*
Итак, щиты. Они шестигранные (он не знает, почему), прозрачные, но с зелёным оттенком. Он, кажется, способен вызывать их практически всюду, в действительно широком радиусе – он может окружить себя, безопасно спрятавшись в ячеистый зеленоватый купол, но также может заставить их возникать на расстоянии или запускать, как диски. Он тренировался с ними посреди безлюдного места дома, в Огайо. Они невероятно гладкие, и он может скользить по ним, как по льду, а еще он может даже сделать для себя лестницу, чтобы подняться над землей. Это не совсем полёт, но вид может быть довольно впечатляющим, даже если иногда это отвлекает настолько, что он роняет щиты и с визгом падает. Проблема в том, что для парня из Огайо стать супергероем – это что-то из области запредельного. Может, дети, выросшие в Нью-Йорке, обнаруживают, что у них есть какая-то безумная способность, и просто знают, что с ней делать, – Блейн же, по большому счету, хотел просто быть приемлемым; ему правда не нужно было дополнительное чувство изоляции, которое возникало из-за этого. Или, по крайней мере, до первого года в колледже, когда впервые появились сообщения о новом супергерое Нью-Йорка. Они даже не знали поначалу, что он супер. Некоторое время люди искренне верили, что он может быть призраком. Блейн обосновался в сети, следил за его появлениями, стал более чем слегка одержим. Четыре года назад было это пылающее здание, и эта одна фотография, культовая теперь, будто это должно было случиться, будто мир ждал, когда ее сделают; у Блейна она приклеена сбоку монитора его компьютера: на заднем плане из здания всё ещё вырывается пламя, измазанный копотью пожарник держит кислородный баллон, а Призрак, слегка согнувшись, прижимает маску к своему лицу. С капюшоном на верхней половине и кислородной маской на нижней можно разглядеть только малую часть его лица, лишь различить, что его глаза закрыты, а рот открыт; тот самый бледно-серый костюм покрыт кляксами сажи, и небольшая струйка дыма поднимается от угла его свисающего плаща, где материал истлел и осыпался. Он продолжал заходить обратно. Он продолжал заходить и вытаскивать людей, пока здание не обрушилось. В память об умерших люди оставляли снаружи на тротуаре цветы, также они зажгли свечи и в честь Призрака Нью-Йорка. Но три месяца спустя он остановил ограбление ювелирного магазина двумя девушками с суперсилами, и потопленный корабль сердца Блейна снова отправился в плавание (он был жив, жив, жив), а затем комиссар Фиггинс выдал ордер на его арест, как на личность, постоянно создающую опасный прецедент. Впрочем, было слишком поздно звать его преступником, его «фандухи»* любили его, ньюйоркцы были рады, что он вернулся, ведь хорошо иметь еще одну приманку для туристов в трудные времена... Он герой. Он герой для Блейна. Ему нужен был кто-то, кто укажет верный путь, и он нашел его. И теперь он знает, что должен сделать, чтоб его восхищение Призраком было достойно внимания героя, чтоб сделать его способность не потерянным впустую даром, чтобы помогать людям. Чтоб помочь ему. Потому что это – большой город, и, должно быть, даже призракам иногда нужна помощь. И в новостях передают, что уже в течение двух дней нигде нет следов только что сбежавшего Ноа Пакермана, а это куча времени для того, чтоб уже достичь острова...*
– Они должны быть регулируемые, – говорит Курт, поворачивая свой эскиз, чтоб показать его Софи. – Я имею в виду, мы можем сделать большие, средние и маленькие, но люди захотят носить их на талии или на бёдрах, поверх мешковатых джинс и облегающих юбок, понимаете? Использовать их так, как им захочется их использовать. И они должны быть удобными. Плюс, чем лучше они будут сидеть, тем меньше вероятность, что они будут врезаться, если их нагрузить. Никто ведь не хочет, чтобы от этих штук у него остались отпечатки на бёдрах, как от седла. – Ты же знаешь, что их будут нагружать, – она делает пометки на своём Блекберри. – Ты когда-нибудь таскал полную сумку весь день? – Мм, не то чтобы. Могу себе представить. Софи ставит точку в конце предложения и оглядывает его поверх своих дизайнерских очков. – Ты серьёзно хочешь вывести на рынок женских аксессуаров спецпояс супергероя? Он пожимает плечами и разводит руки. – Это порочный круг. В женской одежде нет карманов. Женщины вынуждены носить сумки, чтобы положить туда всё, что им необходимо, но из-за того, что они носят сумки, никто не уделяет внимание тому, чтобы добавить карманы к одежде. И просто прилепить карманы не будет иметь того же смысла. Эта штука сильная, крепкая, её сложно украсть, а вот стянуть сумку с чьего-то плеча чертовски легко... – Знаешь по опыту? Он закатывает глаза к потолку. – У меня есть подруги. С этим женщины будут чувствовать себя уверенными, подготовленными и сильными. Мы можем сделать маленькие и элегантные для вечерних нарядов. Всего несколько кармашков. Представьте, как они будут выглядеть, накинутые поверх длинного платья... – Суперы – деликатная тема в политическом смысле. – Пояса не были нелегальными, когда я проверял в последний раз. – Ты знаешь, что эта штука говорит: «Ты тоже можешь быть супергероем». – И что плохого в том, чтобы говорить это женщинам? Она лишь продолжает смотреть на него поверх очков, затем снова опускает взгляд в телефон. Медленно вдыхает через нос, выдыхает. – Не скажу, что мы не знали, на что шли, нанимая тебя. Дизайнерское портфолио Курта, наверное, действительно выделялось. Модные пуленепробиваемые жилеты, кевларовые вечерние наряды, огнеупорные платья. На собеседовании он сел в кресло, как птица на жердочку, собранный и упрямый, и сказал: "Мода – это политика. То, что ты надеваешь на своё тело – это то, как ты представляешь себя миру и самому себе. Кто не хочет чувствовать себя безопаснее, сильнее и смелее? Всё служит красками войны. Каждая деталь одежды что-то говорит. И иногда тебе нужно надеть что-нибудь, кричащее: "Я здесь и я силён". Она хмурится, а затем закрывает глаза и пожимает плечами. – Ладно. Мне они нравятся. Однако, не слишком радуйся и помни: я-то, может, и хорошая, но тебе предстоит победить еще двух драконов. Он пытается не подпрыгивать на своём сидении. – Жду с нетерпением услышать, как возмутительно они им понравятся. Она выдаёт смешок. – Черт. Ты же не собираешься начать разрабатывать маски в качестве повседневной одежды, так ведь? – Ничего такого, что придется снимать, чтобы войти в банк, – говорит он, поднимая руки в капитуляции, глядя на нее большими невинными глазами, и она смеётся – на этот раз в полную силу. Дверь в офис младших дизайнеров открывается, Джун просовывает голову внутрь и еле произносит ослабевшим ртом: – Софи... В новостях, Вы видели новости? – Нет, Джун, дорогуша, я работала. Хотя я рада, что в приёмной всё настолько тихо. – Они эвакуируют район, Софи, они хотят очистить всё вплоть до Центрального парка... – Что? Курт кладет ручку и произносит гораздо спокойнее, чем колотится его сердце: – Почему? Джун тяжело сглатывает. – Этот... Этот ящерице-монстр, он вернулся, он на улице кидается машинами, они хотят убрать всех с его пути, полиция повсюду... Курт со скрежетом отодвигает стул, направляется к окну и смотрит вниз как раз в тот момент, когда мимо проносятся три полицейские машины, неслышные издалека. Один из младших дизайнеров, Чендлер, встает рядом с ним, чтобы выглянуть из окна (это самое близкое расстояние, на которое он подходил со времени той катастрофы под названием "почти – может быть – ох нет – наверное, всё же нет"), и шепчет, затаив дыхание: – О, мой Бог. Курт сглатывает, обнимая себя руками, чтоб казаться меньше. Софи потирает свои глаза под очками. – Эвакуироваться куда? Он же не здесь, не можем мы... черт с ним, пойти в подвал; что нужно делать при атаке Годзиллы? Курт, ты в порядке? Присядь, ты побледнел. – Я всегда бледный, – говорит он и отворачивается от окна, пытаясь незаметно отклониться от Чендлера. Сглатывает. – Я... Простите. Я... – Соври что-нибудь, что угодно, тебе нужно было быть там ещё час назад. – Я был в районе поражения в прошлый раз, когда он... Простите, я просто... Вы же не думаете, что он придёт сюда, правда? Он решает разыграть карту "испуганный мальчик из Огайо". Ему двадцать три, но он знает, что выглядит моложе, и он знает, что со стороны кажется, будто его можно вырубить умело направленным щелчком; иногда ему слишком необходимо, чтобы люди испытали к нему жалость, чтобы обижаться, когда они делают это автоматически. – Ох, черт, – Софи запускает руки в волосы, собранные в пучок, но сильно растрепавшиеся тонкими черными наэлектризованными прядками. – Присядь. Хочешь... Пойти в подземку, например: считается, что под землёй безопаснее. Там, наверно, есть люди, в любом случае направляющие в безопасные места, – она снова трёт глаза. – Джун, включай пожарную тревогу, нужно выводить людей отсюда. – Отсюда куда? – Куда угодно! Эвакуация означает прочь отсюда, там будут копы, которые нас направят! Курт ускользает, пока их внимание отвлечено другим, лишь Чендлер начинает говорить что-то и затем прерывается, и, поскольку дальше по коридору всего один парень, стоящий к нему спиной, как только он скрывается от взглядов находящихся в комнате людей, то становится невидимым и просачивается сквозь этажи. Где-то под своим офисом он оставил сумку и запасной костюм, который, как он надеялся, ему никогда бы не пришлось использовать на работе. Ему просто нужно безопасное место, чтобы переодеться, он может последовать за машинами копов к месту беспорядков. И это опять грызет его изнутри – сможет ли он с этим справиться снова?.. Нет выбора. Снять галстук и надеть маску в шкафу на складе, и да, он знает, каково это – носить одежду, как будто это оружие в его руках. В этом плаще у него исчезают сомнения. Жизнь намного проще, если смотреть через маску...*
"Пакзилла" на перекрёстке, обозначенный зависшим над ним вертолётом, окруженный разбитыми машинами, уже непреодолим, и очень возможно, что он ещё больше, чем был в прошлый раз. Его футболка изодрана в лохмотья вокруг плеч (к счастью, его бёдра уже, и брюки всё ещё держатся), кожа окрашена в зелёный, с чешуёй от плеч до его длинного, хлещущего хвоста позади. Он сжимает в кулаки свои когтистые лапы, запрокидывает украшенную гребнем голову и издаёт рёв. – Давай, выходи ко мне лицом к лицу! При свете дня, где все могут увидеть, ты сразишься с Пакзиллой как мужчина! – Как мужчина, который надрал тебе задницу в прошлый раз, – бормочет невидимый Призрак, стоя рядом с копами и сложив руки на груди, защищенный двумя машинами, загораживающими дорогу. – В чем, черт подери, смысл всего этого? Он оглядывает копов, и его сердце пропускает удар, потому что здесь Финн, в униформе и с пистолетом в руках, и Призрак... ненавидит быть Призраком перед людьми, которые знают его как Курта. Но здесь ещё и репортерский фургон неподалёку, на Пакзиллу направлены камеры, и совершенно никаких шансов, что это будет так же секретно, как его обычная ночная деятельность. Ему нужно держаться спиной к камерам и оставаться невидимым как можно больше, а также защитить Финна любой ценой. Он натягивает свой капюшон пониже на лицо, проходит сквозь машину в кольцо пустого пространства вокруг Пакзиллы, пытаясь дышать ровно. – Давай, ты, бесхребетный полтергейст, давай, выходи, сразись со мной! Второй раунд, поехали! Лицом к лицу, как мужчина с мужчиной, выясним это здесь и сейчас... Он пока не становится видимым; лишь подходит достаточно близко и повышает голос: – Мы уже всё выяснили, Ноа, мы выяснили всё, когда я засадил тебя в тюрьму. Какого черта ты делаешь? Он лихорадочно оглядывается по сторонам, но не может увидеть Призрака, который лишь складывает руки на груди и ждет. – ... какого черта ты прокрадываешься, как трус, тебе слабо встретиться со мной лицом к лицу... – Хорошо, – невозмутимо говорит Призрак, – как насчет того, что ты перестанешь быть гигантской монструозной ящерицей, а я перестану быть призраком, и мы сможем уравнять шансы. Утрясём это в Марио Карт или типа того. – Выходи и дерись со мной, Каспер. Призрак лишь смотрит на него. – Ноа, ты знаешь, как это закончится. Ты знаешь, что быть абсурдно сильным бесполезно против меня. Почему ты это делаешь, чего ты собираешься добиться? По звуку его голоса Пак приблизительно догадывается, где находится Призрак, так что когда его глаза останавливаются на том месте, где стоит он, Призрак немного обходит его по кругу и становится нематериальным на всякий случай, лишь подошвы ботинок удерживают его на дороге. – Ты знаешь, куда ты отправил меня, мужик? Знаешь, каково там? – Ты ограбил банк, что, ты думал, случится, если тебя поймают, что люди будут разочарованы в тебе и попросят вести себя лучше в следующий раз? – Люди смеялись! – рычит он, оборачиваясь вслед за меняющим положение голосом Призрака, – надо мной! Быть заваленным каким-то хилым сопляком в костюме для Хэллоуина! Но ты знаешь что, в этот раз всё иначе, в этот раз я провёл всё это время за решеткой, размышляя, как победить кого-то, у кого кишка тонка встать и принять удар... – Да, разумеется, я такой трус, раз я покорно не даю генетически модифицированному монстру бить меня по лицу. Мускулы на плечах Пакзиллы напрягаются, его гребень опадает и расправляется снова, и он тянется к карману своих джинс, достает коробок спичек. – Как думаешь, для чего нужны были все эти разбитые машины? – Что ты... Он зажигает спичку и поджигает весь коробок. А затем бросает его яркой дугой на фоне неба в опрокинутую вверх дном машину через две полосы от них, и коробок падает в лужицу бензина. Взрыв происходит с мягчайшим звуком, будто падающее с лёгким хлопком покрывало пламени. Призрак напрягается, потому что у него есть свои причины не любить огонь, но Пакзилла достает другой коробок спичек, и поворачивается к следующей разбитой машине. Пакерман продумал это наполовину, потому что, даже будучи нематериальным, Призрак чувствует жар и необходимость дышать, огонь опасен для него. Но он может просочиться прямо вниз, и в опасности будут другие люди, если весь район взлетит на воздух, и Финн за всеми этими полицейскими машинами. Он бежит к нему, подпрыгивает, резким движением выхватывает спички сквозь руку Пакзиллы, и тот рычит, пытаясь поймать плащ Призрака, когда тот становится видимым и проходит сквозь дорожное покрытие. Призрак оставляет спички внизу, разворачивается и вытаскивает себя сквозь монолит, тяжело вдыхая на поверхности (внутри твёрдых объектов нет воздуха) позади Пакзиллы, который уже поджег ещё одну машину, перекрывая две стороны дороги. Призрак переносит вес на руки и уходит колесом от хлещущего хвоста Пака, приземляясь обратно на поверхность дороги. – Ты поубиваешь людей! – Людей, которые засунули меня в тюрьму, как будто им есть дело до меня, они заковали меня в цепи как животное... – Может, они поступили бы иначе, если бы ты не делал это, будучи не в цепях! – Никому нет дела до меня! Никому нет дела до Пакзиллы! – Ты мог бы вызвать больше симпатии, если бы не говорил о себе в третьем лице, – говорит Призрак, и Пакзилла рычит, ударяет кулаком, делая дыру в поверхности дороги. Призрак моргает и пятится назад, когда тот выдергивает руку, вытягивая вместе с ней кабель, растягивая и разрывая его, вырывая из дорожного покрытия, как варикозную вену. – Что ты... Пакзилла ударяет вниз ещё раз, и в этот раз толстый кабель, который он достает, плюётся, взрывается и расползается электричеством, и его рука слегка подрагивает, но монстр не подает признаков, будто что-то чувствует. – Вот так вот, привидение. Паказаурус Рекс не чувствует боли. Как насчет того, чтоб ты подошел и почувствовал, каково это. Призрак застывает на месте. Пакзилла силён, как несколько буйволов, и ненамного умнее, но и этого достаточно, чтоб понять: сила ничего не значит, если ты не можешь дотронуться до человека, которого пытаешься ударить – призрака, которого пытаешься ударить. Но есть несколько вещей, к которым Призрак ужасно, ужасно уязвим, и он знает это. Одна – это воздух, ему всё равно нужно дышать, и оказаться в ловушке внутри чего-то твердого, или вдохнуть слишком много чего-то вроде ядовитого газа Розового Кинжала, всё равно может убить его. Другая вещь – огонь, при слишком высоких температурах (или слишком низких) если он потеряет сознание, с ним будет покончено. И третья... Его однажды поражали электрошоком. Он спас женщину от ограбления, и, одичав от страха, она не захотела ждать объяснений, почему он её спас; он проснулся, когда парочка зрителей обсуждала, что с ним делать и можно ли вызывать скорую помощь для супергероя, а его голова лежала на свернутом пиджаке девушки. Она была добра, помогла ему подняться, когда его ноги еле работали, и он был настолько же смущен, насколько слаб. Электричество поразит его даже нематериального. И он никак не сможет свалить Пакзиллу, если не приблизится, он должен дотронуться, чтоб ошеломить, ничто физическое не может навредить ящеру, но если Призрак достанет своей рукой до его головы, он сможет внушить тому весь ужас мира, и это, это собьет его с ног... Если он сможет пройти мимо этого сверкающего электрического провода в его руке. Он облизывает губы, пытается придумать, что же сделать. А затем он осознает, что сбоку кто-то кричит, оглядывается на копов в тот момент, как знакомый голос кричит: "Нет, Вы не можете..!" И они открывают огонь. Он инстинктивно поднимает руку перед лицом, хотя, когда он в призрачном режиме, максимум, что могут пули – прожужжать сквозь него; он слышит, как они отскакивают от шкуры Пакзиллы, даже не оставляя царапин, а затем кто-то кричит на "офицера Хадсона", и одна из горящих машин взрывается. У него звенит в ушах. Он лежит лицом вниз на дороге, приподнимая себя на руках, нематериальный, так что горящая шина пролетает прямо сквозь него прочь, и он захлёбывается идущим от неё жаром. Пакзилла ловит половину сидения, набивка которого горит таким ярким оранжевым, и бросает его в стоящего на коленях Призрака с триумфальным рычанием. Сидение ударяется обо что-то зелёное в воздухе перед лицом Призрака и отскакивает назад. Он с удивлением смотрит на это, слыша биение пульса в своих ушах, на чистый зелёный шестиугольник, просто висящий здесь в воздухе, прежде чем тот исчезает, и затем он видит направляющуюся к ним через пустую дорогу фигуру в черном. Ребёнок. Это должно быть ребёнок, потому что он слишком низкий для мужчины, и какого черта... – Гребаные любители вмешиваться, валите обратно на трибуну, – бормочет Пакзилла и поворачивается так резко, что его хвост хлещет, как хлыст. Призрак порывается вперёд, но он ни за что не успел бы, никогда бы не прибежал туда вовремя, и ему даже не нужно, ведь хвост ударяется о такие же зелёные шестиугольники, плотно выложившиеся мозаикой пчелиных сот сбоку от парня в черном. Пакзилла пошатывается от силы собственного удара, отраженного щитами, сжимая кулаки, рычит, столкнувшись с этим новым игроком. Но всё, о чем может думать Призрак: "Какого черта он творит?" Хвост Пакзиллы щелкает позади него, гребень на голове опасно поднимается и опускается. – Это между мной и привиденьицем, парниша, иди, поищи менее раздражающее место, чтобы побыть эмо. На нем капюшон и под ним что-то вроде хоккейной маски. Герой-дилетант, думает Призрак, издавая тихий недовольный стон. По крайней мере, у него действительно есть какие-то силы, но, Боже, он же сведёт себя в могилу, и вместе с собой ещё больше людей, если не усмирить эту ситуацию. Но Пакзилла теперь к нему спиной, и, может быть, это всё, что ему было нужно... Парнишка говорит весёлым, хоть и немного дрожащим голосом: – Прости, но ты больше его примерно в четыре раза, я просто пытаюсь немного уравнять шансы, а иначе это просто выглядит как травля. – Травля? - фыркает Пакзилла. – Если ты имеешь в виду сильных парней, бьющих слабых, то так устроен мир. – Я имею в виду, что не стоит приставать к тому, кто весит приблизительно, как твоя нога. Хотя, хм, не приставать ни к кому было бы весьма любезно. Призрак подходит к Пакзилле очень медленно. Монстр выронил электрический кабель, когда прозвучали выстрелы, и он лежит между ними; Призрак старается обойти его подальше, снова исчезает из поля зрения и внимательно смотрит, как разговаривают человеко-ящер и парень в черном. – "Любезно", – говорит Пакзилла, и в его голосе столько же восторга, как от жвачки на тротуаре. Парнишка в черном пожимает плечами. – Что плохого в том, чтобы быть любезным? – "Любезно", – его голос больше похож на рычание, и Призрак застывает на расстоянии прыжка, обдумывая следующие действия. – Любезно, как когда над тобой проводят эксперименты уроды в белых халатах, пока не сделают из тебя это? Любезно, вроде как когда ты не можешь найти работу или место, или девчонку, которая не испугается, любезно, как когда к тебе относятся, как к монстру, даже до того, как ты сделал что-то плохое... Он чувствует, как внутри него что-то болезненно сжимается; драться с монстром – это одно. Драться с жертвой? Ладно, он – жертва, которая хочет отыграться на других людях, но... Для чего же нужен Призрак, как не защищать пострадавших?.. Парнишка в черном тоже не знает, что ответить, лишь стоит, слегка открыв рот и немного сжав кулаки по бокам, возможно, осознавая, что он по уши увяз, даже не учитывая очевидного. И Призрак сглатывает, у него нет времени на запутанные этические размышления, жизни на кону, и ещё одна из этих машин может взлететь на воздух в любой момент. Он найдет способ поговорить с Пакзиллой в другое время; прямо сейчас ему нужно, чтоб все были в безопасности. Он становится видимым за плечом у Пака, освобождая руки из-под плаща, готовясь к прыжку. И глаза парнишки немедленно скачут в его сторону. Идиот. Пакзилла разворачивается с рёвом, Призрак инстинктивно делает прыжок назад, а не вперёд, и длинный хвост Пака пролетает сквозь его поспешно ставшее неосязаемым тело. Парень вскрикивает и бежит вперёд, и Пак просто продолжает оборот, Призрак успевает лишь крикнуть "Нет!", но его хвост уже хлестнул парня в бок, впечатывая его со скользяще-спотыкающимся грохотом в крыло машины. Нет времени – Призрак делает прыжок. Он приземляется на широкую спину Пакзиллы, хватается за плечо и перебрасывает себя через его голову, пока когти ящера пытаются схватить его; глядя вниз головой на его лицо, Призрак шепчет: "Мне жаль", – и пропускает руку сквозь его голову. Он делал это с собой, однажды. Ему нужно было знать, что он делает с людьми, какой ущерб он может нанести. Он запер дверь своей спальни, сел на край кровати, сделал глубокий вдох, и ошеломил себя. Пропустил руку сквозь свою голову, пропустил ужас сквозь себя. Он очнулся на полу спальни в холодном поту. Это страх. Это страх, как физическая сила, холодный и вредоносный, страх – такой, что сердце останавливается, и дыхание спирает, мозг отказывает. Ужас, такой мощный, что разум и тело отсекаются, страх за гранью смерти и боли, ничего кроме страха. Чистоту его невозможно вынести – большинство людей отключаются за несколько секунд. Некоторые даже не издают ни звука. Большинство издают. Он всё ещё падает, когда Пакерман кричит, падает лицом вниз на дорогу. Он просачивается сквозь неё, отпинывается и, разворачиваясь, вытягивает себя обратно на свет; Пакерман спотыкается набок, прижав руки к лицу, к груди, и затем обрушивается на колени (кожа приобретает более тёплый загорелый оттенок, а тело становится меньше, хвост втягивается) и падает вбок. Он выглядит, как обычный парень, просто какой-то парень с ирокезом вместо гребня, беспомощный на земле, с закрытыми глазами и открытым ртом. Парень в черном стоит на коленях рядом с машиной, поддерживая себя за дверь. Призрак подбегает, приседая возле него. – Ты можешь встать? Ты способен встать? – Ох. Я... – он щурится на Призрака и говорит, – о Боже, это действительно ты. Он знает, что копы попытаются их арестовать, знает, что Финн не может рисковать, пробуя им помешать. – Можешь идти? Это важно. – Ага. Я в порядке. Ага, – он встает слишком резко, пошатывается, и Призрак хватает его руку, встает вместе с ним. – Держись за меня и задержи дыхание. – Что? Один из копов кричит: – Стойте, где стоите, и поднимите руки, чтобы я мог их видеть! Призрак раздраженно бросает: «Задержи дыхание», – и просачивается прямо вниз, утягивая парня за собой. Тот начинает кричать, но, к счастью, успевает сделать вдох и держит его до тех пор, пока они не оказываются под землёй, в холодной тёмной тишине, и Призрак тянет их ниже, позволяя им медленно, как во сне, падать сквозь монолит, – ты никогда не можешь быть под землёй в Нью-Йорке, не попав в какой-нибудь карман... Подвал, туннель подземки, хотя бы канализация, хоть что-то... Его шарящая рука натыкается на открытое пространство под ними, и он просачивает свою голову в пустоту, не в силах различить ничего, пока не достает на ощупь фонарик; неиспользуемая станция метро, даже лучше. Он тянет парня за руку, разворачивает себя ногами вниз, и протягивает их насквозь. Они падают намного быстрее, у его компаньона получается вскрикнуть до того, как Призрак позволяет им лишь слегка нырнуть в поверхность платформы, а затем вытаскивает их обратно на твердую землю. Он держит парня за плечи, потому что того трясёт, одной рукой прищёлкивает фонарик обратно к поясу, чтоб высветить граффити на кафельной плитке и отбросить их огромные тени на потолок. – Я собираюсь отвести тебя к доктору. Но сначала скажи мне, какого чёрта ты по-твоему делал. Парень прокашливается и отвечает: – Помогал. Ярость сжимается в его груди как кулак, он едва может дышать. Он хватает лыжную маску на его лбу и срывает её – парень кричит: "Эй!" – и Призрак откидывает её прочь, огрызаясь на него: – Ты доведёшь себя до смерти, ты хоть представляешь... Он примерно его возраста, старше и крепче сложен, чем он ожидал, скрытый этим мешковатым нарядом. Он мигает, глядя на него – карие глаза, широко распахнутые и детские, милый нос, откровенно смехотворные брови, одна из них запачкана запекшейся кровью от пореза на лбу, где он, должно быть, врезался в машину головой. Призрак повторяет медленнее, с нажимом. – Ты доведёшь себя до смерти. Я не хочу видеть тебя снова в маске на улицах. Я отведу тебя к доктору и затем домой, и ты никогда больше даже не... – Я хочу помочь, у меня есть это... – он машет рукой, и маленькие зелёные шестиугольники возникают в воздухе вокруг его жеста и исчезают снова. – Разве я не могу помочь? – Ударяясь башкой об машины? Насколько, как думаешь, ты помог? – Я не дал тому стулу врезаться в тебя! – Он бы не врезался в меня! Я Призрак! – он уже вовсю кричит на него. – Это не игра! Это не забава! Если хочешь побыть героем, устройся волонтёром в приют для бездомных, но не надевай маску! – Поче.. Ты же это делаешь! Почему я не могу? Он выдыхает, фыркая, у него не осталось энергии для всего этого. – Замечательно. Продолжай нарываться, чтобы тебя убили. Просто постарайся делать это в дневное время и не под моим присмотром, – он снимает с пояса фонарик, берёт парня за запястье – тот пытается выдернуть его, но Призрак лишь хватает крепче. – Я отведу тебя к доктору, у тебя наверняка сотрясение. Пошли. Мы доберёмся до рабочей станции рано или поздно. – Я в порядке! Я не... Призрак тянет их в сторону платформы, и рука парня неожиданно становится вялой в его ухвате; он поворачивается так быстро, как может, хватает его плечи, когда тот тяжело дышит на платформе, произнося тихо с каждым захлёбывающимся вдохом: "В порядке, в порядке, я в порядке..." – У тебя сотрясение. Дыши. Я знаю доктора. – А мы не можем... в больницу? – Ты надел маску, похвастался своими силами и ввязался в драку с суперзлодеем. Если зайдешь в больницу, ты можешь с таким же успехом помахать флагом с надписью "арестуйте меня". Ну же. Мы пойдём медленно. Я знаю доктора, всё в порядке. Парень неподвижен какое-то время, дыша в пол с опущенной головой. Затем он сглатывает, кивает, а после медленно и с трудом поднимает голову. – Ладно. Призрак помогает ему спуститься к рельсам. – Не волнуйся о поездах. Просто держись за меня, я нас проведу нематериальными. – Это… – Мм? – Не то, что я... – ... что? – Представлял. Не то, что я представлял. Что он думал, супергеройство включает? Парады с конфетти? Призрак лишь держит его за запястье и продолжает идти по рельсам, и говорит, потому что, скорее всего, заставлять его говорить – хорошая идея. – Что ты представлял? – Не знаю. Не это. Тут пахнет мочой. Смех вырывается из него слишком пронзительно, он слишком поздно сдерживает его. Когда он оглядывается, парень ухмыляется, и ему трудно заставить свой рот держаться ровно. – Твоё имя? – Я ещё не выбрал. – Что? Твоё настоящее имя. – Разве я должен тебе его говорить? Вроде как секретная личность, всё такое? – Ты не будешь супергероем, тебе не нужна секретная личность. И мне нужно как-то тебя называть, ты, по крайней мере, знаешь, как называть меня. – Эм. Я... – он трёт свой лоб, зажмуривая глаза, – твой фанат номер один? Я что, сказал это вслух? Призрак закатывает глаза, продолжает идти. – Я не буду тебя так называть. – Я, – их шаги отражаются эхом от стен, слишком громкие в темноте, – я действительно... Я действительно восхищаюсь тобой, знаешь? Я читаю обо всём, что ты делаешь, я... – Ты не читаешь обо всём, что я делаю. – Обо всём, что известно общественности. Я слежу за всеми блогами, я просто... Ты знаешь, когда ты просто никто из Огайо с этой странной хренью, которую можешь делать, и ты видишь кого-то, кто делает нечто такое потрясающее, как ты? Это просто... Это заставляет чувствовать себя... Как будто я осознаю, для чего нужен, понимаешь? Он хочет спросить: "Где в Огайо?" Но, в отличие от его нового друга Пришибленного МакБолтливсона, Призрак действительно понимает, как работает тайна личности. – Это то, что ты можешь? Делать маленькие щиты? – Ага. Типа, я могу делать с ними и другие вещи. Я думаю, мне не стоит сейчас, я не чувствую себя, – он потирает один глаз, – хорошо. – Просто продолжай ставить одну ногу перед другой. Несколько шагов между ними царит тишина, и когда Призрак уже собирается попробовать подтолкнуть его к разговору, чтоб понять, насколько тот в сознании, парень произносит: – Я действительно не могу поверить, что это ты. Он лишь держит его за запястье, продолжает идти. Парень тянет его за руку, ослабляя хватку, чтобы вместо этого взять его за руку в перчатке, и Призрак возразил бы, но... Но. Он не знает. Тот не в своём уме, и, видимо, невероятный супер-группи*. Это где-то между странным и милым, и ведь его не убьёт, если он подержит парня за руку. Прошло много времени с тех пор, как кто-то хотел подержать его за руку. Он пытается не думать об этом, в то время как его лицо горячеет под маской. – Ты хорошо пахнешь, – говорит группи. – Они никогда не упоминают об этом в блогах. О Господи, ему снова хочется рассмеяться. – Не принуждай меня оставить тебя здесь. – О Боже, это что, типа раскрывает твою личность? Теперь, когда я тебя понюхал? – Я пахну потом и подземкой. – Эй, – говорит парень, дергая его за руку, – я мог бы шантажировать тебя. Ты должен научить меня быть супергероем, а иначе я расскажу всему интернету, как ты пахнешь. – Нет, пожалуйста, это полностью разрушит мою тайну личности, – говорит он монотонно. – И чем же я пахну? Парень нюхает его плечо, и Призрак старается не подпрыгнуть. – Стиркой и шампунем, и... приятным потом, тем, от которого чувствуешь голод. Ничего не говори, просто продолжай идти. Группи снова тянет его за руку. – Ты научишь меня, как быть супергероем? – Нет. Впереди свет, стой тихо, я могу сделать нас невидимыми, но люди заметят бестелесные голоса, забирающиеся на платформу. – Мы поедем на метро к этому доктору? – Ты можешь сказать им добавить это в список обвинений. Злодейство и неуплата за проезд в метро. – О Боже, ты такой суперзлодей. Ему действительно хочется рассмеяться – снова! – но он сжимает руку парня вместо этого. – Заткнись.*
Он тащит группи вверх по пожарной лестнице на второй этаж, что совсем не весело, затем стучит в окно. Уже темнеет, далеко за полдень, и это осень, так что сквозь жалюзи пробивается свет. Через некоторое время их отодвигает улыбающаяся девушка и открывает засов на защитной решетке, чтобы он смог отворить ее на себя. – Майк! У нас гость! Боже, что стряслось? Кто он? – Группи с ушибленной головой. Он помогает парню забраться через подоконник в руки Тины, где он, пошатываясь, сгибается и оседает на пол спальни, выглядя одурманенным. Дверь спальни открывается, и Майк пялится на них, затем подлетает, садится на корточки рядом с группи, который упирается одной рукой в пол, а другой держится за лоб и говорит: – Ой. – Ладно, смотри на мой палец, – командует Майк, сразу же придерживая того за руку и поднося палец к его косящимся глазам, – как тебя зовут? Призрак расстегивает бумажник, который только что вытянул сквозь задний карман брюк парня. – Его зовут Блейн. Ты серьезно надел маску, но взял с собой удостоверение личности? – Как ты у… – Блейн качает головой, чтобы посмотреть на Призрака, и сразу же охает, сцепив зубы, поворачивается обратно к Майку, который произносит: – Хорошо, Блейн, потихоньку, давай сядем, и я обработаю твой порез. Что с ним случилось? – Он встал между мной и динозавром. Призрак, сидящий на подоконнике, бросает бумажник Блейна на кровать, где Майк сажает его и выходит из комнаты за своей аптечкой. Тина провожает его взглядом, потом снова поворачивается к Призраку. – Это тот самый парень? Я видела в новостях, это парень со штуками, похожими на щиты? Блейн жалобно протягивает: – Ты ходячий спойлер для моей тайной личности. – У тебя нет тайной личности, ты не супергерой! – Только потому, что ты отказываешься помогать, – говорит Блейн, будто Призрак ведет себя нерезонно, пытаясь спасти его, стоит заметить, восхитительную задницу. – Я только учусь, я могу стать лучше… Майк возвращается в комнату с маленьким чемоданчиком, открывает его на кровати. – Тина, можешь достать немного горячей воды? – Будет сделано, – отвечает она, скрываясь за дверью. Из них получается превосходная команда: Тина – художник, и Майк – врач-стажер, а также умилительная пара, и в основном у Призрака получается чувствовать по отношению к ним скорее нежность, чем зависть. Честно, в основном. Блейн, морщась, открывает глаза, произносит: – Будет больно? Призрак слегка покачивает ботинками. – Я бы хотел номинировать еще одну причину в категории «Почему из тебя выйдет ужасный супергерой». – Что? Оно щиплется, никто такого не любит! – Будет больно совсем чуть-чуть, – обещает Майк, а Тина входит обратно с миской горячей воды и ставит ее на книгу, лежащую на прикроватном столике. Майк смачивает немного ваты, а затем наливает на нее небольшое количество антисептика. – Сиди спокойно. Блейн сжимает челюсть и не производит ни звука, пока Майк прочищает порез, видимо, настроенный доказать, что он тоже может быть супергероем. А Призрак сжимает губы, чтобы не рассмеяться, и не сводит глаз с одного из принтов Тины на стене: вязь граффити в темно-серых тонах с силуэтом плаща с капюшоном прямо в середине, этот белый плащ выделяется как ангел на благовещении. Он видит такие по всему городу. Они выглядят, как искаженные перевернутые золотые рыбки, но он ценит этот жест. – Ты в порядке? – спрашивает Тина и дотрагивается до его руки. – Он не навредил тебе? Он дергано улыбается ей. – У меня все хорошо. Зажмурив глаза и зажав челюсть, Блейн говорит: – Так откуда вы, ребята, знаете его? – Он однажды спас мою жизнь, – отвечает Тина, вставая и убирая свои черные волосы обратно за плечи. – Я делала фотографию… вот эту, если быть точной… – она указывает на еще один принт стены с граффити: черное рифленое железо, усеянное какофонией тэгов, с одним белым плащом в нижнем углу, будто инициалы художника, – когда несколько парней, что были пьяны, под кайфом или просто сумасшедшие, толкнули меня в стену, и… он проводил меня домой, он настоящий джентльмен, – и она улыбается Призраку, который взмахивает рукой на уровне груди и делает полу-поклон со своего места на подоконнике, – и Майк сказал, что если ему когда-нибудь понадобится помощь – он всегда может на нас рассчитывать. – Кому-то придется просидеть с ним всю ночь, – вмешивается Майк, потому что он чутко относится к секретности и не хочет, чтобы всплыли какие-либо детали того, с чем приходил к ним Призрак. Он выбрасывает использованную ватку в мусорку под столом Тины. – Он может поспать на нашем диване. – Нет, нет, нет, я должен вернуться домой, мой брат… он с ума сойдет, если я не приду домой, вы даже не представляете, я не могу… – Это то, что я имел в виду, – спокойно произносит Призрак, – когда говорил, что ты совершенно не продумал все это супергеройство. – Он позвонит нашей маме. Я не могу где-то шляться всю ночь, – он снова зажмуривает глаза, – Боже, стыд то какой, не думаю, что когда-либо в своей жизни был настолько унижен, а я когда-то пел серенаду парню в магазине “Gap”. – Если сотрясение вызвало у тебя извержение личной информации на любого, готового выслушать, то тебе стоит еще раз пересмотреть супергеройство, – Призрак вздыхает и поднимается на ноги. – Я заберу его домой и останусь с ним. Всю ночь? – Буди его каждые полчаса. Звони мне, если будут сомнения насчет него. Блейн произносит: – Стойте, что сейчас происходит? – Сейчас ты дашь мне свой адрес. У тебя достаточно средств на такси? – он указывает на портмоне Блейна, лежащее на кровати. – Я действительно слишком устал, чтобы тащить тебя невидимым через пути метро. – Ты идешь домой со мной? – Считай, что твоя тайна личности лихо и истинно рассыпалась в прах. Но это ничего, я умею хранить секреты. Он улыбается, и Блейн смотрит на него, выглядя настороженным, молодым и… ладно, от него не убудет признать, что парень симпатичный. У него совсем нет личной жизни, о которой можно даже заикнуться, вряд ли его можно обвинить в том, что он заметил, что этот парень несправедливо красив для идиота. – Если ты действительно хочешь быть супергероем, тебе стоит понять, сколько в этом проводов людей до дома, сидения с плачущими пьяницами, пока друзья заберут их, сидения с перепуганными менеджерами магазинов в осколках разбитых витрин, пока не приедут копы. Ты удивишься, сколько нужно просто сидеть. Блейн спрашивает так, будто ему трудно понять, что говорит Призрак. – Ты будешь сидеть со мной? Он смотрит на него в упор, не уверенный, на территорию какой супер-фанатской фантазии он вступает. – Выкинешь что-то странное – и я ошеломлю тебя страхом, прикую наручниками и брошу на произвол. Понял? Он поднимает руки, невинно моргая и явно все более радостный. Ему действительно, действительно пора перестать вызывать у Призрака смех.*
Этот дом поприятнее того, в котором они снимают квартиру с Рейчел. Он стоит невидимый рядом с Блейном в лифте, шепчет: «Гламурно», и Блейн неловко пожимает плечами. – Это моего брата. Он актер. Он почти спрашивает, мог ли знать его откуда-то, но рискует соскользнуть слишком близко к своей настоящей личности. Он прикусывает язык и наблюдает, как ползут цифры на табло. Когда они идут по коридору, Блейн спрашивает: – Ты все еще здесь? – Прямо тут, – он прикасается к руке Блейна и чувствует, как мышцы того расслабляются и напрягаются снова. Он убирает руку. – Не разговаривай со мной, пока не окажемся внутри. Блейн кивает, находит дверь, нашаривает свой ключ и открывает ее. Внутри темно, его брат, должно быть, вышел. Блейн стоит на месте, все еще держа дверь открытой после того, как Призрак вошел. – Ты все еще там? Из-за его плеча голос произносит: – Закрой чертову дверь, Блейн. Блейн подпрыгивает, включает свет, лихорадочно осматривается вокруг около секунды, затем закрывает дверь. – Ладно, я могу понять, почему ты ужасаешь преступников. – Ага, я просто настолько страшный. Он постепенно снова становится видимым и осматривает открытую кухню-гостинную, бледные ковры, темное дерево, черную облицовку, широкое окно с видом на горизонт. Ему приходится снова повернуть голову к Блейну – капюшон ограничивает большую часть его периферийного зрения, в этом костюме он все равно проводит половину времени нематериальным, так что он готов пожертвовать углами обзора ради большей скрытности своего лица. Блейн просто наблюдает за ним, его порез на лбу залеплен пластырем и синяк разрастается аж до самого глаза – его вскоре ждет чертовски большой фингал. Он отводит взгляд, потому что внимание Блейна – это слишком. – Ты уже хочешь спать? – Я… не знаю. Да, пожалуй, я устал. – Какая из спален твоя? Сходи… переоденься или… просто скажи, когда будешь готов. Он не знает, почему так смущается. Он проходил уже такое не единожды, ему даже как-то приходилось просачиваться сквозь руки спасенного парня, слишком рьяно демонстрирующего свою признательность, несколько раз (и пары женщин, что добавляло дополнительный слой стыда), но что-то в этом мальчике заставляет его четко осознавать себя под этим костюмом, будто он больше на виду, чем вообще может быть. Но Блейн просто кивает, запускает руку в волосы и выглядит устало. – Там содовая и еда в холодильнике, будь как дома, – произносит он и плетется к одной из дверей сбоку, на ходу включая свет. Некоторое время он просто стоит там, прижимая руки к телу, и чувствует себя очень неуверенно. Затем он подходит к закрытой двери, стучит и спрашивает сквозь нее: – Если я сварю кофе, ты будешь? Блейн отрицательно мычит в ответ, скорее всего снимая свою толстовку через голову. Он всеми силами пытается не думать об этом, подходит и тыкает какое-то время в гладкую черную кофеварку, находит сахар в тумбочке. У них 3 разных вида хлопьев на завтрак. Странные маленькие интимные детали чужих жизней узнаешь, находясь на кухне. Дверь снова открывается. – Ты можешь зайти, – говорит Блейн, смотрясь еще моложе в футболке и пижамных штанах, босиком на полу. – Или ты собираешься ждать здесь всю ночь? Я не знаю, как это… – Я посижу с тобой. Не хотелось бы каркать и все такое, но ты все еще можешь проблеваться и захлебнуться, ночь только началась. Он подходит к Блейну, который сонно смотрит на его лицо – он прижимает подбородок под капюшоном в надежде, что больше тени упадет на него – а потом Блейн выхватывает у него чашку, что застает его врасплох, чтобы среагировать. Он делает глоток, улыбается. – Сахар и сливки, – он протягивает чашку обратно. – Я обещаю никому не говорить, какой кофе ты любишь. – Ах ты, маленький сталкер, – бормочет Призрак, следуя за ним в комнату. Которая. Слегка… Блейн становится в центре и произносит: – До меня только что дошло, как это, наверное, жутко для тебя выглядит. Здесь висит черно-белый постер с ним, прыгающем с края здания – мрачно развевающийся плащ, бледный в ночном свете костюм; разбросанные по столу и приклеенные скотчем к стенам фотографии, вырезанные из газет и журналов, около двух дюжин его собственных наполовину скрытых пиксельных лиц, колонки новостей, кричащие заголовки: «ПРИЗРАК СОРВАЛ ОГРАБЛЕНИЕ БАНКА», «СПАСЕННЫЙ ПРИЗРАКОМ», «68% НЬЮЙОРКЦЕВ ГОВОРЯТ, ЧТО ПРИЗРАК – КЛАССНЫЙ»… «В любую секунду по желанию», – говорит он себе, – «ты можешь просочиться прямо сквозь пол и никогда не возвращаться в это сумасшедшее гнездо фанатичного идолопоклонничества, никогда больше». Он повторяет так спокойно, как только может: – Ты такой маленький сталкер, - подходит к рабочему креслу, выкатывает его к кровати, – залезай. Пожалуйста, ложись уже спать, этот день и так был слишком длинным. Блейн залезает в кровать, засовывает свои ноги под покрывало. – У тебя есть дневная работа? Можешь ли ты ходить на дневную работу и все равно ночи напролет спасать людей? – Тайна личности, – отвечает он и прикрывает глаза, отпивая свой кофе. – Я никому не скажу. Ты можешь мне доверять. – Нет, не могу. Я встретил тебя четыре часа назад. Я ничего о тебе не знаю. – Ты знаешь обо мне гораздо больше, чем я о тебе, – Блейн пожимает плечами, сглатывая. – Ты знаешь обо мне больше, чем кто-либо. Я никому не сказал о щитах. Даже… никому. Он открывает глаза, наблюдает за парнем поверх своей чашки. – Почему? Блейн отводит глаза. - Ты знаешь. Ты знаешь, не так ли? Когда ты сам впервые узнал, разве… Господи, разве тебе не было страшно? Как будто твое тело тебе больше не принадлежит, ты больше не знаешь, кем являешься, уже нет, когда ты способен на такое… Он спокойно смотрит ему в глаза, делает глоток кофе и молчит. Блейн облизывает губы. – Я никогда не встречал кого-то, кто может.… Если бы ты мог просто поверить, что мне можно доверять. Зачем мне причинять тебе вред? Я… – Только не говори снова, что ты мой самый большой поклонник. Пожалуйста. Я видел фотографии, я тебе верю. Просто ложись и засыпай. Блейн ворочается, ложась на бок, но не закрывает глаза. – Как ты узнал, на что способен? – Тайна личности, Блейн. – Это несправедливо. – Как и жизнь. – Ты звучишь лучше, чем на аудиозаписях в сети, – бормочет он, пока его веки наливаются свинцом. – Твой голос. Ммм…приятный. Он просто вздыхает и делает еще один глоток кофе. Кофе, решает он, это единственная хорошая вещь в его жизни на данный момент. Если бы не кофе, ему не осталось бы ради чего жить. Хотя, нет. Его отец. И действительно хороший чизкейк. Но, в основном, только кофе. Блейн вроде как затих, пока, так что Призрак проверяет свой телефон – у него по одному в каждом костюме, чтобы Финн смог отследить их месторасположение, просто на всякий случай – и кладет его на свое бедро, чтобы приглядывать за временем (каждые полчаса, это будет долгая ночь). Его глаза исследуют комнату, он даже не знал, что половина этих фото существует. Он гуглит себя так часто, как только осмеливается, потому что ему необходимо знать, что там происходит, он должен контролировать свое разоблачение, но… Что ж, в общем и целом, между гневными статьями, называющими его опасным преступником, и чертовыми фанфиками, он действительно просто не хочет знать. Приклеенная к боку монитора фотография, которую он не смог избежать, на обложке каждой газеты и журнала, когда он все еще был забинтован, хрипел и испытывал боль из-за этого. То пылающее здание, тот пожарник, что подхватил его, когда он, шатаясь, выходил из здания, наверное, шестой или седьмой раз подряд, пока остальные доставляли на носилках в машину скорой помощи мужчину, которого он только что вытащил сквозь стены за собой. А пожарник даже не спросил, нужно ли ему это, просто придерживал его за плечо и прижимал кислородную маску к его лицу. И он всасывал в себя, жадно уцепившись в маску, клинически чистый воздух, от него кружилась голова. Тогда пожарный сказал: «Черт, сынок, сколько тебе лет?», а он ответил: «Я не знаю, сколько их там еще», и обернулся, его плащ дематериализовался сквозь хватающие пальцы мужчины, и побежал обратно к зданию. – Я читал об этом, – голос Блейна тихо доносится с кровати, низкий на пороге сна. – Самый храбрый поступок, что кто-либо совершал из известных мне людей. Они сказали, что ты возвращался тринадцать раз. Он помнит крики и агонию жара, удушающую плотность воздуха, как слепой от жара и дыма, он шарил в поисках других живых людей сквозь поврежденную, пылающую древесину. Он помнит, как пол рушился под ним, отчаянные руки, ускользающие из его, когда он падал; он помнит, что кричал кому-то, что все хорошо, и как просачивался сквозь металл – настолько горячий, что обжигал его; затем он помнит только звук падающего потолка. Он помнит, что проснулся в подвале, щекой на холодном бетоне, мокрый от струй воды, текущих сквозь потолок, не понимая, почему никто не пришел ему на помощь, прежде чем понял, что никто никогда не приходит спасать героя. Это и есть то, что означает "герой". Он произносит, потому что это самая мрачная мысль, приходящая к нему в самые темные из ночей: – Там было гораздо больше тринадцати человек в том здании. Блейн ничего не отвечает. Призрак не оглядывается, чтобы проверить, заснул ли парень. Он сглатывает и отводит взгляд от фотографии. И это ближе всего к тихой домашней ночи, которую ему удастся когда-либо заполучить… –––- * Гру́ппи (англ. Groupie) — поклонница поп- или рок-группы, сопровождающая своих кумиров во время гастролей. Термин имеет и более широкий (как правило, иронический) смысл, однако начиная с середины 1960-х годов употребляется почти исключительно в отношении молодых женщин, активно стремящихся оказывать своим кумирам сексуальные услуги. Фанат, всюду следующий за объектом поклонения и готовый для него на всё. * Фандухи - в оригинале "fanghosts" - букв. "фанаты призрака"