Расскажи обо мне

Дин так и не нашёл в себе сил написать ответное письмо. Решил, что сделает это утром, когда в голове станет немного яснее, а мысли перестанут скатываться в эмоции. Заметив по полоске света, что Лиза уже поднялась в спальню, Винчестер поспешил последовать её примеру. Ему не хотелось думать об их отношениях сейчас, а потому следовало вести себя как можно примернее, чтобы не вызывать у девушки лишних вопросов относительно его состояния. Молча проникнув в спальню, Дин переоделся и сразу же забрался под одеяло, пользуясь тем, что Лиза читала, лёжа в кровати, и вступать в беседу не торопилась. - Что-то случилось? - уточнила она, заметив, что Дин сразу же отвернулся, как только лёг, и сделал вид, что собирается немедленно уснуть. Это было на него непохоже, обычно он как минимум целовал на ночь свою возлюбленную, исключая, конечно, те случаи, когда они были в ссоре. Но сейчас они, кажется, вполне помирились, так почему же Винчестер ведёт себя так странно? - Мне ещё одно письмо пришло, - не стал вдаваться в подробности Дин, слабо надеясь, что Лиза решит, что он просто думает о статье. Ему не хотелось признаваться, что его, взрослого семейного мужчину, повидавшего в своей жизни много неприятного и даже почти ужасного, может так сильно трогать письмо парня-гея, рассказывающего о своей жизни незнакомому журналисту. - Они тебя так сильно задевают, эти письма? - уточнила Лиза с удивлением в голосе. Нет, она не считала Дина бесчувственным. Просто ей не приходилось прежде видеть, чтобы он так реагировал на чью-нибудь историю. Он мог совершенно спокойно смотреть фильмы, новости и передачи, в которых рассказывалось о чьей-то нелёгкой судьбе, и тут вдруг такая реакция на историю одного из тех, к кому он всегда был равнодушен. - Да, - Винчестер не стал врать. Перевернувшись на спину, он сложил руки на груди, пытаясь подобрать нужные слова. - Однажды, когда Сэм только закончил Стенфорд, мы поехали с ним домой, туда, где раньше жили, ещё до того пожара. И по дороге мы остановились в гостинице. С деньгами тогда было не очень, мы сняли один номер на двоих. И сначала нас поселили в комнате с одной кроватью. Администратор решил, что мы геи. Не знаю, почему, - Дин облизнул губы. - Мне тогда это было отвратительно. Я помню, как возмущался тем, что из-за этих геев о нормальных мужчинах уже думают фиг пойми что. И всё это я говорил при Сэме. А сейчас я думаю, что он чувствовал бы тогда, если бы был геем? - Но ведь у твоего брата есть невеста, верно? - уточнила Лиза. Это снова было непохоже на Дина - думать о том, что могло бы быть. Не в его духе. Тем более предполагать что-то настолько абсурдное, вроде того, что Сэм может быть геем. Кажется, Брейдон начинала жалеть о том задании, которое сама же дала. - Дело не в этом, - помотал головой Винчестер. - Просто и я, и отец, могли позволить себе такие резкие высказывания при Сэме. Я мог ляпнуть такое при Бене. Можно сколько угодно говорить ребёнку, что мы примем и полюбим его любым, но если с детства даёшь ему установку на то, что гомосексуализм - это плохо, что тебе отвратительны геи... Если твой ребёнок чувствует себя "не таким", то как ему с этим жить? - кажется, Дин и сам не понимал, насколько его занесло против его обычного образа. - Ты хочешь сказать, что обычного разговора мало? - Брейдон села ровнее, упираясь спиной в поставленную у стены подушку. Было странно видеть, что незнакомый человек так поменял мировоззрение Дина, да ещё и так быстро. - Я хочу сказать, что неправильно демонстрировать отвращение к кому-то при детях, - тяжело вздохнул Дин, продолжая разглядывать потолок. - И дело даже не только в том, гей или не гей. Тебе случалось видеть, что парни сдерживают свои дружеские проявления для того, чтобы не показаться геями? Сейчас я думаю, что Сэм намного свободнее меня. Ему всегда было плевать, если его принимали за гея. Когда я уходил из мастерской, чтобы устроиться в издательство, меня так злило, что о моей работе говорили, как о работе для представителей нетрадиционной сексуальной ориентации. Для меня это было оскорбительно. И я не знаю, почему. - Мне кажется, ты слишком сконцентрировался на этом, - покачала головой Лиза, опуская подушку и выключая прикроватную лампу.- Давай спать, - кажется, ей не хотелось продолжать разговор о таких вещах. Наверное, это правильно. То, что они встречаются, не означает, что они могут быть мусорными баками для эмоций друг друга. - Спокойной ночи, - пробормотал Дин, переворачиваясь на бок так, чтобы быть к Лизе спиной. Через пару мгновений он почувствовал, как ему на грудь легла прохладная ладонь, которая быстро скользнула к животу. - Стой, - попросил Винчестер, не решаясь схватить Лизу за запястье. Ладонь покорно замерла. - Что такое? - уточнила женщина, которая надеялась закрепить примирение таким нехитрым образом и окончательно убедиться в том, что с Дином всё нормально. Что лучше секса выгоняет из головы неприятные мысли? - Не знаю, просто устал, - в другое время Дин посмеялся бы над тем, что у него "голова болит". Вообще-то никогда прежде он не отвечал вот так, и теперь сам себе показался утомлённой женой, к которой пристаёт растолстевший, надоевший и опротивевший муж. - Спокойной ночи, Лиза, - тихо сказал он, прикрывая глаза. Утром он опять не поехал в редакцию. Прежде всего из-за Бальтазара. Дин боялся, что Бальт начнёт спрашивать, как продвигается статья. Говорить о ней с посторонними пока не хотелось. Это был не тот случай, когда можно с шутками рассказать в курилке о том, как ты выдумывал от балды статистику и вставлял ненужные слова чтобы получить более весомый размер. Второй причиной не ехать на работу стало то, что Дин понимал - он зациклился. Теперь в его голове вращался и обрабатывался только один единственный вопрос, одна проблема. И переключиться с неё на что-нибудь другое он не мог. Если кто-то заговорит с ним, он невольно сведёт всё к интересующей его теме, а это вызовет массу проблем. Как только Лиза с Беном ушли, он сел за ноутбук, собираясь написать Кастиэлю настоящее ответное письмо. Оказалось, что сделать это гораздо сложнее, чем за сутки выдать статью по совершенно незнакомой теме. Наверное потому, что говорить с тысячей незнакомцев проще, чем с одним единственным человеком, раскрывающим тебе свою душу. А ещё не так страшно, когда можно спрятать себя за обложкой журнала и совсем не думать о том, какие они, твои читатели. Но написать это письмо было нужно, и тут нельзя было взять больничный или поменяться работой с кем-нибудь. Дин на мгновение зажмурился, сосредоточился и начал набирать всё, что приходило в голову. "Здравствуй, Кастиэль. Я не уверен, что ты захочешь вот так вот разговаривать со мной, если не захочешь, то я пойму. Мне просто важно сказать тебе кое-что. Я не знаю, почему ты хотел, чтобы я рассказал о тебе. Но если ты хотел что-то изменить в этом мире, то ты добился своей цели вполне. Да, статья ещё не вышла, я не могу знать, как на неё отреагируют читатели. Но знай, что лично во мне ты что-то всё-таки изменил. Хотя я и не думал, что такое возможно. Я не знаю, можно ли назвать меня гомофобом. Теперь не знаю. Но раньше я не понимал людей другой ориентации так, как понимаю сейчас. И я осознал, благодаря тебе, что моё отношение к этому миру на самом деле было весьма косным. Что чему-то я искал простые объяснение, а что-то предпочитал не видеть. Что где-то я ограничивал себя и своих близких. Может, твоя история обычная, я не знаю. Может, никого больше она не заставит по-новому взглянуть на свою жизнь. Но меня заставила. И я хочу, чтобы ты это знал. Спасибо тебе." Уже отправив, Дин понял, что забыл подписаться. Впрочем, теперь это было неважно. Чувство удовлетворения, которое Винчестер испытал, справившись с письмом, было настолько велико, что о таких мелочах можно было забыть. Он поднялся и, налив себе чаю, долго сидел на полу кухни. В голове было как-то пусто, а решительности на то, чтобы делать хоть что-то, не находилось. Вслед за удовлетворением пришло какое-то чувство тревоги, странной, необъяснимой и необоснованной. Встать Дин смог только тогда, когда чай в кружке закончился. Он довёл статью до ума и отправил корректору, очень надеясь, что тот не начнёт править то, что править не нужно. Лиза обещала, что скажет ему не лезть в стиль письма. Оно должно быть тем же простым, естественным и неизменённым, каким попало в руки Дина. Теперь Винчестеру следовало написать свою колонку. Статья о спортивных секциях для детей. Плюсы, минусы, цели, куда отправлять, как готовиться, что покупать и чего ждать. Ничего необычного. Кажется, Дин даже подготовил какой-то материал по теме, но сейчас не хотелось даже искать его. Начало у статьи было. "Как отец гиперактивного школьника..." - такой должна была быть первая фраза. Дин любил напоминать в статьях, что у него есть сын. Это приближало его к читателям, в основном семейным. Да, Бен не был ему кровным родственником, но Винчестер воспринимал его, как своего сына. Это, кстати, очень нравилось Лизе. Первая фраза, а точнее её начало, было прекрасно. Но почему-то дальше дело просто напросто не шло. Дин вставал, наливал себе чай, бродил по дому, выполняя мелкие дела то тут, то там, но не работал. Может, это было плохой идеей - не ездить на своё рабочее место? Там ему не удалось бы так отлынивать. Хотя, с другой стороны, Винчестер чувствовал, что всё равно не написал бы ничего толкового, даже если бы захотел и как следует постарался. Просто он не мог думать о спортивных секциях и о том, почему девочки хотят на танцы, а мальчики - на футбол. Вместо того, чтобы хотя бы попробовать сосредоточиться на этом, журналист то и дело проверял почту. И каждый раз, не обнаружив нового письма с уже запомнившегося адреса, начинал высчитывать. Если Кастиэль работает и заходит в почту только из дома, то новое письмо придёт не раньше вечера. Но во сколько? В семь, в девять, ближе к полуночи? Дин понял, что отсчитывает часы. Письмо пришло в шесть. Дин обновил почту и увидел, что оно упало в ящик всего минуту назад. Почему-то это радовало, как будто что-то изменилось бы, пролежи оно там хотя бы десять минут. Щёлкнув на тему, Винчестер наклонился вперёд и сделал глубокий вдох, надеясь, что его никто не оторвёт прежде, чем он дочитает до конца. Вот-вот должен был вернуться Бен, задержавшийся по случаю тренировки, и Дин надеялся только на то, что он успеет проглотить текст до того, как мальчик появится в доме. "О чём я жалею больше всего в моём детстве? О том, что я так и не смог сблизиться с братом. Габриэль замечательный. Я думаю, было бы классно, если бы мы общались больше. Я завидую тем семьям, где у братьев и сестёр тёплые отношения друг с другом. То, как Гейб принял меня, было просто превосходно. И я ему очень благодарен. Мне жаль, что я никогда не буду сидеть на ковре возле его ног и рассказывать ему о том, что происходит у меня в жизни. И мне жаль, что если у него начнутся проблемы, я не буду первым, к кому он обратится. На самом деле мне повезло. Мой брат пустил меня в свой дом. И даже тогда, когда я рассказал о своей ориентации, он просто принял это. Он сказал "ладно". Никогда не шутил по этому поводу, не издевался. Он даже сказал, что не против, если я буду приводить в дом парней. Мне очень повезло. И я с ужасом думаю, каково пришлось тем, кому повезло меньше. Я их видел, в специальном центре реабилитации, куда я ходил четыре месяца. После того, как это всё случилось, я чувствовал вину. Перед отцом, матерью, братом. И я подумал, что, если есть шанс исправиться, я должен им воспользоваться. Когда я увидел программу, в которой с помощью Господа и людей, попавших в такую же ситуацию, молодым людям и девушкам помогают сделать нормальной их ориентацию, я решил, что должен пойти туда. Мне там оказались очень рады, особенно когда узнали, что я пришёл добровольно, даже не поставив в известность родных. Это было бесплатно, более того, там всегда были чай, печенье и всякие мелкие подарки для тех, кто регулярно посещает занятия. Мне сказали, они существуют на деньги какого-то религиозного фонда. В этом центре я познакомился с Мэг. Мэг ещё в четырнадцать сказала родителям, что она лесбиянка. Те выгнали её из дома и не хотели даже видеть целых три года. Но она была их единственной дочерью, так что потом их отношения стали налаживаться. И вот, когда Мэг было восемнадцать, родители кое-что ей предложили. Она должна была пройти реабилитацию в этом центре, курс - шесть месяцев. Независимо от результата они покупали ей небольшую квартиру, чтобы она могла перестать жить на съёмной. Мэг согласилась. Ей было даже интересно, что из этого получится. Несмотря на то, что у неё была девушка, Мэг стала "встречаться" со мной. Она говорила, что надо попробовать. Мы гуляли вместе, она познакомила родителей со мной. И ещё она познакомила меня с Анной, со своей девушкой. Они были вместе целый год, мне тогда казалось, что это безумно долго. Анне не нравилось то, что Мэг ходит на эту программу. И ещё ей не нравилось то, что мы с Мэг как бы встречаемся. Но она очень любила свою девушку, а потому не возражала. Хотя я видел, что ей было тяжело, даже очень. Однажды Мэг уговорила Анну на то, что совсем выходило из ряда вон. Они занимались любовью, а я должен был смотреть. Мэг сказала, что если во мне что-то есть от натурала, это проявится, если я буду смотреть не на одну девушку, а на двух. Она утверждала, что у эротики недостаточно сильный эффект, а в порно я буду отвлекаться на мужчину. Но я до сих пор не понимаю, почему она просто не поставила мне какую-нибудь лесбийскую порнографию. Хотя нет, понимаю. Мэг, она была такая, ей нравились безумства. Мне стало плохо, когда я смотрел на них. А потом Анна погибла. Они с Мэг в очередной раз поскандалили. Анна села за руль, продолжая переписываться со своей девушкой, она просто не могла остановиться и положить телефон. В аварии погибла только она, водитель другой машины чудом почти не пострадал. Я помню, где-то услышал тогда, что это "Господь покарал лесбиянку". Если я попаду в ад только за то, что у меня была нетрадиционная сексуальная ориентация, я хочу быть поближе к Анне. Я хочу перед ней извиниться. За всё. После случившегося Мэг больше не ходила на встречи. Родители всё-таки купили ей ту квартиру, но она туда не переехала. Мы не общаемся с тех пор, я понимаю, ей больно вспоминать. Надеюсь, она уже перестала винить себя за то, что случилось. Самое интересное - мы оба считали, что она была виновата не в том, что тогда переписывалась с Анной. Скорее в том, что она сделала глупость, согласившись на реабилитацию. Когда человек в отношениях делает глупости, второй тоже начинает, я всегда это замечал. Но я не хочу думать о том, что если бы не я, Анна была бы жива. Потому что это больно. Я не говорил брату ни о том, куда ходил, ни о Мэг, ни об Анне. Он не знал этого. И не знал, когда у меня начали появляться парни. Это случилось, когда мне исполнилось восемнадцать. Помню, как лишился девственности. Это было ужасно. Мне было больно, а потом - скучно, я ждал, когда это закончится, и боялся, что под нами рухнет кровать. Помню, во время секса мой первый любовник рассказал мне анекдот. Кажется, я даже смеялся. Словом, это не было так, как бывает в фильмах и книжках, нет. Но я знал, что это правильно. О поцелуях с Мэг я помню только её неприятно мягкий язык и отвратительный вкус помады. Целуя её, я понимал, что так не должно быть. Первый секс с парнем не слишком мне понравился, да. Но я понимал, что это правильно. Что я хочу, чтобы в моей жизни было именно так. Что мне нравится прикасаться к мужской груди, гладить чужой член... Вырежьте это, если будет нужно. Это не для читателей, это для Вас. Не важно, насколько хорош был секс с мужчиной, мне нужен был именно он. И я не променял бы моего первого даже на самую опытную девушку на свете. Мы не любили друг друга, нет. И расстались вскоре после того, как переспали. Потом было ещё двое. Они ничего толком не значили, мне было просто приятно с ними. Они умели не только заниматься сексом, но и говорить. Хотя, признаюсь честно, говорили мы намного меньше. Они оба были хорошими парнями, но им не нужны были отношения, то есть серьёзные отношения. Регулярный секс - да, сколько угодно. Но по-настоящему встречаться они не собирались. Ни со мной, ни с кем-нибудь другим в ближайшее время. Среди нас много таких, не знаю, как среди натуралов. В этом нет ничего плохого, но это не для меня. Поэтому мы быстро разбежались. А потом я встретил его. Человека, в которого я влюбился. Я не буду называть его имени. Потому что выдумать его было бы с моей стороны некрасиво, то оскорбило бы память о нём, а назвать его настоящее имя я не могу. Не хочу, чтобы хоть кто-нибудь знал. У него есть жена. Сын. Не нужно, чтобы кто-то знал о том, что я любил его. И, может быть, до сих пор люблю. Просто... Это самое чистое и светлое, что у меня было. Поэтому я буду называть его просто ОН. Что делать с историей о НЁМ Вам - решайте сами. Придумайте для него имя, оставьте его безымянным... Я просто хочу рассказать. Вам рассказать. И хочу, чтобы Вы рассказали другим. Пожалуйста." - Я дома! - донеслось от двери. Дин поспешно захлопнул ноутбук, словно боялся, что Бен прочтёт то, что написано в письме. На самом деле беспокоиться, конечно, не стоило, мальчик никогда не имел интереса к работе Дина, а тем более к его переписке. - Есть хочешь? - как-то слишком поспешно спросил Дин, когда Бен появился в гостиной. Никогда прежде, даже в дни первого знакомства, Винчестер не испытывал в присутствии сына Лизы такой неловкости, которую испытывал сейчас. И то, что причины этого ощущения были ему неизвестны, лишь усиливало дискомфорт. - Ага, устал жутко, - Бен улыбнулся, подходя ближе. Кажется, он был в хорошем настроении, но в его поведении ещё чувствовалась настороженность. Каждый раз, когда Дин и Лиза ссорились, он боялся, что отчим уйдёт, оставит его. И поэтому Дин чувствовал вину за то, что вчера так и не дал сыну понять, что теперь всё хорошо. - Я сейчас приготовлю что-нибудь, - пообещал Дин, проходя мимо Бена к кухне. Однако покинуть гостиную он решился только тогда, когда убедился, что мальчик направился в свою комнату, переодеваться. Оставлять его наедине с ноутбуком почему-то не хотелось. Уже оказавшись на кухне, Дин вдруг понял, что Кастиэль не написал ни слова в ответ на то письмо, которое так старательно выдумывал Винчестер сегодня утром. И это почему-то было ужасно неприятно. А ещё почему-то не хотелось читать о том, кого мог так чисто и искренне полюбить такой человек, как Кастиэль. Дин был почти готов признать, что банально завидует.