Коллективное бессознательное

Когда вместо воздуха нос и рот забивается водой, тогда и приходит озарение, насколько важно́ место, где предстоит сделать первый вдох. Благо тело соображает раньше, чем мозг, руки загребают воду, и ничто не кажется таким желанным, как твёрдость земли под ногами. Силы вконец покидают тело, грудную клетку раздирает кашель. — Эй, а это чудо откуда свалилось? — Силы позволяют лишь приподнять голову и разглядеть ноги в тёмно-коричневых сапогах с широкими голенищами. — А откуда мы все? Из мамкиной утробы! Что с ним делать, а, Буллит? Рывок, болезненный, за волосы — настолько сильный, что в шее хрустит и появляется резкая боль. Тёмные волосы — вот и всё, что удаётся рассмотреть на фоне ослепительно-светлого неба. Кроваво-красный цвет бросается в глаза. — Что-что? Дурак — не знать простых вещей?! А вот что! …и снова нос и рот забиваются водой, да только сил нет грести. Ноги скользят по дну. Слышится ругань. Незнакомцу, что вытащил из воды, видимо, придётся остаться благодарным. Снова кашель до боли продирает грудную клетку. Открывается рвота, но не водой, а чем-то тёплым. — Ну, пришёл в себя, как вижу. Вот и славно, — проговаривает спаситель низким спокойным голосом. Не хочется отвечать чужим коленям, поэтому приходится собирать силы, преодолевать головокружение и тошноту, и подниматься. Пошатывает, и если бы не чья-то сильная хватка, последовало бы позорное падение на четвереньки. — Хм-м, нос не распухший. Значит, Буллит его не сломал, — в подтверждение этим словам левая скула начинает ныть, — а хлещет из него, будто из только что зарезанной овечки. Когда в голове проясняется, тогда и ноги чувствуют опору, и очертания становятся чётче. Кроваво-красное — это цвет доспехов собеседника, а ещё — кровь, оставшаяся на кулаке после утирания носа. «Зарезанной овечки…» Более дурацкое сравнение и придумать невозможно. Хотя… Откуда незнакомцу в красном знать, что кровь — это малое, чем жертвует тело после перехода? Не нужно ему об этом знать. — О, как вижу, очухался окончательно. Ну что ж, будем знакомиться. Я Диего! — Лицо у Диего немолодое, смуглое. Волосы, чёрные, собраны в хвост. Усы настолько пышные, что прикрывают верхнюю губу. И взгляд тёмных, с прищуром глаз очень пронзительный. — Идём, я не собираюсь тут целый день торчать. По дороге расскажешь, кто ты, за что тебя швырнули за Барьер, а ещё — назовёшь имя. Он развернулся. Надо бы держаться подле него — в конце концов он знает это место. Как? Как ответить на его вопрос?! Колени подгибаются, в них дрожь. Знобит, несмотря на палящее солнце. Мокрые тряпки липнут к телу. Диего приведёт куда-нибудь. Важно — не потерять силы, а то, чего доброго, ему надоест вся эта возня и он бросит на съедение… Да хотя бы той птице, чей громкий клич режет ухо! Надо бы заговорить, ответить, чтобы не приставал с расспросами. Что ответить? — Я… не знаю, — прорывается сипота сквозь боль в горле, — как меня зовут. Дышать тяжело, поэтому слов мало. По ноге взбирается здоровый жук, цепляется за серые, в дырах шерстяные штанины. — Вот это ты зря! — Диего берёт брезгливо отшвырнутое насекомое в руки и скручивает голову. — Снаф за него накормит сытным обедом, а ты разбрасываешься добром. И откуда такой взялся? Только давай без вранья. Не малец я, чтобы поверить в сказку, будто Буллит вышиб из тебя память! В правду он точно не поверит. — А если не расскажу, бросишь здесь? Морщины углубляются, кончики пышных усов приподнимаются. Диего прячет улыбку. — Напрасно не хочешь поделиться. Всё равно в Старом лагере узнают. Как? Лучше не спрашивай, а то ринешься, чего доброго, за Барьер и сдохнешь. Он никого не выпускает. — В это время раздаётся гудение, небо прорезают, но не молнии — уж слишком плавные, а не ломаные, линии чтобы быть ими. — Ну ладно. Имя хотя бы назови! …если бы оно было. — Называй, как хочешь. — Вот как? — Диего, наконец, запихивает жука в перекинутую через плечо суму. — Если думаешь, что это тебя спасёт, то напрасно. А пока, так и быть, буду называть тебя Ам Шегар. Это означает «Безымянный» на одном языке. Ещё один жук — уже у перегороженной решёткой пещеры. Рядом — череп и выбеленные кости, а также ржавая кирка. В этот раз не Диего берёт насекомое. Некий Снаф кормит, если ему приносить жуков… Из обезглавленной тушки вытекает тягучая жижа. «Ам Шегар», — повторяется имя — не вслух, а про себя. Придётся привыкнуть к его звучанию.