Делай то, зачем пришел

Отодвинув мечты и устав от идей, Жду зимы, как другие не ждут. Помнишь, ты обещал, что не будет дождей? А они всё идут и идут…

— Зайцев, твою мать, ты под ноги вообще смотришь?! — Иван с рассеянным взглядом наблюдает за тем, как менеджер яростно размахивает руками над упавшим на пол тарелками с горячим, которые гости и так прилично заждались из-за перегруженности кухни, — Какого черта? Ты в облаках витать пришел или работать, я не понимаю?! Юноша потирает переносицу пальцами, ощущая как в голове растекается тупая, ноющая боль. Он и вправду едва ли хорошо справляется со своей работой, но этот ор на ухо от начальства вдохновения не добавляет. — Из зарплаты вычту! — пышет злостью мужчина. Ивану хочется откровенно послать все на три буквы, развернуться и уйти, но деньги сами себя не заработают, а место в этом ресторане он ценил — несмотря на сучий коллектив, чаевые были хорошие. — Вычитай, — лишь огрызается он, со вздохом принимаясь подбирать осколки посуды с пола. Все это похоже на снежный ком, который катится на него с горы с намерением раздавить. Нет, в целом он предполагал, что легко не будет, но то, что это станет такой мукой явно, не ожидал. «Пошел он к чертовой матери», — яростно-болезненно думал тогда юноша, буквально бегом добираясь от машины бывшего (так странно теперь использовать это слово в отношении человека, при мысли о котором все в груди сжимается) любовника до метро, — «Ничего такого, жил же я как-то без него, и дальше все нормально будет». Но ночью, вгрызаясь в подушку, он не может удержаться от того, чтобы самым позорным образом почти что не заскулить. Потому что внутри буквально разрывает, крутит, невозможно найти себе место, хочется не то бежать на другой конец света, не то зацементировать себя в могиле. «Что… что я сделал не так? Где все пошло по кривой дорожке? Все же было нормально, в порядке, все было хорошо…», — он, ворочаясь с боку на бок терзает пальцами одеяло, — «Или ничего не было хорошего, а я как дурак не замечал чего-то важного?». Он бросает взгляд на телефон, на котором ни сообщения, ни звонка — и усилием воли останавливает тянущуюся к нему руку. Его грызет мучительное, острое непонимание — банально, застань он своего мужчину с другим, или скажи ему Константин напрямую, в чем дело, быть может, это было бы еще больнее, но парадоксальным образом, легче. «Я надоел ему? Наши отношения были слишком скучные? У него какие-то большие проблемы, о которых он не говорит?», — Иван перебирает гипотезы в голове одна за другой, но ничего не приносит успокоения. Окончательно убедившись в том, что сон ему не светит, он с раздражением отбрасывает одеяло прочь, и тихо, чтобы не разбудить спящую в соседней комнате сестру пробирается через коридор на кухню. «Быть может, я зря вспылил?..», — юноша всматривается в окно, за которым постепенно начинает дребезжать рассвет, — «Но ведь…» Губы невольно искривляются в горькой улыбке. «Почему он просто не мог сказать, черт возьми? Я спросил любит ли он меня, и все что он выдал- «прости». И как это понимать?» Ответ, наклевывающийся сам собой только увеличивая комок в горле. Он вспоминает холодный тон, сощуренный взгляд, резкое: Твоя ревность абсолютно неуместна Не лезь в это С мазохизмом, достойным куда лучшего применения, его сознание дорисовывает к холодному и отстраненному лицу реплику не сказанную, но содержащую в себе его главное тревожное опасение: Не помню, чтобы я обещал тебя любить. Иван с глухим стоном роняет голову на стол, зарываясь пальцами в волосы. «Какой же я тупень… Быть может, для него это всегда было так, развлечение? Просто хороший секс? Но зачем тогда говорить, что он относится ко мне серьезно… Боже, Костя, ты как будто с другой планеты, порой так близко, будто часть меня, а порой так далеко, словно…никогда не коснуться по-настоящему». Он возвращается в комнату, находя в сбитом одеяле телефон — черный экран, ни звонка, ни сообщения. Вздохнув, Иван открывает список контактов и, колеблясь, все же набирает один из номеров, вслушиваясь в гудки, ощущая вину, за то, что тревожит в ночи, но вместе с тем отчетливо понимая, что ему нужно разделить это густое, липкое в груди хоть с кем-то. — Рит… — Зайцев, ты офонарел что-ли?! — сонно произносит девушка раздраженным, хриплым голосом, — Ты на часы смотрел, четыре утра! — Да, прости… — он понимает, что его голос помимо воли звучит сдавленно и тихо, — Ты дома или у Саши? — Да дома, дома, что случилось? Надеюсь, кто-то сдох и не меньше, иначе… — Я… — горло предательски сжимается, не желая пропускать слова. — Вань, ты чего? — интонации Риты меняются с праведно возмущенных на вкрадчиво-тревожные. — В общем, я…мы… Мы с ним больше не вместе, — он сжимает телефон, ощущая как от того, что он озвучивает это, сердце падает куда-то вниз, гораздо ниже пяток, пробивая пол многоэтажки и скатываясь к земле, оставаясь лежать там тлеющим и грязным куском плоти, — Мы с Костей расстались. На другом конце города Рита уже выбирается из постели, прикидывая, что женщина в круглосуточном магазине у дома определенно продаст ей вино из-под полы за коробку конфет. И хотя подруга, с присущей ей оптимизмом убеждает его, что, во-первых, не все еще потеряно, во-вторых, он сам хорош и рубанул с плеча, в эту ночь легче ему становится буквально на сотую долю процента. Дальше не лучше. Иван и не подозревал, насколько чей-то образ может жить в голове. Он пытается убежать от этого в учебу и работу, но едва ли помогает: все валится из рук, на груди словно лежит тяжелый, холодный камень, который ничем невозможно сдвинуть. Воспоминания о лучших днях лезут в голову, словно тараканы, разбегающиеся по столу, засыпанному крошками, и стоит прихлопнуть одного, как появляются еще два. Теплые дни, горячие ночи, эти холодные руки, которые, казалось бы, обнимали его с такой нежностью и трепетностью, их касания буквально мерещатся. Кажется, что весь мир ополчился против него и каждой своей деталью намеревается напомнить о бывшем любовнике: той же маркой машины на дороге, длинноволосой брюнеткой с худым, стервозным лицом на билборде, случайно вырванными из диалогов фразами, отдельными нотами запахов, что встречаются тут и там. «Была бы мама рядом, она бы…посоветовала бы что-то толковое», — думает Иван, почти что невидящим взглядом копаясь в сочинениях учеников, пропуская ошибки такие грубые, которые раньше бы выцепил самым беглым взглядом, — «Быть может, надо просто позвонить ему? Предложить поговорить нормально?». Болезненно представить, что мужчина трубку не возьмет, или возьмет и опалит холодом своего ровного, безэмоционального тона и настоятельно попросит больше не тревожить. Пальцы добела сжимают ручку, взгляд ползет в сторону телефона, который разрывается от уведомлений всех сортов кроме тех, что с отчаянной надеждой жаждет юношеское сердце. «А почему он этого не сделает?», — Иван поджимает губы, — «Если для него все это имеет хоть какую-то, хоть самую ничтожную ценность… В конце концов, пусть подаст хоть самую ничтожную весточку с объяснением». Он не понимает, чего в нем больше- отчаяния или гордости, глупости или безрассудства, и эти дихотомии мучают его, заставляя бесконечно открывать и закрывать историю переписки с мужчиной. Несмотря на вереницу и череду привычных дел, дни тянутся адски медленно, наполненные внутренним смятением и тревогой, тоской и печалью. У всего словно померкли краски, он чувствует себя улиткой, свернувшейся в раковине и варящейся там в собственном соку. Это болезненное, острое, и он буквально готов скрипеть зубами от того, что не может взять это под контроль, собраться, просто выкинуть из головы силой воли. Мысли утекают, тревога с печалью грустными подругами поселяются в сердце, царапая, лишая покоя, и бег суеты будней лишь притупляет его. В конечном итоге, спустя две недели, тогда, когда уже готов сдаться сам и набрать тот самый номер, он видит заветное имя на дисплее, но надежда тут же оборачивается мрачной злостью: Будешь забирать свои вещи? «Да пошел ты!», — он сдерживает желание отправить телефон прямо в стену. Ни приветствия, ни того желанного давай поговорим, все сухо и по делу. Кощей отправляет это сообщение, быть может, действительно не используя весь потенциал этого тактического шага, делая это импульсивно, позволяя на мгновенье вырваться в действие бушующим внутри эмоциям. На самом деле, он сам не знает чего хочет: никакого грациозного решения, как выбраться из паутины, окутывающей его, не приходит. Его душа далека от ярких и острых юношеских метаний, но и на ней томной тяжестью лежит печаль. Князь Тьмы знает, что должен сдерживаться (а быть может, все-таки держаться подальше?), что внутри него мрак, глубокий, бездонный, жаждущий, и эту жажду он утолять не желает: она в равной степени хочет обладать, поглотив с головой, и она хочет взять свое право за годы одиночества. И его тьма злится, что этот юноша, вообще-то отданный ей в услужение, проявил свой неизменный характер, усложнил и так непростое. И разлука не приносит успокоения, она лишь разжигает, а он просто хочет увидеть его, чувствуя, что это так остро необходимо, почти что как воздух. А другая сторона, больше не кощеева, а быть может, константинова, тревожится о банальном, человеческом: как он там? Все ли у него в порядке? Не влип ли в беду? Конечно, глаз своих Бессмертный с юноши не спускает, и случись что-то серьезное, он сразу узнает, но как там эта белокурая голова в мелочах, как он проводит свои дни? Находит ли повод для улыбки? Злое, огорченное и надломленное отчаянием лицо юноши стоит перед глазами, и это царапает словно когтями по стеклу. Все эти людские страсти, все эти чувства, от этого хочется скрежетать зубами, но пересилить Бессмертный себя едва ли в силах. И оттого Константин даже не скрывает мрачного разочарования, увидев на пороге не кудрявую голову, а жующую жвачку Риту. — Здрасьте, — девушка, что вообще-то считает себя не робкого десятка, невольно поеживается под этим тяжелым взглядом, — Я за вещами. Бессмертный молча кивает, отходя в сторону, пропуская гостью внутрь, и та с любопытством оглядывается. — Минуточку, — Кощей проходит в спальню, буравя собранный нехитрый скарб любовника. Бывшего ли? «Значит, настолько не хочет видеть меня, что даже не соизволил явиться сам… Или считает выше своего достоинства? Гордый, или скорее упертый как баран», — мрачно оскалившись, Кощей подхватывает пакет в руки и возвращается к ожидающей в коридоре Рите. Девушка ощущает, что ей определенно неуютно в обществе этого мужчины — на самом деле ей было жутко любопытно, как же выглядит этот загадочный Константантин. Фото у Ивана не было- фотографироваться Кощей не любил, и почти всегда наотрез отказывался, а на тех, кадрах, что были, прямо-таки волшебным образом выходил нечетко- смазанным. Но разглядывать его нет никакого желания, отчего-то даже глаза поднять трудно, и воздух в квартире резко кажется девушке спертым, душным, и одновременно до странного холодным. — Спасибо, — быстро улыбнувшись, она, уже разворачивается лицом к двери, собираясь положить ладонь на ручку, как вдруг… — Не торопитесь, Маргарита, вы еще мне пригодитесь, — эта мрачная усмешка заставляет Риту вздрогнуть всем телом, как и уложенные на плечи ледяные руки. На нее нападает иррациональная волна страха, но она не успевает ни вскрикнуть, ни сказать что-либо — в глазах все меркнет. «Просто разведаю обстановку. Ничего такого», — Бессмертный всматривается в зеркало заднего вида, поправляя непривычно спадающую на глаза челку, — «Раз уж ты так не хочешь видеть меня…» Под этим мороком весьма необычно- другой рост, габариты тела, влезть в самом прямом смысле слова в чужую шкуру, такое себе удовольствие. Кощей косит глаза на сидящее на соседнем сиденье бессознательное тело девушки- стороннему наблюдателю покажется, что она спит, в целом, это почти что верно. Мужчина постукивает пальцами по рулю- сейчас женскими, чуть пухловатыми, увенчанными длинными неоново-зелеными ногтями. Он прокрутил в голове Риты достаточно воспоминаний, чтобы быстро и бегло изучить повадки, манеру речи, этого должно хватить чтобы притвориться ненадолго. Бессмертный, сощурив глаза, оскаливается в свое же отражение, ощущая злостное недовольство от того, что эта идея пришла в его голову, и мало того- он действительно сейчас ее реализует. «Что ж несмотря на то, что количество глупостей, которые я сотворил под влиянием этих нелепых чувств, превышает все допустимые границы, это далеко не самое скверное, что я делал», — хмыкнув, он подхватывает с заднего сиденья пакет с вещами и выходит из машины, цокая высокими босоножками на шпильке- вот уж где старые навыки пригождаются с неожиданной стороны. При виде Ивана сердце сжимается, и волна раздражения, смешанного с гневом, отступает: вид у него так себе, далеко не безмятежный, лицо осунувшееся, бледное, под глазами залегли синяки. — Ну чего, забрала? — Ага, — он протягивает ему пакет, осторожно переступая порог квартиры. — Чай будешь? — Иван, даже не заглянув в содержимое, со вздохом отставляет пакет в сторону, уходя на кухню. — Да, только быстро, дела есть еще, — звук чужого голоса донельзя непривычен, и Бессмертный морщится, скидывая обувь и проходя вслед за юношей. Пожалуй, нет лучше организатора пыток для Темного Князя, чем он сам- ужасно хочется подойти, обнять со спины, проскользнуть ладонями на грудь, прижать к себе, поцеловать шею. Нельзя. — И как он там? — тускло интересуется блондин, доставая с полки две чашки и кидая туда чайные пакетики, — Хоть что-то спросил про меня? — Заяц, если тебе так любопытно как он там, мог бы и сам сходить, — хмыкает Рита, и эта реплика, так удачно подходящая девушке скрывает не что иное, как досаду Кощея от того, что Иван этого действительно не сделал. — Да знаю я! — юноша, куда более сильным движением чем нужно, захлопывает дверцу холодильника, — Что отправить тебя туда было мелочно и малодушно, но… — Но что? — безмятежно продолжает Бессмертный, забираясь на диван, примыкающий к кухонному столу с ногами- так, как скорее всего сделала бы Рита. На мгновение повисает пауза. Иван с тоской в глазах всматривается в кусок сыра в руках, упираясь в холодную дверцу холодильника лбом. — Это…так невыносимо было бы, увидеть его равнодушный, отстраненный взгляд, или того хуже, приехать и понять что там уже кто-то новый, — с алых губ слетает вздох, и юноша совсем не замечает как в этот момент подруга в раздражении закатывает глаза, — Понимаешь, это вот его «прости» финальное, мол, извини, не люблю я тебя, жаль что так вышло, и сообщение это «будешь забирать свои вещи?» — типа, катись Зайцев из моей жизни куда подальше и все напоминания о себе забери… А я тут как девчонка-подросток не могу выкинуть его из головы… Бутерброд будешь? «Боже, как это по-идиотски», — Кощей в раздражении постукивает ногтями по столу, — «Додумывает все в самую худшую сторону» — Неа, не буду, — Бессмертный следит неотрывным взглядом следит за юношей, нарезающим хлеб и сыр, — Тебе не кажется, что ты много накручиваешь? Мне показалось, что он ждал именно тебя и… — Да блин, Рит, мы же говорили уже об этом, что...ауч! — Иван, повернув голову к подруге, делает неосторожное движение ножом, и лезвие, полоснув по пальцу, оставляет глубокую, кровоточащую царапину. Бессмертный шумно вдыхает, ощущая в воздухе тот самый запах — металлический, сладкий, вцепляясь ногтями в подлокотник дивана, давя порыв соскочив с места, притянуть юношу к себе и слизать кровь с укуса. Такой прыти со стороны Маргариты явно никто не ждет и не поймет. — Да что ж такое… - поморщившись, Иван облизывает порез, но удосуживаться пластырем ему откровенно лень, и он одной рукой допиливает батон, другую, с порезом, опускает под струю холодной воды в раковине. — Сильно резанул? — облизнувшись, произносит Кощей устами девушки, морщась от вкуса помады на губах. — Да нет, так… В общем, он богатый, красивый и умный мужчина, захочет поманить пальцем- штабелями укладываться будут, сама говорила, — со вздохом произносит юноша, ставя на стол тарелку и наполняя чашки кипятком из чайника, — На любом следующем перекрестке притормозит и склеит себе нового паренька. — С чего ты решил, что ему нужен новый, — не сдерживает возмущённого фырка Бессмертный, кося глаза на алый, еще кровоточащий порез. Иван, садясь на стул, окидывает подругу хмурым взглядом, отпивая из кружки глоток. — Ладно, не знаю, что там насчет новых, но вот я ему вряд ли нужен, Рит, — Кощей в этот момент едва ли не скрипит зубами от досады, — В любом случае… Все равно из этого бы ничего хорошего не получилось. Мы слишком разные, это ни к чему не шло, семьи бы нормальной, детей там… все равно бы не вышло, — он произносит это во многом как сконструированное, искусственное рациональное утешение, призванное хоть отчасти заглушить тупую боль в сердце, но с каждым произнесенным словом напряжение внутри Бессмертного нарастает, — И лучше расстаться сейчас, чем потом. «Вот как, значит, ты это видишь…», — губы девушки искажаются в кривой улыбке, Кощей скрывает этот оскал за глотком чая. — Ладно, хватит, и так слушаешь мое нытье все время, — Иван морщится, поднимая глаза на подругу, — Ты-то чего такая хмурая? Все в порядке? Что-то в карих глазах Риты кажется ему странным, то ли глубина взгляда, обычно не присущая девушке, то ли яркий, странный блеск. — Да, нормалек, — он ставит кружку обратно на стол, и это порождает громкий, пожалуй, даже слишком звук, — Мне пора. Он выскальзывает из-за стола, проходя в коридор, натягивая на лодыжки босоножки, с мрачным с темным чувством, сдавливающим грудь. — Точно нормально? — Иван идет за ним, рассеянно наблюдая за сборами подруги. — Да, Заяц, и ты тоже тут не кисни, — он, взяв себя в руки, оборачивается к юноше с лицом ровным и безмятежным. — Постараюсь, — юноша едва заметно улыбается, но глубина васильковых глаз все равно скорее говорит о безнадеге, нежели об оптимизме, — Спасибо тебе. Он обнимает Риту, привычным дружеским образом, и Бессмертному стоит значительных усилий не вцепиться в спину юноши, прижимая к себе, а лишь таким же дружеским жестом похлопать по спине. Он успевает вдохнуть до боли знакомый запах, не понимая, что раздражает и бесит его больше: вся ситуация в целом, ощущение тупика, то, каким образом он выкрал себе возможность увидеть возлюбленного, печать тоски и грусти на его лице, или сосущая, темная бездна внутри собственной груди. — Увидимся, — он покидает квартиру, и едва дверь за ним захлопывается, с лица девушки сползает безмятежная улыбка, сменяясь мрачным оскалом. «Семья нормальная значит, дети… Ну ясно-ясно», — он спускается вниз, чувствуя внутри волну болезненного гнева. Очень легко представить этого светлоглазого белокурого юношу нежным отцом и любящим мужем — простое человеческое счастье, ну разве Иван его не заслуживает? При мысли об этом у Кощея натурально скулы сводит, и хочется расцарапать стену подъезда когтями до самых бетонных свай. В машину он садится уже самим собой- точнее, Константином Бессмертным, во многом, скорее жалея о проделанном. Развернувшись лицом к девушке, он щелкает пальцами перед ее глазами, и вцепившись в плечи, заставляет карие глаза смотреть в свои неотрывным взглядом. — Когда ты очнешься, то выйдешь из машины, и будешь думать, что уже поднялась к нему, вернула вещи. Пойдешь дальше по своим делам. Досюда ты добралась как обычно, на метро. Ничего необычного не случилось. Повтори. — Ничего не обычного не случилось, — тихо, медленно, едва раскрывая рот произносит Рита, чей взгляд еще помутнен. — Умница, — с мрачной усмешкой произносит Кощей, делая еще один щелчок пальцами, после которого девушка, встрепенувшись, быстро выходит из машины, и даже не оглядывается. Бессмертный же, обернувшись вороном, скользит птицей над снующим городом, что никогда не спит, возвышаясь над движением машин и людей. Так немного легче чувствовать тяжелый камень, могильной плитой лежащий на груди, словно бы движения ветра по гладким перьям обезболивают. «Быть может…я все и сделал правильно? Быть может, не надо было вовсе снова начинать все это? Я всегда недостаточно хорош для него, могу осыпать золотом с головы до ног, но едва ли дать то, что нужно по-настоящему…». Большой ворон с ярко желтыми глазами теряется в небе, растворяясь в воздушных потоках, стремясь вдаль, куда-то где тихо. «В конечном итоге, это мой бесконечный эгоизм… Моя алчность… Сколько можно ходить по этому кругу?» Он добирается до ближайшего подмосковного леса, раздражающе наполненного следами людского присутствия, но все же, среди рядов елей думается и дышится легче. «Я хочу, чтобы он был моим, был со мной, но это противоречит всему, что есть в его жизни. Забрать его в навь- значит вырвать из родной почвы, и вряд ли этот цветок приживется в новой. Кощей Бессмертный, как там обо мне думают люди в своих глупых сказках? Похищаю невест? Вот и похитил бы, унес в когтях в свое воронье гнездо, да только толку, все снова сведётся к одной просьбе: свободы…» Он оборачивается человеком, ступая по ковру из мха, пробегаясь ладонями по коре деревьев, шершавой, неровной. «Сколько я уже думаю об этом? Но чем дальше, тем больше ясно, что я не хочу воскрешать это прошлое… Я не хочу, чтобы он вспоминал, что было раньше, быть может, у нас был один шанс из миллиона быть счастливыми тогда, и мы…я упустил его, все это прошло, болезненное, утраченное, истлевшее. И я не хочу омрачать им его жизнь, и так непростую». С губ Бессмертного слетает вздох, когти сжимаются на очередном стволе дерева, оставляя глубокую царапину. «Интересно, а если я попробую…оставить все как есть, как скоро судьба снова прибьет его к моему берегу? Действуют ли эти древние проклятья еще? О, ведьмовское точно…хотя, проклятье ли это…дары, обернувшиеся проклятьем». Он на мгновенье прикрывает глаза, возвращаясь к терзающему душу образу. «Могу ли я дать тебе свободу? Свободу от себя? Однажды я попытался, и к чему это привело? К чему приведет, если попытаюсь снова?» Кощей оскаливается, ощущая болезненное, тягостное чувство, схожее с тем, которое испытывал, наблюдая за уходящим из замка царевичем. «Это самая жестокая и изощренная пытка, заставить мрак проникнуться любовью… Любовь милосердна, а я едва ли знаю милосердие, любовь бескорыстна, а все чего хочу я- обладать. И все равно, я так отчаянно жажду именно ее- не подчинения и покорности, не раболепства, именно любви, такой, которую может дарить только он. Но все жертвы, что я пытаюсь вознести на ее алтарь, становятся проклятьем» Бессмертный усмехается, поднимая глаза к небу. Его снова мучает колкое, ядовитое дежавю- когда-то он также размышлял в одиночестве об этой мучительной любви, и согласился на фатальное предложение, вовремя выдвинутое ушлой ведьмой. Но в этот раз некому прийти с очередной сделкой, иллюзией выхода. «Смешно, что я мнил себя твоим пленителем, а тебя пленником. Настоящая клетка — это ты», — Кощей всматривается в собственную ладонь, увенчанную когтями, размышляя о том, сколько раз еще сможет позволить себе потерять.

Удивлённо смотрю из квартирных окон — Я во сне или всё ж наяву? Помнишь, ты говорил, что вся жизнь — это сон? Я проснулась, и странно, живу…

Но, к слову, говоря, размышления о том, скоро ли судьба столкнет их снова достаточно быстро получают свой ответ. Выходной день, воскресенье, почти что конец сентября, заканчивается свадебный сезон, и Иван уже почти сбивается с ног, потому что с одной стороны, работать на выездных банкетах весьма выгодно, с другой- они всегда в выходные, обычно за три версты от города, и это почти что бессонные ночи перед учебной неделей. Теперь добавляется еще один осложняющий фактор: смотреть на все эти довольные парочки, поцелуи, пожелания весьма тяжело, и отдается в груди острым, болезненным уколом: чужое счастье разной степени искренности только подсвечивает грызущую, тягостную тоску по утраченному собственному. В этот раз он берет с собой Риту- пара девчонок из команды неудачно заболевают, а им позарез нужны руки. Свадьба большая, шумная, алкоголь льется рекой, и в какой-то момент в сотый раз меняя гостям тарелки, он слышит с другой стороны зала возмущенный вскрик знакомого голоса. Подругу зажимает уже порядком наклюкавшийся гость, а Рита, не будучи девушкой горячей во всех смыслах, залепляет ему пощёчину, чему тот совсем не рад. Иван со вздохом и вежливой улыбкой отправляется разбираться, ему почти что приходится разнимать драку, потому что к пьяному субъекту приходят на помощь парочка товарищей, и едва ли его призывы успокоиться доходят до цели. — Поедет с нами…ик…и точка! — На фиг пошел, никуда я с тобой не поеду! — шипит Рита, намереваясь расцарапать-таки обидчику глаза. — Рита, с гостями так не говорят, — цедит Иван, закрывая девушку собой, — Чтобы я еще раз хоть тебя на шабашку взял… Так, давайте вы вернетесь за стол, а мы просто продолжим работать и… — Мы ей платим, а значит поедет! — Вы ей за разнос тарелок платите, — резонно отвечает Иван, краем глаза замечая подлетающего в ним в гневе организатора свадьбы, пытающегося выяснить что происходит. — Ничего, мы сверху накинем, — гаденько ухмыльнувшись, пьяный мужчина с легкостью отодвигает юношу со своего пути, и ухватывая девушку за грудь, получает за это от нее кулаком в нос и бокалом подхваченного со стола морса по костюму. — Она официантка, а не проститутка, — Иван оттаскивает гостя от Риты, и это кончается тем, что прилетает и по его лицу. В итоге их обоих выволакивают в подсобку, гневно отчитывая, обещая лишить оплаты за работу, и не выпустить пока они не заплатят непомерную по своим размерам компенсацию — и моральную, и за разбитую, как ни странно не ими, а гостем в пылу драки фарфоровую вазу с цветами, и тонко намекая Рите, что продолжение банкета ей таки светит, ибо негоже омрачать людям праздник отказами. — И что делать будем? — тяжело дыша, спрашивает девушка, в гневе пиная ногой ведро для мытья пола. — Договариваться, что делать, — Иван сверкает глазами раздраженно и весьма зло, но его тревожат не денежные потери, а то, что судя по всему последняя угроза в адрес Риты не просто так брошена в воздух. — Я с этими бухими в ноль мужиками никуда не поеду, — решительно заявляет девушка, вздернув нос, — И за вазу, и за костюм его облитый платить мы не будем. — Да нам и нечем, — огрызается Иван, устало потирая переносицу, начиная перебирать в голове контакты друзей и приятелей, у которых можно занять денег. — А у тебя телефон с собой? — помедлив мгновенье спрашивает Рита, всматриваясь в друга хитро сощуренным взором. — Да, а что? — Звони своему Константину, — азартно заявляет она, решительно упирая руки в боки. — С какой это стати я буду ему звонить? — при имени мужчины лицо Ивана сразу передергивается. — Заяц, а что делать, это ты встречаешься с олигархом, а я с физруком с соседнего факультета, так что звони и не ломайся, он быстро нас отсюда вытащит, — девушка явно демонстрирует, что найденный вариант решения проблем кажется ей оптимальным. — Ты с ума сошла? Я уже не встречаюсь с ним, — предложение девушки вызывает у Ивана волну праведного возмущения, — Да если бы и встречался, то не позвонил бы, сами разберемся сейчас. — Ага, разберёмся… Мы с тобой за полсотни километров от МКАДа, нас собираются нехило кинуть на деньги, тебе расквасили лицо, я подралась с гостями, что конечно чести мне не делает, но он сам нарвался, и не думаю, что кто-то из команды захочет портить отношения с организатором и за нас вступаться. «И вообще, в целом это хороший повод позвонить ему, сил нет смотреть на то, как ты мучаешься», — думает девушка, — «Чахнешь как фикус, который забывают поливать». — Я не буду ему звонить, еще раз повторяю — резко и категорично отвечает Иван, — Ты, конечно, никуда ни с кем не поедешь, отсидишься тут чтобы не мозолить глаза этой похотливой пьяни, я закончу обслуживание этого чертового банкета, быть может, мы напишем какую-нибудь расписку о том, что обязуемся отдать деньги за эту дурацкую вазу и просто уедем домой, поняла? — Значит ты предпочтешь сдохнуть скорее, чем позвонить ему? — подняв бровь ехидно протягивает Рита, и возмущенный блеск васильковых глаз подтверждает ее гипотезу, — Знаешь, заяц, ты, конечно, очень гордый, но я нет, — девушка прытко бросается на Ивана, поваливая на пол и вырывая телефон из рук. — Ты чего удумала?! — Собираюсь вытащить нас из этого дерьма! — Рита, фыркая и чертыхаясь, зажимает юношу между бедер — и это почти хватка питона, пока ее руки судорожно разблокируют телефон, благо, пароль она знает. — Вообще-то мы из-за тебя в этом дерьме и оказались! — злобно шипит Иван, вырываясь, стремясь добраться до рук подруги и вырвать телефон. — Да, поэтому и беру все в свои руки! Ага, так и знала, что ты даже номер не удалил его, сентиментальный дурачок! — торжествующе возвещает она, отпихивая пытающиеся вырвать трубку руки Ивана. — Рита, твою мать, не смей!!! Не смей! Сами разберемся! Отдай, иначе… — Что, врежешь мне? — хмыкает девушка, уже прикладывая трубку к уху, — А как же джентльменское правило не бить прекрасных дам? Алло, здравствуйте!.. И на другой стороне телефонной линии Кощей с усмешкой на устах выслушивает сбивчивую, быструю речь Риты, прерываемую звуками борьбы и шипением знакомого голоса, пока Иван наконец не вырывает телефон, сбрасывая. Но конечно же, он приезжает- найти этих двух горе филологов труда не составляет. И когда он молча подходит к Ивану, осторожно приподнимая подбородок и проводя по разбитой губе пальцем, а затем бросает пронзительный и выразительный взгляд в сторону уже сотый раз извиняющихся организаторов праздника, Рита самодовольно пихает друга в бок, мол «а ты говорил, сами разберемся, сейчас все сделают в лучшем виде». Иван чувствует бездну неловкости и смущения, когда трясущимися руками менеджер всучивает им тройную оплату за банкет, и чуть ли не раскланивается в три погибели на прощание. «И как так у него получается едва одно слово сказать и при этом произвести такое подавляющее всех окружающих впечатление?», — с досадой думает юноша, стыдясь за подругу, ставшую эпицентром притяжения его бед этим вечером, то, что позволил ей добиться своего и Константин вообще оказался вынужден разгребать их проблемы, за любопытные взгляды коллег, провожающие их в спину и шепчущиеся о том, с каких пор над Зайцевым такая крыша, но больше всего — за то, что при одном взгляде на мужчину что-то внутри сжалось в тугой комок, болезненно и остро. В машине он по привычке садится на переднее сидение, и сразу же жалеет об этом — его бывший любовник с привычной грациозностью и хищностью ведет автомобиль, даже не бросая взгляд в его сторону, с лицом ровным и едва ли что-либо выражающим, в то время как ивановы руки предательски холодеют, а сердце отбивает учащенный ритм. Он старается не косить взгляд на Константина, но выходит скверно, а тот, казалось бы, едва ли смущен его присутствием. Рита, наблюдающая за всем с заднего сиденья, буквально физически ощущает повисшее между мужчинами напряжение, его можно буквально пальцами трогать, ножом резать, как липкий мармелад. «Стоят друг друга», — критически резюмирует девушка, догадываясь что за безмятежностью Константина скрывается не меньше эмоций, чем у Ивана, который буквально не знает куда деть себя. И она подмечает, что, вроде бы не называла мужчине свой адрес, но машина приезжает аккурат туда, куда нужно. — Ты сделал домашку Брагиной? — Рита со вздохом прерывает тягостное молчание, повисшее после того, как они припарковались. — Да, а что? — нахмурив брови протягивает Иван, оборачиваясь на подругу. — Ниче, — фыркает девушка, подаваясь вперед и цепким движением руки подхватывая с колен юноши сумку и доставая оттуда нужную тетрадь, — Сдам за тебя завтра. Эм…спасибо? — Рита бросает короткий взгляд на Константина, и юрко и быстро выскальзывает из машины. Кощей в ответ едва заметно усмехается — девочка толковая, ничего не сказать. Хотя быть может, крепкая и искренняя дружба этой белокурой голове дарована как компенсация за все злоключения в любви. Иван же опешивает, не сразу понимая смысл происходящего. — Рита, блин!!! — а когда понимает, и, ухватив сумку, собирается стартануть вслед за подругой, дергает ручку своей двери, она не поддается. Юноша переводит рассерженный взгляд на Константина, который, уложив подбородок на ладонь с деланной безмятежностью смотрит в окно, в то время как изящный палец упирается в кнопку блокировки дверей. — Мне жаль, что мы тебя потревожили, такого больше не повторится. Могли бы разобраться и сами, но что сделано, то сделано… — с алых губ слетает выдох, больше похожий на свист, — А теперь, открой дверь. Пожалуйста. Бессмертный лишь пожимает плечами, едва заметно, все так же наблюдая за пустынным ночным двором так, словно там разворачивается самое животрепещущее в его жизни событие. Следующую минуту длится до смешного бесплодная борьба- Иван яростно терзает кнопку на своей двери, в то время как Кощей со спокойствием, присущим мраморной статуей — зажимает свою. — И чего ты хочешь от меня? — взрывается юноша, поворачиваясь к мужчине, гневно сверкая топазовыми глазами. — Толику благодарности? — хмыкнув, протягивает Кощей, и выражение лица Ивана передает ему всю праведную злость пополам с растерянностью, которую тот испытывает. — О, да, точно, — криво улыбнувшись, протягивает юноша, ощущая что бровь натурально дергается от этого спокойного, даже насмешливого тона, — Разве я не выразил ее? — Это так себе было похоже на искреннюю признательность, — с едва заметной улыбкой в уголках губ произносит Бессмертный. «Пошло оно все к черту. Не сейчас так позже», — думает он, — «Танцы на граблях, и пусть». И в следующее мгновение Константин с грациозностью хищника, быстро, так, что юноша вообще едва успевает понять, что происходит, оказывается сидящим на его коленях. Короткое, точное движение руки- и сидение опрокидывается назад вместе с ними двумя. — Оу, прости, конечно, — шипит Иван, чувствуя, как сердце предательски заходится в бешеном ритме от близости возлюбленного, — И как же мне тебя отблагодарить? Судя по тому, как ты меня зажимаешь, быть может, отсосать? Эта колкость слетает с его уст сама собой, отчасти от усталости и напряжения. Ему тут же становится в сотню раз более неловко, он ощущает себя каким-то подростком, мальчишкой, который грубит и огрызается, чтобы скрыть свою тонкую уязвимость. — А что, очень хочется? — хмыкает Бессмертный, и в ответ его оппонент яростно взбрыкивает бедрами, намереваясь скинуть мужчину с себя, но это едва ли удачная попытка, и приводит скорее к тому, что пах потирается о пах, рождая волну стыдливого возбуждения. — Спасибо, что приехал, решил все наши проблемы, теперь можно я пожалуйста пойду дальше на все четыре стороны? — Иван отворачивает голову в сторону, стараясь не смотреть в это насмешливо-ласковое лицо, ибо этот пронзительный взгляд черничных глаз, буквально пришивает его к сиденью, — И не буду утруждать тебя своим обществом, как ты и хотел. — Ты так злишься, но и разорвать все окончательно — твоя инициатива, — опаляет ухо тихий шепот, мужчина бесцеремонно, не обращая внимание на очевидный дискомфорт для собеседника, укладывается на него сверху — Разве не так? «Мне просто нужна была передышка», — думает Кощей, вдыхая знакомый, тонкий запах, ощущая исходящее от этого теплого тела волнение, — «Но от этого не сбежать, в этом можно только тонуть». — Я просто смог набраться смелости озвучить прямо то, что ты имел в виду, — шипит Иван, упираясь руками в грудь Константина, чувствуя, как щеки алеют и выдают все чувства, — Слезь с меня сейчас же! — А что мне будет, если не слезу? — хмыкает Бессмертный, и Иван резко поворачивает голову, клацая зубами, успевая прикусить подбородок, прежде чем Кощей уворачивается. «Какая же ты зараза, Кость, на какую беду вообще повстречались», — васильковые глаза сверкают злостью, что как тонкий слой весеннего льда на реке едва скрывает бурлящую реку судорожного волнения, — «С тобой невозможно, и без тебя тошно». — А с чего ты вообще решил, что я именно это и имел в виду? — продолжает тот же самый тон, бархатно-обволакивающий, от которого все сжимается внутри. Мужчина не отстраняется и не дает выскользнуть (хотя, было бы куда), но и не идет дальше осторожного скольжения кончиком носа по шее. «Да, ты бросил…свои наверняка пиздец какие важные дела и приехал, вытащив наши дурные головы из проблем», — юноша косит взгляд на вкрадчиво смотрящего в его лицо Константина, чувствуя, как губы предательски вздрагивают, — «И я чертовски хочу, чтобы это значило что-то для тебя, но, если это не значит ничего? Так, милосердие по старой памяти к глупенькому бывшему любовнику?» — Когда люди говорят «я хочу взять паузу», они имеют в виду «я хочу бросить тебя, но мне неудобно делать это прямо сейчас». А если ты не это подразумевал, — Иван бросает на собеседника злой и усталый взгляд исподлобья, — То мог просто сказать. Или позвонить мне хоть раз. Или написать! Хотя бы одно чертово сообщение… — Но на твой звонок я ответил сразу, — возражает Кощей, сощуривая глаза, вновь опускаясь к его шее и обжигая кожу дыханием, заскальзывая рукой в кудрявую копну. — О, так для тебя это была игра кто сдастся первым?! — Иван мотает головой, пытаясь сбежать от будоражащих касаний, которые с ужасающей легкостью порождают мурашки по всему телу и волнительное покалывание в кончиках пальцев, — Решил понаблюдать за тем, как скоро я прибегу к тебе обратно?! Ты понимаешь, черт возьми, что чувства других людей — это не игрушка?! С губ Бессмертного слетает тяжелый вздох. Вся палитра смущения, злости, и более сложных чувств проступает на лице юноши, и это картина вызывает у Кощея бесконечное сожаление и досаду. «Это конечно чертовски иронично, что я буквально на стену лезу от этих самых чувств к тебе, и одновременно умудряюсь обставить все так, что ты сомневаешься в них»: мужчина касается шеи губами, это даже не поцелуй, так, его призрак, и тем не менее, в этот момент тело под ним вздрагивает, словно от удара тока. — Вань, слушай, я знаю, что со мной может быть непросто. Я бываю…весьма эмоционально отстранен, и мне правда сложно с чувствами, даже говорить о них. И я знаю, что я виноват перед тобой, — «И ты едва ли представляешь, насколько на самом деле», — мрачно думает Бессмертный, — И на самом деле, я весьма так себе человек. Если говорить откровенно я- ничего хорошего для тебя. И есть вещи, которые я бы никогда не хотел, чтобы ты узнал обо мне, — холодный палец ложится на алые губы, которые уже собираются раскрыться то ли для очередного возмущения, то ли для возражения, — Дослушай меня, пожалуйста. Все это не потому, что я не доверяю тебе, — палец скользит ниже, осторожно оглаживая подбородок, — А потому что я чертовски боюсь тебя потерять, и как видишь, я уже успел облажаться. И я совсем не знаю, что делать с этим: я бы мог купить тебе квартиру, машину, оплатить учебу в нормальном вузе, а не в том клоповнике, в который тебя занесла жизнь, я бы мог сделать так, чтобы ты занимался только тем, чем по-настоящему хочешь, и ни дня не беспокоиться обо всех этих человеческих мелочах. Но все это бесполезно, потому что я знаю, — он вновь наклоняется ниже, проскальзывая губами в миллиметрах от бьющейся артерии на шее, раздразнивая и раня близостью, — что твою любовь не купить, и тебе ни черта из этого не надо от меня. Ты такой упрямый и гордый, — и с каждым ударом сердца Иван ощущает, как этот монолог, для Бессмертного, очевидно, на грани возможной откровенности, словно бензиновая горелка топит последние куски льда его сопротивления и твердого намерения не впутаться в это яркое, сумасшедшее безрассудство снова, — И ты чертовски нужен мне, я правда почти что физически без тебя не могу, потому что только с тобой я чувствую себя живым. Он отстраняется, упираясь ладонями сбоку от юношеского лица, и в этот момент Иван замирает, потому что черничные глаза смотрят на него с такой пронзительностью, с такой глубокой нежностью, смешанной с печалью, что все в груди сдавливается до боли. На какие-то мгновения повисает тишина. — Ненавижу быть влюбленным в тебя идиотом, — в конце концов сипло, на выдохе произносит Иван, обхватывая лицо напротив руками и притягивая к себе, жадно и отчаянно целуя. И это- капитуляция, он сдается в эти руки, что сразу же почти до хруста костей обвивают его, смыкая объятье, уничтожая все молекулы свободного пространства между ними. Пусть что-то в нем знает, что это то, что может погубить его, потопить окончательно, что-то, как в тот самый первый день настойчиво просит бежать, он вновь отторгает это, соскальзывая по этим губам в глубокую темную яму. На самом деле, пока эти руки держат его, крепко и сильно, пока этот мужчина смотрит на него так, он готов падать вечно. «О, вот и еще одна вариация… Что ж, звучит чуть лучше, чем «я ненавижу любить тебя«», — с горькой усмешкой думает Бессмертный, жадно зацеловывая шею возлюбленного, ощущая как теплые руки торопливо, так же жадно пытаются избавить его от одежды. Они перебираются на заднее сиденье, где едва ли больше места, ноги путаются с ногами, с ростом Бессмертного секс в машине- та еще акробатика, но им обоим все равно, потому что хочется жадно, отчаянно, на грани жизненной необходимости. Константин скользит по шее, спускаясь ниже, не желая отрываться губами от этой пылающей кожи ни на мгновение, рассыпая по торсу, груди и животу созвездие мурашек, порожденное легким царапаньем ногтей, чтобы через мгновение почти что мертвой хваткой вцепиться в бедра. «Как будто действительно сожрать хочет», — мелькает в распаленном возбуждением сознании юноши, спина неудобно упирается в дверцу машины, все тело горит, буквально горит. Это удовольствие на грани болезненности от переизбытка чувств, когда от каждого движения буквально подбрасывает, словно от удара электрическим током. Горячий рот, язык, юркий и длинный, порой кажется, что почти что змеиный ласкает так, что все, что он может- это одной рукой вцепиться в подлокотник, царапая дорогую замшу салона, а другой — гладкие, скользкие черные волосы, выгибаясь дугой, ловя воздух. — Скучал по твоему вкусу, — усмехается мужчина, облизываясь, и от этой фразы его партнера подбрасывает в добивающей волне посторгазменной неги, — Совсем быстро. Бессмертный возвращется такой же дорожкой поцелуев наверх, слизывая капли испарины с обмякшего тела. — Еще бы, — зло и разморено произносит Иван, смыкая ладони на плечах любовника, — Я коснуться себя нормально не мог все это время даже, потому что твое лицо из головы не выходило, это просто пытка какая-то была. Невпопад в голове всплывает ехидная реплика Риты, выданная, на самом деле с искренне сочувствующим лицом: а ты что думал Заяц, такова жизнь, ничего, фаза «плачу и дрочу» пройдет. — Если серьезно, я ужасно скучал по тебе, — тихо произносит Кощей, утыкаясь носом в теплую шею, — Я скучал по тебе, словно тебя не было со мной тысячу лет. И сердце от этого щемит, но все равно болезненно, словно какая-то невыплаканная, тяжелая обида все еще тяготит, и юноша, не отвечая ничего, лишь подается вперед, прикусывая мужчину за шею, сильно, глубоко, желая оставить на этой коже след. Бессмертный лишь едва заметно усмехается- ему это скольжение зубов так, мягкое касание. Он прижимает Ивана к себе, пока теплые руки скользят меж их тел, ложась на его гудящий от напряжения член. Готов ли он сказать ему правду? Чем дальше в лес, тем меньше хотелось поднимать ту пыль былого, в которой страдания было куда больше чем счастья, где желание переплетено с виной, нежность с похотью, вожделение со стыдом, собственничество с отчаянным желанием любви. Но правду, самую сердцевину правды сказать хотелось: Я скучал по тебе тысячу лет. Я любил тебя тысячу лет. Ты знаешь, что такое тысяча лет, свет мой? Это долго даже для бессмертного. Алые губы скользят по его шее, ладонь ласкает плоть, немного грубовато, дёргано, именно то, что сейчас нужно. И нет того зла, которого я не совершил бы, если бы знал, что это вернет меня к тебе. Ты знаешь… нет, ты не знаешь, но я не просто плохой человек, я ужасный и даже не человек. Они встречаются в поцелуе, горячем, мокром, сплетаясь языками, кусая губы, соединяя вдохи и выдохи в одно. И страшная правда в том, что я не хочу, чтобы ты узнал. Я так хочу, чтобы ты любил меня, но невозможно любить меня настоящего. На лжи не построишь счастья. Что мне нужно сделать, чтобы придумать новую правду? Из чего ее сплести, как вылезти из старой шкуры? Он скользит холодными пальцами по юношескому торсу, ниже, к разведенным для него, подрагивающим бедрам, влажным, теплым, лаская медленно, на острие измаривающей неги. — Тут жутко тесно, — хрипло выдыхает Иван, не зная куда деться, во всех смыслах слова- и от размеренных, ритмичных движений внутри, и как развернуться так, чтобы не сползти вниз. — Тут тоже, — жаром опаляет шею ухмылка, и пальцы точным и сильным движением проходятся по точке его удовольствия, — хочешь продолжить в другом месте? — А ты что, дотерпишь до другого места? — хмыкнув, Иван мажет губой по острой ключице. Ответом звучит глубокая, с темной, едва заметной ноткой улыбка, которую юноша, разморенный страстью едва ли, замечает. Уцепившись за его запястье, Константин тянет его наверх, устраивая на своих коленях. Иван, покачивая бедрами опускается на член, упираясь ладонями в мощную грудь, прикусывая губу. — Я чувствую себя таким дураком, — на грани неслышимого произносит он, укладывая голову на плечо, закрывая глаза, растворяясь в том, как сильные руки сжимают и направляют его ягодицы. — Отчего же, — тихий, ласковый шепот, мокрая дорожка языка по кадыку, и эти глаза смотрят на него снизу вверх так, будто заглядывают в самую душу. «От того, что тебе достаточно сказать пару фраз и все…я снова в твоих руках, словно и не было ничего, и ты все равно ничего не объяснил нормально, отделался туманными репликами» — юноша этого не озвучивает, лишь сжимает пальцы на плечах мужчины, откидываясь назад, запрокидывая голову. В зеркале заднего вида на мгновенье сталкиваясь со своим влажным, наполненным нежной уязвимостью взглядом. Глаза любовника, отражающиеся там же, кажутся ему почти что черными, глубокой пропастью. Прохладная ладонь скользит по его груди, подхватывая сползающую с плеча руку и переплетая пальцы. И вся эта вереница касаний, которой его одаривает Константин — причина того, что Иван понимает, почему смертоносные ураганы называют именами людей. Все мои попытки оставить тебя так ничтожны, свет мой. Я не дарую тебе свободы, и себе тоже. «Что ж…какой бы ты ни был мукой, я всегда буду выбирать тебя», — думает Бессметный, целуя ладонь Ивана, — «И я не могу тебя отпустить, просто не могу, это так смешно и нелепо», — он покрывает касаниями губ плечи, скользя языком по ключицам, мягко прикусывая тонкую кожу, — «В моей власти уничтожать царства по щелчку пальцев, а я так ничтожно, нелепо и жалко слаб перед тобой. Нашел ли я какой-то выход?.. Нет, но во мне нет ни милосердия, ни благородства, ничего, чтобы могло дать мне шанс оставить тебя в покое». Иван подается бедрами, резко, дёргано, намекая любовнику на более быстрый темп. — Можешь не церемониться с нежностями, — тихо произносит он уткнувшись в острую ключицу, скрывая разомлевшее, наполненное горьким сладострастием до краев лицо. Так болезненно-сладко снова быть в этих руках, отдавать себя без остатка, словно танцевать на горячих углях — знаешь, что обожжешься, и все равно не в силах отказаться от этого. — Не хочу сделать тебе больно, — тихо шепчет Кощей, прикусывая мочку уха, запуская волосы и оттягивая голову, чтобы коснуться каждого сантиметра кожи на шее. Когда ты целуешь мои шрамы, я чувствую себя живым. Но ты и есть мой главный нерубцующийся шрам. Острый край, царапающий до крови. Когда я с тобой, из всего божественного я ближе всего к Прометею, прикованному к скале, эта любовь — орел, что извечно терзает мою мертвую плоть, и это никогда не заживет. — Правда? — и этот ироничный тон с усмешкой, отдается равно болезненным уколом обоим. «Я словно…тот мячик на веревочке, что может отскочить, но чем сильнее натягивается нить, тем быстрее его притягивает обратно», — думает юноша, и эта мысль тонет в его глухом стоне, прикусе плеча партнера, в том, как он прижимается к этому мощному и сильному телу, словно желая слиться в одно. Как и предсказывала Рита, на следующий день в университет Зайцев не является.

А назавтра опять мне играть свою роль, И смеяться опять невпопад. Помнишь, ты говорил, что любовь — это боль?! Ты ошибся, любовь — это ад!