******
Все те тридцать минут, что они ехали, Осаму не проронил ни слова. Неловко? Очень. Рядом с ним сидит совершенно невозмутимый юноша, смотрящий на вид за окном с нескрываемым любопытством, хотя ездит по этой дороге чуть ли не каждый день. И Дазай честно пытается не паниковать. Он едет знакомить своего парня с сестрой, которая ничего не подозревает. Это даже смешно. Выйдя из машины, шатен привычно осматривается, пока Накахара полез за кожаным тренчем, аккуратно лежащем на заднем сидении. Удивительно, что они вообще смогли припарковаться — ресторан всегда славился прекрасным видом и вкусными блюдами, поэтому отбоя от туристов и местных жителей, желающих отдохнуть в компании аппетитной лазаньи, никогда не было. Не зря Йосано выбрала именно это место. Вход в здание украшен ветками цветущей сакуры с ярко-красными лепестками на подобие арки. Красиво. Воздух, словно пропитался запахом праздника. Осаму мало интересовался всем этим торжеством. Он же не ребёнок, чтобы зачарованно разглядывать украшения и с блеском в глазах любоваться цветением. Накахара был другого мнения. На дне рождения Акутагавы, куда Осаму ожидаемо привёл Чую, тот обмолвился о своём желании посетить один из парков, дабы просто отдохнуть и проникнуться атмосферой, а потом полвечера провёл в компании Ацуши, потому что Дазай — дурак, не смыслящий ничего в праздниках. — Идём? Уже подходя к зданию, Осаму оборачивается, чтобы дождаться парня, что немного отстал. Прекрасен. Волосы Чуи переливаются на свету, отливая медно-морковным оттенком. Потрясающий. Его улыбка обжигает. Дазай буквально чувствует, как температура поднимается, а цвет лица становится подстать цвету неба на закате. Боже. По коже пробегаются мурашки, когда парень отворачивается. Лучше бы он этого не делал. Среди машин, припаркованных справа от входа, юноша замечает автомобиль с до боли знакомым номером. Отец здесь. — Блять. — Что? — оставил Осаму на пару секунд, а он уже чем-то недоволен. Что за человек? — Мы не пойдём, — говорят, что надежда умирает последней. Его надежда скончалась прямо сейчас от выстрела в лоб. — В смысле? Она встречу отменила? — Чуя вообще-то старался, собирался, а он заднюю даёт. Не, не прокатит. — Здесь отец, — юноша кивает в сторону Infinity, заставляя парня обратить внимание на это огромное серое недоразумение. Неужели, всё было сначала подстроено? — И что? Да пусть сюда приедет хоть сам Папа Римский, — цокает рыжий. Ему уже надоела вся эта херня с отцом и его загонами. Причин для подобной реакции было уйма, однако сейчас Накахара был полон решимости побороть каждую из них собственноручно и, наконец, дать возможность Дазаю перестать бояться. — Осаму, хуже стать не может, понимаешь? Что он сделает? Оскорбит? Пригрозит? В любом случае, я буду рядом с тобой. Если ты переживаешь, то давай уйдём, но ты же осознаёшь, что проблема не исчезнет. Я. Буду. Рядом, — пальцы в кожаной перчатке сплетаются с чужими. Чуя смотрит в самую душу, испепеляя. Он не надел линзы. У Осаму сердце заходится, издавая противное «тудум-тудум-тудум». Как можно отказать, когда на тебя так смотрят, держа за руку? — Хорошо? — Хорошо. — Отлично, пойдём, а то мы и так опоздали, — на пару месяцев. В зале аншлаг. Нет ни одного свободного места. В принципе, не удивительно. Как-никак, праздник цветения. На входе их встречает милая девушка-хостес, одетая в классическое чёрное платье с заколкой в виде ветки с яркими лепестками. Осаму называет имя, на которое предположительно зарезервирован столик, если его, конечно, не бронировал отец, и, ставив верхнюю одежду в гардеробе, парней провожают до VIP-зала, желая приятного отдыха. Ага, спасибо. Они точно «прекрасно» проведут время. Здесь значительно меньше гостей, потому Дазай с лёгкостью находит нужный им стол, потянув Чую за руку. Йосано поднимает взгляд, шокировано уставившись. — Доброе утро.******
Сказать, что отец зол — ничего не сказать. Его сын привёл с собой родственника Огая. Да не просто привёл. Они держались за руки! Брезгливость сменилась гневом, когда этот самый родственничек с искренней улыбкой на лице поздоровался, полностью проигнорировав чужое возмущение. Господи, у Дазая сейчас сердце остановится. — Что «это» здесь делает? — с максимальным пренебрежением в голосе произносит старший, указывая на сидящего рядом с сыном. Как ему не стыдно! Показывать пальцем — некультурно! — Предпочитаю, когда меня называют по имени, — улыбается Накахара, осматриваясь. Он впервые в этом ресторане. Выглядит слегка вычурно. Ощущение, будто каждый ресторан пытается вместить в свою VIP-зону абсолютно всё. Фонтан? Конечно, поставим его прямо в центре! Золотая скульптура? Да! Пианино и небольшая сцена для знаменитостей, приезжающих раз в тысячу лет? Ставьте сюда! — Мне плевать, что ты предпочитаешь, — выплёвывает мужчина. — Это Ваше право, я Вас не заставляю, — раздражающе спокойно выдаёт парень, больше нервируя собеседника. Накахара, честно, старался относиться к Хироси с уважением. Как-никак, это отец его молодого человека и нужно проявить сдержанность в общении с ним. Но, с другой стороны, зная всю ту хуйню, что этот человек успел совершить, рыжему безумно противно, до подступающей к горлу рвоте. Но он держится. — Я подумал, что обсуждать что-то без Чуи будет некорректно, тем более, он имеет прямое отношение ко всему этому, — подаёт голос Осаму, отвечая на заданный родителем вопрос. Сестра сидит молча. Обидно, ведь шатен доверял ей. Думал, что они наконец смогут нормально поговорить, но не судьба. — А-а-а, — тянет тот, понимающе кивая, — ты подумал. М-м-м, а ты уверен, что у тебя было право решать что-то на этот счёт? Ты уверен, что можешь хоть что-то решать? — Отец, — одёргивает родителя Йосано, положив руку ему на плечо, — всё в порядке. Не обращай внимание, всё хорошо. — Хорошо? Мой сын, в которого я вложил столько сил и средств, сорвал выгодную сделку, якшается с отродьем Огая, — Накахара лишь пожимает плечами, снимая перчатки. Полный похуизм. Осаму им гордится. — Да ещё и сидит без стыда в глазах, а я должен радоваться, когда этот пидорас улыбается мне?! Не удивлюсь, если они уже и трах… — Не стоит так кричать. Рядом отдыхают люди, — Чуя складывает руки на груди. Что за детский сад? Неужели, нельзя придержать свои эмоции и не орать? — Вы ведь не хотите испортить им праздник, верно? — Угрожать мне смеешь? — заводится мужчина. — Что же ты сделаешь, если не заткнусь? Пожалуешься дядюшке? Побежишь к маме под юбку? Хотя нет. Она ведь умерла, — хмыкает старший, кровожадно улыбаясь. — Тогда, может, к отцу, что променял тебя на какую-то шлюху? — Нет, я просто попросил Вас прекратить шуметь. Это не была угроза. Осаму передёрнуло. Накахара так спокойно отреагировал на слова Дазая-старшего, что сердце начинает болезненно сжиматься. Чуя никогда никому не позволял говорить что-то в сторону своей семьи. Любые разговоры пресекались на корню, а шатен отправлялся в пешее эротичное, ляпнув что-то лишнее в их сторону. Насколько больно ему слышать подобное? Но на лице никаких эмоций. Пялится на собеседника пустым взглядом, теребя в руках перчатку, точно подавляет эмоции. Осаму знает, насколько импульсивным может быть юноша, однако сейчас он молчит. — Хорошо устроился, сынок, — обращается Хироси к сыну, что, не отрываясь смотрит на парня. Боже, как хочется послать всё это нахуй, забрать отсюда Чую и наконец-то съебаться. Спрятаться от всех, наслаждаясь успокаивающей тишиной, пока в голове сплошное: «Прости, прости, прости». — Решил переметнуться на сторону того, у кого дела идут лучше? А он тебе для чего? Чисто поебаться? — Вам стоит следить за тем, что Вы говорите. — Тебе стоит заткнуться, щенок! Ты мне никто, чтобы указывать! — Отец, — чеканит шатен, хмурясь. Пошло оно всё. Никто не смеет лезть к его Чуе. — Если ты пришёл сюда, чтобы выяснять отношения, то это бессмысленно. Я не собираюсь извиняться ни за что. Ты только зря тратишь время, — пусть будет, как тот того хочет. Дазай может вступить в эту игру, выслушивая кучу обвинений в его сторону, однако, будь добр заткнуть пасть, когда дело касается их с Чуей отношений. — Зря трачу? Да я всю свою жизнь зря потратил! Думаешь, ты смог добиться чего-то за всё это время? Всё, что у тебя есть, дал тебе я. Если бы не я, ты бы работал сейчас где-нибудь в офисе за пять тысяч йен в месяц. Ты ничего не стоишь, ничтожество! Не зря я тебя пиз… — Закройте рот. — Как ты смеешь влезать в разговор и затыкать мне рот?! Кто ты такой, чтобы вмешиваться?! — Хватит, — Осаму резко встаёт из-за стола. Честно, заебало. — Мне надоело всё это. Спасибо, я сыт по горло. Это мой выбор и моё решение. Мне всё равно, что ты думаешь по этому поводу. Если тебя что-то не устраивает и тебе больше нечего нам сказать, то я хочу закончить этот разговор. Спасибо, пап.******
— Прости. Они несколько минут провели в полном молчании, сидя в машине под окнами дома Чуи. Никто не проронил ни слова с того момента, как они вышли из ресторана. Больно. Дазай надеялся на немного иной исход, но отец, внезапно появившийся в их плане, всё испортил. Хотя, чего он ожидал? Ожидал, что сестра поддержит и примет его решение? Глупо и очень самонадеянно. По радио играет зарубежная группа, разбавляя витающую в воздухе тишину. Кошки царапают где-то под рёбрами. «I’m sorry if I hurt you. I’m sorry if it got that bad. I’m sorry I can’t help you». Он виноват. Даже чертово радио играет против него. Не нужно было брать с собой парня. Страшно осознавать, что сейчас крутится в голове у юноши, сидящего рядом. Вскрывать чужие раны — бездушно. Слова Хироси больно резанули по уже затянувшимся порезам, вызывая кровотечение. Затянуться бы, да сил нет. — За что? — хриплый голос втыкается, словно нож в сердце. Оно глухо пульсирует, выплёскивая кровь фонтаном. — Я же сам захотел поехать и ни о чём не жалею. — То, что он сказал… — назвать озвученное «бредом» язык не поворачивался. Слышать такое в свою сторону безумно мучительно. Но, как поддержать? — Ничего не значит, — выдыхает парень, зевая. День нещадно испорчен, но ничего, он обязательно что-то придумает. — Ты сам как? — улыбка Чуи — услада для глаз. Осаму тонет в ней, окончательно понимая, — да, он сделал правильный выбор. Правильно было назвать его имя в магазине в среду. Правильно было уехать за город в этот же день, утащив парня с собой. Правильно было поцеловать Накахару Чую. — Я хочу убраться отсюда, — шатен никогда не был так честен, как сейчас. Бежать от проблем — плохое решение. Но именно в этом заключается спасение. — И что же останавливает тебя? — Да? — он, правда, согласен? — Да.******
Блять. Дазай не любит ходить по магазинам. Для него слишком муторно тратить своё время на бессмысленные покупки, даже если дело касается выбора продуктов. Зачем, если есть доставка? Но Чуя безжалостен. «Возьми куриную грудку», — сказал он. «Я отправляю тебя в поход на шесть лет, из которого ты точно не вернёшься живым. Тебе придётся повстречаться со злобной ведьмой в отделе зелий; грозным Ктулху в морском районе и лисом-кицуне в овощном. Удачи, самурай!» — услышал Дазай. — Как ты за всё это время с голоду не умер, рыба? — возмущался Накахара, решивший всё сделать сам. Ничего нельзя доверить ему! — Чуя-чи слишком грубый! — обиженно вздыхал Осаму, перекладывая всё, что принёс, обратно. С горем пополам, им удалось выполнить эту непосильную задачу только спустя минут тридцать. Чуя облегчённо выдыхает, усаживаясь на переднее сидение. Слава всем Богам, они справились. Правда, остаётся нерешённым только один вопрос. — А свет? Генератор же накрылся, помнишь? Что с ним будем делать? — Купим бензин. Дом прогреется минут за двадцать, а пока можно будет проветриться. — Хорошо. Возвращаться на ту же заправку, где пару месяцев назад их откровенно поженил продавец, не хотелось чисто из вредности. Ну, не мог же какой-то левый человек оказаться правым? Ладно, им же нужно где-то купить флягу с топливом. Закат уже был не за горами, когда парни наконец-то въехали на территорию оживлённого Кофу. Со сменой времени года меняются и города. И этот заснеженный городишко переменился. Чуя открывает окно, вдыхая аромат свежей выпечки из ближайших кофеен и запах лёгкости, присущий только весне. Осаму умиротворённо улыбается. Он просто ещё не знает, какую участь ему уготовил сидящий рядом. По приезде на заправку Чуя безжалостно выгоняет парня из машины, объясняя всё тем, что он безумно устал, чтобы ещё идти разбираться по поводу бензина. Он захотел поехать, вот пусть и идёт. И плевать, что Накахара не только согласился, но и ещё заставил Дазая ждать, пока соберёт вещи. Налегке юноша больше никогда не поедет. Наигранно цокнув, Осаму удаляется, буркнув что-то про вечную обиду и непрощение. Бука. От скуки хочется завыть. По радио идёт полный шлак, а зависать в телефоне стало невыносимо уже спустя минут десять. Господи, почему так долго?! За всё это время Накахара успел насчитать сто десять чёрных машин, двести белых и двадцать шесть красных. О-о-о, двадцать семь. Ещё и с Коё поговорил, а Осаму так и не вернулся! Грустно вздохнув, Чуя искал, чем занять себя, каждый раз приходя к одному — руль. Не то, чтобы рыжий думал о получении прав когда-нибудь в будущем, но эта штука манила, игриво шепча: «Ты всего лишь дотронешься до меня. Что может случиться?» И он поддался. Юрко вылез из машины, обошёл её и уселся на водительское сидение. Благо затонированные окна не раскрывали секрета его шалости. Кожаный руль — лучшее, что он мог ощущать фалангами своих пальцев. Можно словить оргазм от подобного? Чуя, как ребёнок, которого оставили одного в авто и попросили ничего не трогать. Ага, конечно, он не будет. Рыжий с опаской поворачивает «штурвал», слыша соприкосновение колёс с асфальтом. Ахуеть. Оно живое. Огай как-то поднимал вопрос об обучении племянника на права, однако при каждой просьбе дать сесть за руль соскакивал с темы. Ещё раз крутанув руль и удовлетворив своё желание «погонять», Чуя вздрагивает. Как он мог не заметить Осаму? — Удобно? — Да. Громко прыснув, шатен тянется к рычагу регулирования. Он несколько минут наблюдал за тем, как шины поворачивались туда-сюда, ухмыляясь, словно маньяк. — Сиди, — заметив смущение на чужом лице, будто его застали за чем-то неприличным, умиляется парень. — А теперь привстань. Осаму залезает в машину, усаживая юношу между своих ног, и выезжает с заправки. Чуя откидывается назад, укладывая голову на подставленное плечо. Неловко. Остаётся совсем ничего до точки назначения — длинная практически безлюдная дорога, простирающаяся вдоль леса, и они на месте. Ехать минут двадцать. — Хочешь попробовать? — Что? — засмотревшись на зеленеющие деревья, Чуя не совсем понимает, что от него хотят, когда Дазай паркуется на обочине, начиная объяснять. — Слева — тормоз, справа — газ, — шепчет шатен на ухо, опаляя его дыханием. У рыжего мурашки забегали по коже под рубашкой. — Стоп. Ты хочешь, чтобы дальше ехал я?! Нас двоих решил в могилу отправить? — Просто попробуй. Ничего не случится, я же буду рядом. Нихуя себе. Ничего не случится. А если он собьёт кого-нибудь? Ладно, люди здесь не ходят, но всё же! Это же не его машина. Если что-то пойдёт не так? Если… — Просто попробуй, — словно суккуб, уговаривает Дазай, толкая левой ногой коленку парня, и удовлетворённо улыбается, когда Чуя ставит ногу на газ, цокнув. — Только аккуратно, не спеши. И Чуя едет. Как улитка, но едет. — Можешь надавить сильнее, — шёпотом произносит шатен, устроившись подбородком на чужом плече. Машина ускоряется. — Молодец. — Прекрати хвалить меня, словно пса, и не лапай! В этом что-то есть. Ехать, куда глаза глядят, ощущая, что ты едешь сам. Классно. И машин совсем мало. Осаму берёт инициативу в свои руки, когда до дома остаётся минут пять. Чуя напряжённо выдыхает. Без снега дом выглядит куда лучше. Дазай паркуется перед дорожкой, ведущей прямо к входу. Деревья, что прежде напоминали когтистые длинные пальцы, утонули в только-только начавших появляться листьях. Прелесть. По дому прокатывается звук, поворачивающегося в скважине замка. — Пиздец холодно, — дрожит Накахара. Реально холодно. На улице плюс пятнадцать, а в доме все минус пятнадцать. Поёжившись, Осаму включает фонарик, направляясь в подвал с канистрой. Рыжий дожидается прихода парня на улице, закуривая. Перчатки остались лежать на сидении в машине, поэтому ему слегка прохладно. Ветерок треплет волосы, и Чуя прикрывает глаза, подставляя лицо ему навстречу. Господи, как же хорошо. Он действительно рад, что они приехали сюда. Перегрузиться надо было им обоим. — Дыши чистым воздухом, а не этой гадостью, — а рыжий лишь улыбается, облокачиваясь на фасад дома. Хочется позлить. Оставшись полностью проигнорированным, шатен подходит к парню, забирая сигарету из чужого рта. Накахара выдыхает сигаретный дым в чужое лицо, заставляя Осаму закашляться. Ибо нефиг. Дазай затягивается, ловя цепкий взгляд на себе. — А говорил, что вредно, — ухмыляется юноша. Второй поцелуй за день. Шатен неосознанно ведёт подсчёт, ловя дыхание на своих губах. Прелесть.******
— Я уже усвоил этот урок и пить с тобой не собираюсь. — Обидно, вообще-то. Я же ничего не сделал. Часы отбивают десять вечера, когда Осаму приносит два бокала и пузатую бутылку вина. Конечно, приятно. Чудесное продолжение вечера. Любовь к этому напитку теплилась где-то в глубине души, однако распивать что-то с шатеном было рискованно. Хотя. Кто не рискует, тот не пьёт шампанское, верно? — Ладно, чёрт с тобой, наливай. — Ещё бы ты отказался… Шото Петрюс обжигает горло. Дазай выжидающе смотрит, сделав небольшой глоток. Язык слегка вяжет, а по телу прокатывается волна расслабленности. Осаму, конечно, больше по коньяку, но сегодня можно сделать исключение. Они говорят ни о чём. Всё, что не затрагивает произошедшее утром. Сейчас в обсуждении случившегося нет нужды. Чуя широко улыбается, слушая какие-то истории из жизни. У шатена искры в глазах вспыхивают, стоит только услышать смех, переливающийся в хохот. Накахара вспоминает покупателя, что яростно пытался купить костюм точь-в-точь, как у Авраама Линкольна. Он браковал абсолютно все модели, желая увидеть именно ту, в который был сам президент. Как можно объяснить, что Чуя не могильщик и снимать одежду с трупа — не его специализация? К слову, нужный костюм сшили за неделю, а мужчина не заметил разницы. «Прекрасно» — твердил он, рассматривая себя в зеркале, пока Чуя пытался скрыть наползающую ухмылку. — Бред. Неужели, он не заметил разницы? — спрашивает порядком разомлевший парень. — Нет. Он отвалил столько денег, что я уже хотел было лететь в Америку и мародёрничать, — хихикает рыжий, положив свою голову на чужое плечо. — Но он не заметил разницу. Я тогда первый раз премию получил. Не знаю, что я такого сделал, но было приятно. — А в январе? — М? — Ты получил премию в январе? — За твой костюм-то? Не-а. Коё сказала, что будет к чему стремиться. Да и ты, сука такая, подпортил мне тогда всю историю. — Я старался. — Я знаю, мудак. В камине стреляют дрова, выплёвывая маленькие огненные частички, словно светлячков. В комнате расслабляюще темно. Ноги укутаны пледом, а сзади них снятые с дивана подушки. И это приносит такое пиздецкое умиротворение. Чуя прикрывает глаза, потеревшись щекой о шею парня. — Чуя? — М-м-м? — Я люблю тебя. Это не первый раз, когда Дазай произносит подобные вещи, но почему-то именно сейчас это звучит до дрожи честно. Накахара приподнимается. Их взгляды встречаются, и Осаму буквально может почувствовать, как пол под ним проваливается, когда рыжий шепчет в самые губы: — Я люблю тебя, Дазай Осаму. Лёгкий поцелуй трогает его губы. Это больше, чем то, что шатен ожидал. Больше, чем он мог ожидать. Получить признание — всё, о чём он мог мечтать. Для Чуи это был огромный шаг. И осознание пришло не сразу. Оно выстраивалось медленно, строилось по кирпичику, пока не возвысилось над головой. Это всего лишь слова, но дело даже не в них. Чуя действительно понял, что имел в виду Огай, когда затирал эту чушь про осознание. Рядом с Дазаем спокойнее, чем с кем-либо. Рядом с Дазаем тепло и ярко. Рядом с Дазаем невыносимо. Рядом с Дазаем странно. Рядом с Дазаем Накахара чувствует себя нужным. — Я люблю тебя, — как в бреду шепчет шатен. — Я люблю тебя, — вторит ему голос. — Люблю… — Я знаю… Нежность поцелуя нельзя сравнить ни с чем. Дазай чувствует, как что-то приятное разливается в глубине его продрогшей души. Ресницы дрожат, а щёки беспощадно краснеют. Осаму никогда не чувствовал себя так хорошо. Чуя путает пальцы в тёмных волосах, притягивая парня ближе. Сердце к сердцу. Осаму усаживает парня на колени, целуя глубоко и томно. Боже, знал бы Чуя, как хочется вобрать в склянку всё это, поместив в одну из бутылок в погребе. Пусть плавает в формалине, покачиваясь из стороны в сторону. Дазай будет осторожен, не позволит никому даже пальцем коснуться. Дверь закрыта на тысячи замков, пароль от которых знает только один человек. Вся бутыль покрыта отпечатками только одного человека. В этом и теплится счастье. Рыжий негромко охает, стоит Дазаю коснуться поясницы холодными пальцами, пробравшись под футболку. Накахара подарит ему варежки на ближайший праздник. Заебал уже. Ледяные пальцы очерчивают позвоночник, Чуя цепляется за плечи парня, удобнее усаживаясь на бедрах. Когда воздуха становится катастрофически мало, шатен отстраняется, припадая губами к шее, слыша голодные вдохи. Он проходится языком от шеи до виска и слегка прикусывает мочку покрасневшего уха, заставляя юношу вздрогнуть. Приглушённый стон прокатывается по комнате. Мутный взгляд встречается с таким же давно утонувшем. Осаму оглаживает пылающую щёку, обводит пальцем с готовностью раскрывающиеся губы. Хочется больше. Чуя мычит в поцелуй, когда ледяные руки проходятся по изгибу талии, пересчитывают косточки и мягко опускаются на подлетевшие бёдра. Всё же на диване удобнее. Накахара послушно обвивает ногами чужую талию, позволяя перенести себя на мягкие подушки. Осаму встаёт на колени меж раздвинутых ног, наклоняясь и шепча в самое ухо: — Ты позволишь? Накахара забыл, как дышать, слыша до хрипоты возбуждённый голос. Шутки Дазая про дрочку и секс всегда воспринимались, как шутки. Своеобразные, но шутки. Наивность явно его подвела. Волна возбуждения прокатывается по всему телу, когда, выгнувшись в спине, рыжий притягивает парня к себе за плечи, опаляя дыханием губы: — Позволю. Чуя пропускает тот момент, когда лишается футболки и штанов вместе с бельём, а его бёдра нещадно разводят шире, дразняще трогая нежную кожу мошонки и ствол. Блять, что ты творишь? Накахара густо краснеет, закусывая костяшки правой руки, отворачиваясь к спинке дивана, лишь бы не смотреть на всё это. Пиздец, как всё до этого дошло? — Нет. Ты должен смотреть на меня, — хрипло произносит шатен, громко сглатывая, разворачивая лицо рыжего за подбородок. — Я хочу, чтобы ты знал, — крышка падает на пол. Откуда он, блять, достал смазку?! — Я хочу, чтобы ты всегда был рядом, — резкий запах ударяет в голову, глаза беспорядочно носятся по потолку, когда юноша припадает к чужому плечу, поднося вымазанный палец к анусу. — Я хочу проводить с тобой каждый свой день. Видеть радость, грусть, злость на твоём прекрасном лице. Я хочу приходить домой, видя тебя там. Я хочу, — облизав губы, как в бреду, шепчет он, — чтобы ты стал моей причиной, по которой я вернусь домой. Болезненный стон глушится поднесённой ко рту рукой, которую Осаму, цокнув, убирает. Шатен целует резко вздымающуюся грудь, дав парню время привыкнуть к ощущениям. Чуя громко дышит, сведя брови к переносице. Из глаз вот-вот польются слёзы, но он настойчиво вцепился в руку Дазаю. Не, это какая-то хуйня. Отмена, Осаму, отмена! Они так не договаривались! Кажется, «поехали отдохнём» — завуалированно означало — «поехали трахаться». Нет, так не пойдёт. Рука проходится от основания вставшего члена к головке, когда Накахара глухо мычит, запрокинув голову назад и прикрыв глаза. Хорошо. Шатен ведёт рукой то замедляя, то ускоряя темп, от чего Чуя стонет, когда в него снова входят сперва одним пальцем. Боль внизу сплетается с ощущением практического доведения до пика. Дазай уверен, что сможет кончить только смотря. Палец нащупывает простату, поглаживающе массируя, пока рука продолжает скользить вверх-вниз. Блять, почему так хорошо? Глаза закатываются, спина выгибается, когда, больно сглотнув, Осаму добавляет ещё один палец, изумлённо следя за чужой реакцией. Боже… Как же ты прекрасен. Пальцы раздвигаются на манер ножниц, растягивая. Чуя, будто забылся. Толкается в чужую руку, слегка приподнимая бёдра, что-то шепча. — Блять… — Потерпи немного. — Засунь себе... Своё потерпи... Знаешь куда... Дазай лишается пижамных штанов с бельём, подкладывает небольшую овальную подушку под спину парню и удерживает его за внутреннюю часть бедра, сильнее раздвинув ноги. Чуя, не стесняясь стонет, когда ему одновременно дрочат и в него же входят. Осаму бесконечно целует подрагивающие веки и скулы, пальцем дразнит уретру, буквально чувствуя, как юноша под ним вздрагивает, гортанно застонав. Входит глубже. Крышесносно. В Чуе безумно узко, что хочется кончить, так и не продолжив. — Даз… Ах, — горячее дыхание обжигает кожу на шее, когда головка попадает прямо по простате. — Всё в порядке, я здесь, — первый толчок выбивает из груди весь воздух. Внутри так мокро. Накахара невольно прикусывает кожу на чужом плече, поджав пальцы на ногах, притягивает парня ближе к себе, царапая короткими ногтями спину. Как же ахуенно. — Чуя, я хочу, чтобы ты позвал меня по имени. — О-осаму, Осаму, Осаму, — беспрекословно вторит рыжий, когда чувствует, что находится на грани. Пара толчков и Накахара изливается себе на живот, протяжно простонав, испачкав ещё и шатена, что кончил следом. — Я тебе после такого, — хрипло шепчет Чуя, едва отойдя от оргазма, — в глаза смотреть не смогу. Дазай убирает прилипшую к скуле тёмную прядь медных волос, поцеловав висок. Он доволен. — Тебе и не нужно смотреть мне в глаза, — язвит тот, выходя из чужого тела. — Ты меня заебал… в прямом смысле этого слова. — Я старался. — Идиот. Осаму тащит уставшего Накахару мыться и под сопротивления последнего затаскивает его в душ. Прохладная вода бьёт по животу, шатен натирает спину, скользя вниз, проходится губами по плечам и невесомо целует губы. Ладно, это приятно. Они всего лишь целуются в душе, но это приносит такое пиздецкое умиротворение до учащения сердцебиения, что Дазай улыбается, позабыв обо всём на свете. Ещё бы до постели дойти… Пока Накахара нежится на чистых простынях, шатен уходит убирать всё то, что они натворили внизу. Всё-таки, неприятно будет испортить такой хороший диван. Сквозь сон Чуя чувствует, как его обнимают, притянув к себе за талию, шепча: — Доброй ночи, Чу.