Боже, как же хочется…
— Поцелуй. — Что? — Я хочу, — в горле пересохло до хрипоты в голосе и бегающим по коже мурашкам, — чтобы Чуя поцеловал. Накахара практически умиляется. Как часто Дазай Осаму что-то просит? В принципе, очень часто, если дело касается каких-то обыденных вещей. В частности, о боже мой, просто побыть рядом. От претензий по типу: «Чуя больше проводит времени за ноутбуком, чем за мной» уже тошнит. В особенности от тона, с которым парню это вдалбливали тысячу и один раз. Обида сквозила в каждом его слове. Не хватало только поджать губу, округлить глаза до размера огромных яблок, ну точно умоляющее купить мороженое чадо. Чуе оставалось только отложить все тяжелые предметы, чтобы ненароком не убить объект раздражения, вздохнуть, и наконец кинуть большую подушку в высокого юношу, отбирающего слишком много времени. Как он должен был готовиться к сдаче диплома, когда туда-сюда без дела слонялась эта амёба? Он же хотел внимание. Вот, получай подушку в лоб и не мешай. Как ребёнок, ей-богу. И то тяжело назвать это проявление детских капризов просьбой. Взгляд из-под чёлки, резкий стон от более чувственного проникновения и смазанный поцелуй в щёку — единственное, чем его удостаивают. Безумно хотелось повредничать. Месть — блюдо, которое подают холодным… при открытых окнах… в постели. — Не так! — раздосадовано шипит Осаму, укусив чужую руку, схватившую за подбородок. Пёс, чёрт его. Чуя сдавленно фыркает, шлёпнув по ягодице. Дазай не в том положении, чтобы вредничать. — Не так! — Что «не так»? Громкий цок и шуршание белья. Столкновение влажной кожи с холодной простыню. Он наконец-то видит. Хитрые словно лисьи глаза цепляют. Дазай не может насмотреться. Рыжие кудри вихрями торчат в разные стороны, напоминая бараньи косицы. Бордовый, словно спелая вишня, румянец на щеках и ухмылка на пол лица. Почему он раньше этого не сделал? «Прекрасен», — всплывает в замутнённом похотью сознании. Медная прядь заправляется за ухо, утонув в сотне таких же. Осаму чувствует слишком много. Жаждущее ласки тело пышет жаром. Дышать становится откровенно нечем. Он задыхается, с головой погружаясь в это болото. Накахара мельком задевает чужой нос своим, глядя играючи. И на душе так чертовски спокойно. Будто так и должно быть. Будто Чуя должен смотреть со всей нежностью, излучая неимоверное тепло. Будто Дазай должен с трепетом между рёбер давиться от ощущения, что что-то трепещет, поднимаясь по трахее к горлу. Это сродни зависимости. Когда не просто хочешь быть рядом с человеком, а желаешь именно его. Считаешь минуты до окончания рабочего дня, сидя в кабинете. Заезжаешь за продуктами в магазин, готовишь завтрак-обед-ужин, чтобы этот дурак не помер с голоду забыв поесть. Думаешь всё ли с ним в порядке, когда находитесь поодаль. Он — центр, экватор. Рядом с ним всегда жарко до необходимости прикрыться. Рядом с ним бесконечное лето при минусовой температуре за окном. — Прекрасно звучишь, — заговорщицки шепчет Чуя, подмигивая правым глазом. — Это моя фраза! Язык аккурат проходится по нижней губе, приветливо сплетаясь с чужим. Пальцы крепко вцепились в рыжие пряди, притянув ближе. Шатен словно хочет вобрать в себя всю душу. Жмётся, вздрагивая при контакте возбуждённого члена с кожей, но не отстраняется. От резкого толчка задыхаются оба, немо простонав. Чуя откровенно ведёт. Он неожиданно прикусывает язык, сдавив руку на исполосованной шрамами шее. Прикрытые веки дрожат от прикосновений к пылающему телу. Сейчас в голове как никогда пусто. Дазай бы посмеялся, да рот занят исследовательскими работами. Неужели добился того, чего хотел? Его словно обдаёт током, когда член скользит внутри, а бёдра сталкиваются с кожей. Развязка становится так близко, что голова идёт кругом. Комната ходит ходуном. Осаму почти не чувствует мягкое постельное под собой, позволяя управлять всем. Тонкие пальцы окольцовывают возбуждённую плоть. Ладонь мягко ведёт вверх-вниз, вынуждая захлебнуться. Выступивший предэякулят размазывают по органу, создавая эффект трения. От прикосновений к мошонке шатен теряется, сильно зажмурив глаза. Дрожь пробивает всё тело. Дазай изливается себе на живот, провокационно сжимаясь. — Что-то ты быстро. Презерватив тонет в пакете небольшого мусорного ведра у кресла. Видимо, разговоры с Огаем насчёт контрацепции не прошли зря хотя бы для одного человека. Дазай вяло потягивается, разминая спину. По-хорошему надо помыться да сил практически не осталось. Огонёк зажигалки мгновенно гаснет, отдав часть себя папиросе. Мысли постепенно начинают возвращаться, теряясь в сигаретном дымке. За прошедший месяц пачка совсем опустела. В коробочке свободно болтается одна единственная сигарета. Накахара скучающе разглядывает пейзаж за окном, усевшись на стол у самого стекла. «Сколько ещё будет таких ночей»? Ночной город пленит. Бесчисленное количество баров — своеобразный магнит. От туристов в весенний сезон практически нет отбоя. Улицы полны как прохожими, спешащими в очередное ночное заведение, так и машинами, развозящими “по делам”. Квартал иностранцев всегда шумен, что никакое шумоподавление в квартире не поможет. Матрас прогибается под тяжестью тела с тихим скрипом, когда Осаму волочит ноги к креслу. Он молча тянет руки, умоляюще глядя на Чую. Тонкие пальцы подносят тлеющую сигарету к распухшим губам, помогая затянуться. Горечь обжигает лёгкие. У него словно открывается второе дыхание. Становится немного легче. Слабый ветерок трезвит, остужая пылающую голову. Кожа покрывается гусиными мурашками, заставляя поёжиться. Лёгкий прищур глаз напротив тянет. Чуя слабо улыбается, докуривая до фильтра. Это можно считать за непрямой поцелуй? Бёдра собственнически сжимают до покраснения, притягивая к краю стола. Глубокие омуты глядят из-под чёлки, не замечая ни толики сопротивления. Сигарета остаётся дотлевать в пепельнице. Руки обхватывают слегка пострадавшую шею, потянув. Разомлевшие губы с готовностью принимают чужие. Сердце трепещет, норовя выпрыгнуть из грудной клетки. Накахара аккуратно мажет языком по губам, вздрагивая. Холодные ладони тихонько раздвигают колени, втискиваясь между ними. Тело льнёт к телу, позволяя выполнять любые манипуляции. Дазай вглядывается в самую душу прикрытых глаз, пытаясь запечатлеть момент. Ему невыносимо только от мысли, что завтра может что-то пойти не так. Причины так думать, разумеется, были. Предугадать поведение отца возможно, однако слишком много факторов могут повлиять на его настроение. Сон, погода, курс доллара, даже чёртов костюм, в котором он будет, может изменить всё. Мысли бьют набатом, ударяясь о черепную коробку. Голова гудит, заходясь. Шатен отчаянно цепляется за Чую как за спасательный круг, притягивая ближе к себе. Ему просто жизненно необходимо ощутить то, что он жив. Ему просто нужно чувствовать его рядом. Видеть веснушчатое лицо перед собой. Видеть быстро сменяющиеся эмоции. Выводить из себя и просто чувствовать. Чувствовать, что жив. Дазай хватает чужую ладонь, прислоняя её к своему сердцу не дав подумать. Ему просто нужно объясниться. Ему просто нужен Чуя. «Посмотри, что ты со мной делаешь». Накахара густо краснеет, когда руку нежно оглаживают, крепко держа. Глупый орган отбивает чечётку. Если бы Осаму мог, вырезал бы его к чертям. Позволил телу сойтись в жуткой судороги. Да отдал Чуе. У него оно точно будет в безопасности. Накахара не разобьёт. — Мне завтра вставать рано, — прерывисто шепчет шатен, не желая нарушать сложившуюся тишину. — Поэтому так скоро кончил? — с придыханием спрашивает Чуя, широко облизнувшись. — Да. Хриплый громкий смех режет уши, что ещё не разложило от полученного оргазма. Рыж шустро спрыгивает, тянет в сторону ванной, искусно улыбаясь. Точно суккуб, развращающий душу. Холодок окольцовывает тело, даря желанную трезвость во всём теле. Ради этого можно и потерпеть. Прохладная вода обдаёт грудную клетку. Смысла проводить в ванне слишком много времени — нет. Да и сил тоже. Тёплая постель — единственное чего сейчас можно желать. С волос капает прямо на кафель. Сухое полотенце впитывает влагу. Ворсистый халат на голое тело — от подобного можно получить оргазм. Особенно после холодного душа. Веки предательски тяжелеют, а рот разрывает зевота. — Ты куда? Чуя копается в коридоре, шипя проклятья. Наскоро натягивает тёмные джинсы и водолазку, вытащив обувь из шкафа-купе. Телефон что-то брякает лежа на пуфике, но тотально игнорируется. Дазай опирается о дверной косяк, устало зевая. Время неустанно близится к трём часам ночи. — У Тачихары, чёрт его, — ругается Накахара, в этот раз отвлекаясь на пришедшее СМС, — что-то случилось. Приеду поздно, ложись спать без меня. — Он позвонил? — Да. Не скучай, — напоследок подмигивает рыжий, скрываясь за входной дверью. Шатен почти не помнит, как оказался на уже смененном белье. Уснул от полного бессилия, проспав добрые пять часов. Хотя назвать это мгновенное отключение от мира «сном» язык не повернётся. Он только закрыл глаза, открыл и всё. Прошло пять, мать его, часов. Если сегодня всё пройдёт гладко, Осаму точно проспит несколько дней, имитируя спячку, в которую впадают медведи. Отключит телефон, затащит свою дакимакуру ростом в метр шестьдесят в постель и уснёт. Однако с каждой проведённой в светлой памяти минутой уверенность в надуманном падает. Осаму не тот человек, у которого всё идёт по плану. В пояснице стреляет, когда парень старается ровно сесть на кровати, свесив на пол ноги. Ему точно нужен согревающий пояс. Желательно пять. И пластырь с бандажом. Точно! Шатен открывает настежь окно, впуская свежий воздух с улицы. Духота спальни мигом испаряется. Из гостиной доносится негромкий писк. «Значит там», — подмечает Осаму, сняв с кресла порядком высохшее полотенце. Он ненадолго заглядывает в ванную комнату. Из зеркала на него глядит оживший труп. Бледное лицо, огромные мешки под глазами и покрытая шрамами и пятнами шея, словно на него напал зверь. Ну, в принципе, это правда. Зверь был. Лис. Дазай тихонько хихикает от своих мыслей, умываясь. Полотенце отправляется досушиваться на вертикальную сушилку. Неожиданно на душе спокойно. Никакие мысли не угнетают отдохнувшую голову. Единственное, что мучает сейчас — напряжение в пояснице. Но и с этим можно справиться. Всё же, Осаму уже большой мальчик и может потерпеть. Чуя отыскивается спустя пару минут на кухне по соловьиным песнопениям. Какая-то песня на французском доносится прямо из телевизора, вызывая головную боль. Накахара пританцовывая переворачивает блинчик на сковородке. Дазая сжирает зависть. Столько бодрости и жизни в движениях младшего, что хочется взвыть, позвонив в дом престарелых. Видимо, именно там шатену и место. — Ты как? От запаха свежей еды крутит живот. Сколько он нормально не ел? Сутки? Шатен хмуро подходит к тарелке с блинчиками, смотрит на них с секунду, будто спрашивает разрешение у постряпанного на сковородке теста. И видимо получает ответ. Чуя довольно ухмыляется, когда Дазай ловко подцепляет один из них, делая первый укус. От запаха всё тело млеет. Слишком вкусно, чтобы быть правдой. — Мерзость, — привычно лжёт Осаму, потянувшись за новой порцией, широко облизав пальцы. — Пф-ф. Настолько отвратительно, что ты вместе с блинами готов проглотить тарелку, медуза? Пожалуй, ради одного человека сегодня стоит побороться. Или ради таких блинчиков..?У Дазая точно будет время, чтобы решить.
— Я, наверное, первый для кого ты готовишь подобное? — с некой гордостью в голосе спрашивает Осаму. Он точно знает ответ. Для него это факт. Аксиома. Всегда приятно слышать, что ты в чём-то первый. Лучше остальных. Даже если дело касается таких глупых вещей. — Нет, — бесстыдно рушит чужие надежды Чуя, — первый Тачихара. Конечно, если его сущность воришки позволяет так сказать. С трудом отбивался от его нападков. — Эх-х, увы, но Тачихару мне точно не обойти, — с наигранной обидой в голосе, чуть ли не плача, говорит шатен. — Кстати, как он? — Как и всегда: творит какую-то хуйню, за которую мне потом стыдно. Вы этим похожи. — Неужели я такой проблемный? — Очень. — Ты же знаешь, солнышко, ты всегда можешь привязать меня к кровати, чтобы я ничего не натворил. Оба неоднозначно хмыкают. — Так, — Дазай незаметно берёт ещё один блинчик, подмечая на столе сладкий сироп, взбитые сливки и ягоду в упаковке, — фто он сделал? — Возомнил из себя Ромео, пытаясь произвести впечатление на Джульетту. — Тот парень в ресторане? — Тот парень в ресторане, — соглашается Чуя, откладывая посуду в мойку. — Он решил, что написать признание на одной из стен в парке Китаномару — ахуенная идея. Да ещё и на французском. — А мне ты такого не делал… — Я могу тебе на лбу написать, хочешь? — Пожалуй, откажусь. — Вот-вот, а он мало того, что сфотографировал этот шедевр, так ещё и не стёр, когда его загребли. Наверное, сейчас оттирает сеё творение. Поделом ему. — Ты в полицию ездил забирать его? — Кому-то же нужно было спасать его задницу. Хотя отец Джуничиро мог бы и помочь с этим. Тот парень тоже там был. — Кфто он? — Сначала дожуй, а потом говори, — Накахара закатывает глаза, делая укус поднесенной ко рту еды. Оставшиеся на губах сливки шустро слизываются, вырывая недовольный цок. Осаму хотел сделать это сам. — Мы его видели в ночь, когда был пожар. Шоичи. Тот самый эксперт. Серьёзно? Неужто мир так тесен? — М-м, так вот, кто связался с плохой компанией и перестал общаться с отцом. — Ага. Сам был в шоке. Пришедшее на телефон сообщение застаёт врасплох. Дазай почти может представить Огая, сидящего в каком-нибудь ресторане, проворно тыкающего пальчиками по кнопкам. Ещё и этот развесёлый смайлик в конце. Кто его научил такому? «Выспались😏?». — Хуиспались. Ни тебе — здрасьте, ни до свидания. Чуя громко прыскает, похлопав Осаму по плечу. Нихера они не выспались. Накахара по-любому ляжет спать спустя несколько минут после отъезда юноши. Можно к гадалке не ходить. Неторопливо наплывающая вялость глушится парой глотков свежесваренного кофе и смазанным поцелуем в щёку. «Остался час, готов?». — Надеюсь, Огай не втянул тебя в это. — Нет, конечно, нет.******
Достаточно тёмное помещение с небольшими квадратными столиками, выполненными на манер слэбов дерева. Приходится слегка сощуриться с непривычки. Всё-таки на улице во всю разгорается солнечный день, а здесь темень, что глаза себе выткнешь. Удобные чёрные кресла с круглыми, среднего размера подушками из бархата, напоминающие те, что бабуля шила лет десять назад на заказ. Громоздкие лампы — высокие многоэтажки, достающие до самых облаков, истощающие приятный жёлтый свет. И огромное, мать его, дерево, листья которого освещают помещение ярко-фиолетовым цветом. Дазай чувствует себя чёртовым клоуном в цирке. Он не так часто бывал в ресторане, принадлежащем его отцу, но отчего-то запомнил абсолютно каждую деталь в нём. Непонятно зачем. Администратор дико косится на него, когда удаётся проникнуть внутрь. План откровенно нелепый. Поговорить с отцом, пытаясь отговорить от его глупой затеи, и дождаться Мори, у которого есть какой-то козырь. Сказать, что он нервничает — ничего не сказать. Осаму бегло отмахивается от помощи в поиске Хироси в этом заведении, уплывая в самую глубь. Слишком шумно. За баром привычно шествует юноша с откровенно зализанными волосами под стать его аккуратному чёрному костюму. На стойке недолго красуются несколько шотов с текилой. Подошедший официант ставит их на поднос, относя к нужному столику. Шатен морщится. Перед ним вход в VIP ложу. Остаётся всего ничего до заветной части представления — апофеоза. Пара ступенек наверх, затем направо, пройти немного вперёд и он на месте. Удивительно, но сладостно льющая сквозь колонки музыка полностью глушит разговоры в соседних комнатках, скрытых за тёмно-фиолетовыми шторами. Дазай делает глубокий выдох, возвращая привычное спокойствие своей персоне, хотя тело нехило так колотит. Он один. Мужчина незаинтересованно переводит взгляд с телефона на отпрыска, расплываясь в кровожадной усмешке, когда младший с напускной уверенностью присаживается рядом. От сегодняшней встречи зависит многое, чего Дазай терять не собирается. Подставляться откровенно надоело. Он что груша для битья? Какие-то проблемы — обратись к психологу и не еби другим мозги. — Всё будет нормально, слышишь меня? — убеждал Накахара, держа в руке пиджак. — Да, — одеваясь, соглашался Осаму. Когда собирался, было кристально поебать на то, что случится после. Заебался плавать во всём этом дерьме, что инстинкт самосохранения начал давать сбой. Может, стоило обратить на это хоть какое-то внимание, но и хер с ним. — Это не та херня, о которой действительно стоит беспокоиться, понимаешь? — Да. — Даже если ничего не выйдет, что, конечно, маловероятно, ты знаешь… в любой момент можно сменить имя, фамилию, внешность и уехать далеко отсюда. — Да. Что?! Чуя негромко захихикал, увидев неподдельное недоумение в глазах парня, что чуть не стукнулся о дверцу шкафа головой от услышанного. Слишком забавно. Он несколько минут тут ворон ловил, одеваясь, а сейчас видимо дошло. Дурак. — Надо же, какой приятный сюрприз. Не ожидал увидеть тебя так скоро, сынок. Случилось что? Сарказм. Ебанный сарказм. Он прекрасно знает обо всём происходящем — сам же и принимал участие. (******
— А вот и я. Надеюсь, не устали ждать. Я, правда, старался побыстрее, — оживлено заявляет владелец ресторана, проходя в комнату, да замирает в проходе. — А я как соскучился, сынок, ты себе не представляешь. Напротив входа сидит он. Высокий мужчина в бежевом костюме. От одного его вида сердце Хироси готово выпрыгнуть из груди. Озэму Дазай был уважаемым среди широкого круга лиц человеком. Славился своим умением выбиваться в лидирующие позиции, где бы ни оказался. Ответственный и пунктуальный. Верный и искренний. Именно он заложил в своего внука принцип долгосрочного брака. Именно к такой возвышенной любви как между его бабушкой и дедушкой стремился юноша всю жизнь. — Что вы тут обсуждаете? Не знал, что ты помирился с Огаем. Давно пора. Всё же не чужие люди, — благосклонно щерится старший. Хироси стоит как вкопанный. — Чего замер? Садись? Мужчина неожиданно для самого себя шмякается на стул, бегая взглядом по присутствующим. Мори внезапно спокоен. Он радушно улыбается уголком губ, когда им с Осаму случается столкнуться взглядами. — Всё в порядке, пап. Просто беседуем.Ложь.
Старший смотрит с хитрым прищуром уставших глаз. Всё же перелёты неплохо влияют на режим. Из России в Японию добраться не так уж и легко. Пришлось пережить две пересадки и двадцать четыре часа в пути. Звучит не страшно, если не задумываться о своём возрасте. Сейчас бы поехать домой да хорошенько выспаться, но у него есть ещё дела. — М-м. Как хорошо. Рад, очень рад, — мужчина прихлопнул в ладоши. — Знаешь, я тут заехал к вам домой. Решил проведать. Всё же так долго не виделись, я успел соскучиться. А там моя дорогая невестка плачет. Представляешь? Меня это сбило с толку, — Озэму неспешно помешивает непонятно откуда взявшийся кофе. — Спрашивается: в чём дело? А она давай рыдать сильнее. Я так ничего не смог от неё узнать. Может ты скажешь мне в чём дело, сынок? — Настроение плохое, — отмахивается младший, нервно вжимаясь в кресло, стараясь в нём затеряться. — Мгм, — горячий напиток обжигает горло, — наверное, из-за офиса Осаму, что в угольках? — мигом с лица слетает всё веселье. А Хироси думает: «Попал». — Ты держишь меня за идиота? — Нет, отец, — резво мотает головой владелец ресторана. Всё же даже у самых бесстрашных есть свои страхи. — Нет? А мне так не кажется. Ты думал, что я ни о чём не узнаю, находясь в другой стране? — Я ничего не думал, правда. Всё хорошо. Я не…Ложь.
— Хорошо? Ты называешь это «хорошо»? Поджог офиса, посягательство на жизнь сына? Разве я такому тебя учил? Разве я заставлял тебя жениться на дочерях своих партнёров? Оказывается у меня был такой простор, столько возможностей развязать себе руки. А я и не знал. Да… Твой старик глуп. Не то, что ты. Браво. Аплодирую стоя. — Что мне оставалось делать?! Я хотел нормальной жизни для него! Обеспеченной! А он хотел лишь лизаться с мужиками! Я что должен был делать?! Не хватает пива и чипсов. Осаму чувствует, как замирает его сердце. Он хочет сказать. Оправдаться. Хотя бы попытаться объяснить всё то, что произошло. От реакции деда сейчас зависит многое. Как минимум, его могут отчитать, как максимум дедушка встанет на сторону своего сына. Дазай сомневается. Огай мотает головой. Молчи. — Не лезть! — рявкает старший так, что в соседней комнате их точно услышали. — Ты должен был не лезть, как это делал я! «Всё в порядке сын? Да. Отлично»! И всё! Ничего больше не требовалось! Но ты и с этим не справился! Неужели тебе было нечем заняться?! У тебя дочь растет! В её жизнь ты почему-то не лезешь! — Потому что она моя! — не сдерживается Хироси. — А он чей?! — опять двадцать пять. — Твоей соседки?! Отец тот, кто воспитал! Прости, Мори, — Огай пожимает плечами. Ваша правда. — Надо было что-то делать, когда ты узнал об этом, а не портить жизнь ребёнку. — Что я, по-твоему, должен был сделать?! Позвонить Огаю и сказать?! — Да! Хотя бы так! Ты узнал об этом, когда ему было шесть, а он в двадцать четыре. У тебя было много времени, чтобы хоть что-то сделать. Узнал о том, что она параллельно встречалась с вами двумя — уходи, если тебя это задевает и ты её не любишь. Она сделала выбор в пользу тебя. Но ты мало того, что оставил его сына, так и ещё продолжил воспитывать. Это называется «принял». Если бы тебя действительно бесил факт того, что ты воспитываешь чужого ребёнка, то ты бы отказался. Прости, Осаму, — шатен сидит в ахуе. — Но ты ничего не сделал. Йосано в тот момент ещё не родилась. Её даже в планах не было. Ты мог уйти, но остался. И испортил всё. Это на твоей совести. Любишь свою жену? Так полюби и её ребёнка, раз за столько лет ты этого не сделал. Осаму вылетает из комнаты. Ему срочно нужен воздух. Перед глазами плывёт, а в ушах шумно. Он не может разобрать голоса вокруг себя. Ощущения на грани истерики. Она накатывает девятым валом, не давая сделать нормально вдох. На улице тепло. Справа от парковки небольшой импровизированный сад. Дазай не задумываясь идёт туда. Стук шагов глушится биением его сердца. Срочно нужна сигарета. Обсуждать подобное в присутствии Осаму было херовой идеей изначально. Конечно, всю жизнь шатена можно гордо именовать херовой идеей и от наличия ещё одной таковой хуже не станет. Но всё же. Трава приятно шелестит, когда поднимается небольшой ветер. Большая плетеная качеля под деревьями оказывается незанятой. Карманы абсолютно пусты. Пачка осталась дома. Парень негромко цокает, прикрывая глаза. Что это вообще сейчас было? Он, конечно, ожидал, что сегодняшний день будет полон дерьма, но чтобы настолько? Сын Огая. Звучит как бред умалишенного. Сын человека, которого он раньше видел не то чтобы часто, но практически несколько раз в месяц. Странное ощущение опустошения обвивает рёбра. Руки трясутся. Он до боли прикусывает губу, пытаясь успокоиться. Его отец делал всё это из мести старому приятелю. Поэтому мать молчала. Понимала, что виновата и молчала. Что она могла ещё сделать после того, как обман всплыл? Хочется уснуть и не проснуться. Проспать целую вечность пока этот ужас не закончится. Чем ребёнок заслужил такое отношение к себе? Неужели нельзя было поступить как-то иначе, не прибегая к насилию? Легкие шаги и нервный выдох. — Ты знал об этом? — не своим голосом спрашивает шатен, не открывая глаз. Голос сливается с шелестом листьев, но его точно услышали. — На днях узнал, — честно отвечает Чуя. Он тихонько садится рядом, откидываясь на спинку, так что их плечи касаются друг друга. Устал. Ками-сама, он чертовски устал. — А ночью, где ты был? Накахара чувствует себя как на допросе. Он неуверенно касается щеки мягкими губами, выдыхая: — В тебе. Искренность наше всё. А что? Он хотел ответ и получил. Парень же не уточнил во сколько, верно? Рыж берёт дрожащие ладони Осаму в свои, нежно целуя костяшки. Так намного спокойнее. — У Тачихары. Я был у Тачихары. — Неправильный ответ. Догадался, зараза. В принципе, логично. Огай был немного обескуражен появлением мужчины. Как будто вовсе не ожидал его увидеть. А вот Чуя вполне сойдёт за человека, который мог бы провернуть подобное. Озэму не хотел возвращаться в ближайшие пару месяцев в Японию. Но всё могло измениться, верно? — Это правда. Частично, но правда. — Мне интересно одно: где ты деда нашёл? — Осаму на минуту замолкает, слыша неоднозначный писк. Плечи парня дрожат. Чуя пытается не засмеяться в голос. Ну, а что? Он сам понял как это прозвучало? Как можно спрашивать такое со всей серьёзностью в голосе? Чуе точно нужно поспать. — Да нет… Не в этом… Блять, прекращай. Накахара вытирает выступившие на глазах слёзы от смеха, пытается успокоиться. Вдох-выдох. (Спать.