*
Рейчел стучит в дверь его спальни, как раз в тот момент, когда Курт завязывает галстук, разглядывая практически серого себя в зеркале – он выглядит так, будто его сейчас вырвет, или же он отключится, будни супергероя ужасно сказываются на коже. Курт смотрит на нее из-за плеча, когда девушка открывает дверь и говорит: – Я не слышала, как ты вчера пришел, – она сощуривает глаза. – Ты что, шлялся всю ночь? Он возвращает взгляд к зеркалу. – Разве ты не должна быть на учебе? – Я не спала допоздна, беспокоясь о том, что мой сосед не берет трубку, а затем проспала, в то время как он прошмыгнул обратно домой, – парирует она. – О мой Бог, ты таки шлялся всю ночь. Он расправляет свой жакет, и да, одежда безупречна, но он выглядит чертовски уставшим. – Это парень? – Рейчел. – Я твоя лучшая подруга! Мы обязаны сплетничать о таких вещах! – она прыгает на кровать и немного пружинит, сложив руки на коленях. – Это все-таки был парень, ты не можешь скрыть такое от меня. Я же следственный репортер. – Ты вмешивающаяся ищейка сплетен, что немного другое. – Как его зовут? – Рейчел, мне нужно на работу. – Знаешь ли ты, как его зовут? Выглядишь хреново. У тебя похмелье? Он трет свой глаз. – Недостаток сна. Я в порядке. – …Курт, я знаю, тот звонок от Адама, скорее всего, расстроил тебя, но… – Я иду на работу, – он хватает куртку с крючка на задней поверхности двери. – Некоторые из нас уже не студенты и не могут сидеть вразвалку, растрачивая утро таким вот способом. – Я написала целое задание про тот дурдом с Пакзиллой и Призраком, пока ждала тебя прошлой ночью, моя работа проходит отлично, спасибо, что спросил. Ты хоть знаешь, сколько ущерба они причинили? Суперы никогда даже не задумываются о цене, которую платят обычные люди за их невинные… – Хорошего дня, Рейчел! – кричит он от входной двери и захлопывает ее за собой.*
Блейн проводит большую часть утра за своим компьютером, зачарованно глазея на доказательства вчерашнего. Это произошло. Он знает, что это произошло. Его лицо болит, как последняя сволочь, а Купер спросил, кто, черт побери, его так приложил («Парень на велосипеде сбил меня», – бормочет он, краснея), так что, да, Блейн в курсе, что это случилось. Но… Дерганая видеозапись из новостей – боже, Призрак выглядит таким крошечным перед Пакзиллой. Камера поворачивается к нему, к нему, «загадочному суперу» как называет его репортер, и издалека он просто выглядит как бесформенный парень в черном. А затем он получает возможность лицезреть, как его впечатывают в бок машины, что вовсе не является жутким унижением, и…. Из этого уже сделали чертову кучу гифок по всему интернету, включая разнообразные углы, снятые из офисных окон по всей округе. Призрак кувыркается через голову Пакзиллы, поддерживая себя лишь рукой на его плече, плащ вздымается, а ноги широко раскинуты. «Этот зад», – кричат тэги, а Блейн размышляет о том, что, если бы он не рассчитал время хотя бы в полсекунды, его собирали бы по частям с дорожного покрытия. И это становится настолько ясным для него, он даже не пытается стряхнуть это чувство – Блейн знает, что не способен. Это так очевидно. Он не может просто находиться там сам по себе, каждую ночь рискуя собственной жизнью. То, что он там совершенно один – не честно; неужели никто и никогда не помогает ему? Или просто никто больше не способен ему помочь? Суперы – исчезающе маленькая доля популяции. Неужели Блейн действительно продолжит прятаться, желая ему удачи, и не попытается сделать все в своих силах, чтобы помочь? Призрак не хочет его помощи или говорит, что не хочет, но он не знает… не знает, что может доверять Блейну. Он не знает, что Блейн может делать – мог бы сделать – если бы просто… попытался… Сотни постов: «Сделайте реблог, если вас когда-либо спасал Призрак. Покажем Фиггинсу, какой он засранец. Мы любим тебя, кошмарик <3» Блейн бы с удовольствием сделал реблог, его пальцы аж чешутся, но что, если сделает? Что, если люди спросят его: «Как это случилось»? Тайна личности, понимает он – самый настоящий отстой, потому что тебе никогда не достается веселья, даже в мелочах… Он постит себе гифку, сделанную одним из его любимых блоггеров: Призрак лицом к лицу с Пакзиллой, снятые сверху под углом, его тело в ожидании, напряженное и такое маленькое напротив этого огромного человекоящера с поднятым гребнем и вытянутыми когтистыми лапами, которые визуально делают его еще больше. Маленькая надпись в нижнем углу гласит: «Герой». Блейн решает, что должен сделать. Во-первых, ему предстоит чертовски много работы…*
Когда он открывает дверь квартиры, то видит Финна с Рейчел на диване, поцелуи которых уже далеко не целомудренные. Курт тяжело вздыхает, пинает дверь, закрывая ее позади себя, и, ссутулившись, проходит мимо них в свою комнату. У Финна хотя бы хватает совести выглядеть смущенным; Рейчел огрызается на него: – Почему ты так рано вернулся? – Чувствую себя не очень, – бормочет он, потому что, когда он сказал, что, возможно, подхватил что-то, микробофобка Софи с перепуганными глазами отправила его домой, уже держа руки на бутылочке антисептического геля в сумке. – И чья же это вина? – орет она вдогонку, но он просто хлопает дверью своей спальни. Затем он вырубается на час на своей кровати, полностью одетый. Он просыпается, когда небо начинает темнеть, и из-за гудящих труб слышно, что кто-то находится в душе; затем Курт взъерошивает свои волосы и расправляет рубашку. Он тащится к двери и смотрит на Финна, который убавляет звук футбольного матча по телевизору и говорит: – Чувак, что с тобой случилось прошлой ночью? Курт бросает быстрый взгляд на дверь в спальню Рейчел, и Финн объясняет: – Она собирается – ты же знаешь девчонок, ей понадобится вечность. Что случилось? На самом деле, ей требуется всего немногим дольше, чем Курту, чтобы собраться. Курт приписывает эти лишние 20 минут в основном на макияж. Он рад, что ему, кроме всего прочего, не надо волноваться об этом. – Мне пришлось тащить мнимого супергероя, этого выскочку к врачу, а это заняло время. Ты знаешь, где они держат Пакермана на данный момент? – Что?.. – Курт садится рядом с ним, потому что слишком устал, чтобы сейчас стоять. Финн таращится на него с лицом ошарашенного щенка. – Зачем? – Потому что мне надо поговорить с ним, если тебе не хочется повторять весь этот фарс при каждом его побеге. – Ты хочешь поговорить с монстром, мечтающим тебя… – Финн. Пожалуйста. Если мне не скажешь ты, я могу просто просочится в участок и узнать сам. Финн трет лоб, плотно зажмуривая глаза, будто от Курта у него головная боль. – Ты уже звонил Берту? – Господи, Финн, ты не моя мать. – Ага, что же, я и не твой отец, и считаю, он хочет услышать тебя – та хрень была по всем каналам, ты в курсе? – Не напоминай. – Позвони Берту. – Расскажи мне, где Пакерман. Секунда переглядываний в тишине, а после Финн говорит: – Договорились, – и протягивает руку. Курт вздохом подавляет смех, пожимая ее. – В Нижнем Ист-Сайде есть участок с удерживающими клетками для суперов в подвале. Скорее всего, его еще не перевели. – Я позвоню папе перед выходом. Ты… говорил с ним? – Нет, эмм... не после случившегося. Я решил, что тебе стоит первому. – Можно было подумать, он будет горд увидеть сына по телевизору, – бормочет Курт и снова поднимается с места. – Ты уже уходишь? – Я собираюсь позвонить папе. Повеселитесь там с Рейчел, что бы вы не запланировали на вечер. – Она просила меня поговорить с тобой по-мужски, – произносит Финн, и Курт оборачивается, открывая дверь своей спальни. Финн пожимает плечами одним из своих неуклюжих зажатых движений. – Я сказал ей, что парни так не делают. – Поговорить о чем? – спокойно отвечает он. – Об… – он снова пожимает плечами и складывает руки на груди, – …одноразовых перепихонах и... хм, она сильно шумела по поводу, эмм… презервативов. – О, Господи, – говорит Курт и закрывает за собой дверь. А затем открывает ее снова, чтобы добавить: – Спасибо, Финн. Закрывает вновь и защелкивает на замок в этот раз. Гудки раздаются недолго, прежде чем его отец отвечает: – Курт. Ты можешь говорить? – А ты? – он чешет волосы на затылке, щурясь в отчаянии на себя в зеркале – эти синяки под глазами уже впечатались в кожу; кажется, они не собираются уходить. – Да, только из гаража. Ты цел? – Я в порядке, пап. Как сам? – После вчерашнего? – Папа. – Они включили телек в гараже, Курт. Знаешь, каково это – смотреть и не иметь возможности разволноваться к чертовой матери из-за… – Папа… – …своего ребенка во всем этом сумасшествии? Делать вид, будто это просто… просто развлечение, как для остальных ребят?… – Пап, прости, я не могу запретить людям таскать с собой камеры… – Ты думаешь, из всего этого меня пугает угол съемки? – Более удачный угол был бы предпочтительнее, – отвечает Курт, но каменная тишина на линии значит, что это, скорое всего, не было шуткой. – Прости, пап, это была относительная мелочь, мне даже не грозила опасность… – Каждую проклятую ночь, Курт. – Я в порядке, ты же знаешь, я всегда… – А прошлой ночью ты даже не позвонил, где, черт возьми, тебя носило после этого? Что еще стряслось? – Ничего, пап, серьезно ничего. Ты бы одобрил остальную часть моей ночи, я сидел с… одним парнем – тот супер-аматор в черном, которого долбанули в голову, мне пришлось приглянуть за ним. Было тихо. Никто не пытался меня убить. Я просто не мог позвонить, прости. Его отец бормочет: – Каждую чертову ночь, Курт. Он садится на свою кровать и трет глаза: – Я знаю, пап, – небесный свет угасает, практически подошло время патрулировать. – Я знаю, – ему действительно стоит включить лампы в спальне. – Мне жаль.*
Невыносимо не написать в блог обо всем. Не сказать: «Он резче, чем вы думаете – возможно, это ожидаемо, но он также и более терпеливый, чем вы могли бы предстать». Не сказать: «Я не думаю, что он вообще считает себя героем или гордится своими действиями. Полагаю, он видит только то, чего еще не сделал». Не сказать: «Он выглядит таким хрупким, таким человечным и таким сильным». Не сказать: «Даже с наполовину скрытым лицом он все еще самый красивый мужчина, которого я встречал, и если бы он в самом деле снял маску, я бы, наверное, забыл, как дышать». Потому что Блейн встретил его, видел, как тот спит, держал его за руку , и он не может прошептать даже слова онлайн, не подрывая свою собственную латентную тайну личности, потенциально не усложняя ее для Призрака. А ему необходимо, чтобы этот парень доверял ему. Он знает, ему понадобится его помощь, если Блейн собирается этим заниматься. Так что он не может испортить все, только чтобы похвастаться в сети: «Я встретил его! Я знаю, какой кофе он пьет! Я знаю, как он дышит, когда спит!». Плюс это действительно не помогает Блейну выглядеть хоть чуточку меньше извращенцем, помешанным на суперах.*
Он проскальзывает мимо поста, невидимый и бестелесный, оглядываясь в поисках дверей, маркированных одиночками, в поисках лестниц, ведущих вниз. Всё, что он оставляет после себя – устойчивый запах кофе. Ему нужно проверить "изоляторы для суперов" в любом случае, посмотреть, не начали ли они обдумывать варианты его удержания. Нет таких наручников, из которых он не смог бы выскользнуть, никакие решетки не задержат его, и он не знает, продумали ли они его заключение (электрифицированные стены, мрачно думает он, и надеется, что они не додумались провести параллель). Но, когда он идет по освещённому светодиодами подземному коридору с камерами, всё, что он видит внутри них – наручники огромного размера; достаточно, чтоб сдержать Пакермана или Бриттани, надо надеяться, но ничего, что бы удержало его. Дрожащее дыхание Призрака становится немного ровнее. Хорошо. Он ненавидит находиться взаперти. Идея о том, что он не сможет сбежать... Нет. Он игнорирует свое успокаивающееся дыхание и обходит коридор, тихий, как... кхм. Он ищет занятую камеру. Он находит её в самом конце; Призрак заглядывает сквозь закопченное стекло смотрового окна и просачивается сквозь, становясь видимым. Пакерман меньше в человеческом обличье, чем существо, в которое превращается. Он сидит на скамейке у дальней стены, сгорбившись и раскинув ноги, с руками в громадных цепях и выглядит понурым и уставшим, прежде чем поднимает взгляд на Призрака. Что-то мелькает в глубине его глаз, прежде чем он произносит: – Какого черта ты здесь делаешь? – внешне он спокоен, хотя глаза его темные и настороженные. – Я пришел поговорить. Кофе? – он покачивает одним из стаканов в его сторону, и Пакерман выглядит озадаченно, но затем пожимает плечами и поднимает руку в наручнике. – Это что, твоя идея свидания? Потому что я не заинтересован в твоём исчезающем члене, спасибо. Он бросает Пакерману бумажный пакет, садится спиной к двери и говорит: – Так же, как и я не заинтересован в твой чешуйчатой шкуре, но спасибо за предположение. Я пришел поговорить. Там не было особой возможности. Пакерман открывает пакет и, без спасибо и всяких церемоний, начинает есть маффин из него. – Да? О чем, черт возьми, мы можем разговаривать? Он делает еще глоток кофе, облизывает губы. – Кто-то сотворил это с тобой. Сделал тебя супером, ты ведь не родился таким. Пакерман бросает взгляд на Призрака, задерживаются, и затем возвращается обратно к маффину, и он пожимает плечами, а после говорит с набитым ртом. – Ага. И чё? – А то, что не ты здесь злодей, Ноа. Ты – симптом, кто-то сделал это с тобой. Я могу помочь. Кто это был? Пакерман доедает маффин (он был больше кулака Призрака), вздыхает, сминает пакет в комок и бросает его, но тот отскакивает от стены прямо позади головы героя. Пак вздыхает, будто знал, что Призрак так поступит. – Еда здесь хуже, чем голодать. – Ноа. – Думаешь, я просто начну болтать? Что ты сделаешь, если я откажусь, чувак? Снова трахнешь меня в голову? Призрак наблюдает за его взглядом и говорит: – Нет. Если ты не будешь разговаривать, я уйду. Но я не хочу, чтоб ты возвращался в город и громил всё вокруг каждый раз, когда тебе становится скучно, кто-то может поплатиться жизнью. – Нельзя убить призрака, – говорит Ноа и выдает ухмылку, на которую Призрак не отвечает. Брови Пакермана опускаются. – Ты даже не можешь никого ударить. Выглядишь, будто тебя могла бы завалить девчонка, а ты побеждаешь меня, знаешь, как это выглядит? – Так, что атаковать Нью-Йорк не стоит затраченных усилий, – говорит Призрак с нажимом. – Я хочу помочь. Ты это осознаешь? Я хочу поймать того гада, что превратил тебя в супер-монстра, и предотвратить рецидив. И ты тоже мог бы помогать людям, неужели ты даже не задумывался об этом? У тебя есть вся эта мощь, и для чего ты ее используешь, для мелких краж и драк? Может, ты и не просил этого... – А с какого перепугу я должен кому-то помогать? Никто никогда не помог мне. – …может ты и не хотел, но никто из нас не просил этих... талантов. Мы просто используем их как можно эффективнее. – Так как ты заполучил свои? Кто превратил тебя в урода? Даже не думай об этом. Не позволяй даже глазам выдать, что ты способен думать об этом. – Скажи мне, кто сделал это с тобой? Пакерман опирается головой о стену и вдоль носа смотрит на Призрака, затем пожимает плечами. – Даже не знаю его имени. Какой-то парень в лабораторном халате. Я был привязан ремнями большинство времени, и вообще не знаю, что он делал со мной. – Ты знаешь зачем? Пакерман долго смотрит в потолок полузакрытыми глазами. Наконец, он медленно пожимает плечами. – Он сказал, что от меня нет пользы, потому что я зверею, только когда зол. – Лишь когда зол? Его глаза по-прежнему смотрят в потолок. Затем он произносит: – Почему я должен верить какому-то жеманному чуваку в спандексе, будто ему супергеройский шест в жопу вставили? – Потому что номинально я – один из хороших парней, и потому что я могу заставить человека, сделавшего это с тобой, сильно, сильно пожалеть об этом. Ты-то знаешь. Пакерман не опускает взгляда от потолка. Затем он говорит: – Или когда мне грустно. Одиноко. Страшно. Это просто... Чувства, – он снова пожимает плечами, сжимает челюсть. – Чувства превращают меня в гребанного огромного динозавро-монстра, это довольно хардкорно, если задуматься. – Ты мог бы использовать все эти чувства, чтобы сделать мир лучше, – Призрак отпивает еще немного кофе. – Раз ты был жертвой чужих деяний, неужели ты не хочешь остановить эксперименты на других людях в будущем? Взгляд Пакермана соскальзывает с потолка к Призраку. – Это твоя причина? Ему стоило идти в актеры – дыхание парня даже не дрогнуло. – Тайна личности, Пакерман. – Что ты получаешь от этой героической бредятины? Как будто благодарность людей покрывает расходы? – Я получаю теплое ощущение удовлетворения от того, что мир стал чуточку лучше, – отвечает Призрак, – и да, периодически кто-то вспоминает сказать "спасибо". Я не говорю, что поступать по совести ведет к персональному доходу, это просто правильно. – Ну, ты можешь оставить это себе, мне нужны бабки. Он вздыхает и отпивает кофе. – Ты снова возьмешься за свое? Если тебя выпустят? Пакерман молчит, поглощая кофе. Затем говорит: – Я должен тебе хорошую взбучку. Но... эта хрень, мужик, ты не можешь больше так поступать, это... Какого черта ты делаешь с людьми? Если его глаза попытаются что-то выдать, тень от капюшона скроет большую часть. Он думает, что знает, откуда приходит этот концентрированный калечащий ужас, где он находит его внутри себя и направляет в других людей. – Призраки наводят на людей страх. Пакерман пожевывает губу, пьет свой кофе, играет со стаканом в руках. – Ты мог бы принести выпивку. – Что ты помнишь о человеке, который превратил тебя? Где их база? – Это был парень. Я не знаю, я тогда был не в себе. Не хочу об этом говорить. – Я могу уберечь от этого других людей. – Почему я должен о них заботиться? Призрак снова вздыхает, в этот раз со злостью, и говорит: – Замечательно. Я сам найду его. Просто держись подальше от моего города, если только ты не примешь его сторону в следующий раз. Пакерман смотрит на него тяжелым взглядом. – Если я когда-нибудь придумаю, как тебя завалить, я вернусь и наваляю тебе, ты в курсе? Призрак просто смотрит ему в глаза. – Ты действительно хочешь рискнуть быть ошеломленным снова? Его лицо застывает. Но затем... Дальше по коридору открывается дверь, и Призрак встает, плащ опадает вокруг него. – Подумай об этом, – говорит он, подразумевая всё сразу, и становится невидимым. Он отступает вбок, когда дверь в камеру Пакермана открывается, и... входит женщина с короткими светлыми волосами. Она не коп, судя по темным очкам, скрывающим ее глаза, по приталенному костюму... и электрошокеру сбоку. Призрак немного отступает в стену, удерживая взгляд на этом пистолете; ему нельзя получить удар током здесь, он никогда не сможет выбраться отсюда по-прежнему в маске... Женщина бросает взгляд на стакан в руках Пакермана и говорит: – Я так понимаю, у тебя уже был посетитель. Пакерман поднимает свой стакан в её сторону, будто в тосте. – Просто такой вот я востребованный. Чего Вы хотите? У меня сегодня оживленная ночь, а Паказаурусу Рексу нужен его сон красоты. – К сожалению, ночь недостаточно длинна, чтоб помочь тебе в этом деле, рептилия. Я представляю организацию, которая в тебе заинтересована. И во всех подслушивающих призраках, которые все еще могут быть в комнате – Каспер, ты можешь либо показать себя, либо я найду способ заставить тебя показаться, – она поднимает шокер, настраивает что-то на нем, и... он не может. Не может рисковать. Как бы он не хотел знать, почему кто-либо может быть "заинтересован" в Пакермане, если его вырубят здесь... Если сорвут с него маску... Он ускользает сквозь стену, разворачивается и с рывком вытягивает себя через потолок к выходу, к безопасности. Он возвращается на уровень улицы, даже не пролив свой кофе, и вдыхает холодный наполненный воздух Нью-Йоркской ночи. Можно пойти патрулировать. Можно пораньше лечь, ему всё еще на работу завтра. Город шумит непрекращающимся пульсом, постоянным гулом «происходит, происходит, происходит» – всегда что-то происходит. Всегда. Единственное место, где никогда ничего не случается в этом городе – его постель. Он патрулирует.*
Уже успели выложить фанфик Пакзилла/Призрак. Фанатки действуют так быстро, что Блейн не поспевает. Если бы женщины все же правили миром, мужчины остались бы безвозвратно позади в течение нескольких дней. Некоторые фанарты в самом деле восхитительные. Одна девушка написала маслом картину: Пакзилла в мертвенно-бледных агрессивных зеленых, Призрак едва различим, только намек на оттенки серого, плащ развевается над головой. Он делает реблог фанарта. Но какой же человек пишет NC–17 Пакзилла/Призрак, non-con*? Какой же человек… Это никогда раньше не волновало его, фанфики, но Призрак – реальный человек, и кто-то описывает графические детали… того… что, если он увидит? Неужели они никогда не задумываются, что будет, если он узнает, что он будет при этом чувствовать? Блейн не знает, как бы себя чувствовал, будь это о нем. Или…. Он знает, внутренности скручивает, а раздражение возрастает. Да. Он знает. Он сидит, держа руку на мышке и прокручивая колесико вверх-вниз одним пальцем. Он реальный человек. Он только кажется ненастоящим – кем-то, кого они могут использовать, персонажем, которого можно присвоить. Но он реальный человек, он… покупает продукты, чистит зубы и зевает, когда еще не готов проснуться. Он теряет самообладание и прячет голову, когда неуверен, и смеется, не планируя этого (над тем, что Блейн сказал, вспоминает он с небольшой теплотой внутри). И Блейн не считает, что восхищаться им плохо, он не считает плохим показывать свою благодарность за то, что Призрак для них делает, но невольно начинает задумываться, насколько правильно постоянно разглядывать его зад в том костюме? Если не брать во внимание, что он не может придумать причину, по которой тот хотел бы носить столь тесный костюм, если не хотел этих созерцаний своей задницы. Разве что… Ты хочешь этого? Погрузиться в этот мир – забудем на минуту о рисках для жизни против людей с оружием, хочешь ли ты выставить себя на всеобщее обозрение, даже в маске? Хочешь ли ты, чтобы люди писали… писали слэш ты/Призрак? (Ему необходимо придумать имя.) Он хочет спросить, каковы вообще границы «слэша»? Фанатки, похоже, «на ты» с этим, но Блейн всегда не мог до конца определится по этому поводу. Что, если они и вправду геи? Что, если это и есть «канон», можно ли «слэшерить» гетеросексуальные пары? Купер открывает дверь без стука. – Пожелай мне удачи, братишка! – Сломай себе ноги*, – бормочет Блейн, переключаясь с открытой вкладки гифок Призрака на свою электронную почту. Как только Купер, напевая, с хлопком закрывает за собой дверь, он кликает обратно. Кто-то запостил: «Сделайте реблог, если по-матерински волнуетесь за Призрака. Я имею в виду, ну же, он выглядит на семнадцать. Все, о чем я могу думать – хорошо ли он питается и достаточно ли спит». Улыбка Блейна колеблется – кривоватая и настоящая – и он делает реблог.*
Четыре пули просвистывают прямо сквозь него и ударяются в кирпичную стену позади. Призрак говорит: – Серьезно, это не… Он ждет, пока эхо последних двух выстрелов стихнет, прежде чем делает вдох и начинает снова: – Это не сработает. Я призрак. Ты новенький? Парень с пистолетом орет на него на испанском, так что возможно. Призрак вздыхает, пытается вспомнить свой угасающий испанский из старшей школы. – Parada? – делает он попытку. – И… y, я, ох, no… doler?* Ох, ради всего святого. Почему ты не говоришь по-французски, я не…. Парень бросает свой пистолет в него, и оружие без вреда пролетает сквозь его голову. Затем он кричит. Призрак бормочет: – Готов поклясться, преступники делают это специально, чтобы позлить меня, – и достает руку из-под плаща.*
Полночь, и фандух из Австралии отвечает: «Это действительно сложная этическая дилемма, да. Но ты же знаешь, это *интернет*. Здесь не судят кинки других. Не нравится РПС – не читай». Блейн постукивает пальцем по мышке, печатает: «Я просто считаю, что они не задумывались об этом. Он рискует своей шеей ради каждого, а они говорят ‘спасибо’, написав, как это могло бы обернуться наихудшим способом, и как с ним происходят ужасные вещи». «Некоторые люди искренне шипперят их, знаешь ли». «Не в этом дело». «Как и не в том. Они не говорят так ‘спасибо’ – это не связано с благодарностью, просто так они пишут свою порнушку. Я не знаю, тебе не стоит принимать все так близко к сердцу, они же не для того, чтобы *он* увидел, это делают, понимаешь?» «В том то и дело», – печатает он теперь сильнее. – «Они не считаются с *ним* вообще. Пишут и выкладывают в интернет, они никогда не задумываются о *его* чувствах. Это несправедливо!» «Сладкий», – отвечает она, – «такова *жизнь*». Все, что он может написать в ответ: «*Это* не честно!!!» «Неа.*пожимает плечами*», – печатает она, а затем подбадривающе, – «;)»*
Устав за ночь, он собирается вернуться домой, запускает руку под капюшон, чтоб взъерошить волосы, когда внезапно взвизгивают сирены, проносясь внизу. Призрак, не задумываясь, переходит в невидимый режим, срабатывают нервы (он и так сегодня слишком много времени провел рядом с полицией), и перегибается через край здания, наблюдая, как они пронзительно сверкают сквозь ночь и держат курс на запад. Он соскальзывает вниз по краю здания, полу-материально царапая одной рукой и ногой сквозь кирпич, затем запрыгивает сзади на грузовик, цепляясь рукой за заднюю дверь и удерживаясь ногами на крыле. Остановка никогда не доставляет проблем – он всегда может провалиться прямо внутрь дороги, пока не замедлится в падении сквозь твердь достаточно, чтоб начать снова выбираться на поверхность. Призрак слышит сирены на расстоянии нескольких кварталов, и грузовику в любом случае приходится остановиться, ведь машины копов перекрыли улицу. Тут какой-то антикварный магазин с выбитым окном и пронзительно негодующей сигнализацией, а также кольцом полицейских машин, держащихся на расстоянии. Там, окруженная выщербленным, почерневшим тротуаром, стоит девушка в обтягивающем красно-черном; ее волосы затянуты в тугой хвост, лицо закрывает темная маска, а накрашенные алым цветом губы мерцают в темноте. Ох. Восхитительно. Призрак начинает свой невидимый путь среди полицейских машин, в то время как служитель закона, опираясь на одну из них, держит мегафон и говорит сквозь статику: – Просто поднимите руки, мисс, это может разрешиться действительно просто для всех нас. – Да, может, – отвечает она, угрожающе выставив бедро в своём опасно обтягивающем костюме. – Это будет действительно просто, если вы пойдёте и приведёте мне своего маленького жуткого маскота, чтоб я могла надрать его спектральную задницу, потому что я никуда не уйду, пока не увижу это чёртово привидение, так что скажите ему поторопиться. – Вы же знаете, что мы не сотрудничаем с теми, кто совершает самосуд, мисс. – Ох, ради Бога, все, что он делает – подтирает за вас ваши задницы и пудрит мозги моей девушке! Скажите ему, чтобы шел сюда, или я начну взрывать всё это дерьмо! Я могу превратить этот город в гору щебня, прежде чем вы отложите свои пончики, так что приведите мне Призрака! – Я здесь, – говорит он, но не проявляется, потому что он очень, очень подозрительно относится к ней; девушка поворачивается на его голос, слышный сбоку, теперь перед машинами копов, и медленно приближающийся к ней. – Мисс Лопез, это плохая идея. – Знаешь, что ещё плохая идея? Трахать мозг моей девушке! Ты знаешь, что она не может удержать две мысли в раз! А теперь она на этом "объекте" и вся такая "ой, но я могу помогать людям радуга, котята, бабочки, дерьмо", и с чем я остаюсь? – С золотой возможностью осознания, которое может избавить тебя от криминальной жизни? Она потирает ладони, и яркие угольки света разгораются у неё в руках. – Со счетами, которые нужно свести, Каспер, – отвечает она и швыряет содержимое своих рук в него. Они размером с декоративные стеклянные шарики – маленькие чистые сферы, наполненные дрожащим янтарным светом, которые взрываются, как гранаты; он просачивается прямо вниз, нет времени даже на вздох, и чувствует вибрацию земли над головой. Он снова вытягивает себя наверх, обнаруживая, что ещё у двух магазинов сработала сигнализация, одна из полицейских машин опрокинута взрывом набок, и в дороге появилась растрескавшаяся дыра. У Сантаны Лопез (имя, которое она выбрала для себя – Пламенная) снова полные ладони маленьких опасных шариков, и её глаза бегают в ожидании его появления. – У тебя пять секунд, чтоб проявить своё лицо, прежде чем я начну взрывать копов, как арбузы, – говорит она. – Пять. Четыре. – Мисс Лопез... – Отрасти яйца и покажись, иначе я сделаю из них взрывное барбекю. Три, два... Напряженный, он в отчаянии показывается на свет в нескольких шагах от неё. – Санта.. – Пламенная! – кричит она и кидает обе горсти в него. Он исчезает из вида и бросается вниз, жар от взрывов обдает его спину. Его оглушает разрывом трубопровода, вода из которого с шипением фонтанирует по улице. Он поспешно отползает в сторону, затем вновь становится видимым, плащ вихрем проносится вокруг него, когда он снова поворачивается к ней лицом. – Пламенная, насколько, мать твою, это сложно! – верещит на него Сантана. – Боже, ты один раз проследил за нами в наше секретное логово и думаешь, что можешь выдавать все наши секреты любому, кто... – Апартаменты в Виллидж – это не "секретное логово". – А призрака всё ещё можно прикончить, – плюет она ему в ответ, размашисто потирая ладони, в которых появляется еще больше шариков света. – Я собираюсь украсить тобой эту улицу. – Мисс Лопез, не заставляйте меня... – Ты даже не мокрый. Вода проходит прямо сквозь тебя, не так ли? Так что я говорила насчет такого поведения? – Её взгляд бегает по копам, скрючившимся за своими машинами с пистолетами наготове. – Эники-беники... Его голос становится выше из-за паники. – Ты хотела, чтоб я был на виду, ты не говорила... – Вот такая я капризная, – она пожимает плечами и бросает шарик в сторону одной из полицейских машин. Нет времени на раздумья; он хватается за что-то из своего пояса – фонарик – и кидает его. Фонарь врезается в шарик в воздухе, и тот взрывается так ярко, что ослепляет Призрака на несколько секунд, и после его неосязаемого отбрасывает назад – и он проскальзывает сквозь дорогу в темноту. Призрак снова выбирается наружу, а она уже замахнулась рукой для следующего броска. Он хватается за свой пояс, зависнув по пояс внутри дороги, и кидает что-то в неё. В Сиэттле есть чрезвычайно осторожный парень, который делает маленькие элегантные предметы для поясов супергероев, иногда доставляемые к мистеру Т. Спеттро, попечителю кофейни мистера Конти. Одни из любимых у Призрака – вот эти, маленькие химические световые гранаты, в которых тонкое стекло раскалывается при контакте, и реактивы... Он прячет голову от взрыва прямо под поверхность дороги, и, когда поднимает её вновь, Пламенная пятится назад, закрыв руками глаза, и матерится; большинство копов подняли руки к лицу, но один из них... Стреляет в их направлении в слепой панике. Призрак хватает Сантану за щиколотку, дергая её вниз, кричащую, пинающуюся и матерящуюся на испанском, пока тротуар не проглатывает её голос. Она крутится и вырывается из его захвата, но затем они проваливаются сквозь потолок в туннель подземки, обрушиваясь на рельсы. Призрак просачивается сквозь них и снова вылезает, вдыхая, когда его голова появляется на поверхности. Пламенная всё ещё ругается спешными "дерьмо дерьмо дерьмо", держа смертельно сияющий для света шарик в одной руке, и с шипением втягивает воздух от боли в той, что кровоточит. Он уже тянется к поясу. – У меня есть жгут. Продолжай надавливать. – Твоя вина, – задыхаясь, произносит она и пинается, когда он пытается присесть рядом с ней, – вмешивающаяся сволочь... – Ты же меня вызвала! – Ты украл мою девушку! – Ты превратила ее в преступницу! – А ты – тот, кто все усложняет! – Это не помогает! – кричит он на нее и сильно сжимает ладонь в перчатке вокруг ее руки. Она бледнеет, делает вдох, роняет шарик. Ох... Он дематериализует обоих, но не способен втиснуть их внутрь чего-либо, чтоб смягчить удар; жар и вибрация взрыва сотрясают их: он спотыкается набок и падает, она шлепается на задницу, хватаясь за руку, и ругается. Здесь темно и у него нет фонарика. Какой же ущерб они только что причинили путям.. Он щупает свой пояс в поисках… нет выбора, он достает телефон и включает экран. Призрачный свет от сотового освещает всё бесцветно и слабо, но показывает достаточно: рельсы разрывает дыра, первый же поезд, который попытается проехать... – Блин, блин, блин, – тихо пропевает он и тыкает в Пламенную пальцем. – Сиди смирно. – Какого ты?.. – выдавливает она, пока Призрак бежит на стену, подбрасывает себя вверх по ней, хватается рукой сквозь ее поверхность в сторону потолка, и вытаскивает себя обратно на улицу на чистом адреналине. Копы уже заполонили всю местность, и он хватается за чью-то лодыжку – её хозяйка визжит и направляет свой пистолет на него, но он поднимает руки в жесте примирения и быстро произносит: – Вы должны закрыть линию метро! Пути повреждены, вы должны остановить поезда... Она смотрит на него, затем быстро оборачивается и кричит: – Сержант Танака... Призрак проваливается обратно сквозь дорогу, разворачивается и толкается в сторону тоннеля; что если поезд действительно придет... Пламенная, Сантана, опирается на стену в темноте, крепко ухватив свою руку, бледная в слабом свете телефона. – Щас блевану, – говорит она, и ее голос дрожит по краям. – Ты в шоке. Продолжай надавливать. Я подниму нас обратно, тебя отвезут в больницу. – Ни за... что. Арестуют. – Сантана, Боже мой, сейчас не время беспокоиться об этом, – его перчатки скользкие от крови, и от этого сложнее завязывать жгут на руке. – Нет. Не пойду... нет. Он затягивает как можно лучше, держит руку, смотрит в ее злые от боли полубезумные глаза, дикие и широко распахнутые. – Пожалуйста, – просит он, и она глядит на него в ответ бледная, с вялым ртом. Она не борется, и это к счастью, потому что и не помогает – ему приходится нести её, тянуть нематериальной сквозь дорогу. Его руки трясутся, он потеет, он не может дышать в напряжении (это слишком широкий участок монолита, чтоб тащить их обоих), а затем жадно вдыхает на поверхности, вытаскивает ее голову, чтоб она могла тоже получить порцию воздуха. И они тут же оказываются окружены копами, пока он достает ее из дороги, как из океана. Ослабевший, он тяжело дышит и остается стоять на коленях, потому что у него слишком кружится голова, чтобы встать. – Поезда, – выдавливает Призрак, когда кто-то останавливается перед ним, – вы остановили?.. – Тише, жутик, этим уже занимаются, – женщина-полицейский берет его руку и защелкивает наручники на запястье, – так нужно, парень, ничего не могу поделать, я арестовываю тебя по... Наручники отскакивают от поверхности дороги. Пока один коп вызывает скорую, а еще два склоняются с наборами первой помощи, Сантана, прижимая руку трясущейся ладонью, сквозь пальцы которой сочится кровь, бормочет: "Несправедливо". – Жизнь несправедлива, – говорит Призрак, и исчезает из виду, чтоб побрести прочь, совершая свой шатающийся и бесславный путь между полицейскими машинами, слава богу, обратно домой...*
Блейн приходит на лекцию и делает заметки: «Что вообще входит в спецпояс? Фонарик, абордажный крюк? Что я в принципе буду делать с абордажным крюком???» Ему нужно хорошенько все продумать. Черт, ему нужен наставник и один такой уже есть в этом городе, но… Что же, если он должен сделать все сам – он сделает. Он надеется, что в следующий раз, когда натолкнется на Призрака, то будет уже сам уважаемым героем. По крайней мере, он не собирается встречать лицом какие-либо неподвижные машины. Все, что он может – продолжать стараться, и в один день – в одну ночь – они окажутся друг напротив друга перед лицом опасности, и у Блейна будет еще один шанс сделать все правильно, заставить его понять, что это все значит и для Блейна тоже, вызвать его доверие. В середине дня после окончания занятий он отправляется в город погулять, сделать несколько снимков, подумать. Он действительно не хочет возвращаться в квартиру, где Купер начнет выкрикивать свои реплики и тыкать пальцами в предметы – его версия «репетиции». Он поднимает капюшон куртки, в основном стесняясь своего фингала. Он проходит через Центральный парк, затем возвращается на тропинку в восточной части, гуляет и гуляет, ведь в мыслях слишком много того, о чем стоит подумать. Но, в конечном итоге, особо побеспокоиться не удается; он пока выбрасывает это из головы, уделяя все внимание своему фотоаппарату и листьям, восхитительно сияющим осенью. Он фотографирует голубя, усевшегося на статую, и человека, выгуливающего около шестнадцати собак на поводке. Он улыбается и отступает назад, чтобы уместить в кадр их всех… – Ох… – произносит кто-то позади, когда Блейн врезается в него и сбивает их обоих, балансируя, дабы не упасть – его капюшон снова опадает. Стаканчик с кофе ударяется о поверхность дороги, его содержимое проливается на тротуар. И он оборачивается с поднятыми руками, в одной из которых – камера, говорит: – Простите, простите, только моя вина, мне так… Парень с портфолио в подмышке и кофе, капающим с руки, моргает и таращится на него. И, роняя челюсть, Блейн таращится в ответ. Его глаза зелено-голубые, круглые и все еще расширяются от растущего, обесцвечивающего шока, обрамляющие их ресницы чересчур идеальны… Сердце Блейна пропускает удар, а затем грохочет в груди. Он открывает рот… парень все еще стоит там, его губы застыли в форме буквы «О», такие розовые, его кожа бледная, и такая знакомая Блейну линия челюсти… Он делает шаткий шаг назад, его глаза наполняются паникой, в то время как радость плещется в глазах Блейна, а мышцы напряжены в ожидании побега. Блейн произносит: – Нет, – и хватает его за запястье. Паника в глазах парня превращается в нечто иное, и это уже не паника, это… Блейн отпускает запястье от интенсивности его ужаса – на него никто никогда не смотрел как… – Пожалуйста, не исчезай, – шепчет он, стоя на тротуаре, пока люди проходят мимо, даже не обращая на них внимания, а собаки тяжело пыхтят и натягивают поводки, переходя дорогу вдалеке от них. – Пожалуйста, пожалуйста, не… пожалуйста… И Призрак таращится на него без маски: белая рубашка и приталенный темный жилет, тонкий темно-бордовый галстук и аккуратные темные штаны, бледный и ошарашенный, будто его сейчас стошнит. – Пожалуйста, – говорит Блейн; все его естество напряжено, чтобы не взорваться прямо здесь, перед всеми. А Призрак смотрит в ответ, будто пойманный в ловушку, словно сейчас заплачет, пригвожденный к месту на тротуаре своим «самым большим поклонником», который глядит на его обнаженное лицо и улыбается. _________________________________ *non–con – краткое от non–consensual. Используется в фанфиках как обозначение секса без согласия, то есть изнасилования. *«Сломай себе ноги» – саркастический аналог устойчивой фразы “Break a leg”, что используется как русское «Ни пуха, ни пера». *Parada, y… no doler – Стоп, и… не больно (с исп.).