Ёлочные кости

      Тони открыл глаза и сел на кровати. Крики, кровь и призраки — всё это осталось в кошмаре. Правда ведь? Тоненький солнечный лучик просачивался сквозь штору сверху, у самого потолка. Он напоминал, что уже день — бояться нечего. И призраки, и вампиры на солнце не высовываются, и от этой мысли на душе стало немного легче, но дышать всё ещё было тяжело.       Горло болело. Точнее, сначала так показалось, но затем, когда он пролежал ещё немного, понял, что очень хочется пить. Воды на тумбочке не было, и у кого эту воду спросить — совсем непонятно. Но прошлой ночью, на ужине, когда захотелось пить, Анна принесла стакан из кухни, которая располагалась совсем рядом со столовой…       — Эй, Руди. Вставай.       Тони попробовал толкнуть его, расшевелить — не выходило. Рудольф всё так же спал и даже не поморщился.       «Так и умру от обезвоживания», — подумал Томпсон. — «Никуда без меня не ходи, бе-бе-бе! Ну и не пойду. Умру прямо здесь.»       Но прошло пять минут. Он ворочался, думал о воде и никак не мог заснуть.       «Да вставай же, балбес! Господи, пережить бы этот день. Ну почему я раньше об этом не подумал?»       Дверь манила его; солнце над шторой делало и замок, и всю комнату такими обычными, человеческими, совсем не страшными.       «Меня же не тронут, да?»       Даже кровать потеряла весь свой комфорт из-за жажды.       «Да кому я нужен! Как будто другой еды мало у этих. Интересно, а есть у них раковина, или они вёдрами воду приносят? А нужна ли им вода? Ну для варки еды точно используют…»       Напоследок он взглянул на Рудольфа. Но тут же встал с кровати, надел побольше тёплой одежды, взял телефон и вышел. Никто не кричал и не выл в коридоре, и портреты на стене не казались злыми, и потухшие свечи в канделябрах придавали уюта. Если бы не холод, было бы совсем замечательно.       Перед рассветом слуги занавесили все окна, большинство из которых не имели нормальных штор. Именно поэтому по ночам под ними валялись огромные толстые тряпки. Эти тряпки цепляли за вбитые в стены гвозди, чтобы они защищали замок от солнца и не падали. Один ковёр оканчивался у проёма, который вёл к широкой лестничной площадке. На этот проём смотрел другой, и в нём было совсем темно. А напротив лестницы, у перил которой молча рыдали горгульи, располагалось закрытое кровавым полотном окно. И свет, пытаясь просочиться через него, добавлял стенам и портретам красного.       Тони прошёл к лестнице и включил фонарик на телефоне, чтобы темнота не поглотила его и не переломала все кости. Шаг. Ступень деревянной лестницы заскрипела. Он остановился, подумав, что кто-нибудь тоже услышал этот звук и сейчас прибежит ловить на месте преступления. Но все спали, только ласковые черти скакали внизу: это были тени от предметов, на которые попал свет фонаря. У Тони рука дрожала.       Наконец он спустился, прошёл немного и дверь в столовую предстала перед ним. Она не была заперта, но тонкая необработанная доска не давала ей распахнуться. Вторая дверь тоже открылась без усилий. В столовой, как везде, стоял мрак, видными оставались лишь силуэты вытянутого стола и множества стульев. Луч света скользил по ним, иногда охватывая отдельные элементы. Чёрная, будто траурная, скатерть. Шпили на спинках стульев. Погибшие цветы на столе.       «Будто каждую ночь отпевают кого-то…»       Дверь на кухню становилась всё ближе. Она выглядела миловидно, но несмотря на общую обстановку каким-то образом совсем не выделялась на фоне. Он взялся за ручку и открыл её. Сначала эта странная любовь к дополнительным дверям не смутила. Но за второй дверью скрывалась ещё одна, поэтому в голову к Тони закрались сомнения.       «Что же на кухне такого, раз они так боятся? Может, вернуться?»       Но вернуться означало остаться без воды и не спать весь день. Всю ночь ходить вялым и в конце концов лечь обратно в кровать. Пропустить канун Йоля. А Рудольф наверняка расстроится… И остальные решат, что Тони не здоровится, или хуже — что он им не рад.       «Да она закрыта!»       Но не на ключ и не на замок. Так, прикрыта; её открыть не будет считаться попыткой вторжения. Повернуть маленький рычажок и войти. Это не преступление, прийти днём на кухню. Да?       Застонали петли. Она отворилась и медленно отъехала к стене, ударилась. Свет от фонаря пополз по плитке на полу, поднялся. Тони ничего не заметил.       «Где раковина? Кувшин с водой? Что-нибудь, пожалуйста…»       Напротив двери стоял разделочный стол, у стены — печь и большой чугунный котёл. Он хотел подойти ближе, но в темноте не заметил, куда наступает. Нога угодила в груду. Тони не ожидал этого — больно стало то ли сразу, то ли после того, как он упал сверху на раскиданные по плитке…       «Кости!»       Костей было много. Длинные, холодные косточки. После такого падения наверняка останутся синяки. Бедро ужасно заныло, а на руках появились ссадины. Он тихо прошипел и подождал немного, пока боль не стихнет.       «Что за животное с такими костями…»       Телефон свалился экраном вниз, но, к счастью, не разбился. Тони поднял его и постарался всё собрать. Снова образовалась груда, но казалось, что собрано не всё. Интуиция подсказывала, что чего-то не хватало. Он огляделся: одна валялась у печи.       «Вот ты и нашлась», улыбнулся Тони и задел плечом ручку деревянного противня. На нём, закрытое толстой пелёнкой, лежало что-то круглое. «Наш будущий завтрак, наверное. Все повара делают заготовки… Особенно когда столько народу».       Тони положил кость на место и продолжил искать источник питьевой воды. Раковина стояла напротив котла, но хватило просто посмотреть в её сторону, чтобы перехотеть вообще подходить к ней. Она вся была в тёмных пятнах от ржавчины. С водой в замке совсем проблемы, наверное. Нужно было найти кувшин или графин. Вчера по просьбе Анна выносила ему воду — её просто не могло не быть. Тони прошёлся взад-вперёд, ещё осмотрелся. И любопытство взяло верх. Что же лежит на противне? Что будет на завтрак? Он подошёл и стянул пелёнку.       Худое, бледное, скрюченное тело. Это был парень, абсолютно голый и окоченелый парень со странно вывернутой шеей и открытым ртом. Во рту у него тихо копошилось что-то противное, жирное, скользкое… И всасывало что-то, хлопая крыльями. И две пустые кровавые дыры уставились вверх — парню выкололи глаза. Тони резко бросил пелёнку на труп и попятился. Ему стало жарко. Так жарко, словно он целый час провёл под палящим солнцем.       «Неужели и вчера это мясо было…»       Потом, зачем-то посмотрев на столешницу, он увидел клок чьих-то длинных волос, который торчал из выдранного куска кожи. Голова закружилась. Стало тяжело стоять на ногах, тяжело дышать и хотелось позвать кого-нибудь или найти стул, чтобы присесть хоть на минуту. Он сделал глубокий глоток воздуха. Куда идти? Куда податься? Отшатнулся, упёршись спиной обо что-то гладкое и прохладное.       «А в раковине… нормальная вода. Не ржавая».       Пить хотелось больше, чем когда-либо. И ещё хотелось лечь на пол и от бессилия свернуться маленьким калачиком, обхватить ноги, уснуть… Но было нельзя. Сердце бешено стучало, одежда намокла от пота. Гнусная мысль подобралась незаметно.       «Рудольф мне соврал».       К горлу тихонько подбиралась тошнота, и на её фоне предательство выглядело очередным гвоздём в крышке гроба. Спасало только что-то холодное за спиной. Он допустил ошибку — обернулся. Сзади стояла до блеска начищенная гильотина. Пошатываясь и боясь наткнуться на что-то ещё, Тони выбрался из комнаты. Толкнул все двери и упал на пол в столовой. Было темно; фонарь светил сквозь карман, но очень скверно.       «Они убьют меня! Теперь точно убьют. Двери не закрыты… Узнают!»       Последняя дверь была полуоткрыта. За ней стояла непроглядная темнота: казалось, в ней кто-то есть. В ней кто-то ждёт. Кто? Труп? Кто-то пришёл за ним. Схватит за шиворот, поволочет лицом по каменной плитке, с размаху ударив кувалдой, чтоб треснула черепушка. Тони издал тихий стон. Он это заслужил. Сам виноват: неужели, встречаясь с убийцей, думал, что не станет жертвой? Глупый. Бедный наивный мальчик.       «Втёрся в доверие и привёл в клетку с животными».       Тони боялся подходить к дверям, но так было надо. Может, хоть так получится выиграть ещё парочку дней. Он прикоснулся к рычагу и повернул его, задвинул доску на место.       «Тот парень тоже был его женихом? Ну конечно, был! Его съедят завтра так же, как и меня…»       Вдруг он вспомнил об обручальном кольце.       «Он это кольцо надевал всем остальным? Сколько жертв было до меня? Наверное, больше, чем костей.»       От этой мысли его затошнило с новой силой. Он сдержался, быстрее вышел и полупьяной походкой, не разбирая ступеней, поплёлся по лестнице. Обернулся: теперь он знал, отчего плачут горгульи.       «Это не моё кольцо. Это кольцо того трупа. Он сделает это же со мной! Он меня не любит и никогда не любил…»       Жар немного спал, но одежда оставалась мокрой. Голова всё так же шла кругом. Перед глазами плыло. Он вошёл в спальню. Взялся за ручку двери в ванную.       «Нет. Нет, открывайся! Откройся!»       Она поддалась только с третьего раза — заклинило. Он нашёл силы запереть её с обратной стороны. И не выдержав, прилег на пол возле унитаза.       «Ну и чёрт с ним! Плевать на него… Я сбегу. У меня же есть преимущество — я про них теперь знаю».       Снова затошнило. На этот раз Тони смог проблеваться и закрыть глаза на пару минут. Но тут дверная ручка дёрнулась. И ещё раз. И послышался стук, а после стука, казалось, на целую вечность наступила тишина, и звон в ушах стал громче, и что-то совсем поплыло перед глазами.       «Они пришли за мной. Они, наверное, всё видели. Прощай, мам. Прощай, папа».       Но за дверью послышался всего один голос. Сердце снова как-то нервно застучало, и стало больно, грустно и обидно. И вновь захотелось блевануть. Только ледяная плитка на полу немного холодила тело.       — У тебя всё в порядке?       «Предатель!»       — Да, — только и ответил он.       — Родной…       Тони наклонился к унитазу и запястьем стал вытирать подступающие слёзы. Он верил ему, так наивно и глупо верил.       «Он говорил, что никому нельзя доверять. Это я дурак.»       — Что случилось? Почему ты запираешься? — прозвучали за дверью слова Рудольфа. Они казались Тони такими глупыми и очевидными, что дрожа от страха, он ждал, что произойдёт дальше. Рудольф уже понял или ещё нет? А если понял, то не станет, конечно, угрожать за закрытой дверью. Он сделает вид, что заботится. Он заставит открыть дверь, а там столкнёт на пол и…       «Уйди. Уйди, не трогай меня!»       — Я… Мне просто нехорошо. Я сам… Ты иди.       «Я стану таким же, как тот парень. Я буду голым лежать на противне. И ему больше не будет до меня дела… Он найдёт другого и так же обманет».       — Тони, ты пугаешь меня. Пусти, ну пожалуйста.       Тони промолчал. Он сидел на коленях, оперевшись о стену, с рукой у живота и красными лихорадочными щеками. Слёзы текли и капали на свитер. Он думал о родителях, об упущенных возможностях, о том, что всё могло быть по-другому.       — Я что-то сделал не так?       «Гроб в спальне поставили не для Рудольфа? Нет, не может быть… остальных явно не хоронили. И где-то наверняка есть огромный чан с кровью.»       Ручка снова дёрнулась, и от неожиданности Тони дёрнулся тоже. Он решил: ещё немного, и Рудольфу надоест играться, он выбьет дверь и увидит его в последний раз таким жалким, зарёванным и беспомощным.       — Тони? — снова послышался вопрос, на этот раз более настойчивый.       Тони встал, вытер слёзы. «От судьбы не сбежать», — подумал он, а сердце застучало ещё чаще и сильнее. Щёки пылали. Он нервно приложил к ним ледяные руки — не помогло. Даже легче не стало. Он открыл дверь.       — Ох… Да что же с тобой?       Рудольф смотрел на него и с жалостью, и с испугом, и чего только не было у него на лице. Он протянул к Тони руки и обнял.       — Горячий. Как же ты горишь… Тебя вырвало? Ну ты чего?       Тони стоял и не знал, что думать. Все переживания разом нахлынули на него и он разрыдался, обмякнув в руках Рудольфа. Рудольф подхватил его и бережно уложил в кровать, укрыл одеялом, погладил по голове. Если бы он мог, то давно уже умер бы от страха.       — Расскажи мне, ну? Что случилось? Да что же ты… Я так волновался…       Он провёл пальцем по щеке, вытер слезу. Испуганно посмотрел куда-то в сторону и снова вернулся к нему, сказал что-то кому-то, но Тони никого другого в комнате не заметил. Наверное, кто-то вошёл, пока он был в ванной.       — Раздевайся. Так ложиться нельзя.       Тони устал сопротивляться и молча выполнил просьбу: поднял руки, помогая снять с себя свитер, стянул штаны. Засыпая, он услышал, как Рудольф выходит из комнаты.       «Он оставил меня?»       И темнота захлопнула пасть вместе с ним. Жар нахлынул, не давая покоя даже во сне. Ему снились кровавые пятна и чьи-то страшные, изуродованные рожи, и вырванные вместе с кожей клоки волос, и глазные яблоки в корзинке вместо фруктов.

1.

      Ночью стало лучше. Температура спала, остались только переживания. Рудольф был странно молчалив — ничего не спрашивал и не говорил. И Тони молчал тоже. Наступило время для завтрака. Анна ждала свою порцию и сдержанно улыбалась, Грегори болтал с ней о чём-то. Старшие вампиры ели первыми, поэтому за столом была только «молодёжь», и вся эта молодёжь оделась ещё праздничнее, чем той ночью. Вампиры сидели с накрахмаленными белыми манжетами, уложенными волосами, в плащах с кровавым подбоем и в жемчуге.       Слуги принесли еду. Тони боялся открывать своё блюдо и ему всё ещё хотелось пить, но попросить об этом он и не думал. Не после того волшебного дня. Он думал о том, что Анна могла принести вовсе не воду, а что-нибудь омерзительное и заколдованное. Теперь без воды ему предстояло провести две ночи.       Все начали есть. У них на тарелках лежало сырое мясо, а у Тони — жареное и с лучком. Тони сглотнул: он понимал, что нельзя просто так давать вампирам понять, что он видел, чьё именно это мясо. Нельзя отказываться, особенно после того, как вчера он уминал его за обе щеки. От одной только мысли, что придётся это есть, его затошнило. Конечно, остальные не могли это не заметить.       — Что такое? — спросила Анна. — Ты что-то побледнел.       — Я?       Он уронил вилку на стол — она шлёпнулась о тарелку с диким визгом — и тут же её поднял. Опустил глаза, ковырнул кусок, посмотрел по сторонам, снова ковырнул, но Анна всё так же следила за ним.       — Всё хорошо?       Грегори не оторвался от еды, но было видно, что ему тоже интересно.       — Ему нездоровится. Днём было совсем плохо, что за напасть… — Рудольф положил руку ему на лопатки, погладил. Тот от неожиданности вздрогнул и обернулся.       Грегори шепнул Анне что-то на совершенно другом языке, не английском. И Анна тоже что-то ответила. Рудольф нахмурился. Убрал руку со спины, стал совсем удручённым, печальным. Все быстро и молча стали есть, а Тони так и ковырял вилкой кусок.       — Ну иди тогда, отдохни. Ты же придёшь сегодня в библиотеку?       — Анна.       — Что? Я просто спросила.       Тони улыбнулся: получилось криво и жалко.       — Да, я приду, — ответил он, а сам не знал, как теперь от этого отвертеться.       Для Тони завтрак закончился. Он ушёл в спальню и сел на кровати, пожалел, что не может закрыть дверь на ключ. Хотелось забраться под одеяло и спрятаться, как дети обычно прячутся от призраков ночью. Он уже начал снимать тёплые вещи, как Рудольф открыл дверь и медленно, как туман в лесу, проплыл к окну. Тони так и замер.       — Ты чего?       — Ничего, — поспешил ответить Тони и быстрее разделся. Рудольф подошёл к кровати и сел.       — Ты всё-таки отравился вчера?       Тони задумался. Сколько вообще лежало то мясо до того, как его приготовили? И могла ли Анна подсыпать что-то ему в воду? Он схватился рукой за край одеяла.       — Наверное.       Рудольф вздохнул, отодвинул одеяло и подождал, пока Тони устроится, чтобы накрыть его.       — Тебя тошнит сейчас?       Он не ответил. Думать о еде было совсем невыносимо, смотреть на неё — и того хуже. В корзинке рядом с цветами в столовой лежали яблоки, и когда Тони смотрел на них, ему мерещились маленькие белые опарыши, которые прыгали в тёмно-коричневой жиже и извивались, и которых никак не могло там быть. Он тяжело вздохнул, почти простонал, утирая рукавом глаза. В ушах снова зазвенело.       — Давай-ка ложись.       Тони редко перечил Рудольфу, поэтому послушался. Ему всё ещё было страшно, неприятное предчувствие сковало движения, а по спине поползли мурашки. Он лёг и повернул голову в сторону вампира: белый манжет погладил его по лицу. Вампир коснулся губами лба, поцеловал и прижался носом к носу.       — Я всё сделаю, слышишь? Отдохни…       Снова хотелось плакать. Плакать и обнимать кого-то.       — Не уходи… — взмолился Тони. Метель застучала по окнам и крыше, казалось, холодный ветер просачивался сквозь стекло. Он обвил шею Рудольфа руками. Ресницы дрогнули, и Тони, совсем зажмурив глаза, так и остался на нём висеть.       — Ну куда же я денусь? Конечно, не уйду.       Вампир подхватил его под лопатки, прижал и погладил по голове, перебирая пряди волос. Своим поведением Тони совсем выбил из-под него землю: то отталкивал, то лез целоваться. Прежде он так себя не вёл. Да и последняя истерика у него случилась… Когда? Это вообще на него не похоже.       — Давай, поспи немного.       Тони открыл глаза и уставился на него. Он чувствовал вину за то, что так быстро засомневался в Рудольфе и почти расторгнул помолвку. Может, он вообще не в курсе и ни при чём? А стоит ли тогда ему сказать?       — Руди… я утром вставал…       Рудольф нежно погладил его и поцеловал в лоб. Взял за руку. У него глаза заметались, а уголки губ как-то сочувственно опустились. Он поцеловал Тони пальцы.       — Я знаю. Я ведь вставал с тобой, помнишь?       Тони закрыл глаза и вздохнул, потёр их рукой. Рудольф воспользовался моментом, чтобы всунуть под мышку градусник, неизвестно как оказавшийся в руках, и наконец-то уложить его в постель.       — Нет, ты не понимаешь!       — Тише, тише, родной. У тебя жар. Голова болит?       Вина одолела Тони и он, схватив Рудольфа за руку, заставил его лечь рядом с собой.       — Давай уедем, пожалуйста!       Вампир промолчал несколько минут. Когда показалось, что он уже не ответит, всё-таки сказал:       — Извини. Мы не можем.       И силы снова покинули Тони.