу. Через полгода, как я забрал Норта, он убил девушку-суккуба в клубе, там-то его и забрали. А потом оказалось, что у него дома целый подвал для пыток. И еще пара пленниц-горничных. Громкое было дело, потом обновили всю систему слежения за отрицательными мыслями. Очень старались всё замять, чтобы не вызвать бунт общественности. Но получилось только частично. Дай-ка мне со стола вон те два синих шара, видишь?       Алекс поерзал по дивану, переспросил, успокоился.       — Я покажу, да? — спросил Генрих.       Опять перед глазами появилась мебель. Норт перевел зрачки на Генриха и дернул плечами: почему бы и нет.       — Это лампы для просвета ауры. Смотри.       Основной свет в зале погас, зато все вокруг окрасилось в фиолетовый. От руки у Норта исходило свечение. Не нормальное, стабильное и прямое, а как будто пучками и весьма раздутое. Нога Генриха светилась куда более ровными лучами, а у Алекса аура не сосредотачивалась однородным скоплением второй кожи, а обвивала тело беспорядочной дымкой.       — Это — ауры. Видишь, у тебя она разупорядоченная, потому что ауры для людей — рудимент.       — Руди… мент?       — Ага, они вам не нужны, вы их не используете. Они у вас просто есть. А маги через них энергию пропускают и используют ее потом, вот в чем отличие.       В зале ощущалось непонимание. Пришлось Генриху объяснять доходчивее. Норт зевнул и полусонно наблюдал, как его аура едва заметно колышется.       — А что она у вас какая разная? — недоверчиво спросил Алекс после длительного ликбеза.       — Это…       — Это норреналин, — в унисон с отцом ответил Норт.       — Да, именно. Это пройдет. А была она, — Генрих щелкнул пальцами несколько раз, — вот такая.       Лампы спроецировали какой-то давнишний снимок. Судя по тому, что все рубцы и воспаления были отмечены красителем, из коллекции доктора Тона. Раздувшиеся лучи исчезли, и на их месте появились короткие иголки, тут и там испещренные сплошь глубокими ямами и сигналами об осколках заклинаний.       — Ничего себе. Что это?       Генрих хмыкнул.       — Это, — его рука легко выскользнула из волос Норта, — от аурного ножа.       Скорее всего, он тыкал куда-то на уровне талии, возможно, в ребра.       В фантомном подвале мигнули огни.       — А это — куски заклинания, которое он в Норта посадил. Вон там, видишь, где оранжевый, там заклинание уже окрепло и вцепилось корнями в ауру. Как рак, представляешь, как он развивается?       Норт провожал взглядом, как оранжевые отметины колеблются. Туда-суда, как лодки на волнах. Вот тут, на запястьях, просто от наручников. Милорд, правда, перестарался с выбором и купил слишком уж ограничивающие магию. От них ладони потом синели.       На пальце горел маленький шрам, он и до сих пор там, но Норт, хоть убей, не помнил, от чего. На лопатке шрам тоже остался, но это он помнил. И на коленях, как ни выжигали. Это все он в деталях, хоть и не в таких подробных от времени и серьезной работы, мог описать. Но безымянный палец оставался загадкой.       — Это все от него?..       Норта прибило ошарашенностью. Да так изрядно, что он проскулил и опять уткнулся в подушку.       Лампы погасли. На секунду стало темно, а потом в закрытые веки настойчиво постучался свет электрических ламп.       — Не только это, — ответил Генрих спокойно. — Еще куча всяких проблем. Мы первые недели только этим и занимались — разгребанием проблем. Вот это все по мелочи пришлось восстанавливать, где-то выжигать куски, где-то искусственно заново выращивать. На теле шрамы тоже убирать, косметически все в порядок приводить.       — Эм, Норт?..       — Ай? — откликнулся он на неуверенный зов Алекса.       — Как ты это все пережил?       Папа погладил еще раз, и еще. Генрих, Норт знал это и без эмпатии, отдает ему всю свою любовь сейчас.       — Я иногда тоже удивляюсь, — ответил он честно. — Особенно, когда он решил поиграть вот с этим заклинанием. Но я был мелкий и ситуацию так не оценивал. Самое жуткое из всего было, это когда он садился напротив, активировал контракт, тот, по которому я ему не мог отказать, и говорил: «Повторяй за мной. Ты — ничтожество. Ты — худшее, что могла родить твоя мать». И так далее. Да, вот это я не выдерживал.       «Ты — ничтожество», мелькнуло в голове тут же. Милорд улыбался, смотрел прямо в глаза своими темными, почти черными демоническими глазами, и назидательно качал головой. Хотелось заплакать, но делать это Норт сам себе запретил.       — Ты — замечательный. Я тебя очень люблю и очень тобой горжусь.       Норт глянул на Генриха с благодарностью. Тот улыбнулся в ответ и потрепал его по волосам. Совсем как когда-то давно, в самом начале.       — Сомневаешься? — спросил лукаво.       — Нет, — повозил головой по подушке Норт.       Он и правда не сомневался. По крайней мере, в том, что здесь его любят. Какой-то совершенно с неба свалившейся любовью с полной отдачей.       — Разговоры о садистах ни к чему хорошему не приводят. Как я это выдерживал? Иногда я думал о маме с папой, иногда — о тебе. Честно. Думал, а что Алекс сейчас делает? Представлял, что я где-то в другом месте. О друзьях тоже думал. Придумывал миры разные. Иногда рисовал. Иногда плакал в подушку. Но редко, это роскошь. Смотрел в окно. Сначала я что-то там вякал, но понял, что зря. Как-то так. Глупо верил в то, что это однажды закончится.       — Ты удивительно сильный, — еще раз напомнил Генрих.       — Ха-ха. Пап, ты уже высказал мне суточную норму приятных слов?       Генрих посмеялся. Право, Норта и самого это веселило. Но, если уж честно, он это обожал.       — Это правда, да. Психолог нам с Ним сказал, что Норта очень важно хвалить. Говорить ему всякие приятные вещи по поводу и без, чтобы он чувствовал себя лучше. Первые три недели, которые он здесь жил, о, это был ужас. Я серьезно думал, что мы опоздали. Там не то что о психическом состоянии говорить, чтоб ты понимал, я просто заставлял его есть.       — Ешь или ешь, да, каюсь, было такое.       — Звучит жутко.       — Ну, как есть. Мы вообще долго друг к другу притирались. Куча нюансов. Например, Норту нельзя говорить прямым распоряжением. «Иди вымой пол», так не получается, он это просто из принципа не сделает. Можно только другими всякими формулировками. Я долго не мог понять, в чем проблема, а Ним сразу просекла, что в нем сама приказательная форма вызывает протест. И я все думал, это он только мне принципиально сцены закатывает или всем. Теперь только: «Норт, дорогуша моя, радость наша неописуемая, не соизволите ли вы вымыть пол?» И еще сказать ему, что все хорошо и он в безопасности тоже не помешает.       — Ты преувеличиваешь.       — С антидепрессантами получше стало, попроще, — задумчиво протянул Генрих.       — Это же таблетки, которые выписывают психам? — в голос Алекса проскользнула неприязнь.       — Угу, — без зазрения совести ответил Норт.       — Зачем пить таблетки для настроения? Самому что ли заняться нечем?       Когда-то Норт тоже начинал с такой мысли. Но отрекся от нее после признания через месяц от начала курса, что ему действительно лучше. Конечно же, Генрих заставлял их пить. И за полгода они избавили Норта от высасывающих жизнь кошмаров по ночам и нервных всхлипов при каждом неожиданном движении. Он был им благодарен, потому что помнил бессонные ночи, мешки под глазами, нервные тики и сдавленные крики в начале.       — Это миф. — Беспрекословно ответил Генрих. — Иногда ты не справишься сам, как бы ни хотел. У тебя уже мозг по-другому работает, ты физически не сможешь чувствовать жизнь. Нейромедиаторов может вырабатываться слишком мало или же, наоборот, много. В любом из случаев, ты хоть в церковь ходи, хоть деньги трать пачками, тебе лучше не станет. Это все равно, что говорить человеку с артериальным кровотечением, что пора заняться делами, и все образуется.       — Антидепрессанты тоже были в моей жизни, не отрицаю. Но они были хорошие, без побочек. Ну, или я их не заметил.       — Ну естественно, я не буду пичкать тебя таблетками с побочками.       Норт лукаво улыбнулся.       — А как же «Имудерон»? — вытащил он давно припрятанную карту из рукава.       Генрих даже не смутился, все так же методично водя по волосам пальцами.       — Ты знаешь, что это было нужно.       И возразить-то нечего, потому как папа, разумеется, прав.       — Что такое «Имудерон»?       Норт хмыкнул.       — Лекарство для регенерации ауры. У него есть эффект побочный. Совершенно жуткий, — не рассмеяться оказалось сложно. — От него постоянно хотелось жрать. Всегда. Я в жизни столько не ел, сколько под «Имудероном». Он просто по логике преобразовывал энергию в энергию ауры. А энергию откуда брать? Правильно, из еды. АТФ там всякие… Доходило до того, что я себе говорил: «Нет, Норт, сначала это надо приготовить, а потом съесть».       — Это дало нам возможность вкусно питаться, — одобрительно сказал Генрих.       — О да… Это дало мне возможность чувствовать себя хоть в чем-то полезным.       — Ты и так полезный, ты доставляешь нам с Ним удовольствие. Вообще, я рассчитывал на полгода, ну, максимум, год. Ты тут не думай, что мы с Нимфой под старые годы решили сыном обзавестись. Мы и не предполагали, что так попадем.       — Почему вы… — какая-то совершенно новая интонация проскользнула в голосе Алекса, и показалось, что воздух в комнате стал холоднее, — не вернули его нам?       Вопрос Норту совершенно не понравился. Но он знал на него ответ и хотел было что-нибудь сделать в поддержку Алекса, но передумал.       — Не злись так. Несколько причин. Во-первых, нельзя было с точки зрения ауры. Отпусти мы его так, он бы и свалился у вас дома с температурой или чем-то похуже. Ты думаешь, мы, врачи, его лечим четыре года, а у вас он бы подышал воздухом и восстановился? Нет, извини. Во-вторых, я его опять без контракта отпущу? Конечно, я думал об этом, чтобы поговорить с вашими родителями и как-то вместе посодействовать. Но их реакцию я что-то вообще не понял…       — Продолжай, пап, не переживай, — откликнулся Норт на паузу. Он уже не мелкий, давно это все перерос.       — Они как-то отреагировали, типа ладно, хорошо, понятно. И я: «В смысле, понятно?», а они мне так и отвечают, что это все, конечно, хорошо, прекрасно. Надо забрать? У меня странное сложилось представление о ваших родителях. Я не очень им доверял и спросил насчет того, что мы тогда оставим Норта на время? И Агата ответила, что да, так будет лучше. Мы могли вернуть его потом, но уже не стали.       — Почему? — ледяной укор.       Генрих с принятием ситуации вздохнул.       — Потому что мы влюбились. Сначала мы притирались, не доверяли друг другу. Долго искали к нему подход. И оказалось, что работает самое банальное. «Норт, дело — дрянь. Я могу сделать для тебя то-то и то-то, но если ты сделаешь это и вот это. Можешь нам не доверять, но лучше доверяй, потому что я хочу то-то и то-то». Вот, когда он с нами начал нормально разговаривать, да еще мы и развернули деятельность по исследованию стимул-реакции, он оказался хорошим. И очень нуждался в любви. И очень много ее отдавал. Что скрывать, он нас с Ним очаровал.       — Я НЕ старался.       — Это вранье, — моментально отрикошетило от отца. — Так или иначе, оказалось, что мы к нему жутко привязались. Так что я спросил, можно ли оставить его себе, и ваши родители без проблем разрешили. И мы забрали его себе, чему по сей день очень рады.       — Норт?       — Да, Алекс?       — Это предательство.       В груди образовался огромных размеров ком.       — Прости меня, Алекс. Я не хотел… Я…       — Ты действительно думаешь, что возвращаться в не свой мир с убитой напрочь аурой и психикой — то, что было ему нужно? Это вот он сейчас в таком состоянии, когда мы сделали все, чтобы облегчить его страдания. Ты представляешь, что бы было с ним, вернись он к вам?       — Вы смотрите однобоко! Он же все-таки там вырос.       — Это ты смотришь однобоко, — убил спокойствием все вокруг Генрих. — Но все дело в том, что ты — не маг.       — Это тут при чем? — взвинтился Алекс.       — Ты не чувствуешь разницу между вашим миром и нашим. Но, даже если и так, как думаешь, ему бы действительно было лучше у вас?       В комнате повисла тишина. Норт уткнулся носом еще больше в подушку. Он замерз, и руки едва заметно потряхивало. Он устал, не хотелось ничего делать. Но самое противное — он тонул в вязкой жиже собственных промахов, издевательств над братом и родителями, тщеславии и эгоизме. И никак ему от этого не отмыться, это он понимал.       — Ты мог приехать, — выдал Алекс холодно.       — Мог. Прости меня. Я не знаю, что мне сделать, чтобы ты простил меня. Скажи мне, и я сделаю это. Я очень хочу искупить свою вину перед вами, если это возможно.       Тишина заполняла уши звоном. Теплый свет зала ни капли не грел, а только лился неестественной дымкой. Холод исходил отовсюду: от предметов, людей, проникал в легкие вместе с воздухом.       — Я уже почти не злюсь, — выдал Алекс после липкого молчания.       — Это прекрасно, — ответил Генрих в своей успокаивающей манере, ставя точку. — Подашь мне плед? Вон там, с кресла.       Стало чуть теплее, а еще Генрих погладил с особой любовью. Норту от этого менее гадко от себя не стало, зато хотя бы получше он почувствовал себя в физическом плане.       — Замерз? Может, поспишь?       — Я… не… все нормально. Я щас встану… Прям вот щас…       — И ты серьезно думаешь, ему не под присмотром врачей было бы лучше?       И все-таки, титаническим усилием воли Норт оттолкнулся от подушки и сел. Предметы поплыли перед глазами, так что пришлось изрядно поморгать.       — Кушать-то будем? — спросил он максимально заискивающе.       Генрих глянул на часы и задумчиво цокнул.       — Мама должна прийти через десять минут. Подождем?       Норт вопросительно посмотрел на Алекса, тот тут же пожал плечами.       — Да, давай подождем. Слушай, Алекс?       — Чего? — тут же с подозрением отозвался тот.       — Я у тебя опять ничего не спросил. Предложил бы тебе остаться. Но завтра рабочий день, да?..       — Ну нет. Конечно рабочий. Мне на пары, а еще в институт. На работу. У меня дел по горло, какое остаться?       Грустный вздох. Конечно, очевидно, что так будет.       — О, это было бы великолепно, — мечтательно отозвался отец. — Не оставлял бы Нортушку одного на свой страх и риск.       — Да я буду в порядке, пап.       — Да ты у меня вообще всегда в порядке. Ну а что, может, сделаешь выходной завтра? Хочешь, мы тебе даже этот день возместим?       — Нет. — Однозначно откликнулся Алекс.       Норт с полным принятием вздохнул.       Поначалу он подумал, что Алекс так прибился приходом мамы. Но со временем заметил, что аура Алекса все такая же загруженная, хоть и разговаривали они все вчетвером совершенно нормально. «Подозрительно», — подумал Норт. Но своей эмпатии сейчас, закутавшись в плед и глотая стабилизаторы ауры он не доверял и вполне верил, что может на этот счет ошибаться. Вот электроды бы точно рассказали, но никто их, конечно, на голову гостя клеить не станет. Так что Норт просто оставил эту загадку человечества.       И все же, нет, Алекс действительно о чем-то думал и, Норт бы сказал, даже спорил с собой. В этом он убедился по залипательному тыканью ложки Алекса в десерт.       — Надо позвонить на работу. — Выдал он после нескольких «Алекс? А-а-а-лекс?.. Прием». — Если отпустят, ладно, послежу за тобой завтра.       Во-первых, за ним не надо следить, он и сам с этим справится. Но этого Норт решил не говорить, потому как это, похоже, Алекса цепануло. Во-вторых, звонить кто-то собрался не только на работу: раз уж аура прочитана правильно, тогда там два направления размышлений. Но и в это, конечно, лезть никто не будет.       — Здорово. Если у тебя не будет проблем, то это здорово.