***
Кира вышел из такси перед гигантским зданием «России». Есть такие молодые люди, которые просто всем нравятся. Кирилл не очень нравился Касторскому, но зато приглянулся местному министру культуры. Кире не в первой было водить дружбу с министрами. Появление Ворона в Москве стало вопросом времени, как бы ему ни хотелось поддерживать Лару, душа его рвалась на сцену, к славе. Да, он покорил сердца ленинградцев, но Москва, Париж… С Парижем просто много всего связано и, оглядываясь назад, возникает большой вопрос, какого рода воспоминания связаны с этим городом… Вообще, он всегда хотел выступать в Лондоне. Из всех городов, в которых ему посчастливилось жить, именно Лондон, Белгравия оставили неизгладимый след в его сердечке. Кириллу нравилась жизнь в Москве. По сути, ему просто нравилось жить. Около гостиницы толпились молоденькие девушки, сам факт такой концентрации прекрасного пола вселял какую-то надежду. Он остановился, прикидывая вероятность того, что барышни собрались ради него: — Кого ждете? — наконец спросил он у невысокой и рыженькой. — Как кого? — изумилась невысокая и рыженькая. — здесь же Магомаев живет. — Да? — Кира как-то неоднозначно поджал губы. — обожаю его исполнение. — А кто же не обожает? Он к нам иногда выходит, общается, автографы дает. — закивала рыженькая. — если хотите, можете со мной постоять. — радушно предложила она и доверительным шепотом добавила: — могу поделиться с вами его портретом… — Благодарю за оказанную честь, но сегодня не располагаю временем, — он покосился на свой чемодан. — Я здесь часто бываю, может еще увидимся! Я, кстати, Ксюша. — кинула она вдогонку высокому незнакомцу. Тот лишь лукаво подмигнул и, к ее удивлению, скрылся в гостинице. Еще никогда с ней так по-свойски не общался житель «России». Кира не любил одиночество, но всегда умел завести себе компанию. Придя с репетиции, он позвонил Ларе, та была слишком взволнована и никак не могла толком объяснить, что такого случилось во время поездки за город, но что-то ее беспокоило. И снова, как в плохом кино, она твердила что-то про прощение. Кира, конечно, слушал ее, но невнимательно, не вслушиваясь. Он не любил этот период в жизни подруги, когда уже вроде все проговорили, а она по-новой… Кирилл с трудом осознавал, что он здесь старший. Кира не любил одиночество, поэтому, вернувшись в гостиницу, взял книжку с записями репетиций одного режиссера и спустился в общий холл. Он бы выпил, но после Англии бросил. Ни к чему хорошему одинокие попойки не приводят. Он устроился в углу и сосредоточился на чтении. Хотя едва ли мог сконцентрироваться на буквах. Он думал о том, как было бы славно, если бы и по его душу собирались такие толпы у гостиницы. Еще ему показалось, что было бы здорово спеть что-то с Магомаевым. И много всего. Кто-то бросил пиджак на кресло рядом. Кира удивленно поднял взгляд на вторженца. Не то чтобы он не хотел делить кресло с кем-то, но едва ли его можно назвать невидимкой. Незнакомец все еще стоял спиной к Кире, прощаясь с невысоким мужчиной. Наконец приятного вида вторженец уселся напротив и, точно лишь теперь заметил, что помешал кому-то. — Думаю, мне стоило спросить, свободно ли у вас… — заключил наконец тот и смущенно улыбнулся. — Да бросьте, — отмахнулся Кира, — я бы не обиделся, даже если бы вы пиджак мне на голову кинули. Кстати, Кирилл Ворон, в какой-то степени ваш последователь. Кира положил книжку на стол, всем своим видом демонстрируя желание продолжить знакомство. Есть такие знакомства, которые просто невозможно игнорировать. Подумалось, что мысли материальны, а вселенная слышит каждое его слово. — Очевидно, мне представляться не нужно? — он приподнял взгляд, улыбаясь как ребенок. — Если хотите, подпишу вашу книгу. Муслим пребывал в добром расположении духа, потому общение с поклонником сегодня не вызывало в нем негативных чувств. Он бегло взглянул на название: — Мейерхольд? — удивился он. — Выходит, вы актер? — Так, — отмахнулся Кира, — балуюсь понемногу… А впрочем, недурные у вас дедуктивные способности! — И в каком театре вас можно увидеть? — Знаете, Муслим, есть беспартийные, а я нынче без театральный. — он развел руками. — Мы коллеги, можно и на ты… Приехал покорять Москву? Было что-то в этом молодом мужчине располагающее, неуловимое, но приятное. С ним хотелось быть лучшими друзьями с того мига, когда Кирилл начинал улыбаться. — В Москве я на репетициях, может, к Большому прибьюсь и с ними в Париж поеду в конце августа… — Будешь? — Муслим чиркнул спичкой, Кира отрицательно мотнул кудрявой головой. — Ты, выходит, оперный? — Предпочитаю модное слово «синтетический», что значит и швец, и жнец, и на дуде… — усмехнулся он. Слово за слово, и вот они уже поднялись в номер к Муслиму и открыли коньяк. Кира не любил пить, но ради благого дела… Когда выходили из лифта Муслиму казалось, что они знакомы долгие годы, а Кира — его лучший друг. — Ты сказал, что мой последователь? На эстраду хочешь? — Я в Париж хочу, а если ради этого нужно петь эстрадное всякое, то положим, что и хочу на такую массовую сцену! — У тебя какое-то пренебрежительное отношение к эстраде… — покачал головой Муслим. — О, нет, я неверно выразился, — замахал руками Кирилл, отбиваясь от собственных слов, — я очень ваше ремесло уважаю, к тому же, я твоих песен знаю… — он запнулся, прикидывая сколько песен он знает, — да думаю, что буквально все! — Все же подписать книжку? — удовлетворенно рассмеялся Муслим. — Только если на имя Лары… — Невеста? — Хуже — сестра! Сейчас покажу! — из брюк он извлек бумажник, а оттуда маленькую карточку. — Песни твои обожает! Особенно бодрые. У нас с тобой тембр похожий, вот она меня порой часами по твоему репертуару гоняет! Муслим внимательно всматривался в портрет: совсем молоденькая девушка с интересными чертами лица, в ней не было мягкости, но и строгой она не выглядела. — Студентка? — зачем-то уточнил он. — В интуристе работает, два языка знает… — Она выходит Лариса Ворон? — Да! — Кивнул Кирилл и поднял стакан. — Хочешь сказать, что «лучший баритон Ленинграда» тебе не известен, а вот гид интуриста знаком? — шутливо надулся он. И говоря все это, Кира даже не сильно удивился. Есть такие люди, которые рождаются чтобы быть значимыми и знаменитыми. Лариса Константиновна была значима, даже, когда пыталась вести уединенный образ жизни. — Если я мог читать ее рассказы в «Юности» или «Новом мире»… — Муслим задумался. — Мне очень запомнился тот, про декабристов… Странная такая история… — Ага, как у Булгакова — «Все люди добрые»! — воодушевился Кирилл. — Необычная должна быть девушка… Муслим бросил последний взгляд на фотографию: приподнятый подбородок, волнистые пряди, крупные бусины, большая буква «Л».***
— Какие легенды? — ахнула моложавая экскурсовод и растерянно взглянула на серьезную сопровождающую, на лице которой крупными буквами читалась аббревиатура «КГБ». На век Октябрины Васильевны беды выпадали не так уж и часто. Гордиться она могла двумя вещами: дипломом с отличием в области истории искусств и тем, что самоотверженно помогала эвакуировать свой музей и попрятать то, что не влезло в эвакуацию. Октябрина сама не заметила, как выучила абсолютно все экспонаты и даже те, которые скрывались в хранилищах, не заметила она и того, что прочла и рассортировала не одну тысячу страниц писем и дневников царской семьи и придворных. Ускользнуло от ее взгляда и то, что жизнь спешила к своему финалу, а за душой у моложавой Октябрины не осталось ни семьи, ни достойного имущества. Октябрина предпочитала разбирать, перебирать и выдумывать экспозиции. Она знала три языка лишь для того, чтобы лучше разбираться в бумагах. Женщина не водила группы, а уж тем более не встречалась с иностранцами. В то дождливое утро, как огромный осколок вражеского снаряда, поразило ее распоряжение начальницы сопровождать американского историка. Октябрина Васильевна великодушно прощала монархам прошлого их надменность и честолюбие, смеялась над Екатериной Великой, которая думала, будто имела право тратить миллионы на искусство. Она могла понять, почему совершались дворцовые перевороты, почему самодержцы имели фаворитов. Но она ужасалась от одной мысли о том, что с ней будет говорить американский шпион! Какой историк? Нет, Октябрину Васильевну не провести! Американец, а следовательно, шпион. И вот, под непроницаемым надзором этой из Интуриста, несчастная моложавая экскурсовод рассказывала что-то про Николая I, про декабристов. А сопровождающая лишь изредка приподнимала бровь и хмыкала. Как же, сопровождающая из Интуриста! Октябрину Васильевну не проведешь! Если следит за иностранцем, точно кагебшница! В темном пальто, в платке и темных очках, едва ли там можно было увидеть хоть какое-то одобрение. Моложавая Октябрина обратилась к тем качествам, которые помогли пережить голод и все лишения. Она искала самые официальные выражения и всеми силами держалась самой верной трактовки событий. А эта из КГБ лишь приподнимала бровь и хмыкала, будто Октябрина говорила глупости. И вот нате! Расскажите что-то интересное, легенду какую-нибудь! — Да, Октябрина Васильевна, — мягко начал Крис. Его невероятно раздражало, что Лара с самого утра не в духе: молчит, не шутит, а только рот кривит и бровь приподнимает. А что если он позволил себе что-то лишнее? Что если обидел? Ему казалось, что мисс Ворон делает все, чтобы ему угодить, в какой-то момент он смело предположил, что красивая Лара к нему не равнодушна. А что если он неправильно ее понял, что если позволил чего-то лишнего? А здесь еще эта старая моль Октябрина, которая точно за дурака его держит и только общеизвестные факты выкладывает. — Вам мой рассказ показался недостаточным? — побледнела экскурсовод, в ужасе представляя, что после плохого приема ее выгонят из любимого музея. Нет, не выгонят! Расстреляют. — Что вы, — холодно начала та из КГБ, — ваш рассказ поражает официальностью, товарищ. В голосе Ларисы Константиновны звучала сталь. Октябрина чуть ли не рухнула замертво. — Мы не сомневаемся в вашей компетентности, но мистер Мид и так историк, боюсь, что вы не рассказываете ему ничего нового, а мы ведь не хотим сделать его визит в нашу великую страну бессмысленным, не так ли? — товарищ Ворон вновь приподняла бровь и немного склонила голову, так чтобы ее ледяные глаза стали видны из-за очков. — Малоизвестный факт! — в отчаянии воскликнула Октябрина, мысленно прощаясь со своими фиалками, кроме которых никто и не вспомнит о пропащей душе. — Считается, что в восстании на Сенатской площади участвовали только мужчины. Женщинами декабристами называют жен, которые ушли за своими мужьями в ссылку. Но я могу предположить, что среди прочих была одна примечательная графиня! Мид вздохнул с облегчением: не самый интересный для него факт, но хоть что-то новое. — Из некоторых писем видно, что в Северном обществе активно фигурировала некая Лариса Вовк. В некоторых дневниках Николая Павловича есть обозначение ЛКВ. Можно проследить, что она приходилась близкой подругой князю Трубецкому, Николай Павлович так и писал, будто ему кажется, что ЛКВ убедила диктатора не выходить на площадь. — Конечно, историки столько лет не могут прийти к однозначному мнению об истинной причине замешательства Трубецкого, а во всем виновна какая-то графиня! — чуть ли не отмахнулся Крис. — Товарищ иностранец! — к удивлению Мида оскорбилась Октябрина. — есть такие женщины, чье влияние на историю невозможно переоценить! — Простите, но выходит она должна была проходить по делу декабристов. — смутился Крис. — Вы легенду хотели? Вот я вам легенду и рассказываю! — Октябрина Васильевна снова взглянула на мрачную сопровождающую. — Эта графиня не только с декабристами общалась, но и с императорской семьей! Разумеется, она не проходила по общему делу! Как странно слышать свое имя в контексте легенды. Как странно слышать, что она была подругой Трубецкого, а что если и правда она повлияла на Сергея Петровича и из-за нее он не вышел на площадь? И как же она не проходила по делу? Очень даже проходила и в камере сидела! — Странный она революционер, — заметил Мид, — в тайном обществе состояла, а с царской семьей была так близка, что изо всех бумаг ее вычеркнули. — Это ведь история настоящей любви! Она за свободу сражалась и Николая Павловича любила… Лара погрузилась в размышления о судьбе Марка, о том, что все могло бы сложиться иначе. Почему она не согласилась быть любовницей? За окном сверкнула молния. Отличная погода для загородной поездки. — Спасибо за легенду, но меня интересуют факты. — Крис не любил сказок про любовь. — Не верите? — ужаснулась разгоряченная Октябрина, она никогда не думала, что доказывать свою правоту так интересно. — у нас же ее портрет есть. Пойдемте, в кабинете… Лара резко развернулась и практически сорвала очки. Под витриной, среди множества старинного, лежала аккуратная миниатюра, на ней светловолосая девушка с лицом под тонкой вуалью, а на шее мелкая нитка-ошейник с круглой подвеской, крупные бусины жемчуга и золотая буква «Л». Лара машинально дотронулась до своего украшения. — Обратите внимание, ожерелье из барочного жемчуга, редкий выбор для украшений, примечательно, что к этому портрету явно прикреплен фрагмент того ожерелья… Лара сжимала в пальцах букву «Л», глядя на нее же под стеклом. Не может быть, чтобы одна вещь раздвоилась! Это вам не Простоквашино: наши бусы и там и тут не показывают! Так не бывает. Откуда она у него? Заказал копию? Но он ее ненавидел! — Это может быть кто угодно, — практически сдался Мид, который не любил сказок про любовь, но обожал истории истинной привязанности. Опережая его вопрос, Октябрина быстро натянула перчатки, огляделась, как ребенок собиравшийся нашкодничать, и открыла витрину. Осторожно она подняла миниатюру, перевернула ее и открыла раму с другой стороны: — Смотрите! Благоговейно, не доставая из рамки, она продемонстрировала клочок бумаги: «Любимый, никого я не любила так, как люблю тебя. Ты не увидишь этого письма, потому что во мне слишком много гордости, слишком много глупости. Но я так хочу получить твое прощение. Без любви к тебе, кажется, я бы покончила с собой еще в тот февраль. Но ты был моим смыслом. Любить тебя было смыслом. А есть ли у меня смысл сейчас?» — последняя строчка точно затерта или размыта, а дальше — то самое: «Л.К.В.». — И что же с ней стало? — сдался Крис. — Увы, но кажется, будто она исчезла… Хотя, знаете, в то время самоубийство считалась страшным грехом, возможно, факт ее смерти просто скрыли… Октябрина Васильевна расслабилась. Этот американец отличный мужик, даром, что американец! И историю любит также, как и она! Отличный мужик, жаль, что американец. — Лара, взгляни, — наконец обратился к спутнице Крис, — она же на тебя так похожа и бусы, кажется у тебя такие? — Действительно, — странно усмехнулась она, — и инициалы у меня, какое совпадение, Л.К.В…