Молекулярный дизайн

      — Вы так опоздаете на работу.       — Не опоздаем.       Сомнение, что родители никуда не опоздают, глубоко засело в сознании. Но отчаянное желание постоять так еще и насладиться моментом пересилило.       Он положил подбородок на отцовское плечо снова и прикрыл глаза. Ощущения. Вокруг него колеблется воздух, полный частичек маминого парфюма. Температура вокруг на пару градусов выше, чем в остальном доме — все-таки, их трое, и они неплохо так греют телами все вокруг. Летает недослизанная собакой мелкая пыль. Нос едва заметно щекочут выбившиеся пряди отцовских волос.       Это ощущалось тепло. На всех фронтах, которые Норт мог удержать в сознании. С тех пор, как открылась правда о его эмпатийных возможностях, он знал, что госпожа Нимфа и господин Генрих его любят. Причем любят той самой непонятной любовью, которую он то ли заслужил, то ли выиграл в странной лотерее жизни, то ли получил в награду за Милорда. Но факт оставался фактом — да, они оба его почему-то любят. Наверняка, не сразу, но к моменту, как он научился считывать эмоции, они уже испытывали это чувство.       И Норт не сомневался в их любви, но никогда не думал, что сможет почувствовать ее вот так. Сейчас его обволакивало теплом, заботой и абсолютной защищенностью, такой, какой, наверное, только в утробе матери. Либо же он поймал романтическое настроение, чего тоже нисколько не исключал. Причины подъема ему были не очень важны, и он просто наслаждался тем, что происходило.       — Отпусти, дай мне тоже, и поедем, — деловито сказала Нимфа где-то возле уха.       Генрих нехотя вздохнул, Норт с почти принятием открыл глаза и отстранился. Навряд ли хоть кто-то еще в мире так в наглую сюсюкается со своими уже откровенно старыми сыновьями, ну и пусть. Норту такой расклад нравился, да и родителям, судя по аурным данным, тоже.       — Иди сюда, — Нимфа не собиралась делать мужу хоть каких-то поблажек и сына почти физически от него отодрала.       Норт постарался быть как можно осторожнее, чтобы не задеть локоны, макияж или идеально выглаженное платье, но Нимфа плевала на это. Она закинула руки ему на плечи и притянула к себе.       Мама обнимала совсем иначе. В ней было больше невысказанных чувств. Она внушала не абсолютную защищённость, а, скорее, понимание, что ты не одинок в этом большом мире. А еще она, конечно, ощущалась поменьше, чем Генрих. С ней Норт чувствовал какую-то глубинную связь, она была его другом, его советчицей. Той, которая стояла за спиной и шептала на ухо, что все получится. За другим плечом стояла его мама, та самая, которую он уже пять лет не видел, но по которой до сдавленного всхлипа скучал.       В этих объятьях он провел бы целый день. И в маминых, и в папиных, и даже стоял бы здесь, в проходной, без обеда и ужина. Еда ему теперь, похоже, не так нужна, как эта теплота.       — Какая ты булочка, — довольно сказала Нимфа, отстраняясь. А потом жутко неожиданно схватила его за щеки. — Какой сладкий пирожочек.       — М-м-м! — воспротивился Норт.       Ну следы же останутся, ну честное слово!       — Любимый сыночек…       Похоже, на этот раз какое-то новое смущающее действие.       — М-м-м-мам!       — Чего, моя булочка? — продолжая трепать его по щекам, мама еще и переключилась на тон, которым разговаривают с милыми котятами.       — Перестань, ты его смущаешь, — ровно произнес Генрих.       Глаза Нимфы чуть сузились.       — Да правда что ли?       Норт не нашелся, что ответить, только щеки его залила краска.       — Конечно, он же не привык к такому количеству касаний. Да, Норт?       Признавать это было стыдно, так что, как только мама его все-таки отпустила, Норт опустил взгляд.       — Ну… да. Но если хочешь, конечно…       — Не смущай сына, он и так полудохлый, — назидательно обратился папа к маме. С этим Норт был почти не согласен, но промолчал. — Еще вечером пообнимаенся, если хочешь.       «Конечно хочу!»       — Хорошего дня вам, — улыбнулся Норт, пока провожал их до двери.       — И тебе. Ты только домой возвращайся.       У Норта глаза округлились от такой фразы.       — А куда я еще… могу пойти? — поразился он и прикинул, к чему вообще промелькнувшее в маминой ауре беспокойство.       — Ну мало ли, знаешь, — пожал плечами Генрих то ли серьезно, то ли нет, — раз с тобой все в порядке, в принципе, ты же можешь идти?       Максимальный уровень неосознанности. Значит ли это, что они хотят, чтобы он ушел?       — Вот мы тебе и говорим, возвращайся, а то нам без тебя грустно, — закончил Генрих так, чтобы точно передать в интонациях, что все до этого — шутка. — Не грузись. Хорошего дня.       Вообще-то он собирался прийти сегодня к первой своей по расписанию паре. А это значило, что пространно бродить по дому времени не осталось. От заботливого «подвезти» он отказался, но, пока залезал в джинсы, подумал, для чего, собственно он поступил столь опрометчиво.       Конечно, можно было напялить яркую белую рубашку своего размера — надета один раз на выпускной в школе — и всем сразу рассказать, что у него праздник. Так он и сделал, но отражение в зеркале оказалось совсем сногсшибательным. Это никуда не годилось, так что вскоре сверху появился свитер.       Последней заминкой на пути к пункту перехвата оказались перчатки. Норт глянул на них, проигнорировал, впрыгнул в кроссовки, сгреб с полки телефон, пропуск и мелочь. «Это мне больше не нужно», весомо сказал внутренний родитель. А потом по-воровски вздохнул и засунул перчатки в карман. Естественно, к тому, что на улице холодно, а они хорошо подходят под одежду, это никакого отношения не имело.       Норт стоически подавил в себе желание забраться в эти самые перчатки, как только вошел в малолюдный корпус колледжа. Никому дела до Норта не было, но паранойя — это святое.       Что скрывать, не первый и не второй раз он вот так исчезал посреди учебного процесса и возвращался как ни в чем не бывало. Так что коллеги по учебе даже ничего не спросили. Тем лучше, потому что трепаться о себе Норт не любил в принципе. Зато с большим удовольствием перед началом пары послушал, как какой-то первокурсник разбил банку с кислотой. Где-то внутри он, разумеется, посочувствовал, но еще и подумал, что такие развлечения нужны всему колледжу, чтобы поддерживать хоть сколько-то позитивный настрой.       Его величество Лунарт на пару опоздал. Намеренно или нет — все-таки, экономика в фармацевтической деятельности — Норт решил не рассуждать. Просто еле заметно кивнул на удивленный взгляд и продолжил перечерчивать график с доски.       Жалкое подобие контроля ситуации провалилось прямо перед обедом. Нет-нет-нет, извините, никакие тарелки из чужих рук он брать не будет. И приборы тоже. Обеда в одиночестве, к счастью или к разочарованию, не получилось. Зато получилось обсудить с одногруппниками все последние купольные — и не только — новости и даже в очередной раз сказать, что девчонки мыслят стереотипно.       Всегда наступали такие разговоры, когда появлялась новая модель или актриса из рода демонов отношений. После этого в течение двух-трех дней в Норта непременно прилетал вопрос, почему он сам еще не ушел в эту карьеру. Ответ все давно знали, но все равно высказывали свое отношение к тому, что инкубы созданы для красоты. Сначала это вызывало у Норта жгучий протест, потом раздражало, а теперь он устал бороться за то, что представляет что-то, кроме оболочки, и просто кивал. Мол, да, замечательно, но я лучше здесь останусь, если вы не возражаете.       Если бы его спросили, есть ли под куполом расизм, он бы ответил «да». Не такой мощный, как в основе, конечно, и с куда меньшей дискредитацией, но есть. Это как с богатыми и бедными — всегда есть предельная точка, после которой опять идет расслоение. Вот в куполе они крутились где-то недалеко от этой точки. И все-таки, маги — круче всех, полумаги из-за этого комплексуют, а все остальные подвиды получают вагон и маленькую тележку стереотипных шуток. Была ли в них доля правды? Была, и даже немаленькая. Но если с, например, тем, что эльфы не от мира сего, Норт соглашался, то с тем, что демоны отношений лучше работают телом, чем головой, — категорически нет.       Хотя, судя по некоторым его экзаменам…       Так или иначе, но девчонкам он просто ответил, что видит себя в роли исследователя куда лучше, чем в роли модели, покидался в них комплиментами и живенько откланялся. Раз выдался такой чудесный шанс сбежать, он потратит его на своего проводника в мир большой науки.       — Чего?.. — протянул он в полной растерянности.       На двери лаборатории профессора Эбигейла висел аурный считыватель. Нет, штука, конечно, полезная, но явно не для их скромного заведения. Это посеяло в душе смесь подозрения и откровенного непонимания.       Конечно же, он не откроется, ведь данных еще нет в базе. Норт это знал, но все равно разочарованно промычал, подергав запертую дверь. Они все рехнулись и устроили бунт, пока он дома валялся с температурой. «Ни на минуту этих детей нельзя оставить!» — с жалостью к себе, такому незаменимому, подумал он и зашагал на кафедру биосинтетических полимеров.       На третьем этаже, как и всегда, в воздухе витало ощущение, что все сдохли от скуки. Никто, как это было на других кафедрах, туда-сюда не бегал и нерадивых студентов не шугал. К этой атмосфере все привыкли, в том числе и работающие здесь студенты. В закрытых лабораториях гудели приборы, пахло ненормальной чистотой, а еще, часто, лимоном или отвратительными меркаптанами.       Трижды постучав, Норт потянул на себя дверь кабинета заведующего кафедрой. Профессор Эбигейл как будто ждал его и тут же приветственно кивнул головой, как только попал в поле зрения. Кажется, профессор еще больше поседел за эти недели… А ведь ему еще и шестидесяти не стукнуло! Хотя кому об этом рассуждать, но только не Норту. К тому же, он еще давно решил, что это все стресс.       — Здравствуйте, сэр. Не отвлекаю?       — О, здравствуйте, мистер Нортон, — спокойная доброжелательность. Вот только Норт тут же уловил появившееся напряжение в ауре. — Нет, ничуть. Присаживайтесь?       В этом кабинете вечно разводился творческий беспорядок. И самое удивительное, что при этом профессор Эбигейл всегда носил чистые с иголочки халаты без единой складки и идеально подстриженную бороду.       Время понадобилось на то, чтобы просто найти свободное пространство. И еще больше — чтобы до него добраться, не уронив горы какой-то литературы. Но задание Норт самоотверженно выполнил и плюхнулся-таки на стул перед профессорским столом.       — В вашем исчезновении виноват, чудится, мистер Роуэн? — риторически спросил сэр Антион.       Норт рассудительно кивнул.       — Вместе с сэром Джорданом Тоном. Надеюсь, я не совсем много пропустил?       Новая волна напряга. Вот теперь уже Норт окончательно почувствовал неладное. А почему? А потому что, похоже, аурный замок на двери лаборатории не просто так.       — Нет, ничего страшного. Как там теоретическая часть вашего диплома?       — Почти готова, — слегка приправленная тем, что профессор хочет слышать, истина. — Я переписал введение, отправил вам. Да, про вторую главу помню, я в процессе. Вообще, я думал на той неделе переделать эксперимент, но не вышло… Могу я тогда провести на этой, а посчитать константы уже на следующей?       Порою по профессору однозначно можно было прочесть, что он о ком думает. А жест, когда он медленно опускал кисти на стол, трактовался исключительно как «притормозили».       — Об этом мы еще поговорим, но пока обратимся на теории. Что у вас там со второй главой, говорите? Есть сейчас файл с таблицами?       Ноут Норт, разумеется, на пары не прихватил, потому покачал головой. Но даже не расстроился, потому что знал, что сосредоточиться надо на другом. И, хоть профессор Эбигейл научруком был великолепным, сейчас почему-то активно тянул кота за хвост. Но, может, Норт думал об этом иногда, это из-за возраста он уже не любит высокий темп жизни.       — Сейчас нет, сэр, но я могу принести завтра, если нужно. Хотя, может, сначала все-таки сделаем с галогенидным катализатором, чтобы убедиться, что выход реакции увеличивается? А потом уже я это опишу?       — Не думай пока об экспериментах, сначала я эту твою теорию проверю. Умерьте, — снисходительно улыбнулся профессор тонкими губами, — свой юношеский пыл. Нам некуда спешить, у нас еще почти целый год впереди. Поработай пока с литературой.       Это все Норта совершенно не устраивало. «Как можно так разбрасываться временем, когда катализаторы для фаллена ждут?» — воспротивился он и помотал головой.       — Да, сэр, конечно. Если вы заняты, я тогда сам могу все сделать…       — Не сделаешь, — оборвал его профессор уже куда строже, и Норту показалось, что у того в глазах мелькнула смертельная усталость. — Ты, наверное, видел замок на лаборатории?       — Да, сэр, да. Почему он там висит? Надо сделать допуск?       Делать лишних телодвижений, конечно, не хотелось, но что поделаешь. Не он здесь придумывает правила. Уж полдня для проверки собственной личности он как-нибудь да выкроит из своего чертовски плотного расписания. Подвинет чай с королевой, так и быть.       — Он висит, потому что это теперь лаборатория закрытого типа. И, как ты понимаешь, — профессор Эбигейл уже окончательно посерьезнел, — мы не вправе разглашать, что там делаем.       — Это из-за фаллена? — тут же сложились паззлы у Норта.       Кивок.       — Да, его приписывают к классу ауромедиаторов, нам пришлось быть осторожнее.       — Другая лаба все-таки доказала, что это наркотик? — в тихом ужасе спросил Норт. — А я… а как же мой диплом?       Похоже, это фиаско высшего разряда. Серьезнее провала уже не будет.       — Повремени пока с этим, — остановил его взглядом от паники профессор Эбигейл. — Нет, пока не доказали, но пришло распоряжение сверху, так что мы все перевели вот в такой режим. Про ваши с господином Тоном дипломы я пока думаю, про это не переживай. В случае чего, изменим на «Расчеты констант равновесия азотирования тройных циклических систем», посмотрим, как будут развиваться события.       В каждом слове Норт слышал проблемы. И с каждым вздохом все больше проваливался в панику. Это — совершенно не то, к чему он готовился! Смена резины во время движения автомобиля в планы никак не входила. Он же не такой мастер, чтобы всю работу переделать за год! Да еще и сам факт, что он, в итоге, работал с наркотиками все это время… Или, еще лучше, что они зря паникуют, а просто кто-то в другом куполе хочет присвоить их БАД себе.       — Ладно, хорошо, да, сэр. Но в лабораторию мне все равно нужно же. Мне нужен будет пропуск?       Еще один кивок. «Ай, какой я проницательный», кисло похвалил себя Норт.       — Нужен.       — Где я могу…       — Но сейчас ты его не сделаешь.       Норт осекся на полуслове и в полном непонимании посмотрел на профессора Эбигейла. Тот разговаривал и смотрел на него без сожаления, но и, конечно, не особенно воодушевленно.       — Это еще почему?.. — ощущение неладной подлянки возросло в сотню раз.       — Потому что я не могу допустить вас к работе с наркотиками, мистер Роуэн. Есть правила, и это не от нас зависит. К ученым, работающим с токсичными веществами, представляют определенные требования. Думаю, вы и сами знаете, если слушали лекции по охране труда.       Лекции он слушал, правда, не очень активно. Но и чисто по логике вещей понял, к чему профессор плюс-минус ведет.       — Дело в опыте, сэр? — разочарованно промямлил Норт.       — Да, но не только.       — В чем еще? — с сомнением спросил он. Ничего очевидного, что бы его отодвигало в ранг лохов, в голову пока не приходило.       — Мистер Роуэн, правила есть правила. Мы с вашим отцом поговорили о том, почему вас не было. — На этих словах у Норт ком встал в горле, а к щекам жутко прилила кровь. Только бы эти его тупые болезни не повлияли на это! Каждое слово профессора било его прямиком в сердце. — И, в частности, для разжижения вы использовали норреналин. Так?       Не хотелось уже на эту жуткую тему разговаривать, а хотелось просто в стыде уйти, но Норт стоически еле заметно кивнул.       — А норреналин у нас относится к классу аурных стимуляторов на адипиновой основе. Вы и сами знаете, что это за группа.       У Норта глаз дернулся. Даже кровь вернулась обратно на свое место, ибо ну это уже ни в какие ворота не лезло. Смущение переросло в неприкрытое возмущение.       — Вы серьезно?! — вытаращил он глаза. — Это же всего три кубика норреналина полторы недели назад! Да это же… это же… глупость?       Очередной кивок, причем, судя по всему, профессор подобной реакции и ожидал.       — Понимаю вас, мистер Нортон. Не в моих компетенциях судить, но в законодательстве ясно написано «не ранее, чем через месяц после употребления, при наличии положительной экспертизы». Это раз. Два — мистер Роуэн, в вашем плане лечения же был «Серодин»?       «Бля-я-я-я-я-я-я-я-я-я-я». С таким варевом из эмоций давно Норт не орал у себя в голове. «Серодин», мать твою! Антидепрессанты на опиумной основе тысячу лет назад. Да с большей вероятностью палка стреляет, чем аукается такая мелочь. Это же ему было двенадцать. Двенадцать! А сейчас ему семнадцать лет! Какой «Серодин» к чертям собачьим?!       — Да вы смеетесь…       Нет, профессор Эбигейл не смеялся, а только покивал в знак, что все понято верно.       — Я отправлю ваши документы через месяц в купольную систему безопасности. Посмотрим, что они ответят, и от этого будем плясать. Не волнуйтесь особенно, мистер Нортон. — Вид Норта оказался совсем уж как у раздавленной гусеницы. — Диплом ваш и так почти готов, если что, доделаем его на конденсированных системах. Пока мы будем заниматься испытаниями, можем и получить нужные вам результаты. Ближе ко второму семестру посмотрим, что нам лучше будет с вами сделать. Занимайтесь пока теоретической частью, вам есть, куда ее улучшать.       Сейчас, сидя на этом стуле и смотря в светлые глаза профессора, чувствуя начинающуюся дрожь в руках, Норт подумал, что зря вернулся в мир сегодня. Лучше б он этого не знал. Несправедливее этого в жизни, казалось, нет ничего. И оттого взять себя в руки, натужно кивнуть «всё нормально» оказалось так сложно.       Лунарт понял все сразу. Но Норт чувствовал такую обреченность и столь ненавидел неправильный мир, что на попытки поднять настроение наплевал. Да в конце-то концов, какого хрена его лишают пусть не самого, но одного из любимых дел? Это несправедливо! Отходить от этого шока быстро он не намеревался, и все попытки Лу провалились. Но друг этого не заслужил — хоть и имел при этом пропуск в лабу и все знал, бля! — так что Норт сделал над собой усилие и перешел во внешнее состояние «все нормально».       И всё-таки, это был удар ниже пояса.