Не особо принципиальный отдел

      Лара устало опустилась в горячую ванну, которой только предстояло наполниться до краев. В глубине души девушка подозревала, что горько поплатится за то, что разогревает ушибленное и израненное тело. Она дотронулась до разбитой губы. Жгучая боль: почему люди думают, что могут ее ранить? Что право такое имеют? Вспомнился тот холодный день, когда на нее напали на улице, когда она отбивалась до конца, когда упала в канал, когда ее спас инженер. Ее инженер.       Вопреки здравому смыслу Лара мечтала оказаться рядом с ним. Показалось, что только он мог бы ее утешить? Нет. Понять. Причудливая вещь — человеческая память. Никогда Николай Павлович не становился тем, кто поддерживал ее, но прошел какой-то год и она забыла. И вновь стала жадно мечтать об их встрече, наивно веря, что он ее судьба.       Показалось, что она совсем одна. Кира обиделся на нее смертельно. А что если он не простит? Что если она исчерпала лимит его доверия? Как он не понимал: не так страшно то, что она совершила! И ссора вышла глупая. Не счастливая встреча, а нелепый, мелкий по своей природе… Девушка закрыла глаза, пытаясь отделаться от навязчивого воспоминания, слишком свежего, чтобы быть мутным:       Кирилл нервно прохаживался по номеру, Касторский запретил ему ехать встречать Лару. Обвинения с нее вроде как сняли, но пока девушка не уедет, лучше всем не светиться рядом со скандальной писательницей. И вот, после мучительного ожидания, дверь приоткрылась и на пороге возникла Лара: усталая, с синяком на щеке, который едва ли скрывался тональником, разбитая губа, замазанная красной помадой. На мгновение ему стало жаль свою вечную спутницу. Он крепко прижал Лару к груди, не думая о том, что нарочито яркий макияж может оставить несмываемый след на его идеальном пиджаке.       Болезненная встреча двух людей, которые бесконечно любят друг друга, которые искренне и бескорыстно готовы жертвовать собой. Кирилл отстранился и участливо заговорил, словно веря, что Лара больна:       — Тебе, Лариса Константиновна, думаю, переодеться нужно… Я закажу еду…       Как настоящий старший брат, Кириллушка бросился к телефону. Лара устало рухнула на кровать. Неужели эта история завершилась? Неужели, ей снова все сошло с рук? Она торжествующе улыбнулась. Не могла не улыбнуться: ее стратегия, ее связи, все это провернуть… выкарабкаться из подобной ситуации.       — Может, пригласим Муслима? — спросила она то, что вертелось в голове.       — Муслима? — удивился Кирилл и положил трубку обратно, так и не сделав заказ.       — Ну, это ведь он меня вытащил… Все позади, думаю, что…       Жгучая обида разлилась по груди. Обида, смешанная с импульсивной злобой:       — У тебя была разумная мысль, оставить его в покое!       — Эта мысль была до того, как Муслим вытащил меня из тюрьмы! — резонно заметила Лара, а затем добавила, — К тому же, все так славно закончилось! Разве ты не понимаешь? Это мой шанс побыть счастливой.       Кирилл помрачнел, наблюдая несвойственную беспечность Ларисы Константиновны, и, холодно, чтобы она наверняка поняла, произнес:       — Тебе Касторский не сказал, на каких условиях ты избежала суда?       — Нет, он спросил, на каких условиях я избежала тяжких увечий со стороны Кида Владленовича, — фыркнула Лара, недовольная тем, что ее поучают.       — Лара, ты не понимаешь? — ужаснулся он, — То, что ты сделала — не шутка!       — Да, и я вполне за это расплатилась, — фыркнула девушка, вставая с кровати, хотелось куда-то уйти.       — В каком чудесном мире ты живешь, если предполагаешь, будто предательство Родины можно искупить неделей побоев! — неожиданно зло воскликнул тот.       Лара удивленно приподняла бровь:       — Да что с тобой такое? Дело закрыто, суда не будет! Кира, мы снова справились! — она улыбнулась и попробовала приблизиться к нему.       — Нет, Лара, справился я. Справился Касторский. Справился Муслим. Ты не справилась. Я вообще не понимаю, чем ты думала, ввязавшись во все это! — Кира нервно махнул рукой, показывая, что ей не стоит приближаться.       Все то раздражение, вся та обида на немыслимый эгоизм Лары наконец-то перестали сдерживаться его тревогой за Ларину жизнь:       — Чем ты думала? Разве мы не про это с тобой говорили летом? Лара! Ты здесь не одна. Твои действия влияют и на мою жизнь тоже! Ты вообще думала о ком-то кроме себя?       — Что я в этой истории сделала для себя?! — возмутилась несправедливым обвинениям она. — Роман опубликовала не я, история с балеринами — это было для Людочки! Или все мои риски уместны, когда речь идет о тебе? Когда я для тебя вольную подделывала, ты, почему-то не возражал. Или, вот, когда я Саше родословную правила? Нет? Я всегда такой была!       — Я был ребенком! Не передергивай! Мы говорим конкретно про этот процесс! Твое вызывающее поведение! Подозрение в контрабанде?!       — Этого не доказали! — вырвалось у нее.       — Так ты через границу что-то тащила?! Лара, ты могла сломать не одну жизнь! Бог с ними с артистами, с Муслимом, ладно, ты их мало знаешь. Но ты думала обо мне? Я же мог всего лишиться!       — Я тебя раздражаю тем, что сейчас от меня зависело больше, чем от тебя! Я не виновата, что не умею петь, как ты, что не такая обаятельная, — ей не хватило воздуха, — Чтобы чего-то достичь мне приходится рисковать!       Кирилл замер, вспоминая свои мысли после их последней ссоры. Тогда он промолчал. Сказал не то, но сейчас:       — Ты ведь всегда была такой…       — Да! Я тебе это и говорю!       — Нет… Лара. Я думал, ты святая, а ты эгоистка. Эгоистка, которой нравится быть в центре внимания, которой нравится все доводить до такого!       — Какого? — она поджала губы.       — Лара, тебе ведь с декабристами нравилось тем, что ты больше них знала, что драматичность ситуации ощущала. Или отчего ты ничего Рылееву не сказала? Или Николаю Павловичу?       — Не надо…       — Да? Тебе же нравится потом сидеть за решеткой и упиваться своим благородством! А в итоге, думаешь ты исключительно о себе!       — Сколько лет ты меня знаешь? — не выдержала Лара, — Если я всегда была такой, неужели только теперь ты это заметил?! Неужели ничего хорошего не можешь обо мне сказать?!       — Лара, я могу много плохого о тебе сказать. Ты людей убивала, — он усмехнулся, поняв ее обескураженность, — И тебе…       — Перестань! — заорала она.       — Не смей обвинять меня в том, что я еще не сделала! Не смей обвинять меня в том, в чем пытался разубедить! Я понимаю, на что ты злишься! Ты злишься, что я вышла сухой из этой передряги… Ты хотел чтобы меня расстреляли, чтобы меня сослали?       — Я хотел, чтобы ты не попадала в эту историю. Я просил тебя.       Внезапно он замолчал. Принимая какое-то страшное для себя решение:       — Знаешь, Лара, ты, наверное, не поняла, но из страны тебя высылают. Ты поедешь в Париж и останешься там одна. Как по мне, лучше бы тебя сослали в Сибирь, тебе там безопаснее. Потому что в Париже Ройс, и этот твой непонятный иностранец.       — Я еду ненадолго! Я вернусь, ты отойдешь… И мы не будем об этом вспоминать! — воскликнула Лара, стараясь придать голосу спокойную интонацию, не показывать, как больно он ее задел.       — Ты не поняла. Две вещи. Ты не вернешься в СССР, тебе не позволят. И я больше не хочу иметь с тобой никаких дел. Я устал. С меня хватит!       Он развернулся, подхватил ключи от машины и направился к выходу.       — Кира! Кира, стой!       Устав от ее постоянного риска, от ее зацикленности на себе, устав от Лары, он шумно захлопнул эту дверь.       И вот теперь, прокручивая всю эту историю по сотому разу, Лара зачерпнула в ладони теплую воду и полила на грудь. Теплые струи, на которые кожа отзывалась мурашками. Холодный воздух пустынного помещения. Кирилл ушел. Ей больше ничего не угрожает, но отчего так страшно? Так страшно остаться одной? Где-то она читала, что горячую ванну принимают одинокие люди. Что горячая вода заменяет объятия.       Она услышала, что в номер кто-то вошел. Лара не закрывала дверь в ванну, не любила душный пар. К ней кто-то вошел. Кто-то вошел и не решался обнаружить свое присутствие. За проведенные под арестом недели она привыкла к тому, что Касторский бесцеремонно заходил к ней пока журчит вода. Пока они уверены, что никто не подслушает. Касторский заходил без предупреждения. Ему было все равно одета она или нет. Ларе это нравилось. Он ее не хотел. Лара скучала по отцу, а Касторский в большей степени отцовская фигура.       Она не знала, кто именно вошел. Не знала, потому что по привычке плотно спряталась за шторку. Девушка чувствовала неловкое присутствие. Пришел не Касторский. На секунду она понадеялась, что вернулся Кириллушка. Что он пришел в себя и понял, что наговорил лишнего. Они помирятся. Лара не сомневалась. В этом потоке времени только они постоянны.       Нет. Это не Кирилл. Пришел он. Ее спаситель. Как жаль, что Лара не любит тех, кто спасает ее.       — Муслим? — зачем-то спросила она.       — Прости… Я подожду в комнате…       — Нет… — Лара не была готова выйти.       Она любила замкнутые маленькие пространства. Была бы ее воля, забилась бы в коробчонку и скрылась ото всех. Почему-то подумалось про гроб. Заройте ее поглубже. Там, под землей, ей будет безопасно.       — Если вы… Ты… — почему-то за долгое время разлуки она отвыкла от его реальности. — Пожалуйста, посиди со мной.       Она почувствовала заминку, а затем, как его высокая фигура опустилась на пол рядом с ней. Именитый исполнитель прислонился спиной к ванне и согнул ноги в коленях. Странным казалось, осознание того, что совершенно голая Лара рядом с ним. Отдедленная от него тонкой шторкой. Лара казалось в другом мире. Раньше он не чувствовал этого: они отдалились.       — Теперь все будет хорошо? — почему-то он спросил это у Лары.       — Конечно… — короткая ложь. — Мой милый Муслим…       Она назвала его так как прежде называла Марка.       — Я не был рядом…       Жгучий стыд. Она отдалилась, потому что он проявил слабость. Именитый исполнитель старался жить по совести, но почему-то сейчас руководствовался здравым смыслом. Да, Дмитрий Викторович запретил им встречи, но ведь он Магомаев! Что с того, что кто-то был против? Его задело то, что сказал Касторский. Он не хотел верить, что Лара его использовала, но поверил в это.       — Ты спас меня, — возразила Лара, но после разговора с Кириллом у нее не осталось прежней легкости.       — Лара, — он перевел тему, — завтра утром мы отнесем заявление, и после Нового года распишемся…       Он почувствовал, что шторка отодвинулась. Лара положила локти на бортик. Он повернул голову к ней. Небольшая ранка на губе. Почему-то прежде Муслим не задумывался о том сколько боли она пережила. Все ее тело — шрамы. Они поцеловались. Нежно. Без страсти.       — Конечно поженимся, — прошептала Лара, немного отстраняясь, — как только я вернусь из Парижа. Все будет хорошо… Все будет чудесно…       Она уткнулась лбом в его щеку. Казалось, что они должны переспать. Полное принятие друг друга. Полная открытость. Они должны почувствовать друг друга и расстаться навсегда. Они должны запомнить друг друга навсегда. Но они продолжали сидеть. Продолжали сидеть рядом. Сидеть и молчать. И не было в их отношениях более интимного момента.       Он ушел под утро, условившись, что завтра заглянет к ней. Что завтра все горести исчезнут, что завтра все будет хорошо.

***

      Капитану Васильеву совсем не нравилась эта работа. Он какое-то время провел внизу. Для такой работы сердца быть не должно. Он какое-то время курил перед входом в гостиницу и, все же, решился подняться. А смысл тянуть? Работа сама себя не сделает. Работа, для которой он слишком молод.       Под пристальными взглядами сотрудников гостиницы, Васильев поднялся на указанный этаж и постучал, прокручивая в голове заготовленную фразу, он мучительно долго ждал, когда дверь откроется. Наконец, на пороге появилась усталая девушка, в слишком коротких шортах и с пугающим синяком на щеке. — Лариса Константиновна Ворон? — спросил капитан. — Чем могу помочь? — Лара, прошедшая через допросы, больше не доверяла милиции. — Не могли бы вы проехать с нами? — угрюмый офицер точно не решался посмотреть ей в глаза. — Могу узнать причину? — Лара скрестила руки на груди. — Насколько я знаю, мое дело закрыто. — Это… Это ваш брат. Лариса Константиновна, пройдемте с нами? — мужчина неохотно говорил, позабыв все те верные слова, которые подготовил. Внутри у Лары все сжалось. Она знала, что ничего хорошего с ней не произойдет, если она поедет с ними. И все же, Лара сдернула пальто с вешалки. Может быть его арестовали? Может, нужно дать какую-то взятку? Что мог натворить Кира? На него завели дело? Он был прав и Лара его подставила? — Простите, я возьму сумку… Можно? — в Ларе почти не осталось сил, но сейчас нужно быть сильной. Кира вытащил ее, а она вытащит его и все будет хорошо. Он простит. Он ее простит. — Может, вы кому-то позвоните? — громко спросил он, пока Ворон не вернулась из комнат.       Почему-то она не подумала, что можно позвонить Муслиму, что он может ей помочь. Вместо этого она сообщила: — Если вы говорите, что дело в моем брате, то на этом мои контакты закончены. — Лара говорила холодно, но не зло. Васильев вздохнул, не решившись сказать ей. А Лара не спросила. Она так устала. Она так грешила тем, что додумывала сама, тем, что не видела очевидного, тем, что не задавала верных вопросов. Ехали молча. Ехали долго. — Это больница? — удивленно спросила Лара, когда машина остановилась возле серого здания. Промозглая ночь — предверие холодов. Абсолютная тишина. В лужах отражались фонари. — Я не спросила, что именно случилось, — точно опомнилась девушка, — Мне нужно было собрать для него вещи? Кирилл в больнице? — ее голос дрогнул. Почему ей не говорят? Почему приехала полиция? — Что происходит? — Лара замерла перед входом. — Что происходит? — Ворон! — ее окликнул хриплый голос Касторского. — Дмитрий Викторович, вы здесь? — она удивленно обернулась. — Зачем вы здесь? — Мне позвонили… — Зачем? — Ты ей не сказал? — Касторский кинул презрительный взгляд на милиционера. — Что с ним? — ее глаза расширились, она словно предчувствовала ответ. Касторский подошел к ней вплотную и положил руку на плечо. Несвойственный ему жест. Несвойственная забота. — Что с ним… — к несчастью, Лара не была дурой. — Мне очень жаль… — он помедлил, а затем, точно оторвал пластырь: — тебе нужно опознать тело. Она вся вытянулась. Ледяная тишина. Все застыло. Даже ветер перестал дуть. Время остановилось. Лару начало трясти. Она закрыла рот рукой. Касторскому показалось, что Лара — механизм, робот, чьи пружины перенапряглись и сейчас все ее внутренности лопнут. Касторский понял, что никогда прежде не видел младшую Ворон в отчаянии. — Это не правда, — внезапно она вся собралась, успокоилась, — вы видели тело? — Нет… — растеряно отозвался Дмитрий Викторович. Он не видел тела, он видел машину. — Пойдемте, — Лара быстро направилась к дверям, — пойдемте, сейчас мы увидим тело, вы поймете, что это не Кира. С Кирой ничего такого случится не может. С хорошими мальчиками такого не случается. Холодные лампы, сильно обгоревшее тело. Не человек — силуэт. Еще утром говоривший, кричавший на нее, имевший планы. Не человек — уголь. Лара внимательно смотрела на это существо. — При нем были документы… Его машина… Рост… — перечислял коронер. — Это не мой брат. — сухо отозвалась Лара. Касторский с жалостью посмотрел на ее измученное спокойствие. — Лариса, его машина сгорела… Лариса, мне очень жаль. — мужчина вновь положил руку ей на плечо. Лара вырвалась: — Зачем вы это говорите? Это не мой брат. Вы просили опознать, я опознала. Я его не знаю! Сравните его стоматологический профиль и вы увидите, что я права! Лара с вызовом смотрела на начальника, точно готовилась защищаться от ужасного оскорбления. Касторскому не нужно было подтверждение Лары, чтобы понять, что на столе лежит Кирилл Константинович Ворон. Лара ничего больше не сказала, она выбежала на улицу. Коронер с печалью посмотрел ей вслед: много таких он видел. Тех, кто до последнего не верят. — Подпишите документы, — кивнул Касторский. Холодное одиночество. Она не была дурой. Но это не ее брат. Не ее! — Лариса, стой! — окликнул ее Касторский. Девушка замерла, нужно идти бегать. Срочно. Бежать. Нужно лечь спать. Заснуть, а проснуться, когда это наваждение пройдет. Проснуться в своей комнате и пойти прогуливать университет, пойти к Главному штабу надеяться на встречу с кудрявым искусствоведом. — Лариса, куда ты! Постой, я отвезу тебя… — Я должна пробежаться. — спокойно отозвалась девушка. — Ворон, я тебя отвезу, позвони кому-нибудь… Твой Магомаев, ты с ним виделась? — Касторский растревожился, редко с ним такое бывало. — Не надо Муслима, — она покачала головой, — ему со мной видится не следует. Никого не надо. Вы разве не поняли? Это не Кириллушка! Это не он. Я пойду бегать, а он скоро вернется… Он вернется, а мы помиримся. Я съезжу в Париж, потом вернусь сюда… У нас все будет хорошо! У нас все будет! Девушка говорила сбивчиво, ей не хватало воздуха. — Его больше нет, Лариса. Его больше нет… Касторский хотел ее обнять. Эту невероятно сильную, гордую и несчастную девушку, на которую свалилось столько бед… — Он не умер! Он не умер! — Я понима… — Нет! Не понимаете! — холодные глаза наполненные болью и слезами, — Вы не понимаете, если он умер, значит я его убила… Я все снова разрушила… Она рухнула на землю, разбила колени. Она знала, что ее друзья мертвы, что Кондрашу казнили, но ее там не было. Она не видела безжизненного тела. А здесь… Здесь все было реально… Все было реально… Все. Было. Реально.