***
– Мда, Эд, тебе не позавидуешь, – покачал головой младший Трингам, недовольно хмурясь после осмотра предплечья Эда (добраться до которого – то есть, расстегнуть старшему Элрику китель и стащить наполовину рубашку – смог только Ал после сложных ухищрений – сложных потому, что каждое движение и даже каждый чересчур глубокий вздох Эдварда вели к тому, что он снова бледнел и кусал губы). – Это вообще как-то лечится? – растерянно поинтересовался его старший брат Рассел, стоящий за спинкой дивана и вот уже минуты три пристально разглядывающий шрам на плече Эда рядом с автобронёй. Эд как-то вскользь упоминал, что им с Алом досталось в Тейбл-сити по самое не хочу, но от вида выпуклой пятиконечной звезды на коже (пусть уже и побелевшей) по коже бежали мурашки. – К сожалению, нет. Это действительно невралгия, и она может вылезать в самый неподходящий момент, а вылечить её до конца невозможно. Можно только уменьшить вероятность её рецидива. Тут остаётся только советовать – постельный режим, полный покой – слышишь, Эд, полный, никаких нервов! Ал, тебе за ним следить! – отдых, согревающая мазь и ежедневный массаж предплечья, а то… – Да ну, что я вам, инвалид какой-то? – недовольно пробурчал Эд, и так до жути смущённый тем, что на него, вообще-то полуодетого, глазело столько людей, а теперь ещё и тем, что он, доведя младшего брата в очередной раз до паники, ещё и обузой станет – беспомощность для него была хуже горькой редьки. – Как будто я не смогу сам… – он попытался было сесть, но плечо прихватило до того сильно, что он, не сдержав всё-таки не то вздох, не то всхлип, из последних сил повернул голову и уткнулся носом в живот Альфонсу – чтобы никто не увидел выступивших на глазах слёз. – Дурак, Эд, ты что творишь! – Ал, сам не свой от переживаний за брата и чуть ли не более бледный, чем сам Эдвард, едва ощутимо, боясь одним этим движением причинить Эду новую боль, опустил левую ладонь ему на предплечье, а правой куда более уверенно и почти порывисто прижал его голову к себе, зарываясь пальцами в светлые волосы. – … будет хуже, – обречённо закатил глаза Флетчер. – Да, вот об этом я и говорю.***
– Ал, да… поставь меня, тут-то я уже дойду… – Ты сесть не можешь, дурак, какой тебе дойду? – Но… – Молчи и дыши уже нормально! – Так что вам привезти? – серьёзно поинтересовался Мустанг, вместе с Расселом и Флетчером оставшийся на пороге и обеспокоенно наблюдающий за тем, как Ал с красным до корней волос Эдом на руках направляется к лестнице. – Да не… – Заткнись, Эд, я сам скажу. Шоколадный торт, самый шоколадный, который вы там найдёте, прямо вот чтобы «шоколад в шоколаде с шоколадом, посыпанный сверху шоколадом»… – Ал! – Не многовато ли шоколадного? – беззлобно фыркнул старший Трингам. Он старался не показывать, что сам жутко разнервничался, - особенно когда их с Флетчером мирную беседу о ложноножках синтезированной с нуля амёбы прервал перепуганный Фьюри, влетевший в лабораторию с криком: «ВРАЧА, НЕМЕДЛЕННО, СТАЛЬНОМУ БОССУ ПЛОХО!» Стальным боссом Эда за глаза называла команда Мустанга, и Трингамы моментально подорвались на ноги – и если Флетчер прямо на ходу совершенно профессионально принялся допытываться, что там с Эдвардом случилось, то Рассел просто молча в ужасе летел за братом и старшим прапорщиком, время от времени врезаясь в людей и машинально бормоча не слишком разборчивые извинения. За последнее время Элрики им с Флетчером стали очень дороги – и вот здрасьте… сначала Ал с ангиной, теперь Эд с невралгией… – Эд, замолчи уже, а то я не знаю, что с тобой сделаю! Нет, в самый раз, можете, кстати, ещё пару шоколадок купить и шоколадную пасту… нет, Эд, я не буду просить ещё и шоколадное мороженое, это и так, видимо, было переохлаждение! Да, кхм, так вот, – Альфонс уже стоял на верхней площадке лестницы с самым невозмутимым выражением лица (он уже успел взять себя в руки – в конце концов, это была прекрасная возможность позаботиться, наконец, о старшем от души). Эдвард, не в силах больше никак показать свой протест, снова ткнулся лбом брату в живот. – Не пихайся, Эд! Потом апельсиновый сок – я бы даже сказал много апельсинового сока, литра так четыре… – А вы выпьете столько? – круглыми глазами уставился на него Флетчер. Он как врач чувствовал себя в своей тарелке и профессионально был вполне спокоен за Эда, но чисто по-человечески, конечно, переживал за обоих друзей. – Разумеется, не переживай… нет, ну это невозможно! Я сейчас, – Ал развернулся и скрылся в небольшом коридоре, что-то сердито (читай любовно) ворча Эдварду и через полминуты вернулся обратно на площадку уже без брата. – Вернёмся к нашим баранам… то есть, я к моему позже вернусь… – Я всё слышу, Ал! – Не кричи, тебе нельзя напрягаться! – крикнул через плечо младший Элрик, с невозмутимым видом тут же снова поворачиваясь к готовым вот-вот прыснуть от смеха Трингамам и Мустангу. – Да, и всё же: значит, четыре литра апельсинового сока, четыре апельсина, мне один грейпфрут для успокоения нервов и пачку мороженой вишни… – Две! – Эд, клянусь богом, если ты сейчас же не заткнёшься… Потом максимально острый соус к мясу, два килограмма мяса, можно свинины… – Ты что, решил закормить меня до смерти?! – А если и да, не тебе на это жаловаться! Какой-нибудь гадости вроде чипсов, да побольше и поострее, большую пачку творожных шоколадных сырков, пачку молока… – Не смей! – Да я для себя и для блинчиков, балда! – А, ну если только для блинчиков… – Идиот, – тихо усмехнулся под нос Альфонс под истеричные смешки друзей снизу. – Банку сгущёнки, маринованый имбирь, бутылку брюта – фюрер, того самого, пожалуйста… Ага, молчит, согласен, значит… и пару-тройку баночек с детским питанием – знаете, эти пюре со вкусом как бы мяса со всякой ерундой, только без всяких капуст и прочей ерунды… – АЛЬФОНС, Я ТЕБЯ УБЬЮ! – Да-да, братец, я тебя тоже люблю, ага, – не моргнув и глазом, преспокойно согласился Ал, свешиваясь через перила. – Думаю… – Детское питание? Серьёзно? – Роя явно распирал хохот, но он ещё держал себя в руках. А вот Рассел, предусмотрительно догадавшийся, что его лёгкие вот-вот не выдержат, после слов младшего Элрика схватил Флетчера за руку и выскочил на улицу, где они вместе разразились громким смехом. – Абсолютно, господин фюрер. – Альфонс! – Господи, Эд, я всё равно тебя убью раньше, если ты сию секунду не замолчишь! Да, это всё, Рой. Деньги… – Какие к чёрту деньги, Альфонс… считай, что это входит в счёт премиальных вам обоим вместе с недельным оплачиваемым отпуском! – шумно втягивая воздух носом и держась из последних сил, махнул ему рукой Мустанг. – Но… – И в счёт того, что вы двое продлеваете жизнь всем моим подчинённым и мне лично, потому что я до вашего возвращения в жизни столько и так не смеялся! Надо майору рассказать… – Расскажите, только не пугайте, – Альфонс смущённо улыбнулся. – И передавайте ей привет от нас. – Непременно… до скорого, Воздушный, будем где-то через полчаса!***
– Пользуешься моей беспомощностью, да? – возмущённо, даже сердито пробурчал Эд, когда Ал вернулся в спальню. – Я? Да ни в жизни, братик, ты же знаешь, – Ал подмигнул ему, расстёгивая китель и садясь на кровать рядом с братом. – Тебя раздевать или ты предпочтёшь строить из себя буку? – Я не строю из себя… – возмутился было Эдвард, но не успел договорить – очередная волна боли вышибла дыхание. Справившись с ней, он обиженно взглянул на младшего исподлобья. И даже растерялся – и растрогался одновременно. Никакой насмешки в светлых серовато-карих глазах Альфонса и в помине не было. Наоборот, он смотрел с таким беспокойством и такой любовью, что Эд моментально растаял. – Прости, я не хотел тебя обидеть. Я постараюсь аккуратно, – Ал склонился над старшим и, оставив едва ощутимый трепетный поцелуй на его щеке, занялся кителем и пуговицами белоснежной рубашки. – Я и не обижаюсь, – Эдвард прикрыл глаза, млея от прикосновений младшего. Он соскучился по этой неторопливости. Последние пару месяцев были сплошной спешкой – в этом было отличие от весны, когда всё началось. Тогда Альфонс мог намеренно позволять себе и брату растягивать удовольствие (и себе удовольствие растягивать брата, как однажды ехидно пошутил Эдвард, вогнав Ала в такую краску, что даже сам испугался, не довёл ли он младшего до сердечного приступа – но в итоге просто получил со всего маху подушкой по голове под крики «Идиот!»). А осенью из-за работы они даже не могли себе позволить нормально поспать в обнимку – то одному нужно срочно доделать отчёт, то другому дописать постановление, и в итоге они, вымотанные до чёртиков, заваливались друг на друга в кровать и засыпали моментально мёртвым сном до очередного будильника через три часа. И вот теперь это наконец-то закончилось. Вообще-то Эд был довольно нетерпеливым (как и Ал в отношении жадности до старшего), но он так соскучился по обычному домашнему порядку и бережным, ласковым касаниям пальцев Альфонса, что сейчас чуть ли не мурлыкал от ощущения соприкосновения кожи с кожей. – Не больно? – Что?.. А… нет, совсем, я даже не почувствовал ничего. – Это хорошо, но сейчас придётся немного потерпеть: я сниму с тебя китель и рубашку… – Ради того, чтобы ты раздел меня, я бы позволил себя пытать самим средневековым ксингцам, подумаешь! – Эд, во имя Истины, – Альфонс хихикнул, – ты даже в таком состоянии умудряешься флиртовать… – А что мне ещё делать, если я больше ничего не могу? Вот если бы мог, то… – То ещё неизвестно, кто кого бы раздевал, как я понимаю, – Ал наклонился, чмокнул старшего брата в нос и только после этого сел ровно. – Именно, братик, как ты догадался? – Мы же понимаем друг друга с полу… – Слонёнок? – Да, Эд, как же ты додумался? – Ой не знаю… – оба прыснули от смеха, и Альфонс осторожно взялся одной рукой за левое плечо Эда, а второй аккуратно приподнял его за спину. – Готов? – Так точно. – С каких пор подполковник подчиняется майору? – С тех же самых, с каких майор раздевает подполковника, Ал. – Звучит как загадка сфинкса… – Думаю, мы не будем предлагать её никому отгадывать. – Это точно. После рубашки Альфонс довольно быстро и легко справился со всем остальным, и вскоре Эдвард остался в одном белье – тут же, впрочем, будучи укутан в тёплое пуховое одеяло в силу собственной «мерзлячности». – Я не понял, а как же моя личная грелка? – насупился он, глядя в глаза Альфонсу. – Твоя личная грелка, Эд, дождётся, когда нам привезут еду, а потом вернётся греть тебя ближайшие пару дней, – Ал с восторгом заметил весёлые огоньки, сверкающие в глазах старшего, когда он ласково гладил его по растрепавшимся волосам. – Честное слово? И даже снимешь эту синюю гадость? – Ну разумеется – я что, идиот что ли дома в форме ходить? – И… не наденешь домашнюю гадость? – Эд, если тебе так хочется, чтобы я щеголял перед тобой в одних трусах, ты можешь прямо об этом сказать. – Да я бы и без них не против… – Зараза ты, Эд! – А ты ещё скажи, что тебе не нравятся мои слова! – Я такого не говорю!.. – Тогда чего обзываешься? – Да потому что вредина ты, вот почему! – Альфонс провёл пальцами по щеке Эдварда, тихо счастливо посмеиваясь и глядя ему в глаза с таким же обожанием, с каким Эд смотрел в ответ. – Ой, можно подумать… Ал, – тон Эда вдруг стал серьёзным и его светлые брови нахмурились. – А я… правда тебе не в обузу буду такой? Ал закатил глаза, прикрыв их ладонью, и тихо взвыл: – Эд, ну ты серьёзно? – Ну Ал… – Какая к чертям обуза, придурок, я давно уже мечтаю с тобой просто вот так поваляться! Единственное что – скажем так, какой ценой, потому что я вовсе не хотел, чтобы ты загремел в постель из-за невралгии… Я бы хотел тебя сам из неё не выпускать! – Да неужели? – попытался было съехидничать Эдвард, но его голос практически тут же сбился, и он растерянно и недоверчиво переспросил: – Нет, правда? Ты не шутишь? – Эд, ты пиздец гений, но иногда такой идиот, что у меня просто слов нет… Ну конечно серьёзно! – Точно? – Точно. – Правда-правда?.. – Да пресвятой же Фламель, Эд, братик, солнце ты моё, – Альфонс, опять расплываясь в улыбке, наклонился к лицу Эдварда. – Ну что ж ты такой мнительный… я и обидеться могу. Правда-правда. Я же так тебя люблю. – Серьёзно?.. – Ну всё, ты мне надоел, – и Ал заткнул Эда, снова с блаженством зажмурившегося, глубоким мягким поцелуем. А на Эдварда действительно время от времени находили приступы мнительности, когда ему казалось, что происходящее слишком, подозрительно хорошо, чтобы быть правдой. В особенный шок его повергало осознание того, что Альфонс рядом с ним. И любит его так же, как и он сам младшего брата. Это было настолько неправильно, непонятно, необъяснимо и до слёз прекрасно, что Эд иногда целый вечер ходил вокруг да около, с недоверием косясь на Ала – пока тот с тяжёлым вздохом не утягивал его в какой-нибудь уголок, на диван или кровать и не доказывал ему всеми правдами и неправдами – в том числе восхитительно приятными обоим правдами и неправдами – что да, он его обожает, нет, он с ним не из одной благодарности, нет, он его не терпит, а любит, «и вообще, Эд, заткнись уже, мне больше нравится, когда ты стонешь от удовольствия, чем когда задаёшь мне глупые вопросы, хотя с ними ты тоже само очарование». Последняя фраза неизменно возмущала и трогала Эдварда одновременно до глубины души, потому что он вовсе не хотел считать себя «очаровательным», но от Ала это было слышать до того приятно, что вся его злость моментально улетучивалась, превращаясь в восторженный смех, почти тут же перебиваемый действительно стоном удовольствия.***
– Эд, нам передали ещё Истину от госпожи Грейсии и кексы от майора Мустанг! А ещё Рассел и Флетчер принесли те самые книги, о которых мы вчера говорили! Рассел ещё попросил «безвозмездно вручить этому больному Удивительному придурку его наброски к последней статье, которой этот Стальной идиот ужасно интересовался всю неделю»! И ещё тебе Элисия открытку нарисовала! И… – Окстись, Ал, вы что, издеваетесь, да? Мне неловко до жути! И ты же сказал Блистательному дебилу, что я ему врежу, как только встану на ноги? – Не вредничай, братец, ты заслужил! И да, Расселу я спасибо сказал! И вообще жди – я разберу пакеты и приду минут через пятнадцать! – Ну Ал… – Не дольше!***
– Всё, я поставил мясо мариноваться, почистил овощи и порезал фрукты, теперь я полностью в твоём распоряжении, – деловито сообщил Альфонс, расставляя на тумбочке горку еды, которую держал в руках. – Эй, Эд, ты что, заснул? – Не… всё в порядке, Ал. Мне просто теперь ещё больше неловко, – Эд приподнял веки и вздохнул, косясь на брата. Младший Элрик фыркнул, стягивая, наконец, с себя форменную куртку. – Ой да брось, тебя все любят, ты заслужил всё это и даже больше. Чего ты начинаешь-то? – Да чем я заслужил? Я просто, ну… я, – Эдвард качнул головой, неотрывно следя за пальцами Альфонса, расстёгивающими пуговицы рубашки и затем широкий ремень. – Вот именно, братец! Ты это ты, и больше от тебя ничего не надо, – Ал подмигнул ему, избавляясь от брюк. – Чёрт, холодно… пусти, буду греть тебя. Или ты меня. Я ещё не понял. – Я разве не пускаю?.. – Эд дёрнул уголком губ, когда Альфонс юркнул под одеяло, поправил себе подушку, улёгся рядом и осторожно обнял его за талию. – Похоже, пока что всё-таки я тебя… – Ничего, я это скоро исправлю, – бодро заявил Ал, целуя Эдварда в висок. – Лучше скажи, что ты такой грустный? – Я? Грустный? Да вовсе я не грустный… – Эд, ты нашёл кому врать, я по глазам читаю. – Тебе стоит надеть очки, видимо, видишь плохо. – Эд, я серьёзно. – Что не так? Всё хорошо… – Если ты говоришь, что всё хорошо, значит, всё плохо, Эд. Меня не обманешь. Признавайся, что случилось? – Плечо болит, Ал, что! – Не-а, не увиливай, плечо тебя сейчас беспокоит меньше всего, то есть, больше всего физически, но тебя волнует явно не это. – Ну А-а-ал… – Я уже двадцать с лишним лет Ал. – Ну… – Признавайся. – Ну хорошо, сдаюсь: я чувствую себя бесполезным, беспомощным и совсем не заслуживающим всего этого отношения, – поджав губы, пробурчал Эдвард под нос, отвернувшись. Альфонс покачал головой. И вот он так всегда. – Эд, ты идеальный друг, сын и, эм… коллега. Про то, какой ты брат, я вообще молчать буду. Ты самый умный, красивый, добрый, искренний и честный человек из всех, кого я знаю, – думаю, что так считаю не я один. Как тебя вообще не любить можно, скажи, пожалуйста? – С чего ты взял, что я умный и… и вообще? – закрасневшись, пробормотал Эд. – Да со всего! Ты себя просто со стороны не видишь… – Ещё чего не хватало. Я самый обычный, чего во мне такого? – Ну да, ну да, конечно… Эд, ну что мне с тобой делать? Хватит уже тучкой ходить, где моё солнышко? – Начало ноября на дворе, какое тебе солнце? – голос Эдварда звучал как-то уж совсем потерянно. Надо было срочно что-то делать. – Так, значит… – Ай!.. Эй, ты что, Ал? – Прости, я не специально. Флетчер же сказал, что тебе надо массаж делать. Вот и не ворчи мне тут. Старший Элрик слегка повернул голову и искоса круглыми глазами, насколько мог, уставился на младшего брата, лёжа на животе. – Ал, ты что, серьёзно?.. – А почему нет? Между прочим, я на твою спину давно не смотрел, – хмыкнул Альфонс, осторожно усаживаясь Эду на поясницу и мягко опуская горячие ладони ему на плечи. – А она мне тоже очень даже нравится… – Ал, ты… ай… да что ж ты… – Расслабься и дыши глубоко, братик. Просто дыши. Расслабь плечи. Голову правее, а то шее больно будет. Молодец. А теперь постарайся ни о чём не думать и сосредоточиться на ощущениях… – Как я, блять, могу ни о чём не думать, когда мне делает массаж самый горячий парень во вселенной, который к тому же сидит почти раздетый на моей спине и по совместительству является моим младшим братом? – щёки у Эдварда по цвету напоминали свёклу, а голос сбивался на бархатную хрипотцу от волнения и удовольствия. – Причём горячий во всех смыслах… – Да, Эд, я тебя тоже обожаю, – тихо рассмеялся Ал, наклоняясь на долю секунды и оставляя лёгкий поцелуй на выпирающем шейном позвонке. – И всё-таки не думай. У тебя отдых. Полный и абсолютный. – Я после этого отдыха в лужицу растекусь, – еле слышно выдохнул Эдвард, зажмуриваясь. – Где ты, чёрт возьми, научился такое пальцами делать? – Ну, я же тебе говорил, что я был проездом на Востоке, толком алхимию не осваивал, собирался в Ксинг, но там ведь не только алхимия развита, у них ещё весьма интересная медицина. Вот мне и показали пару движений и принципов. – А ты, видимо, ну очень быстро учишься… что, самые быстрые пальцы Аместриса?.. – Блять, Эд, это звучит очень плохо… – Согласен… впрочем… я не буду брать свои слова обратно. – Дурак. – А что такого? Между прочим… да, ниже, ещё… – Ты дыши лучше, – Альфонс, уже не менее красный, чем Эдвард, со смешком провёл тремя пальцами вдоль всего позвоночника старшего, вызвав у того волну мурашек. – Надо же какая интересная у тебя реакция, жаль я раньше не пробовал… – А-ал… – Ещё скажи, что тебе не нравится. – Наоборот, мне слишком нра… вит… ся… твою ж… ты меня так до оргазма доведёшь, ты что… – Очень редкий, спиночный? Братья в один голос прыснули от смеха. – Ты так больше не шути, Ал! – Ты первый начал! – Я… – Так, всё, дыши лучше. – Куда ты… – Пересел ниже. – Ты что, полностью собираешься?.. У меня ведь только плечо… – Если ты против, я не буду, но я бы хотел. – Да нет, я не против… мне просто… неловко, я же просто лежу… – Это ты так думаешь. А твоё тело откликается на каждое касание. – Да ну? И как же? Я не замечаю. – Как? Ну, например, у тебя учащается дыхание, появляются мурашки, сокращаются кое-какие мышцы… или наоборот. Это несложно заметить, Эд. – Ты так говоришь, словно тебе это нравится, – почти шёпотом произнёс Эдвард. Он уже лежал с закрытыми глазами, действительно млея от лёгких и вместе с тем уверенных и сильных прикосновений пальцев и ладоней младшего. А если ещё и держать в голове тот факт, что это руки именно Альфонса, те самые, на которые, как Эд недавно выяснил для себя, у него фетиш… то можно бы и вообще с ума сойти. – Почему словно? – Альфонс улыбался. Он только что заметил едва уловимую улыбку, тронувшую губы Эдварда. Кажется, ему удалось отвлечь братика от грустных мыслей. Да и вообще. Ему действительно это нравилось чуть ли не больше, чем самому Эду. – Почему? – Эд, ну ты серьёзно? – Да, серьёзно, почему? – Почему мне доставляет удовольствие касаться шикарного тела моего любимого старшего брата и тем самым делать ему приятно?.. – Что ты во мне такого находишь? За что ты меня любишь? – Эдвард, сам не свой от переполняющих его эмоций, спрятал лицо в подушке. – Опять двадцать пять, Эд, – Ал растроганно вздохнул, пересаживаясь снова на кровать рядом с Эдом, чтобы было удобнее разминать его правую ногу. – Во-первых, почему вообще должно быть что-то, за что я тебя должен любить? Это чувство, оно по природе своей должно быть иррациональным и лежать глубже, чем любые разумные объяснения. Просто люблю и всё. Обожаю. Слов нет. Foi de toi, mon croissant tres doux. Hast du mich verstanden? – Ты… Ал… – Эд затрясся от восторженного и возмущённого смеха. – Oui, ich verstehe dich, aber... – Прекрасно, молчать, я ещё не договорил. Во-вторых, если мы вернёмся к рациональному и пойдём в обратном порядке, то есть, от наиболее глубокого к наиболее поверхностному, и я сейчас не про то, что у тебя, блин, большой, и мне иногда даже больно, до чего глубоко, это скорее один из поверхностных аргументов… – Ал, твою мать, мне же больно от смеха! – Эдвард, не выдержав, коротко хохотнул вперемежку с тихим постаныванием от болезненно хватающей невралгии. – Нашу… прости, всё равно мы бы до этого дошли, – Альфонс виновато погладил Эда по пояснице и, когда тот успокоился, продолжил уже совсем серьёзно. – Так вот. Ты мой старший брат. Человек, который всегда, что бы ни случилось, рядом, который помогает мне, спасает меня, успокаивает, лечит, кормит, смешит, заботится обо мне и ещё тысячу действий, которые я перечислять не буду сейчас. Который чёрт знает сколько раз – я серьёзно сбился со счёту – жертвовал своей жизнью ради меня – буквально, ты ведь доходил до конца – и мучился! И не надо мне говорить, что ты всё это заслужил, нет, Эд, ты слишком много на себя берёшь. Я вообще себя без тебя не помню! Это не повод тебя любить? – Но… – Хорошо, даже если проигнорировать всё это, я знаю, ты боишься, что это просто благодарность. Но Эд, какая благодарность в детстве? Да, я тебя тогда по-другому любил, просто потому что так ещё не умел, – но ведь любил же! А чем ты это объяснишь? Ты-то сам меня тогда за что любил? – Я тебя? – Эд приоткрыл глаза и растерянно поморгал. – Я… не знаю? Просто любил и всё. Ты же мой брат, мы погодки, ты был тогда моим самым близким другом, с которым мы всё время проводили… Хотя знаешь, когда ты только родился, у меня уже тогда странное чувство было. – Какое? – изумлённо поднял брови Альфонс, внимательно следя за взмахами светлых ресниц Эдварда. Про это он никогда ничего ни от кого не слышал… – Ну, то есть, наверное, через пару дней после того, как мама тебя родила, когда её домой выписали. Ты лежал в кроватке и спал, а мама меня взяла на руки и сказала что-то… кажется: «Смотри, Эд, это твой младший братик Альфонс». Говорят, что наши воспоминания сохраняются лет с трёх, но я отлично помню, что я тогда полночи не спал, всерьёз пытаясь понять, а что такое брат и как я должен к тебе относиться. Заснул с мыслью, что, если кто-то тебя обидит, я этого кого-то побью. – Очаровательно. А ты не меняешься, – Ал растроганно сощурился, водя пальцами по лодыжке Эдварда. Представить себе годовалого Эда, серьёзно размышляющего о том, как он будет защищать его, который на тот момент был ничем более, кроме как вечно спящего или кричащего маленького свёртка, – это уже слишком мило. – А должен? – Не знаю, но я в восторге от этой информации. Нет, хватит уже вопросов, тебе отдыхать надо. В общем, это был второй слой аргументов. Ну и третий, самый простой… Эд, серьёзно, мы это не раз проходили. Пойди загляни в зеркало, потом послушай, что говорят дамы Штаба, потом вспомни Винри – правда, Винри не лучший пример, лучше Нию – и затем ещё раз посмотри в зеркало. Что ты там увидишь? – Недоумевающего идиота-недоростка?.. – Что идиота, так это точно… но вообще-то ты увидишь высокого стройного и подтянутого молодого человека с правильными красивыми чертами лица, внимательными лучистыми карими глазами и волосами цвета чистого золота, которым любая девушка позавидует. Добавь к этому твои опрятность, прекрасное чувство юмора, глубокий красивый голос, гениальность – не возникай мне тут, благодаря тебе я вообще жив остался после трансмутации, – нахальность, обворожительную улыбку, умение играть на гитаре – и ты получишь ну чуть ли ни принца на белом коне, причину слёз и вздохов толп поклонниц… – Ты серьёзно считаешь меня высоким? – перебил его Эдвард. – Эта сказка хороша, начинай сначала… – Альфонс махнул рукой, запрокинул голову и зашёлся весёлым смехом. – Эд, твой рост выше средних по стране метра и семидесяти четырёх сантиметров! – Я просто… не знаю, Ал. Мне всё равно не верится, – Эд сжал губы. – Ну ладно эти девушки… мне ведь до них дела нет, Ал. А вот почему ты… и вообще, как так получилось, что ты тоже… Ну так ведь не бывает! – Гены… – И что, у нас с тобой у обоих ген гейства? – Ну видимо да… чёрт, Эд, как же я тебя люблю! – Ал опустил локоть на подушку и с умилением покачал головой, глядя в глаза старшего брата. – У тебя постоянно почему да почему… Вселенной так захотелось и всё. Не знаю я, почему. Просто люблю тебя. Наверное, не всё в мире должно иметь свою причину, тебе не кажется? Ты ведь меня вроде не меньше любишь, а между тем, что я такого сделал? – Ты? Ты?! – Эд чуть было не задохнулся от возмущения, но тут же болезненно поперхнулся воздухом – и уже через несколько секунд снова лежал теперь на спине в объятиях Ала, с самым серьёзным лицом нависающего над ним. – Ты… ты пиздец как много делаешь, Ал! Столько лет меня терпеть – это ж долбануться можно! – Эд, блять, я тебя люблю, а не терплю, сколько можно! – Да всё равно! Ты заботишься! Ты всегда рядом! Ты… ты… – Делаю не больше тебя, поэтому успокойся, расслабься и позволь мне помочь тебе. У тебя опять напряжены мышцы шеи, – младший Элрик чуть-чуть надавил пальцами справа от кадыка старшего. – Просто… Эд, что такое, больно? – Нет, просто… просто обожаю тебя. Я самый счастливый человек во всей Вселенной, – Эд сморгнул слёзы, которые даже не успели скатиться по его щекам – Альфонс тут же встревоженно собрал их губами. – У меня есть ты. Ты сам по себе бесценное сокровище. А ты меня ещё и любишь… С ума сойти. – Плакать из-за этого необязательно, братик. – Я знаю, просто… я не умею показывать эмоции. Не орать же на тебя… Типа: «Блять, Ал, пиздец, как же я тебя люблю!» на всю улицу?.. – Да ты как-то пробовал, когда мы с тобой брюта выпили… – Что-о?! – Что? Рассел потом ещё смеялся, что ты хорошо в роль вошёл. – Бля… Я не помню! – А я хорошо помню… мне хотелось тебя прижать к стенке ближайшего же дома и отыметь по самое никуда. – И это, значит, я ещё в роль вошёл…