Одолень-трава

Дни потянулись для Милоша долгой-долгой чередой ожидания. Весна понемногу вступала в свои права: стаял снег, началось и закончилось половодье, зеленой дымкой окутался темный лес, и вскоре повсюду пронзительно-сладко щелкали и пересвистывались в белой черемухе голосистые соловьи. Кажется, с приходом тёплых дней, всей молодежи просто посносило головы: вечорки теперь проходили на широких дворах, а после урока, игр и угощения всей честной компанией гуляли по улицам, пели тягучие любовные песни до самого рассвета. Все больше омег находили себе пару среди добрых молодцев и гуляли уже вместе, держась за руки и любуясь друг другом. Видя это, Милош старался не падать духом, скучая по Огнеяру, и лишь присутствие Пригляда хоть как-то примиряло юношу с горечью разлуки. Радмил поначалу тоже всегда был рядом, но братья видели, как тот жадно глядит в сторону Мстивоя, разрывая сердце пополам. — Иди к нему, — велел Милош в один из вечеров. — Иди! Я же знаю, как сильно тебе хочется быть со своей парой. Будь счастлив, Радмил. — Иди, — согласно кивнул Пригляд, заметив нерешительность брата. — Я пригляжу за Милошем. Ступай же! Так теперь у них и повелось. Правда, княжич Велимир тоже не намеревался отступать от задуманного. Являясь на вечорки, молодой альфа все норовил увлечь Милоша в веселые забавы, а как дело доходило до жмурок, то тут хоть и вовсе из игры выходи — непременно поймает, обнимет, ткнется носом в шею с довольным хищным урчанием. И голоса подать нельзя — засмеют, что не сдержался… А княжич нарочно путался в именах, будто бы никак не мог угадать, кого именно скогтил и к себе прижал крепко-накрепко. Милош злился, силился сдержать раздражение, поскольку физически не мог перенести объятий другого альфы. Будь здесь Огнеяр — вмиг бы сшиб Велимира на землю, вырвал из рук свою пару, собой заслонил… С рассветом вернувшись с гуляний, Милош ласково касался пламени, запертого в лодочке, как хотел бы коснуться Змея, а затем забирался в постель, не сводя взгляда со своего сокровища. Пламя горело ровно, точно так же как в первый день, когда Милошу удалось дозваться истинного. Как и говорил Огнеяр, стоило ему удалиться на достаточное расстояние, как связь через перстень прервалась и теперь юноше оставалось лишь смотреть на запертый в хрустале огонь, зная: пока он горит, жизни альфы ничего не угрожает. Совсем скоро Купальская ночь, а значит, Змей вот-вот возвратится назад, осталось всего лишь чуточку потерпеть… В окно горницы ударилась и звонко рассыпалось по слюде горсть небольших камешков, брошенных верной рукой. — Огнеяр?! — вскочил с постели омега. — Неужто?! Рванувшись к окошку, юноша распахнул его настежь, высунулся в предрассветную прохладу, завертел головой, отыскивая Змея, но увы — во дворе стоял широко улыбавшийся княжич. — Тебе наломал, краса заморская, — громким шепотом произнес Велимир, махнув над головой пышным букетом черемухи. — Спустишься забрать? — Вот я сейчас выйду и спрошу, кто таков, — бас воеводы заставил княжича испуганно оглянуться: все-таки влезть на чужое подворье тайком и быть пойманным — позору не оберешься. Милош невольно усмехнулся, замахал руками, требуя Велимира уйти. Батюшке он давно пожаловался на настойчивость княжьего сына и теперь мог быть уверен: Борисвет Ратиборович и впрямь не побоится спуститься, чтобы самолично за ухо выдворить добра молодца за ворота, да еще и поучить уму-разуму. — Через забор сиганул, — в горницу к Милошу ворвался хохочущий Пригляд. — Ох, братец, скорее бы дядька Горыныч уже вернулся, а то изведётся княжич, как есть изведется. Вдоволь насмеявшись, омеги разошлись каждый по своим постелям. Милош засыпал, щурясь на змеево пламя и представлял, как бросился бы в объятия вернувшегося Огнеяра, обнял бы за шею, уткнулся лицом в грудь, бессвязно шепча, как отчаянно скучал все эти долгие дни разлуки. А поутру, когда настало время спускаться к позднему завтраку, вверх по лестнице взбежал запыхавшийся и встрепанный Радмил. Ухватив Милоша и Пригляда за руки, омега потянул обоих в светёлку, не обращая внимания на недоумение и протесты. — Да что происходит? — потребовали ответа оба юноши, когда Радмил поднял на них шалый взгляд. — Там… там… там батюшка! И княжич! И Мстивой! И Храбр тоже! Милош в недоумении склонил голову, пытаясь понять, отчего братец столь взволнован гостями, а вот Пригляд, кажется, догадался сразу. — Неужто сватать тебя пришли?! — ахнул он, хватая близнеца за руки. — Ой, Радмилушка! Ой, счастлив будешь! — Да ты краснеешь, — обрадованно заметил Милош. — Румянец вернулся! Смущенно закрывшись рукавом, омега быстро и часто дышал, не смея поверить в случившееся. Неужели совсем скоро жизнь его изменится: просватанным дозволялось появляться с женихом на людях, идти, держась за руки, и даже… ох, стыдоба-то какая… подставлять алые губы, ежели добру молодцу вздумается их целовать… — А… а вдруг батюшка откажет?! — простонал Радмил, вцепляясь в длинную косу. — Идем, послушаем! — решительно отодвинув брата от двери, Пригляд распахнул ее и прижал палец к губам, требуя тишины. — С лестницы глянем, что там в большой горнице делается. А ты, братик, бегом наряжаться! Ежели ударят по рукам, тебе в лучшем уборе надобно выйти! — А коли нет?! — Тогда и решать станем! Ступай! Милош уже слышал от близнецов, что традиция сватовства в их краю была куда как витиевата. У него дома молодежь чаще всего сговаривалась сама, а уж потом на поклон к родителям являлась за благословением. Правда, бывало и так, что отцы сговаривали детей на брак, но тогда речь скорее шла о желании двух семей взаимовыгодно породниться. Здесь же все совсем по-другому делалось. Мстивою не полагалось одному к воеводе с поклоном являться: нужно было дружку-свата захватить, что беседу вести и станет. А лучше сразу двух, один из которых сыном Борисвету Ратиборовичу приходится. От того поутру в тереме сразу три молодых альфы пожаловали, от того слуги с ног сбились, накрывая в светлой широкой горнице богатый стол. — Пригнись, — шикнул на Милоша его спутник. — Увидят же! Дернув за подол, Пригляд взглядом указал юноше место на полу, так, чтобы можно было выглянуть из-за резных столбиков балюстрады и рассмотреть, что происходит за широко распахнутыми дверями. А взглянуть, и правда, было на что. Борисвет Ратиборович сидел за столом, не прикасаясь к угощению, напротив него устроились трое гостей: старший сын воеводы, княжич Велимир и Мстивой, выглядевший собранным и серьезным, словно и не на беседу от отцом любимого омеги пришел, а на битву собрался. — Отчего жених такой смурной? — шепотом спросил он Пригляда. — Знает, что от ворот поворот получить может, — так же тихо отозвался юноша, пристально вглядываясь в лица сидящих. — Разве что Храбр словечко замолвит… Батюшка абы кому сыновей не отдаст — придется Мстивою доказать, что достоин. — Зачем пожаловали, гости дорогие? — повел речь воевода. — Дела пытаете али от дела лытаете*? — Верно сказано. Дело есть к тебе, Борисвет Ратиборович, — задорно усмехнулся княжич, вступая в дело. — Важное да непростое. Живет у нас альфа-молодец, во всех делах отважный удалец. И смел, и силен, и умом, и родовитостью не обделён. А вот однажды увидал прекрасную жар-птицу и с той поры тоскует молодец: жизнь не мила, коль не вести зазнобушку-омегу под венец. — Об ком толкуешь ты зазря? — изобразил неведенье воевода, огладив густую бороду. — Чай не птичник у меня. — Батюшка, дозволь сказать? — поднялся с места Храбр. — Радмила время отдавать. За Мстивоя поручусь, честью рода в том клянусь. Среди гридней первый он: смел, вынослив и силен. Мужем братцу станет лучшим и обетов не нарушит, так что ты не откажи и Радмила покажи. — Сядь ужо, куда спешить. Хлеба надо преломить. Кивнув, воевода жестом поманил слугу, что держал в руках еще горячий каравай. — Да! — просиял радостной улыбкой Пригляд. — Он согласен! — Почём знаешь? — от волнения Милош с такой силой вцепился в балясину, что побелели костяшки пальцев. Он прекрасно понимал, что все это словесная игра, и что воевода прекрасно осведомлен о влюбленности сынишки в лучшего друга княжича, но все равно присутствовать при решении судьбы уже родного ему человека было до ужаса тревожно. А вдруг? Вдруг воевода все же не согласится? Хотя, конечно, он, как никто другой, желал своим сыновьям счастья… — Что тут?! Что?! — подоспевший Радмил приник лицом к просвету меж резных столбиков, вглядываясь в происходящее. — Хлеб преломляют, — торжествующе провозгласил Пригляд. — Стало быть, сговорили тебя, братишка! — Сговорили? — не веря себе, повторил тот, терзая нитку янтарных бус. — Разве?! Ох, не могу я… — А ты что скажешь, — наконец, обратился воевода к Мстивою. — Хвалиться чем станешь? Родом сильным? Богатством? Умением воинским? Доблестью? Поднявшись с места, альфа поклонился в пояс отцу своего избранника, а затем заговорил. — Что хватиться доблестью? Ты и сам, Борисвет Ратиборович, все ведаешь: на службе княжеской я сызмальства состою. Богатством? Да на что мне оно без любимого? Родом? А вот родом, пожалуй, стану. Гордиться буду тем, что приму в него Радмила Борисветовича. Любить его стану больше жизни. Хранить стану от бед любых. Отдашь за меня сына? Долго молчал воевода, пристально глядя на высокого белокурого альфу, что Радмилушку умыкнуть со двора вознамерился. Знал Борисвет, что надежнее мужа для сынишки не сыскать. И что пара они друг для друга, тоже знал. Быстро все же время пролетело… Казалось, еще вчера катал он близнецов на плечах, а те, хохоча, хватались за отцовскую рубаху, а теперь гляди-ка, под венец собираются… — Добро, — наконец, молвил он, преломляя хрустящую корочку каравая. — Буду рад звать тебя зятем, Мстивой. Вкуси хлеб под крышей моего дома. Под одобрительные возгласы дружек, альфа принял из рук воеводы ритуальное угощение, впился зубами в мякоть, тем самым становясь здесь своим. — Спускайтесь уж, любопытные! — голос отца загремел под сводами терема. — Ведите к жениху его зазнобушку. Пусть теперича рядом сядут, как положено. — Идем, — рассмеялся Пригляд, подхватывая близнеца под руку. — Милош, с другой стороны. У нашего Радмила ноженьки подкосились. Действительно, юноша словно бы потерянный, хлопал глазами, не понимая, куда идти. — Неужели? — шептал он, переводя взгляд с одного омеги на другого. — Все?! И Мстивой… он… — Да, — Милош чмокнул Радмила в щеку. — Да! Он тебя ждет! В горнице пришлось остановиться у дверей, дожидаясь, пока Мстивой, устремившись к любимому, взял его за руки, чтобы вместе подойти к главе семейства за благословением. Воевода взял вышитое обережным узором полотенце и сам обвязал запястья альфы и омеги, соединяя их воедино. — По осени свадебку играть станем, — произнес он, пряча улыбку за всегдашней суровостью. — А теперь садитесь за стол, такое дело грех угощением не отпраздновать. Провожать дорогих гостей до ворот пошли все вместе. Радмил теперь, не прячась, льнул к своему жениху, а тот обнимал юношу за плечи, шепча на ушко что-то любовное и жаркое, отчего щеки омежки рдели румянцем краше прежнего. — Теперь твоя очередь, — княжич остановился подле Милоша, глядя на него пристально, будто пытаясь сведать все тайны сердца. — Скоро сватать тебя приеду, краса заморская. — Не вздумай даже, — парнишку аж на месте подбросило от возмущения. — Нет, Велимир! Батюшка меня неволить не станет, а я сам наперед говорю — даже не начинай. Не люб ты мне, уж прости, что так прямо говорю. Любой другой омега с радостью… — Не нужен мне другой, — правильные черты молодца исказились злой решимостью: такой, какой она лишь у правителей бывает. — Тебя хочу, тебя и возьму. Оглянувшись через плечо на воеводу, который говорил о чем-то с Храбром, юноша понял — настало время объяснять серьезно. — Послушай меня, — шагнув навстречу, угрожающе прищурился Милош. — У меня есть истинный, ясно? Пусть он далеко, но сердце мое с ним. И никогда твоим не будет, хоть ты даже приказать попытаешься. Ты хороший, Велимир. И хорошим князем будешь. Не заставляй меня думать о тебе иначе. Альфа, стоявший перед парнишкой, долго молчал, словно взвешивал все «за» и «против», а затем, решив не портить сватовство друга ссорой, развернулся на месте и пошел прочь со двора мрачнее тучи. — Чем ты, сынок, княжьего отпрыска обидел? — на плечо Милошу легла тяжелая рука воеводы. — Отказал ему, — вздохнув, омега обернулся к названному батюшке. — Сватать меня хотел. — Скорей бы Горыныч вернулся, — вздохнул Борисвет Ратиборович, глядя в высокое весеннее небо. — Чую я, попьет еще Велимир нашей кровушки. Не привык он отступать, все способы не испробовав… — От своего я не отступлюсь, — Милош тоже поднял лицо к солнцу и, сощурившись, подставился под его теплые ласкающие лучи. — Где это видано такое, чтобы истинную пару разлучать? * * * Купала — один из главных праздников года, когда гуляют широко и раздольно всю короткую летнюю ночь. Хороводы водят, песни поют, славя рождение юного Солнца, а как наступит недолгая темнота, разжигают костры и прыгают через пламя с тем, кто сердцу мил. И уже на изломе ночи спускают с горки огненное колесо, чтобы оно, разогнавшись, ввалилось в воду, испуская шипение и пар. — Зачем это? — полюбопытствовал Милош, шагая подле близнецов. — А затем, что праздник не простой, — подмигнул брату Пригляд. — Встреча воды с огнем почитай встреча омеги да альфы, для любви уединившихся. Вот как спустят в реку колесо, так и разойдутся пары по бережку, под ракитами священными обниматься да клятвы приносить. Тому сами Боги свидетелями станут. Правда, Радмил? Ой, гляди, снова смущается! Рассмеявшись, Пригляд обнял зардевшегося юношу, а тот очи долу опустил, не зная, что и ответить. — А вдруг Мстивой надо мной смеяться станет, что я не целованный еще? — Твой Мстивой всему тебя и научит, — уверенно заявил Милош, обнимая братца с другой стороны. — И целоваться, и остальному, что знать надобно. — Это чему? — любопытный Пригляд не сдержался, глянул искоса из-под ресниц. — Как альфе удовольствие доставить, — теперь настала очередь Милоша смущаться, когда на него уставились сразу двое омежек. — Да что?! Что я такого сказал?! — А ну, рассказывай! Дорога к березовому лесочку шла под уклон. Остановившись на косогоре, трое сыновей воеводы невольно мешались другим горожанам, что спешили на праздник, принарядившись в обрядовые одежды. То там, то тут мелькали длинные подолы вышитых рубах, шелковые ленты в косах, венки из полевых цветов, что плелись до вечерней росы… Альфы же поджидали своих зазнобушек на широкой поляне, встречая каждого явившегося поясными поклонами. — Не могу, — опустив голову, шепнул Милош. — Что Мстивой подумает, коли Радмил вдруг сноровку в таком деле проявлять станет? Разве не спросит, откуда смелость? Нет уж, пусть ему жених все-все покажет и объяснит, как мне Огнеяр показал… — А правда, что у альф там все больше, чем у омежек? — настойчивый Пригляд все никак не желал отступиться. — Хоть про это скажи! — Больше, — сдался напору Милош. — И узел тоже имеется… Все! Идемте, пока я тут с вами от стыда не помер! Сорвавшись с места, он почти побежал вниз, благо тропинка сама под ноги ложилась. Заговорив о постельных утехах с братьями, юноша невольно окунулся в сладкие и желанные воспоминания о ночах, что провел в объятиях истинного, о ласках, которые дарил ему Змей и о том, как он сам робко пытался ответить, лаская мужчину рукой и наслаждаясь своей властью над его удовольствием. — Постой, — близнецы догнали Милоша и подхватили под руки с двух сторон. — Ладно, узнается все в свой черед, а пока время танок** вести да Богов славить. Идем, уже вон в круг становятся! Действительно, незамужние омежки затянули песню и медленно пошли-поплыли по траве, неизменно поворачивая посолнь. Держась за руки, шли они так, чтобы живая «змейка» мимо добрых молодцев вилась, да близко не подходила. — Скорее вставай! — Радмил влился в танок, следом втянул Милоша, а последним из тройки встал Пригляд, сомкнув руку с белокурым незнакомым омежкой. И понеслось, завертелось веселье. Слов песен юноша не знал, но музыка словно бы проникала в самое сердце, истосковавшееся по своей паре. Где же ты, Огнеяр?! Вот уж и самая короткая ночь года пришла, а тебя все нет… Вместе с другими юношами Милош расплел короткую косицу, чтобы, сбежав босиком по выпавшей росе, повязать ленту на склонившиеся к воде ветви ивы. Летняя ночь, прозрачная и синяя, совсем не мешала разглядеть в прибрежной осоке чьи-то светлые тени, скользившие так быстро, что и не поймешь: сколько их там — одна или множество. Повязав ленту, юноша понесся назад, следом за близнецами и остальными визжащими омежками, и лишь догнав Радмила, шепнул через сбившееся дыхание: — А от кого бежали-то? — От мавок, — объяснил тот, с гордостью отбрасывая за спину роскошные волосы. — Схватят, в воду утянут, в самый омут. — А ленты кому? — Тоже им. Понимаешь, они ведь когда-то на суше жили, воздухом дышали… а что утопли, так это от любви безответной. Сегодня мы им, считай, соперники… Коли в русала живая душа — альфа, влюбится, то есть у нечисти шанс снова человеком обернуться. Сегодня они на охоту вышли, а мы им лент поднесли, чтобы слишком не баловали. У тебя на очелье вон обереги висят, у всех сегодня такие: от мавок первейшее средство. Милош коснулся венца, который братья ему надеть велели. Узкая серебряная лента окольцовывала лоб, а с нее свисали звенящие подвесы-лунницы. Значит, вот, отчего все омеги нынче убранство выбрали одинаковое… Радмил остановился, задышал быстро и часто, увидев, как от костра шагнул к нему Мстивой, протягивая юноше руку. Знать, пришла пора главного обряда, когда сами Боги решат, быть паре вместе или ничего ладного из этого союза не выйдет. — Вот ты где, краса ненаглядная, — из полутьмы показался княжич. — Айда тоже через костер прыгать? Гляди, как занялось знатно! И впрямь, в синее небо с треском взмывали яркие искры, а над лесом все еще дрожала и не гасла розовая закатная полоса. Солнце, скрывшееся за горизонтом, совсем скоро встанет вновь, освещая соединившиеся этой ночью пары. Как бы Милошу хотелось сейчас вместо Велимира увидеть Змея, как бы хотелось с ним перескочить через огонь, не размыкая рук… Чтобы все видели, все знали, этот альфа — его. А у костра уже начали веселье. Взяв разбег, первые, желавшие испытать судьбу, сиганули сквозь гудящее пламя, и сердце зашлось от испуга: ну, как вспыхнет подол длинной рубахи омежки, займутся взметнувшиеся волосы? Но нет, не в Купальскую ночь. Перемахнув через костер, пара не разомкнула рук и сразу же скрылась в ночи, чтобы до рассвета побыть рядом с тем, с кем сладко замирает от любви сердце. — С тобой не стану прыгать, Велимир. Я же уже объяснял, что… — Тогда не будем судьбу пытать, — внезапно согласился тот. — Пойдем, покажу тебе что-то. Вон туда, на косогор. Глянув в сторону, куда указывал альфа, Милош кивнул, соглашаясь. В самом деле, не станет же молодец при всем честном народе, что собрался поглазеть на гуляние, непотребно приставать? Там и замужние пары пришли на огненное колесо полюбоваться, чтобы счастья у Богов попросить и рассвета дождаться, и детвора, которой пока рано было в общем действе участвовать, во все глаза на костры глядела, так что отчего не пойти? — Мне бы Пригляда сыскать, — шагая подле княжича, молвил омега. — Не вижу его нигде. — Так, может, среди добрых молодцев кого встретил? — улыбнулся Велимир. — Ночь такая сегодня, особенная… для любви… Батюшка Изяслав! Вот, привёл показать своего избранника. Милош Ратиборович, воеводы твоего сын названный, царевич иноземный — чем мне не пара? — Ну-ка, покажись, каков ты? Милошу почудилось, что мир вокруг него схлопнулся, как схлопывается силок на дикого кролика. Князь, стоявший перед ним, был здешним правителем, и слово его — закон. Коли прикажет, придется Борисвету Ратиборовичу смириться и отдать Милоша за нелюбимого… — Нет! Велимир, что ты творишь?! — Отцу тебя представляю, — альфа сжал запястье парнишки, чтобы тот и шелохнуться не смел. — Милош скромно воспитан, батюшка, о женитьбе и говорить не желает — отказывает. — Князю отказать не посмеет, — улыбнулся властитель здешних земель. — Верно, юноша? Слово мое таково: раз Велимир тебя выбрал, так тому и быть. Скажу Борисвету, чтобы свадебку готовил к осени. Ну, ступайте, веселитесь. Дело молодое, резвое. Не веря случившемуся, омега отшатнулся назад, поднырнул под руку княжича, вознамерившегося его перехватить, и помчался вниз по откосу, туда, куда сверху катилось, разбрасывая искры, огненное колесо. Толпа радостно вопила и славила Купалу, поэтому никто не обратил внимания на стремглав промчавшуюся вниз фигуру омежки. Велимир рванул следом, надеясь догнать, но Милош не зря провел в лесах все свое детство, научившись охотиться, потому и нырнул во мрак, туда, где высоко стояли заросли папоротника. В низине у реки земля была сыра и студёна. Босые пятки вязли в грязи, но зато княжич, заметно отстал, провалившись в ил своими сафьяновыми сапогами. — Стой! Да постой же, краса заморская! Все одно: поймаю! Любить тебя стану, враз позабудешь, кто там у тебя еще был! Забудешь про него к утру! Моим назовешься! В голосе Велимира слышался злой азарт. Лес распахнул Милошу объятия, и омежка нырнул в летнюю ночь, петляя меж высоких деревьев, где на все голоса перекликались певчие соловушки: щелкали, свистели, играли серебряными горлышками, кто звонче да краше. Туман, поднявшийся с воды, затянул все белой мутью, спасая Милоша от преследователя. Однако, княжич не был бы хорошим воином, если бы не шел по следу беглеца уверенно, прислушиваясь, где хрустнет ветка, где шелохнутся высокие папоротники. Юноша слышал погоню, и сердце заходилось от боли и обиды: как посмел?! Неужто думает, что Змей ему это с рук спустит?! — Огнеяр, помоги, — шепнул Милош, отводя в сторону длинные ветви ивняка. — Помоги, прошу! Щеку словно бы обожгло. Височные кольца, мотавшиеся на бегу, касались скул неприятной болью. Сорвав с головы венец, Милош припустил еще пуще, сжимая украшение в руке. Летняя ночь и так была не темна, а теперь, когда глаза привыкли к полумраку, бежать стало гораздо легче. Юноша и сам не понял, в какой миг звуки позади пропали, словно бы стерлись из реальности, а вокруг замелькали алые сполохи, словно кто-то рассыпал по лесу раскаленные докрасна уголья. Пробежав для верности еще немного, омежка замер, прислушиваясь: нет ли погони, а затем, поняв, что княжич отстал, парнишка тихонько заскулил, обхватил себя руками и повалился на влажную от росы траву, давя подступившие рыдания. Что же теперь делать-то?! Батюшке придется дать согласие на сватовство Велимира, коли сам князь приказал… Подло, как подло он это провернул! И ведь не посмотрел, что у Милоша пара имеется! Ну где же Огнеяр, когда он так нужен?! Поднеся к лицу перстень заветный, юноша увидел, что камень самоцветный почти не светится, как светился подле хозяина, а едва-едва тлеет. Где же носит Змея? В каких чужедальних краях? Неужто, воротится он, да и случится все, как Огнеяр хотел: Милош встретит его уже чужим супругом и хорошо, если не с пузом… уж Велимир-то постарается… Наконец, рыдания прорвались наружу. Скорчившись и уткнувшись лицом в колени, Милош всхлипывал в голос, не имея сил больше терпеть боль от разлуки со своей парой. Над головой его все так же пели соловьи, и ночь шла к исходу, истаивая до прозрачных предрассветных сумерек. Сквозь пелену слёз юноша не сразу заметил чьи-то босые ноги, остановившиеся подле. Испуганно вскрикнув, шарахнулся он в сторону, но спустя мгновение понял, что испугался зря: это не княжич. — А я давно тебя приметил, — широко улыбнулся русал, тот самый, что в зимнем озере омеге повстречался. — Того альфу мы со следу сбили, так что не бойся, не поймает тебя. — Май, — вспомнил Милош имя нежити. — Ох, Май… От всего сердца тебе спасибо! Как и в прошлый раз, мавка был бос и одет лишь в рубаху, правда, в этот раз почти что сухую. Длинные зеленоватые волосы были собраны в длинную косу и перевязаны лентой, явно новой — одной из тех, что сегодня оставляли на длинных ветвях плакучей ивы. Значит, по сердцу пришелся подарок, видимо… — Ой, омежка! — Ой, хорошенький! — Айда с нами танцевать! — Хороводы водить! — В омуте жить! Из тумана соткались еще несколько юных созданий, отдаленно похожих на Мая. Все босы, все в длинных рубахах, правда, у некоторых мавок они местами истлели и прохудились, но зато лица утопленников поражали невероятной красотой: бледная шелковая кожа, мягкие губы, длинные ресницы, густые брови вразлёт. Окружив Милоша, мавки, любопытничая, уселись наземь, не примяв под собой ни единой травинки. — Разве не видите: наш он? — обернулся к товарищам Май. — Кыш отсюда! Другую забаву себе ищите! Налетел с реки ветер, сдул в сторону плотное одеяло тумана, в нем и сгинули духи воды, но в лесу все еще звучали их звонкие голоса, затянувшие песню. — Так что стряслось-то? — Май уселся подле Милоша, подтянув к груди колени. — Где твой Змей? Паренёк и сам не понял, как выложил мавке все без утайки и даже перстень предъявил, отчего навья сощурился, отвернулся, не имея сил смотреть на враждебную стихию. — Странно все это, — наконец, молвил Май. — А как ты границу-то перешел? Когда обереги снял? — Какую границу? — изумился Милош. — Я от княжича бежал, потом стихли шаги, и я спрятался тут… ты про это что ли? Подняв вверх очелье, юноша чуть тряхнул им, и тут же бросил наземь, словно обжегшись. — Вот! — торжествующе вскинулся Май. — Вот! Ты Горынычу суженый, потому и смог на нашу сторону перебраться. Смотри, не в Яви*** ты. Цветы алые видишь? Протянув Милошу руку, русал помог подняться на ноги. — Как красиво, — изумленно выдохнул омежка, озираясь вокруг. — Они не просто алые! Они словно бы сияют! — Это папоротник цветет, — потянувшись, объяснил Май. — Его только в Нави видно и только в эту ночь. Хочешь сорвать один? Сможешь клады схороненные под землей видеть, заклятия некоторые ворожить… — А Огнеяра это вернет? Май лишь молча головой покачал, вздохнул, понимая, что силы чудесного цветка для того маловато будет. Тут магия посильнее требовалась: не просто так Змей Горыныч куда-то запропастился… — Тебе к Яге надобно, — наконец, молвил он. — Пойдем через лес, отведу тебя домой. Переоденешься в путь-дорогу, я тебя и провожу. Мне теперича седмицу по земле бродить можно, пока Купала позволяет, так что сведу. А ты за это рубашек нам с братцами подаришь: сам видел, у многих одежа поистрепалась. Милош подался навстречу и обнял нежданного помощника, шепча слова благодарности. — Да полно тебе, — рассмеялся Май, обнимая омежку в ответ. — Ты теперь почти что наш, и княжичу белобрысому вообще не пара.