Молекулярный дизайн

      Первородный ужас сковывал каждую клетку, каждый нерв тела. От груди к периферии расходился жар, полный пылающей надежды. И следом за ним, тут же, пожирая, понимание абсолютной безнадежности. Сформировавшееся в сознании намерение распирало изнутри, рвало ткани и мышцы в надежде выбраться, исполниться. И этот порыв обгонял даже скачущую, пульсирующую по синапсам мысль о непомерной беспомощности.       — НЕТ! — заорал Норт, вкладывая в эту единственную возможность всю свою магию, весь свой чертов обнаруженный отцом потенциал.       Он не позволит! Больше он не позволит!       Искусственный свет обрушился на него водопадом, вызывая резь в глазах и ощущение невероятной тяжести воздуха вокруг.       — Не смейте! — задыхаясь в собственных выпадах, упрямо послал Норт приказ.       Лампа обливала тёплым желтоватым светом. Из ушей вперемешку со звоном в мозг переходил мерный ход часов и чужое успокаивающее «Т-с-с-с…». Собственное сердце ухало на уровне глотки, забивая попытки дыхания выровняться. Намерение забрало себе полный контроль над телом и разумом, собираясь во что бы то ни стало свершиться.       С первым свистящим глубоким вдохом вакуум отступил. Норт моргнул, возвращая себе способности оценивать и анализировать.       Видать, он сегодня должен светить звездой, потому как этот вечер для него. Иначе как еще объяснить такое пристальное внимание кучи людей? Он последовательно оценил темноволосого зачесанного мужика, подсознательно говорящего всем, что он прибьёт следующего, кто вякнет хоть звук, женщину с видом явной стареющей аристократки, женщину с осунувшимся, но все еще с претензиями лицом, чей вздернутый нос еле заметно дергался при каждом вдохе, крайне грозного мужика, по-детски закусившего палец, в растерянности наблюдавшим за ним, и наиболее несуразную единицу: взволнованного парня с маленьким шрамом под глазом, нервно крутящего седую прядь волос.       В полном, абсолютном опустошении, будто все эмоции разом выключились как при непродленной подписке, Норт опустился назад. Лег на кровать так же, как вскочил с нее секундой раньше. Почувствовал, как тело касается мягкого покрывала, как волосы примялись под тяжестью головы.        Пространство озаряла светящаяся лента у потолка. Свет падал на обои, мебель, ухаживал за широкой картиной, которую Норт видел под таким знакомым углом. От уличного ветра колыхались легкие занавески. И всё это однозначно говорило об одном: он дома.       Захотелось свернуться калачиком, прижать к себе подушку и пролежать так, пока не наступит голодная смерть. Но под посторонними взглядами делать он себе этого не позволит. Нет, его слабости никто никогда не увидит.       А еще он их всех, кажется, ненавидит. Каждого, кто не смог, не захотел сделать то, что обещал. Все они — лживые и лицемерные, и его от них тошнит.       Игнорируя то, что они наверняка ждут, пока он с ними заговорит, Норт поднял руку и ткнул на разблокировку часов. Цифры весело засветились.       — Четверг. — Заключил он.       — Твой нелюбимый день, — ненавязчиво напомнил о своем существовании Генрих.       Да, четверги он не любил люто. Вся эта херня началась с четвергов. И всё же…       Норт резко почувствовал, как в груди нарастает раздражение. «Да какого черта?!», крикнул он на себя, понимая, что последним помнит понедельник. Что он — абсолютно бесполезное дерьмо. А эти тут еще и собрались все вместе, сидят, ждут, пока он очнется. Нет бы сделать что-то, как-то помочь. А Генрих его вообще-то обещал защищать вроде как. Или тот уже забыл? А уж от вида тех самых активировался рвотный рефлекс. Им что, заняться больше нечем, кроме как на него, такого бедного-несчастного-беззащитного смотреть?       «Стоп!» Раз он, очевидно, дома, тогда он может узнать…       Норт вскочил с кровати, движимый яростным порывом. Не желая смотреть ни на кого из присутствующих, демонстративно обошел их и открыл дверцы шкафа. Мельком осмотрел себя, заключил штаны и кофту и полез вглубь полок с целью откопать свитер. Зима все-таки, зима.       — Что со мной? — наспех одеваясь, кинул вопросом в отца.       — Куда это ты собрался? — тут же включил Генрих свой давно отработанный режим родителя.       Вопрос Норт проигнорировал. Ладно. Не хочет отвечать — Норт предположит, что с ним всё очень плохо и телепортация ему запрещена. В своих телесных ощущениях он намертво запутался и понятия не имел, так это или нет. Пошарил взглядом по комнате, но вещей не обнаружил. Дважды стукнул себя по шее, оценил в зеркало, что ни одного рабочего контракта на нем нет, и, совершенно начхав на вопросы и поднимающегося с кровати с демоническим видом Генриха, вынесся из комнаты.       Документы на машину все так же лежали в скрытом ящике в зале, аккурат рядом обитали его права. А ведь когда-то они с Генрихом славно развлекались, гоняя вечерами по куполу.       — Куда ты собрался?       Генрих, сложив руки на груди, прислонялся к дверному проему в зал и испепелял взглядом. Точно, совершенно точно, он на этот вечер планировал что-то другое.       — Пусти! — Норт пулей пронесся мимо и оказался в проходной. — Не твое дело.       — Не мое дело? — поразился Генрих, и Норт увидел, как по лестнице спускается толпа всех остальных. — Я тебе отец, стало быть, это мое дело.       Да, этот прием абсолютного давления Норт уже знал. Не подчиниться сгнетающейся ауре — дело сложное, но Норт старался не смотреть и не реагировать на раздражитель.       И всё-таки не смог. Развернулся, застегивая пуховик, и объявил честно:       — Я на тебя злюсь. И не хочу полаяться. Мне нужно проверить кое-что.       Да, даже, черт дери, сейчас он ждал, отпустит ли его Генрих. Он — сама зависимость во плоти.       Молчание длилось не пойми сколько. Норт смотрел в выцветшие голубые глаза и чувствовал, как те сканируют его. И так хотелось просто взять и уйти, но нет. Сама природа Норта протестовала против этого грязного детского протеста, игр в самостоятельность.        — Он дома. — Выдал Генрих, ничуть не руша их интимный вакуум. — А ты — возвращайся.       Выдох.       Еле заметно кивнув, Норт схватил ключи от машины и, не смотря ни на кого из домочадцев, выскользнул на улицу.       Холодный воздух отрезвил, охладил ненависть и, что Норт возблагодарил, откинул ненужные мысли. Теперь сердце его трепетало только от мысли о будущем.              Теряя время, он аккуратно припарковал машину у бордюра. Прекрасно, конечно, понимая, что вряд ли здесь еще вообще кто-то за сегодня проедет. Но воспитание, воспитание… В этой части купола снег почему-то сыпал менее рыхлый и на осенние ботинки лип знатно. Тропинка к дому подогревалась магически, так что холода Норт не чувствовал. Только озноб.       Скоро должен закончиться рабочий день. У Генриха по четвергам в расписании стояла работа с интернами, так что неудивительно, что он нихера не делал. А Нимфа наверняка примчалась, бросив всё и всех. Какая несусветная глупость. Норту бы не хотелось встречаться с теми, перед кем наверняка придется оправдываться, но и избегать этого казалось глупым. Так или иначе, он сделал это, он — почти убийца. И скрывать это теперь глупо.       Футуристические стеклянные ворота распахнулись сами собой, почувствовав знакомую ауру. Окна первого этажа больно современной для вкуса Норта бетонной коробки горели ярким светом. На занавесках висели разноцветные гирлянды, а дверь украшали ледяные снеговики.       Пока Норт шел, выдыхая в ароматный воздух клубы горячего пара, пытался успокоить сердце. Потерпел абсолютный крах. Он совершенно не представлял, чем и как будет оправдываться, если хоть что-то из возможного исполнится.       Палец, нажимая на звонок, трясся. Территория вспыхнула золотистым светом сигнала и погасла, перемещая магию в музыку внутри стен.       — О Ангелы, — взмолился Норт.       Прикрыл глаза и попытался собрать все остатки сил, что еще есть. «О Господи».       Дверная пластина колыхнулась и разъехалась вверх, подобно крыльям бабочки. Никогда Норт не понимал этой метафоры архитекторов, но сейчас это не имело никакого значения. Чувствуя, как отхлынывает от щек кровь, он смотрел, как дверь открывает ему правду о случившимся.       — Норт?!       Удивлением вперемешку с неподдельной радостью полнился этот тон, и Норт тут же поймал себя на мысли что, наверное, придется оправдываться и всё рассказывать, но отложил эти мысли. Вместо этого, игнорируя всё остальное на свете, кинулся ко всё еще живому и даже без проблем стоящему на ногах Лунарту на шею.       Ничего в жизни он не пожелал бы, кроме как вдыхать давно знакомый парфюм, уткнувшись носом в солнечно-рыжие волосы, ощущать теплоту веснушчатой кожи и изумление, расплывающееся между аурой и воздухом. И потому, совершенно игнорируя Лушкины вопросы касательно всего на свете, обнимал его вот так, прям на пороге, прям в сырой от снега одежде и прям столько, сколько хотел.       — О, Лу!       Сам Норт понятия не имел, что именно в это вкладывает. Но совершенно честно выдал именно такую интонацию, с которой бабушки говорят о своих прекрасных внучках. Отпускать Лу не хотелось, но Норт стоически отклеил-таки себя от друга и, улыбнувшись так, что скопившиеся в уголках глаз слезы размыли пространство, посмотрел на того.       В Лунарте совершенно ничего внешне не изменилось. Щеки у того то ли от жары, то ли от выпада, то ли от смущения жутко заалели. Стало быть, он настолько в порядке, что может позволить себе краснеть.       — О, Норт! — манерно передразнил он. А потом вдруг посерьезнел. — Норт?       — Можно я войду? — тут же стушевавшись от собственного порыва, отпустив главные свои страхи, уточнил Норт.       — А, о, да, конечно, — тряся головой для разгона всего этого наваждения, тут же посторонился Лу. — Когда ты вернулся? Папа сказал, у вас там вообще трэш. Что случилось, ангелы? Я боялся, мы больше не увидимся!..       — Прости меня, Лу.       Улыбающееся выражение лица перетекло в непонимающее, из глаз испарился живой блеск.       — За что именно?.. — протянул Лунарт подозрительно.       — За то, что чуть не убил тебя. Прости, пожалуйста, я не думал, что он правда откроет фаллен… О-о-ох, прости, я чуть не убил тебя!..       Он готов был к любому наказанию, только не к этому виду, когда Лунарт смотрит на него, как на нашкодившего щенка. Нет, к этой степени ненависти он не подготовился.       — Ты чё, мать? Какие извинения? Ты так и будешь в одежде стоять?       «Вот чёрт!», понял Норт, что этот разговор будет еще сложнее, чем он предполагал.       — Лу, я знал, что так будет.       Смотреть на друга после признания он уже не смог и потому переключился на созидание идеально ровного стеклянного пола и своих купленных в основе носков.       — О да! — саркастически протянул Лунарт, — вот за это можешь извиниться — за то, что вы мне с профессором Эбигейлом лапшу на уши вешали, что у тебя на незамещенный фаллен аллергия, вместо того, чтобы сказать, что он на эмпатов бешено действует.       Норт пораженно поднял взгляд на скрестившего руки на груди от обиды Лу.       — Ты знаешь?..       — Знаешь ли, у меня были вопросы, — многозначительно посмотрел на него Лу. Опять загоняя в предыдущее состояние абсолютного стыда.       — Извини…       — Чего? — вдруг брезгливо протянул Лу. — Я ж не серьезно. Я уже перебесился, решил, что это профессор виноват. Но, так и быть, твои извинения приняты.        На аурном уровне Норт почувствовал, что Лу и правда не злится на него. Что, разумеется, зря и вообще неправильно. Но факт.       — Ты вернулся к нам? — еще одна смена эмоции, на этот раз в беспокойство. — Теперь всё в порядке? Я так переживал, ты бы знал! Или мы с тобой собираем вещи и бежим из города?       Вот он, Лунарт Тон, — готов бежать из города вместе со своим потенциальным убийцей.       — М-м-м… не знаю, — осознал глубину проблемы Норт. — Но, наверное, да, я вернулся. Лу, ты точно?..       Лунарт только дернул носом и лукаво — лучшее из всех выражений, что у него получалось передать — улыбнулся.       — Я так рад, что ты вернулся! Ты же ко мне в гости, я надеюсь?       — Я не ужинал, — вдруг отчетливо понял Норт, чувствуя, как в груди растворяется ком абсолютной вины за вранье, — наверное.       Всё внутреннее убранство дома Тонов соответствовало внешнему, и Норт тут же облюбовал единственное выглядящее уютным и теплым место — диван у стола. На ужин подавали роскошную жареную вырезку с крупой, что сулило окончательное расслабление.       — Ну папе не очень понравилось мое состояние, — завуалированно объяснил Лу, как отреагировал доктор Тон, — когда ему из больницы позвонили. Я это, правда, — щеки его чуть покраснели, — вообще не помню, но представить могу. Вот. Он забрал меня оттуда к себе, чего-то там поколдовал, и я уже на третий день очнулся. Было не очень, — опять скосил он, но Норт вполне себе прочувствовал это «не очень». — Сил ни на что нет, тело ломит, в ушах постоянно звенит… Ну ты знаешь наверное.       Норт утвердительно кивнул.       — Зато мне представился шанс почувствовать себя тобой, ха-ха, — улыбнулся Лу.       — Много ты провел в больнице?       — Да нет, не очень. По их меркам точно не очень. Папа был… — Лунарт сморщил нос и задумался, — весьма трудолюбив. Он что-то там какие-то куски нарастил, что-то соединил, где-то регенерировал, я не очень в этом разбираюсь. Но, в общем, к концу ноября он меня домой запихал. Под домашний арест.       — За что?! — возмутился Норт.       Лунарт хихикнул в своей очаровательной манере.       — Это я так называю. Сказал, чтоб никаких раздражителей поблизости.       Тут глаза Лу расширились, он, не донеся вилку до рта, встал с пронзительным «ой-ой» и, не успел Норт отреагировать, вернулся с такой знакомой пластинкой.       — Не люблю их, у меня от них голова болит, — прокомментировал Норт парочку таблеток, которые надо принимать до еды.       Лу пожал плечами и, проглотив, резюмировал:       — Вот так и живем. Вот этот курс закончится, и я вроде как буду в норме. Хотя я и так вроде как в норме.       Норт понимающе кивнул, покосился взглядом на давно терзавшую душу сферу для просвета ауры, что лежала в коробке с таблетками.       — Можно я?.. — начал он аккуратно. Всё-таки, масштабы бедствия он хотел оценить сам.       — Пожалуйста, если разбираешься.       На самом деле, Норт до последнего избегал открывать глаза, когда выключил свет и запустил сферу в воздух. Но взял себя в руки и посмотрел.       Свежие рубцы срощенной ауры выделялись особенным белым на фоне остального. С высоты своего опыта в подобном Норт даже смог оценить, что именно, где и в какой последовательности предпринял доктор Тон, чтобы не регенерировать ауру с нуля. Проследил он и места, которые точно поредели, немало смущая Лунарта своими хождениями вокруг него, как вокруг новогодней ёлки.       Когда сфера вернулась на место среди лекарств, Норт с нескрываемым облегчением констатировал:       — Твой папа — гений.       — Что, хочешь сказать, она в порядке? — деловито осведомился Лу, отцу не слишком-то всегда доверявший.       — С учетом пережитого-то — да, точно. И восстановилась полностью за такой короткий срок… Великолепная работа. К слову, твоей, так сказать, предыдущей аурой я дрался с офицером подкупольной охраны.       У Лу глаза засветились чистым обожанием.       — Серьезно?!       — Ну, я проиграл, — не стал скрывать Норт, — но не очень позорно. Ты меня очень выручил, если тебе станет легче.       — Ну, — серьезно покачал Лу головой, — ради такого и ауру отдать не жалко. Ты дрался как лев?       — Как голодный и злой. А потом он заставил меня работать на закрытую лабораторию.       Рассказ о лабе оказался куда более интересным, чем всё происходило в жизни. Благодаря этому Лунарт впечатлился и смотрел теперь на Норта с нескрываемым обожанием. Конечно, многие детали Норт опустил, прекрасно понимая, что ни за что больше Лу ни во что такое не втянет, но и без этого оказалось красочно. Только на последнем эпизоде с контрактом голос дрогнул, и пришлось прерваться на сумбурные обнимашки.       Шаги в гостиной отвлекли их от обсуждения, как же они собираются сдавать сессию, пропустив оба добрых полсеместра. И не успел Норт настроиться хоть на что-то, как в кухню вошел порядком уставший и пропахший своим уже фирменным лекарственным запахом доктор Тон.       — Добрый вечер, — растерявшись, не понимая, что делать дальше, пролепетал Норт.       «Надо встать и уходить, — однозначно понял он по жутко пронзительному взгляду. — Я доигрался». Наверняка, доктор Тон припоминает еще тот эпизод с фармакологией, так что теперь у Норта вообще нет ни шанса остаться с Лу друзьями.       — Норт. Лестно видеть, — спокойно кивнув, ответил сэр Джордан. — Ты вернулся?       — Да, сэр, наверное.       — Норт спит сегодня у нас, — тут же возвестил Лу, чем совершенно убил остатки спокойствия.       Доктор Тон пожал плечами, мол делайте что хотите, и тут Норт уже совершенно не выдержал этой оттягиваемой смерти.       — Сэр, Лу…       — Будет в порядке. Знаю, что ты хочешь сказать. Подожди. Я тебя знаю уже пять лет, Норт, и знаю, что агрессия — совершенно не в твоей природе. Что удивительно, если подумать. Но это уже другой вопрос. Так что можешь расслабиться и таким испуганным кроликом не притворяться — я и так знаю, что это не ты с ним сделал.       Стрела поразила наповал. Норт открыл рот. Глотнул воздуха. Закрыл. Покраснел и окончательно потерялся.       — Нет, я тебя не виню. У меня есть вопросы к твоему отцу, но с ним мы сами разберемся. Это — то, что ты хотел услышать?       — А-а-а, сэр… М-м-м…       — Ты пропустил последние два приема у меня, — деловито добавил доктор Тон, — раз вернулся, я посмотрю, есть ли у меня свободное время в графике.       Норт, совершенно не понимая, чем заслужил такое здоровенное снисхождение, кивнул. Посмотрел на Лу, но тот совершенно не впечатлился и занимался теперь тем, что наскоро убирал грязную посуду под пристальным взглядом отца. Это ощущалось так странно — тучи, гнетущие сердце столько времени, прошли стороной. И от этого даже, кажется, полегчало в сегодняшнем дне.       Непонимание рассеивалось, пока Норт перебирал в голове варианты, за что же они оба такие спокойные. Но так и не пришел к окончательному ответу, когда Лу пожурил его за «слишком загруженный вид». Ладно, видимо, это — один из тех фокусов, которые надо принять, как очищение кармы от Генриха.       Уже ночью, лежа в кровати в шикарной гостевой комнате Тонов и меланхолично глядя на подушку, поняв, что он еще недостаточно испекся, чтобы в нее сладостно поплакать, Норт подумал, что завтра надо-таки попросить доктора Тона подкинуть его до НИИ.